Азиатские негритосы — РБК
Негритосы (от испанского negritos — «маленькие негры») — группа темнокожих и низкорослых народов, проживающих в тропических лесах Южной и Юго-Восточной Азии, а именно на Андаманских и Никобарских островах, на полуострове Малакка и на Филиппинах. Этнологи считают негритосов остатками коренных жителей Азии, заселивших ее в ходе древних миграционных волн из Африки, которые предшествовали распространению современных азиатских народов.
Фото: Global Look Press
Когда-то негритосы населяли большую часть Юго-Восточной Азии. Предполагается, что около 40 тыс. лет назад негритосы заселили Новую Гвинею и Австралию и стали предками нынешних папуасов и австралийских аборигенов. Их вместе с обитателями Шри-Ланки — веддами — сегодня принято объединять в австралоидную расу. Постепенно негритосы были вытеснены со своих территорий новыми земледельческими народами Азии и сохранили за собой лишь небольшие земли на островах.
Ряд внешних признаков у негритосов близок к признакам пигмеев Африки (рост — 140-155 см, темная кожа), однако по большинству генетических параметров они отличаются как от пигмеев, так и от большей части чернокожего населения этого континента.
Негритосы Малайзии, 1905г.
Европейцам малые племена Андаманских и Никобарских островов были известны еще в эпоху существования Римской империи, однако в Средние века и Новое время из-за рассказов Марко Поло азиатские пигмеи пользовались недоброй славой: итальянский путешественник описывал их в своих отчетах как племена каннибалов с песьими головами.
Уже после Великих географических открытий негритосы часто становились жертвами работорговцев: пираты ловили жителей Андаманских островов и доставляли «маленьких черных рабов» ко двору правителей Индии, Сиама и Бирмы.
В настоящее время к негритосам относятся андаманцы (объединение племен северной части архипелага и племена джарава и онге), жители Малайзии — сенои и семанги, а также ряд народов Филиппин, в том числе довольно многочисленная группа племен аэта (ати).
Рыбацкая лодка негритосов на Филиппинах, 1899г.
Представителям индийского правительства удалось установить контакт с племенами негритосов лишь во второй половине XX века. При этом нельзя утверждать, что он принес какую-либо пользу андаманцам. Многие из них пристрастились к алкоголю, а по территории племени джарава была проложена дорога, которая в настоящее время используется туроператорами для организации «человеческого сафари», благодаря которому туристы имеют возможность увидеть представителей одного из древнейших племен планеты.
Землетрясение в Индийском океана, произошедшее 26 декабря 2004г., и последовавшее за ним цунами поставили под угрозу существование коренного населения Андаманских и Никобарских островов, однако негритосы уцелели. Некоторые ученые придерживаются довольно своеобразной теории о том, что выжить этим примитивным племенам помогла врожденная способность к биолокации, благодаря которой они почувствовали панику среди животных перед началом землетрясения и спаслись.
Дети народа аэта, Филиппины, 2007г.
Отметим, что у андаманцев есть легенда о потопе: они верят, что их острова не всегда были разделены водами океана, а потоп привел к тому, что их племена разделились.
Азиаты и африканцы составят 80 процентов населения мира к 2050 году
Свежий номер
РГ-Неделя
Родина
Тематические приложения
Союз
Свежий номер
Общество
19.08.2015 21:32
Поделиться
Александра Воздвиженская
Грядущие полвека пройдут под знамением Азии, которая станет следующим экономическим и культурным центром мира. Африка тоже успеет сказать свое веское слово, но не столько в культурном плане, сколько в численности населения: три страны на этом континенте войдут в десятку самых густонаселенных уже к 2050 году.
Крупнейшая из них — Нигерия — всего на миллион человек будет отставать от США, а Конго и Эфиопия вытеснят Россию и Мексику с 9 и 10-го мест в списке. Всего на Земле будут жить почти на 2,5 миллиарда больше человек, чем в 2015 году.
К таким выводам пришли аналитики американского Информационного бюро по проблемам народонаселения (PRB).
Ключ к разгадке — дети. В то время как развитые страны борются со старением населения, в Африке — бум рождаемости. В лидерах — Нигер, Южный Судан, Конго, Сомали и Чад. Свой вклад в это вносит и тот факт, что в подобных странах падает уровень смертности благодаря развитию здравоохранения, заметил вице-президент PRB Питер Гольдштейн. Аналитики ожидают, что через 35 лет рожденные сегодня дети будут здоровее и лучше обеспечены.
Рокировка произошла и на первых позициях рейтинга. Если сегодня пальма первенства у Китая, то к 2050 году она отойдет Индии. «В последние несколько десятилетий китайцы сосредоточились на снижении уровня рождаемости, а в Индии прирост стабилен и не ограничен буквой закона», — объясняет Гольдштейн.
Похожие цифры озвучивали ранее и в ООН. Там полагают, что к 2050-му население Земли увеличится до 9,7 миллиарда человек. Ждать обратного движения можно лишь в том случае, если в странах Африки южнее Сахары упадет уровень рождаемости.
Прекрасный пол остается ключевым барометром благополучия семьи, поэтому крайне важно соблюдать права женщин и расширять их, пишут исследователи PRB. «Мы видим огромный прогресс, но остаются препятствия в критически важных для женщин областях. Им необходимы гарантии или, можно сказать, некое вознаграждение, выраженное в равноправии с мужчинами», — уверен главный исполнительный директор бюро Джефф Джордан.
Но это не означает, что чем больше прав у женщин, тем больше они будут рожать. В менее развитых странах сегодня проживает львиная доля населения Земли — более 6 миллиардов, а на развитые приходится лишь 1,254 миллиарда. Более чем в 40 странах, подавляющее большинство которых в Африке, через 35 лет удвоится население, а в 34 государствах оно, напротив, сократится. К примеру, японцев станет меньше на 30 миллионов человек, а Латвия потеряет почти треть населения.
Не последнюю роль в этом играет средняя продолжительность жизни женщин. По оценкам PRB, сегодня они живут 73 года, а мужчины — 69 лет.
Чем богаче страна и выше уровень медицины, тем выше эти показатели. В более развитых странах женщины живут в среднем 82 года, а в южно-африканском Лесото — 46 лет.
В странах Африки не только проблемы с медпомощью, но и с занятостью. Там лишь 30 процентов женщин не работают в поле, в то время как в Европе, США и Канаде — почти половина. Самый высокий уровень занятости в несельскохозяйственных областях у Молдовы — 55 процентов.
А как у нас?
Сегодня в России проживает 144,3 миллиона человек, но уже через 15 лет ее население сократится на четыре миллиона, а к 2050-му — еще на шесть, до 134,2 миллиона человек.
Пока численность детей младше 16 лет в стране составляет 16 процентов, старше 65 — 13 процентов. Эти показатели, к примеру, в Нигерии совсем иные: 43 процента детей против трех процентов людей преклонного возраста. Но есть и куда более высокая разница, которая приходится на западно-африканский Нигер: 52 процента против четырех, подсчитали в PRB.
Так ли критичны эти выводы для России? Директор Института демографии НИУ «Высшая школа экономики» Анатолий Вишневский считает, что бюро не открыло Америку: потенциальный тренд на превышение смертности над рождаемостью прослеживается, но этому есть объяснение.
«Мы выйдем из топ-10, это точно, но не потому, что у нас якобы все плохо, а потому, что другие страны растут быстрее, — рассудил он. — В России в ближайшие годы будет мало женщин фертильного возраста, так как рождаемость в 1990-е была низкой».
Один из ресурсов, который помогает сохранить прирост, — это миграция. Но мы не можем встретить всех иностранцев хлебом-солью, так как нужно бесконфликтно интегрировать приезжих в правовую и соцсреду. Когда же на Земле станет 80 процентов азиатов и африканцев, национальный состав всех стран, включая Россию, сильно разбавится, заключает Анатолий Вишневский.
Пример — Франция, где проживает более 64 миллионов человек. Порядка пяти миллионов — иностранцы, из которых половина — выходцы из Африки. Остальная часть — жители других европейских стран и азиаты.
Российская газета — Федеральный выпуск: №184(6755)
Поделиться
Соцсфера
О том, чтобы стать чернокожим и азиатским американцем в 2020 году
Общенациональные протесты против жестокости полиции, рост числа случаев антиазиатского расизма и избрание сенатора Камалы Харрис кандидатом в вице-президенты от Демократической партии, расовые отношения внутри и между американцами азиатского происхождения и чернокожими общины быстро переместились в центр внимания.
Разговоры об этих группах, их подгруппах и их отношениях друг с другом были запутанными и запутанными. По мере того, как этим летом движение Black Lives Matter набирало обороты, сообщества бросили вызов эталонному мифу о меньшинствах, колониализму и колоризму, чтобы объяснить, как история как черных, так и азиатских сообществ повлияла на то, как они взаимодействуют сегодня. Молодые американцы азиатского происхождения поощряли друг друга противостоять анти-черноте в своих семьях и сообществах. А выдвижение Харрис и последующие попытки категоризировать ее подняли вопрос, на который многорасовые люди в США получили ответ: что значит быть и тем, и другим?
NBC BLK и NBC Asian America поговорили с 12 людьми, которые идентифицируют себя как чернокожими, так и азиатско-американскими жителями тихоокеанских островов, об их идентичности, их сообществах и о том, что 2020 год значил для них.
«Опыт так называемых блазианцев не является «аномалией», — сказала Майра Вашингтон, помощник вице-президента по равенству преподавателей и разнообразию в Университете Юты.
делать, то есть ориентироваться и вести переговоры о нашей личности в данный момент времени».
Дом : Силвер Спринг, Мэриленд
Дэн Рид. Фото предоставлено Джонной Хусман.«У меня был такой опыт общения с полицией в прошлом, что, если меня остановят, никого не будет волновать, что я наполовину индиец. Я не могу извлечь выгоду из мифа о модельном меньшинстве».
Когда Дэн Рид учился в четвертом классе, учительница раздала тест на заполнение кружков, который давал учащимся возможность указать свою расу. Рид, чернокожий и индо-гайанский гражданин, выросший в культуре Карибского бассейна, заполнил пузыри как для «черного», так и для «азиата».
«Я передал его своей учительнице, и когда через пару дней я получил лист обратно, я заметил, что она стерла кружок для азиатского языка», — сказал Рид, который использует местоимения «он/его» и «они/их».
«И я не знаю, осознавала ли она, насколько это может быть разрушительно».
Рид, возможно, не знал об этом в четвертом классе, но он сказал, что люди всю его жизнь пытались поставить в рамки его расовую принадлежность. Рид вырос с матерью индогайанского происхождения и ее семьей, «поэтому я был гораздо лучше знаком с культурой индейцев Карибского бассейна, чем с культурой чернокожих».
Тем не менее, когда он общался с людьми, не принадлежащими к сообществу, даже с другими индейцами, его раса почти всегда представлялась как Черный. И это произошло с исключением.
«Когда я стал старше и начал больше понимать и ценить свое индийское происхождение, я обнаружил, что другие индийцы из Индии не всегда принимали меня, — сказал он. «Поскольку я выгляжу чернокожей, у меня пушистые волосы».
Чем старше становился Рид, тем больше он осознавал последствия представления себя чернокожим в Соединенных Штатах. Этот год сделал его более осведомленным о том, как люди видят его.
«Я начал понимать, что люди видят во мне не только чернокожего или афроамериканца, но и мой рост 6 футов 1 дюйм, люди видят во мне крупного чернокожего», — сказал Рид. «И я мог сказать, когда стал старше, как люди изменили свой язык тела или свои движения вокруг меня».
Хотя он с детства был погружен в индо-карибскую культуру, его индейское происхождение имеет тенденцию ускользать от незнакомцев.
«У меня был такой опыт общения с полицией в прошлом, что, если меня остановят, никого не будет волновать, что я наполовину индиец», — сказали они. «Я не получаю выгоды от мифа о модельном меньшинстве».
Laya Deleon Hayes, 16 лет, черный и филиппинец, о том, что он является двухрасовым в ГолливудеHome : Лос-Анджелес
Laya Deleon Hayes, 16-летняя актриса и голос Docstuffins на серии Disney того же имени сказала, что ее родители никогда не садили ее за «разговоры» о том, что она двухрасовая. Повзрослев, у нее была возможность изучить как филиппинскую культуру своей мамы, так и черную культуру своего отца через еду, семью и общую историю.
«Получить возможность познакомиться с двумя разными культурами — это очень круто», — сказала она. «Когда я рос, было несколько запутанно пытаться ориентироваться, где я вписываюсь. Я думаю, что многие смешанные люди проходят через то же самое, чувствуя, что они должны идентифицировать себя с одной расой, а не со всеми расами, из которых они состоят».
Когда этим летом движение Black Lives Matter выросло, Хейс сказала, что ее семья поощряла ее заниматься историей как чернокожих, так и филиппинцев. Исследуя Филиппины со своей мамой, Хейс впервые узнала об идеализации белых черт лица и бледной кожи, которая распространена в Азии.
«Мне было невероятно грустно это слышать, — сказала она. «Я был черным всю свою жизнь, поэтому мне никогда не приходилось об этом думать. Так что я всегда чувствовал, что я такой, и что в этом нет ничего плохого, что все так же принимают меня. Думаю, в этом году я понял, что это не всегда так».
Как актриса, она сказала, что этот политический момент заставил ее осознать внутренний расизм, который существует в ее индустрии.
Когда она ходит на прослушивания, она иногда оказывается единственным цветным человеком в комнате.
«Я думаю, что в этой отрасли определенно нужно сделать больше, — сказала она. «И поскольку я продолжаю строить свою карьеру и свою платформу, даже в социальных сетях, я хочу создать больше места и больше черных историй и филиппинских историй, чтобы убедиться, что мы все представлены на телевидении».
Марико Фудзимото Рукс, 21 год, чернокожая и японка, о обоюдоостром мече многорасового образования
Дом : Нью-Хейвен, Коннектикут
«Всякий раз, когда я добивался успеха, я никогда не добивался этого благодаря своим собственным заслугам. Это всегда было похоже на: «О, но азиатские дети умные». Но всякий раз, когда я активно бросал вызов чему-то… это было тогда, когда со мной обращались как с чернокожим».
Для Марико Фудзимото Рукс хорошая успеваемость в школе иногда была палкой о двух концах. В детстве Рукс ходил в либеральные средние и старшие школы, где «все делали вид, что расизма не существует».
Благодаря своей успеваемости в старшей школе она попала в классы более высокого уровня и, в конце концов, попала в Йельский университет, но часто она была единственным чернокожим в классе.
Рукс, которая является Йонсей, или американкой японского происхождения в четвертом поколении, обнаружила, что студенты и преподаватели быстро выбирали, по какому аспекту ее личности ее классифицировать. И чернокожих студентов, которые не извинялись за свою идентичность, тоже демонизировали.
«Всякий раз, когда мне удавалось добиться успеха, я никогда не добивался этого благодаря своим собственным заслугам. Это всегда было похоже на: «О, но азиатские дети умные», — сказала она. «Но всякий раз, когда я активно что-то оспаривал, или приводил доводы, или выступал от имени других студентов и сообществ, это было тогда, когда ко мне относились как к чернокожему».
Будучи выпускницей колледжа, Рукс теперь имеет больше доступа как к чернокожим, так и к азиатским сообществам, но говорит, что работа в азиатских пространствах также сделала ее более осведомленной об анти-черноте.
Антиазиатский расизм, подстегнутый пандемией, означает, что на стыке обеих идентичностей иногда возникает «двойная дискриминация», сказал Рукс.
Шанелл Дозье, 20 лет, чернокожая и индо-фиджийка, не чувствует себя ни достаточно индийцем, ни достаточно черным
Дом : Филадельфия
Шанелл Дозье.Одно из самых ярких воспоминаний Шенелл Дозье о старшей школе — это когда белый мальчик подошел к ней в кафетерии и обвинил ее во лжи о своей личности.
«Он сказал: «Ты не индеец», — сказал Дозье. «И я был просто ошеломлен… а потом он начал кричать на меня, говоря, что я не индиец и что я лгу о том, кто я и откуда».
Инцидент усугубил чувство изоляции, которое она испытала в детстве, пытаясь разобраться в своей чернокожей и индо-фиджийской идентичности. Ее мама, фиджийка индийского происхождения, воспитывала ее в семье из Южной Азии и пыталась рассказать ей об их коллективной истории. Тем не менее, найти место в этих кругах не всегда было легко.
«С моей индийской стороной мне иногда кажется, что я недостаточно индианка», — сказала она. «В моей семье они намного легче меня. И я не говорю на хинди так хорошо, как они».
Кожа и волосы сформировали то, как Дозье видела себя взрослеющей. Ее часто дразнили из-за текстуры ее волос, говоря, что они были «поддельными», когда она носила их прямыми. Колоризм, распространенный в культуре и средствах массовой информации Южной Азии, заставил ее задуматься, подходит ли она своим светлокожим сверстникам.
Она сказала, что выросла, наблюдая по телевизору средства для отбеливания кожи, «и это на самом деле заставило меня захотеть сделать это, потому что я чувствовала, что я слишком темная или что мой цвет недостаточно хорош».
Она благодарна, что так и не попробовала эти продукты, но это инопланетное влияние все еще преследует ее.
«Я чувствую себя немного потерянной», — сказала она.
Алани Фуджи, 23 года, черный и японец, о важности создания коалиции
Дом : округ Монтгомери, штат Мэриленд
Алани Фуджи.
Подрастая, Алани Фуджи говорит, что ее многорасовый опыт отличал ее от сверстников. Ее мать умерла, когда она была маленькой, и ее и ее сестру-близнеца воспитывал отец, иммигрировавший из Японии. В школе она в основном тусовалась с другими американскими учениками азиатского происхождения, отчасти из-за их аналогичного воспитания азиатскими родителями, но также и потому, что ее часто считали просто азиаткой.
«То, как я выгляжу, не отражает мою черноту. Большинство людей смотрят на меня и думают, что я просто филиппинка или жительница тихоокеанских островов», — сказала Фуджи, отметив, что ее сестру чаще воспринимают как чернокожую.
Это то, о чем она особенно знала, когда по стране прокатились протесты против расовой справедливости, спровоцированные в основном чернокожими активистами и сообществами, возмущенными расизмом и насилием со стороны полиции.
«Все эти травмы, с которыми сталкиваются чернокожие, — это проблемы, которые затрагивают меня и мою семью», — сказала она.
«Люди думают, что из-за того, как я выгляжу, я не такой грустный, разъяренный и расстроенный, как сейчас».
Фудзи сказал, что необходимо бороться с идеей, что «если американцы азиатского происхождения встанут на сторону белых, мы будем в безопасности». По ее словам, для нечерных сообществ также важно организовываться в поддержку жизни чернокожих и друг друга.
«Было бы действительно удивительно, если бы люди понимали, как на самом деле связаны наши освобождения», — сказала она.
Чарльз Натан, 20 лет, чернокожий, японец и мексиканец-метис, о микроагрессии, с которой столкнулись в азиатских кругах
Дом : Central Valley, California
«Имеется одновременное подключение и отключение».
Люди безуспешно пытались классифицировать Чарльза Натана с тех пор, как она была ребенком. Будучи человеком черного, японского и мексиканского происхождения, она никогда не любила коробки.
«Никто, по имеющимся данным, не смог правильно идентифицировать всех, кем я была с первой попытки», — сказала она.
Натан вырос в центральной Калифорнии и был постоянно погружен во все три культуры. Но общение с незнакомцами часто приводило к нежелательной «игре в угадайку», которая часто заканчивалась тем, что Натана относили только к категории черных.
Случайный расизм, исходящий не только от незнакомцев, также знаком Натану. Хотя у нее хорошие отношения с каждой из расширенных семей ее родителей, она сказала, что ее чернота иногда используется, чтобы оттолкнуть ее.
Натан сказала, что отношения с людьми из ее азиатских кругов часто вызывают трудности.
«Имеется одновременное подключение и отключение», — сказала она. «Я очень горжусь тем, что я японец и у меня японская семья, но иногда то, что они говорят, может заставить меня чувствовать себя неловко из-за моей азиатской и черной идентичности».
В школе более явный расизм исходил от азиатских друзей, которые, по словам Натана, создавали стереотипы и высмеивали ее из-за ее более темного цвета лица, черных черт лица и представителей разных рас.
Все это время те же самые друзья усваивали черную культуру.
Поскольку 2020 год поразил азиатские общины дискриминацией, вызванной пандемией, а организация Black Lives Matter возглавила антирасистские протесты по всей стране, Натан сказал, что это утомительное место для многорасового человека.
«Видеть, как люди на этих двух сторонах моей идентичности сталкиваются с жестокой и жестокой дискриминацией за то, кто они есть, даже больше, чем я уже имею или даже испытал на себе, было утомительно», — сказала она.
Майра Вашингтон, 39 лет, кореянка и чернокожая, об изучении чернокожей азиатской идентичности
Дом : Солт-Лейк-Сити
Майра Вашингтон.Когда речь заходит о многорасовых людях в Америке, «мы склонны думать о людях, которые являются черно-белыми или белыми азиатами», — сказала Майра Вашингтон.
Вашингтон, чернокожий кореец, давно интересуется тем, как общество воспринимает многорасовых людей, особенно чернокожих азиатов.
Этот интерес привел ее к изучению черно-азиатской идентичности в аспирантуре и, в конечном счете, к написанию книги «Блазианское вторжение: расовое смешение в индустриальном комплексе знаменитостей».
«Я пытался выяснить, как такие знаменитости, как [Тайгер Вудс], публично принимали или отвергали описание своей личности», — сказал Вашингтон, профессор и помощник вице-президента по равенству преподавателей и разнообразию в Университете Юты.
Проект показал ей, что в дискуссиях о расе и идентичности не хватает нюансов, но эта борьба не уникальна для представителей разных рас.
«У всех нас есть несколько идентичностей, о которых мы всегда ведем переговоры», — сказала она, добавив, что это так, «независимо от того, идентифицируем ли мы себя монорасово, двухрасово или многорасово».
Важно, по ее словам, то, что представителей разных рас нельзя заставлять принимать только одну часть своей идентичности.
«В своей жизни я обязательно подчеркиваю, что изучаю азиатско-американские исследования, чтобы напомнить людям, что чернокожие тоже могут быть азиатами», — сказал Вашингтон.
«И в других местах я подчеркну, что изучаю исследования чернокожих, чтобы подчеркнуть, что азиаты могут быть черными. Возможно, это моя личная миссия — постоянно напоминать людям, что я такой».
Дженн Ноубл, чернокожая и тамилька из Шри-Ланки, о важности того, чтобы люди, принадлежащие к разным расам, могли самоопределяться о том, как Америка неправильно понимает — и в некотором смысле мифологизирует — опыт многонациональных людей.
«Есть такое мнение, что только из-за того, что они смешаны, люди потеряны и одиноки», — сказала она. Она добавила, что проблемы, с которыми сталкиваются многорасовые люди, часто возникают из-за того, что им приходится помещать свою идентичность в рамки.
Ноубл, шри-ланкийская тамилька и чернокожая, сказала, что это давление может быть особенно тяжелым для многонациональных подростков, которым не дают возможности исследовать свою идентичность — к этому, по ее словам, ее побуждала собственная семья.
Из-за небольшого размера населения Шри-Ланки в США некоторые люди видят оттенок кожи и вьющиеся волосы Ноубл и предполагают, что она всего лишь черная.
По ее словам, это случилось с ней еще в начальной школе.
Ноубл сказал, что более широкое распространение информации о представителях разных рас может способствовать повышению осведомленности. Но она предостерегла от идеи, что само существование многорасовых людей означает, что расизм больше не является проблемой.
«Многие люди считают, что, когда у них рождаются дети смешанной расы, рождение их ребенка исправляет так много расизма в этой стране, и это просто неправда», — сказала она. «Расизм может продолжать существовать даже в семье этого человека».
Сениса Гэвин, 27 лет, чернокожая, кореянка и уроженка Аляски, о признании своей идентичности посредством выступления
Дом : Нью-Йорк
Сениса Гэвин. Сениза Гэвин, выросшая в многорасовой семье корейцев и коренных жителей Аляски, никогда не чувствовала себя не в своей тарелке. Тем не менее, она сказала, что в более широком сообществе Аляски она была свидетелем колоризма и предубеждений против чернокожих.
Несмотря на то, что она часто навещала своих чернокожих родственников, она чувствовала, что ей не хватает знаний о черной культуре, что привело ее к поступлению в колледж Спелман, исторически сложившийся женский колледж для чернокожих в Атланте.
«Спелман привлек мое внимание ко многим вещам, которых я не знал и не изучал в детстве, — сказал Гэвин, который сейчас работает учителем в Нью-Йорке. «Учеба в школе действительно научила меня быть чернокожей женщиной и ориентироваться в мире».
На последнем курсе Гэвин присоединилась к актерскому составу Blasian Narratives, студенческого шоу о многорасовой идентичности. Гэвин также ездил выступать в другие колледжи по всей стране и участвовал в документальном сериале о программе.
«Раньше я, возможно, соглашалась с людьми, которые говорили, что я только черная или только азиатка, но меня действительно заставили задуматься о том, кто я такая и как мой опыт влияет на то, кто я есть», — сказала она.
Соня Смит-Канг, 47 лет, чернокожая и мексиканка, о воспитании четырех азиатских и чернокожих детей
Дом : Южная Калифорния
Соня Смит-Канг и ее семья.
Соня Смит-Канг, вице-президент организации «Мультикультурные американцы Южной Калифорнии», сказала, что работа по воспитанию чернокожих и азиатских детей должна сопровождаться образованием и общением. Муж Смит-Кан кореец, у них четверо детей в возрасте от 12 до 28 лет.
«Я чувствовала, что самое важное для меня в воспитании многорасовых детей — это действительно понять богатство их культурной истории, их происхождение, то, что их предки сделали, чтобы они попали в это место», — сказала она.
В ее доме это выглядит как искусство, музыка, еда и книги, представляющие их культуры. Смит-Канг также поощряет разговоры, особенно когда речь идет о текущих событиях, таких как антиазиатская риторика или общенациональные протесты BLM. Она подчеркнула важность разговоров об анти-чернокожих в азиатских сообществах и неприятие колоризма.
«Мой младший сын, он темнее», — сказала она. «И это один из первых комментариев, которые сделают люди:« Вау, ты такой темный »».
Лучший способ подготовить детей к таким неудобным ситуациям — это потренироваться, говорит она.
«Разыграйте с детьми ролевые разговоры, которые могут быть трудными», — сказала она. «Мы говорили о колоризме и, возможно, о каких-либо расовых оскорблениях, которые можно было бы им бросить. Вы действительно просто хотите создать эту проактивную среду. Потому что вы пытаетесь помочь своим детям решить проблему».
Микако Мерфи, 20 лет, японка и чернокожая, по инвазивным вопросам
Дом : Бостон
Микако Мерфи.Почему ты так выглядишь? Почему твоя мама так выглядит? Вы усыновлены?
Микако Мерфи устала слушать эти вопросы.
«Сейчас, когда я выйду на улицу, кассир спросит мою маму: «Это ваша дочь?», и я думаю, что этот разговор не нужен», — сказала она. «Я не понимаю, почему другие люди считают, что имеют право задавать другому человеку такие личные вопросы».
С детства Мерфи проводила время с обеими сторонами своей семьи, в Бостоне и Японии. Но она всегда знала, как она выделяется в некоторых комнатах. Ее желание общаться с другими, такими как она, побудило Мерфи открыть клуб по интересам для многорасовых студентов, посещая преимущественно белую частную школу.
Но только на втором курсе в Барнард-колледже она начала общаться с другими чернокожими выходцами из Азии, опыт, который Мерфи, теперь младший, сказала, что она всегда «нужна и хотела в своей жизни».
За последние два года Мерфи стала чаще общаться с людьми, разделяющими ее личность, но хаос 2020 года привнес новые проблемы в то, как она думает о своей личности. Помимо стресса от пандемии, Мерфи сказала, что эмоции, вызванные летними протестами против полицейского насилия и расизма, были для нее особенно тяжелыми. Тем не менее, она сказала, что чувствует ответственность за то, чтобы продолжать помогать налаживать связи между чернокожими, азиатскими и многорасовыми сообществами.
«Думаю, как бы банально это ни звучало, красота моей личности заключается в том, что я могу быть во всех трех этих сообществах и общаться с людьми на более глубоком уровне», — сказала она.
Ясмин Макламб, 19 лет, чернокожая и китаянка, о формировании своей личности в пустых пространствах
Дом : Нью-Йорк
Ясмин Макламб.
Ясмин Макламб была погружена в культуру своих китайских родственников с раннего возраста в Нью-Йорке. Но она также быстро осознала, что ее более темная кожа заставила некоторых членов ее сплоченного сообщества иммигрантов увидеть ее по-другому.
«Когда люди видят меня, они часто думают, что я черная», — сказала она, добавив, что не хочет, чтобы люди вешали на нее ярлыки, когда она росла, но что «вы не можете изменить свое восприятие определенным образом».
Когда МакЛэмб начала посещать преимущественно белые средние и старшие классы, конкуренция между учениками была высокой, и она быстро поняла, что микроагрессия против цветных людей была обычным явлением.
«В школе я поняла, что здесь меня, вероятно, не воспринимают как азиатскую ученицу, — сказала она, — хотя я была глубоко погружена в культуру».
Макламб начал работать с другими чернокожими учениками, чтобы найти поддержку и сообщество, и изучал историю и культуру чернокожих. Но школьная среда по-прежнему мешала ей.
«Я почувствовала, что в 11 лет началось расщепление личности, когда мое окружение переключилось на белое пространство», — сказала она. «Когда я не был в этом пространстве, я мог идентифицировать себя как все и чувствовать себя комфортно».
Сейчас, когда она учится в колледже, Макламб занимается активизмом и участвует в групповых дискуссиях о своей чернокожей азиатке.
«Я узнала, что нельзя разбавлять себя, чтобы вписаться», — сказала она.
Каково это быть чернокожим и азиатом в Америке
Отметка в ячейке
Первый класс. Мне 6 лет, я сдаю свой первый стандартный тест в начальной школе Шеперд в Вашингтоне, округ Колумбия. Рядом с «Раса» я отмечаю «Черный». В 6 лет я уже знаю, что обо мне думают. Что они думают о нас. Я вижу белые школы, когда мы проезжаем через парк Рок-Крик, чтобы сыграть с ними в баскетбол — с их сверкающими коридорами, их модными, сверкающими спортивными залами с напечатанным на половине корта школьным талисманом, которые улыбаются нам, насмехаются над нами, заставляют мы чувствуем себя маленькими.
В нашей школе на Черной стороне парка мы играем в баскетбол в маленьком зале, с клейкой лентой на полу вместо линий, пластиковыми обручами, привезенными из подвала, и потолком настолько низким, что вы даже не можете выстрелить в тройку. -указатель без падающего на вас куска потолка. Нашим родителям приходится приходить и кричать в школьную доску по поводу элементарных вещей: включить кондиционер или отопление в классах, остановить слизь, стекающую по стенам классной комнаты. Мы должны собрать средства на принадлежности для учителей, на музыкальные инструменты, на новую форму, на что-нибудь новое.
В этом же году мой класс выигрывает песенный конкурс «Я люблю жизнь» — общегородской конкурс, созданный потому, что чернокожие дети в округе Колумбия — дети нашего возраста — уже планируют свои похороны, создают трибьют-футболки, не надеясь прожить долго. достаточно, чтобы вырасти в городе, который пытается их убить. Репетируем, какие вилки использовать для торжественного банкета, наряжаемся, выходим на сцену в своем воскресном лучшем, поем всем сердцем: «Я люблю жизнь, я хочу жить!»
В 6 лет я уже знаю, чего от меня ждут.
Я знаю будущее, которое они написали для меня. Я вижу, как мир думает о нас, как они относятся к нам — что они дают нам по сравнению с тем, что они дают им. Кому отдают предпочтение, кого забывают. Я вижу линии, проведенные вокруг моей жизни, линии, прочерченные через мой город, линии, уходящие в прошлое на столетия, которые формируют мой мир, которые говорят мне, что я не умный, меня не ценят, я не имею значения.
Но я знаю, что эти строки не мои и никогда не были моими. И несмотря на все, что мир говорит мне обо мне каждый божий день, в 6 лет я знаю, что я умный.
Итак, я беру карандаш № 2 и отмечаю «Черный». Чтобы доказать их неправоту.
Почему
Второй класс. Мне 7 лет. Моя мама заходит, чтобы рассказать моему классу о том, что я японец. Она печет моти с маслом, учит нас оригами, раздает Рафу Шимпо . Пока мои одноклассники листают газету, их внимание привлекает фотография. Я смотрю на то, на что указывают мои одноклассники: карикатурные азиатские лица, раскосые глаза, слова фальшивым азиатским шрифтом: Прачечная Wong Brothers — два Wongs
Моя мама говорит нам, что азиаты сталкиваются с расизмом так же, как и чернокожие. Она показывает на фотографии, спрашивает нас: Это похоже на меня? Нет , говорит мой класс, качая головами.
Подробнее: Я устал просвещать белых людей об антиазиатском расизме
Я смотрю на азиатские лица на этих рубашках. Они совсем не похожи на мою маму; они совсем не похожи на меня. Я единственный азиатский ребенок в своем классе, и иногда я слышу, как мои одноклассники заставляют китайца чин-чонг говорить, или вижу, как они вот так прищуривают глаза, или называют нашего учителя-добровольца по шахматам мистером Цунами, хотя его на самом деле зовут Минами, или подшучивают над ним. о «вонючем» мусуби, который моя мама упаковывает в мой обед. Я смотрю на эти рубашки Abercrombie и чувствую то же самое, что и мои одноклассники, которые делают такие вещи: будто со мной что-то не так, с моей мамой что-то не так. И одиноко, по-настоящему одиноко, как будто я хочу спрятаться, как будто я хочу исчезнуть.
Когда моя мама закончила, она спрашивает, есть ли у нас вопросы.
Мой одноклассник Стивен поднимает руку. Госпожа Мацуда, почему белые люди так нас ненавидят?
Класс, полный темнокожих второклассников, смотрит на мою азиатскую маму, ожидая ответа, пока мама подбирает слова.
Мы молоды, но уже знаем.
В первый раз
Седьмой класс. Мне 13 лет. Едем на зафрахтованном городском автобусе, который везет нас, чернокожих детей, через парк в нашу среднюю школу на белой стороне города. По дороге в школу этот пьяный белый мужчина садится в автобус, воинственный, злой, кричащий. Он всех нас называет на букву Н, говорит, что мы все попадем в ад. Мальчики в задней части автобуса встают, толкаясь вперед, готовые к бою. Мне жарко, меня трясет, сердце стучит. Я вижу ненависть в его глазах, как он смотрит на нас, как на животных.
Водителю автобуса удается выгнать его, и остаток пути до школы мы едем молча. Проходим мимо копов и металлоискателей на входе.
Мы обедаем в столовой, где черные дети сидят по одну сторону колонн, а белые — по другую. Мы сидим на четвертом уроке Алгебры 1, где нас всего четверо, где белые дети, которые ходят в школу пешком, а не едут на автобусе, смеются над нашими именами и называют нас гетто, когда думают, что мы их не слушаем, где мы всегда пытаются доказать, что они не правы.
В тот день я иду домой и рассказываю маме о белом человеке в автобусе. Я сижу на кухне, пока она звонит в городскую автобусную компанию и сообщает о происшествии, нервничая все больше и больше. Я смотрю на маму. Она разозлена. Она ранена. Но тот мужчина в автобусе разговаривал со мной. Он звонил мне . Не она. Ей больно, но не так, как мне. Сидя там на кухне, я вдруг чувствую, что между нами пропасть. Способы, которыми она в безопасности, а я нет. И я понимаю, она не может защитить меня. Я сижу на кухне под тяжестью всего этого. Я все еще дрожу.
Зеркало
Первый год старшей школы.
Мне 14 лет. Мы только что переехали в Гонолулу, откуда моя мама, где я один из двух получерных детей в своем классе. Почти все остальные — азиаты или жители островов Тихого океана, и хотя я наполовину азиат, я чувствую себя здесь совсем по-другому. Мои одноклассники тусуются в кликах: японцы, филиппинцы, полинезийцы. Я не знаю, в какое место я вписываюсь. Девочки из моего класса комментируют мою попу, говорят, что мое тело напоминает им Ники Минаж. Я знаю, что это комплимент, но это странно. Я скучаю по черным людям.
Однажды азиат из моего класса приходит в школу в футболке с изображением мультяшных животных, в цепях и решетках, катается на лоурайдере и ест жареного цыпленка. Когда я вижу его у шкафчиков тем утром в рубашке, у меня сжимается желудок. Я смотрю на футболку, на искривленное отражение, смотрящее на меня. . . и я знаю, что эта рубашка говорит обо мне. О нас. Вот что они думают о нас. Такими они нас видят. Как тот белый мужчина в автобусе. Как будто мы животные.
Подробнее: Американцы научились говорить о расовом неравенстве.
Но они мало что сделали для ее решения
Я хочу сорвать с него эту рубашку и разорвать ее в клочья. Я хочу кричать. Но я ничего не говорю. Я просто прохожу мимо, стараюсь не смотреть на него в классе, отвожу глаза, когда мы проходим мимо в коридоре, смотрю в пол, когда вижу его в столовой.
Я украдкой поглядываю на другого получерного ребенка в моем классе. Интересно, видит ли он рубашку, причиняет ли она ему такую же боль, как мне. Я хочу его спросить, хочу протянуть руку, но не могу найти слов. Мы молча перемещаемся друг вокруг друга в крошечном мире нашей школы, невидимая линия связывает нас друг с другом, удерживая один и тот же вес. Но мы никогда не говорим о рубашке, никогда не говорим о том, как мы одиноки. Как сильно мы нужны друг другу.
Мальчик из моего класса снова идет в школу в рубашке. И опять. И опять. Каждый раз, когда он надевает его, я не знаю, что делать. Я думаю о том, что я бы сказал, планирую все это в своей голове. Пару раз я почти что-то сказал.
Но когда я вижу его утром у шкафчиков, когда он в следующий раз надевает его, я не могу этого сделать — я просто прохожу мимо, как будто все в порядке. Каждый раз я ненавижу себя за то, что ничего не говорю. Я чувствую, что мое молчание — это разрешение, будто мое молчание каким-то образом позволяет ему носить эту рубашку. Как будто это моя вина.
Он продолжает носить рубашку. Я никогда ничего не говорю.
Просто слово
Старший год. Мне 18 лет. В моем классе есть ребенок, который не перестает произносить слово на букву Н. В один прекрасный день я больше не могу сдерживаться — во мне что-то рвется, и я набрасываюсь на него. Я рассказываю ему об истории этого слова, рассказываю ему, как сильно оно меня ранит.
Нельзя так говорить, говорю я.
Это просто слово, повторяет он.
Это просто слово.
Это просто слово.
Он никогда не извиняется.
В вечер выпускного мы запираемся в старшем классе в отеле в Вайкики. Мы находимся в этом большом банкетном зале, и они заставляют нас делать это упражнение, где мы ходим по кругу и обнимаем каждого человека в нашем классе. Я боюсь попасть к нему. Я не хочу обнимать его, я не хочу, чтобы он прикасался ко мне. Потом он передо мной, собирается обнять, потом его руки вокруг меня, и вдруг я рыдаю, меня трясет, все вырывается наружу, и это похоже на сон и кошмар, а потом все кончено.
Десять лет спустя я все еще вижу это во сне, я все еще просыпаюсь, дрожа.
Добро пожаловать
Моя первая неделя в Гарварде, Азиатско-американская ассоциация появляется в моей комнате в общежитии. Они смотрят на свой список, затем снова смотрят на меня в замешательстве.
Твой сосед по комнате дома? — говорят они, осматривая комнату позади меня.
Мы ищем Кимико.
Я Кимико, Я говорю.
О, говорят. Они смотрят на меня. На мое коричневое лицо, мои кудрявые волосы, неспособные к обработке.
Я принимаю их приглашение; Я закрываю дверь. Я никогда не появляюсь на собраниях.
Choice
Месяц спустя в кампусе взрывается антипозитивная статья, опубликованная в Harvard Crimson . Внезапно, куда бы мы ни пошли, люди говорят о нас — в столовой, в общежитиях, в классах и лекционных залах — обсуждая, заслуживаем ли мы быть здесь, говоря, что мы попали сюда только потому, что мы черные. Мои темнокожие одноклассники говорят о своих результатах SAT и классах AP, пытаясь защитить наше присутствие в этом кампусе, пытаясь побороть тошнотворное чувство, что мы здесь никому не нужны.
Вернувшись в свою комнату в общежитии, я один. В начале года, до того, как взорвалась статья о позитивных действиях, я много тусовался со своими тремя азиатскими соседями по комнате. Но теперь я укрываюсь в сообществе чернокожих в кампусе, сижу за черным столом в столовой, где я знаю, что все чувствуют то же самое, что и я сейчас. Нас атакуют, и это единственное место, где я чувствую себя в безопасности.
Меня беспокоит, что мои азиатские соседи по комнате тоже говорят обо мне, говоря то же самое, что и белые дети, когда меня нет рядом, соглашаясь с той статьей, в которой говорилось, что меня здесь быть не должно. Я знаю, что все в кампусе думают они заслуживают того, чтобы быть здесь, никогда не сомневаются, они попали сюда по заслугам. В кампусе есть негласное предположение: их лица здесь, а мои нет. И ничто — ни мое японское имя, ни результаты SAT, ни оценки — этого не изменит.
В этот момент я понимаю: да, я наполовину азиат, но когда на черных нападают, моя азиатскость меня не защищает. Я не могу спрятаться. Я не могу выбрать. В этот момент я Блэк.
Предательство
Я на своей первой работе, сижу на заднем сиденье машины, еду на Женский марш. Моя белая женщина-босс, сидящая рядом со мной, небрежно произносит слово на букву «Н». Другая моя начальница, наполовину азиатка, наполовину белая женщина, ничего не говорит.
Никто ничего не говорит, и разговор продолжается. Я сижу и трясусь, но никто не видит. Я хочу что-то сказать, я хочу закричать, но мой голос пропал. На следующей остановке грузовика я запираюсь в туалетной кабинке и плачу. Я не хочу возвращаться в эту машину.
Пару лет спустя я на другой работе, сижу в комнате, полной чернокожих. Кто-то говорит шутку, и это слово поражает меня. яп. Так называли моего дедушку, когда его семью заперли за колючей проволокой на Горе Сердца во время Второй мировой войны. Несколько лет назад школьный тренер моего двоюродного брата по бейсболу назвал его так, и он бросил бейсбол.
Никто ничего не говорит, и разговор продолжается. Я сижу и трясусь, но никто не видит. Я хочу что-то сказать, я хочу закричать, но мой голос пропал.
Безопасность
Если бы вы могли бросить свое тело в пространство необоротного
Это тело, которое говорит НЕТ
Я не буду двигаться мои правила
я буду не позволяйте этому случиться
Но вы снова проглатываете свой крик
И вдруг вы тот человек
Кто сделал так, чтобы это было нормально
Кто сделал это, чтобы говорить это нормально
Но это не нормально
И твоё тело знает это
Но оно слишком занято, чтобы договориться о своём присутствии
Так что ты можешь остаться здесь
Прогресс
Мне 27 лет.
Я сижу в гостиной в окружении чернокожих. Новости играют. По телевизору президент Джо Байден подписывает законопроект в окружении улыбающихся азиатов. Но люди в этой гостиной не улыбаются. Они говорят, Они получили это так быстро. Говорят, Мы даже не можем получить счет против линчевания.
Основное чувство: они никогда не сделают этого для нас.
Я чувствую так много сразу. Я знаю о Винсенте Чине. Я знаю о китайских массовых убийствах в конце 1800-х годов. Я знаю о своем двоюродном брате, который подвергся нападению на улице в Нью-Йорке в прошлом году на волне преступлений на почве ненависти к азиатам во время пандемии.
Я все это знаю, и все же—
Они получили это так быстро.
Я также знаю, что скорость относительно. Потому что у нас все медленно. Потому что прошло 400 лет, а мы все ждем, всегда ждем — страны, которая никогда не защитит нас.
Подробнее: Как общая цель по ликвидации господства белых подпитывает солидарность чернокожих и азиатов
Я смотрю на азиатов по телевизору, они улыбаются и аплодируют.
Но сидя здесь, в этой комнате, полной чернокожих, в теле, в котором я живу, я не чувствую себя его частью. Я чувствую себя виноватым как за то, что не чувствую себя в полной мере способным присоединиться к празднованию этого момента, который должен быть моим правом как американца азиатского происхождения, так и за то, что получил то, чего еще не было у всех остальных в этой комнате.
Потому что я тоже чувствую то же, что и все остальные в этой комнате. Боль забвения, предательство от того, что всегда остаешься последним, знание того, что Америка никогда не примет для нас закон о преступлениях на почве ненависти. Потому что сама Америка совершает преступления на почве ненависти; Америка сама нас убивает.
Затем в новостях показывают кадры, на которых полицейские избивают до смерти чернокожего мужчину в Луизиане.
Я смотрю в пол. Я не могу смотреть.
Мне не хочется праздновать.
Кто ты?
Я японец
Каждое лето хожу на танцы Бон, умею готовить все новогодние блюда, ем натто, мою рис до тех пор, пока вода не станет прозрачной, снимаю обувь в дверь, я никогда не появляюсь без омияге, я никогда не беру последний кусок, я сдерживаюсь, я постоянно извиняюсь, я говорю нет нет нет когда я хочу сказать да , я говорю да когда я наверное должен сказать нет
Я черный
Я захожу в магазин
и никто меня не приветствует
Я захожу в ресторан
и меня никто не обслуживает
Я захожу в район
и все смотрят 9000 3
Стороны
Иногда
Есть линия, и я знаю, с какой стороны я попаду
Она никогда не бывает ровно посередине
Я никогда не просто азиатка
Да, я азиатка но я всегда буду черным.