Бабочки — Ураловед
Здесь Вы можете познакомиться с кратким описанием одного из отрядов класса насекомых.
На фото коллекция насекомых, в том числе бабочек, обитающих на Среднем Урале. Нижнетагильский музей природы
Отряд Бабочки, или Чешуекрылые Lepidoptera
Бабочки. Эти прекрасные существа, как живые цветы, являются украшением нашего мира, всей природы и природы Урала в частности.
Бабочки зачастую становятся одними из первых насекомых, с которыми знакомится человек. Человечество также давно познакомилось с ними, а на заре истории даже приписывало им сверхъестественное происхождение. Древние люди считали, что бабочка — это душа, освободившаяся от тела, и потому во многих языках слово «бабочка» происходит от слова «душа».
В научном контексте бабочками называются все представители отряда чешуекрылых, то есть бабочки, мотыльки и моли. Ученые разделяют отряд на примитивных (молевидных), ночных (разноусых) и дневных (булавоусых) бабочек.
Основные отличия ночных и дневных бабочек заключаются в том, что ночные бабочки складывают крылья вдоль тела «домиком», а самцы и самки часто имеют усики различной формы. У дневных же бабочек усики булавовидные и крылья они складывают вертикально, перпендикулярно телу. Однако из этих правил есть свои исключения.
Чешуекрылые называются так, потому что их крылья покрыты маленькими чешуйками, являющимися видоизменёнными волосками. Также им свойственно особое строение ротового аппарата — у взрослых бабочек отсутствуют жвалы (за исключением простейших представителей отряда), а максиллы превращены в хоботок. Имаго бабочек могут принимать пищу только в жидком виде, а гусеницы (личинки чешуекрылых) обладают хорошо развитым жевательным аппаратом. Большинство гусениц являются фитофагами, но есть исключения: всем известная платяная моль питается шерстью и кожей, т. е. животной пищей.
Чешуекрылые являются самым молодым отрядом насекомых — он возник около 150 млн лет назад во время Юрского периода мезозойской эры, почти одновременно с цветковыми растениями.
Появились бабочки от ручейников перешедших к наземному образу жизни. На настоящее время отряд включает 170 000 видов бабочек и предполагается, что в действительности их более 200 тысяч. На Среднем Урале обитает около 2000 чешуекрылых из более чем пятидесяти семейств, но большинство из них довольно мелки и незаметны.
Чешуекрылые играют важную роль в биологических процессах обмена веществ и размножения растений, кроме того в отряде бабочек не зафиксировано ни одного действительного случая паразитизма.
В Красную книгу Свердловской области включено 13 видов отряда, в Челябинской — 24, в Курганской области и Пермском крае по 28, в Башкирии всего 10, а в Тюменской области почти 60! Способствуют этому в основном два фактора — антропогенные воздействия, и отсутствие подходящих местообитаний.
Бабочки, безусловно, являются одними из красивейших творений природы и они могут быть не только предметом восхищения, но и изучения, коллекционирования.
По возможности чаще обращайте внимание на порхающих рядом созданий, и тогда, возможно, Вы увидите в бабочках гораздо больше нового и необычного чем ранее.
© Николай Груданов, 2011 г.
UraloVed.ru
Смотрите также:
Павлиний глаз
Адмирал
Крапивница
Бабочки боярышницы. Ждать ли нового нашествия?
Животные, занесенные в Красную книгу Пермского края
Содержание
- Русская выхухоль
- Обыкновенный беркут
- Черный аист
- Среднерусская белая куропатка
- Коростель
- Краснозобая гагара
- Лебедь-кликун
- Бородатая неясыть
- Дербник
- Рептилии и пресмыкающиеся
- Обыкновенная медянка
- Чесночница обыкновенная
- Насекомые
- Аполлон
- Махаон обыкновенный
- Неопределенный шмель
- Кунгурская алопекоза
- Южнорусский тарантул
В Красную книгу Пермского края входит лишь одно млекопитающих, львиную долю редкой фауны составляют птицы, а также некоторые насекомые.
Часть видов, некогда населявших земли края, полностью исчезла с лица Земли, некоторые животные многочисленны и в наши дни, а другие популяции крайне нестабильны или находятся на грани исчезновения. Ниже представлена выборочная подборка краснокнижных животных Пермского края, с кратким описанием и фото.
Читайте также:
- Растения, занесенные в Красную книгу Пермского края;
- Редкие животные, занесенные в Красную книгу России.
Русская выхухоль
Это небольшое млекопитающее похоже на крысу, только отличается вытянутым носом-хоботком и перепонками на лапках. Обитает выхухоль преимущественно возле водоемов, обустраивая свои норы на побережье. Входит в категорию исчезающих видов Пермского края и России.
Обыкновенный беркут
Одна из самых редко встречающихся птиц региона, которая охраняется не только на территории России, но и по всему миру. Считается самым крупным орлом в Пермском регионе. Обладает охристыми перьями на затылке.
Можно увидеть гнезда беркутов, но встретить взрослых особей очень сложно, так как птицы скрытны. В крае повсеместно встречаются гнезда на старых триангуляционных вышках, но из-за их разрушения птицы вынуждены переносить свои гнезда на деревья.
Беркуты постепенно вымирают, так, в 80-ые на территории региона насчитывалось всего 18 пар, а сегодня их – менее 10. Вырубка лесов, браконьерство и гибель птиц в ловушках рано или поздно может привести к полному вымиранию беркутов.
Черный аист
Также входит в категорию самых редких, вымирающих птиц Пермского региона. Птица может отличаться большим размером – до 1 м в длину, а размах ее крыльев – 2 м. Отличается черным оперением, розовой нижней частью туловища (или белой). А клюв и ноги черного аиста – красные. В течение последних 3 десятилетий людям удавалось встретить лишь единичные особи черных аистов. Это позволяет сделать вывод о том, что их осталось очень мало. Исчезли черные аисты из-за разорения гнездового фонда.
Среднерусская белая куропатка
Исчезающий, но все еще часто встречающийся вид птиц.
Куропатка отличается небольшими размерами – до 40 см в длину, а размах ее крыльев – 60 см. У среднерусской куропатки белое оперение, черный хвост зимой, а летом он приобретают серо-охристый окрас. Гнездятся птицы в сосновых лесах, тундрах и болотах, предпочитая деревья. В 20 столетии подвид практически истребили из-за охоты и использования их мяса в пищу.
Коростель
Небольшая птица, напоминающая размерами дрозда. Самцы и самки обладают одинаковым серо-желтым оперением. Широко распространена птица в степях и на открытых пространствах в лесах. Входит в относительно широкую группу птиц, не находящихся под особой охраной, но занесенных в Красную книгу.
Краснозобая гагара
Размерами птица напоминает большую утку с размахом крыльев до 120 см и длиной туловища до 60 см. На спинке и крыльях отсутствуют белые пятна. На территории Пермского края постоянно наблюдается 9-10 пар особей. Общая численность, как считают эксперты, составляет порядка 20 пар.
Лебедь-кликун
Птица входит в Красную книгу под 1 категорией, что приравнивается к вымирающим видам животных.
Это красивая, крупная птица, длина тела которой достигает 160 см, а крылья – до 240 см. Интересный клюв яркого желтого оттенка с черным основанием гармонирует с белыми перьями. На территории Прикамья обнаружено до 10 пар лебедей.
Бородатая неясыть
Птица относится к семейству сов, но размерами уступает филину: длина тела не превышает 70 см, а крылья в размахе – 160 см. Темный верх перьев сочетается со светлым низом. Голова очень крупная, а на лицевом диске расположены большие и четкие концентрические круги.
Численность совы стабильна, находится в пределах 120 пар в регионе. Значительного сокращения численности не регистрировалось, вид изначально относился к редким.
Дербник
Необычная птица чуть меньше по размеру, чем голубь. Самец отличается сизым окрасом сверху и рыжеватыми пестринами снизу. Самка несколько крупнее самца, сверху отличается бурыми перьями. Всего за последние годы зарегистрировано падение численности с 200 до 100 пар.
Рептилии и пресмыкающиеся
В Красную книгу Пермского края входит всего по 1-2 вида хладнокровных обитателей лесов и водоемов:
Обыкновенная медянка
Эта змея достигает в длину 70 см, окраска верха отличается медным или красно-желтым оттенком, но есть особи серого цвета.
На спине рисунок из двух длинных мелких пятен. Численность медянки очень низкая, в последнее время зарегистрировано лишь несколько встреч людей с ними.
Чесночница обыкновенная
Некрупная лягушка, длина которой едва достигает 7 см. Зрачки, в отличие от других амфибий, вертикальные. Серо-коричневая спина украшена круглым рисунком. Численность чесночницы невысока повсеместно.
Сокращение численности видов связано с осушением болот, вырубкой лесов и другими мероприятиями по разработке территорий.
Насекомые
В Красной книге Пермского края найдется несколько видов бабочек, некоторых других насекомых и пауков, охраняемых государством:
Аполлон
Красивая, крупная бабочка с размахом крыльев до 9 см. Считается самой большой в регионе. Окрас белый, с наличием черных и красных пятен. Повсеместно малочисленный вид, вымирание также обусловлено разработкой лугов (скот, скос сена, распашка).
Махаон обыкновенный
Бабочка с желтыми крыльями, на которых красуется черный рисунок в виде крупных пятен.
Задние крылья отличаются синими пятнами. Размах крыльев достигает 85 мм.
Неопределенный шмель
Обладает темным цветом, а на спинке перевязь из черных волосков. Перед и зад светло-желтые. Повсеместно малочисленный вид, который сокращается из-за разрушения среды обитания.
Кунгурская алопекоза
Маленький паук – всего 1 см в длину – с темно-коричневой грудью и головой. Самки несколько крупнее. Впервые описан в 1996 году, за пределами Спасской горы не встречается.
Южнорусский тарантул
В длину достигает 5 см и считается одним из самых больших пауков России. Отличается светлыми и темными полосками.
Численность большинства насекомых не изучена в полной мере, поэтому список редких видов нельзя назвать полным. В природе Пермского края еще встречается множество других уникальных представителей фауны, которые оказались в уязвимом положении. Лишь совместные усилия местных органов власти, природоохранных организаций и общества помогут сохранить краснокнижных животных для будущих поколений.
Гугломаг
Спрашивай! Не стесняйся!
Задать вопрос
Не все нашли? Используйте поиск по сайту
Search for:бабочек | The New Yorker
Летним утром, в легендарной России моего детства, мой первый взгляд после пробуждения был устремлен на щель между ставнями. Если же она обнажит водянистую бледность, то лучше вовсе не открывать ставней, чтобы не видеть угрюмый день, сидящий для своего изображения в луже. С какой обидой можно было бы заключить по полосе тусклого света свинцовое небо, размокший песок, кашицеобразную массу сломанных коричневых цветов под сиренью и этот плоский опавший лист, первую жертву сезона, наклеенный на мокрая садовая скамейка!
Но если щель была длинным отблеском росистого блеска, то я поторопился, чтобы окно выдало свое сокровище. Одним ударом комната расколется на свет и тень. Движущаяся на солнце листва берез имела полупрозрачный зеленый оттенок винограда, а по контрасту с ним был темный бархат елей на фоне необыкновенной интенсивности синевы, подобной которой я открыл лишь много лет спустя, в горной местности.
зона Колорадо.
С пятилетнего возраста во всем, что я чувствовал в связи с прямоугольником солнечного света в рамке, преобладала одна-единственная страсть. Если мой первый утренний взгляд был направлен на солнце, моя первая мысль была о бабочках, которых оно родит. Первоначальное событие было достаточно банальным. На какой-то жимолости возле веранды мне довелось увидеть Махаон — прекрасное бледно-желтое существо с черными пятнами и голубыми зубцами, с киноварным глазком над каждым черным хвостом в хромированной кайме. Ощупывая наклоненный цветок, на котором он висит, он беспокойно дергал своими большими крыльями, и мое желание его было непреодолимым. Джастин, проворный лакей, поймал его в моей кепке, после чего его вместе с кепкой перенесли в гардероб, где предполагалось, что запах нафталина убьет его за одну ночь. Однако на следующее утро, когда моя гувернантка отперла шкаф, чтобы что-то вынуть, бабочка с могучим шорохом влетела ей в лицо, затем устремилась к открытому окну и вскоре превратилась в золотое пятнышко, ныряющее, уворачивающееся и парящее на восток.
, по лесу и тундре, до Вологды, Вятки и Перми, и за тощим Уральским хребтом до Якутска и Верхне-Колымска, и от Верхне-Колымска, где он потерял хвост, до прекрасного острова Святого Лаврентия, и через Аляску до Доусона и на юг вдоль Скалистых гор, чтобы, наконец, быть настигнутым и пойманным после сорокалетней гонки на ярко-желтом одуванчике на ярко-зеленой поляне над Боулдером.
Вскоре после дела с платяным шкафом я нашел эффектную моль, и моя мать убила ее эфиром. В последующие годы я использовал много смертоносных агентов, но малейший контакт с первоначальным материалом всегда открывал дверь в прошлое. Однажды, будучи уже взрослым мужчиной, я находился под эфиром во время операции и с яркостью картины декалькомании увидел себя в матроске верхом на только что появившейся императорской бабочке под руководством моей улыбающейся матери. Все это было там, блестяще воспроизведенное в моих снах, в то время как мои собственные жизненные силы обнажались: пропитанная, ледяная гигроскопическая вата, прижатая к лемурийской голове мотылька; стихающий спазм тела; удовлетворительный треск, производимый булавкой, пронзающей хитиновую корку его грудной клетки; аккуратное введение штифта в канавку с пробковым дном разбрасывающей доски; симметричная подгонка крыльев с сильными прожилками «окошками» под аккуратно прикрепленными полосками бумаги.
Мне было, должно быть, восемь или девять лет, когда в кладовке нашего загородного дома, среди пыльных предметов, я обнаружил замечательные книги, приобретенные в те дни, когда мать моей матери интересовалась естествознанием и училась в университете. профессор зоологии дает частные уроки своей дочери. Некоторые из этих книг были просто диковинками, как, например, четыре огромных коричневых фолианта работы Альберта Себа («Locupletissimi Rerum Naturalium Thesauri Accurata Descriptio…»), напечатанные в Амстердаме около 1750 года. На их грубозернистых страницах я нашел гравюры на дереве змеи и бабочки и эмбрионы. Вырезка, изображающая плод эфиопской девочки, подвешенный за шею в стеклянной банке, приводила меня в неприятный шок каждый раз, когда я натыкалась на него, и мне не очень нравилось чучело гидры на фото CII с его семью львами. зубастые черепашьи головы на семи змеиных шеях и его странное раздутое тело с бугорками, похожими на пуговицы, по бокам и заканчивающееся узловатым хвостом.
Другие книги, которые я нашел на том чердаке, среди гербариев, полных прессованных цветов эдельвейса и малиновых кленовых листьев, подошли ближе к моей теме. Я взял на руки и понес вниз по лестнице великолепные грузы фантастически привлекательных томов: прекрасные рисунки суринамских насекомых Марии Сибиллы Мериан (1647-1717), и благородную «Die Schmetterlinge» Эспера (Эрланген, 1777), и «Иконы истории лепидоптеров Nouveaux» Буадюваля. ou Peu Connus» (Париж, 1832 г.). Еще более захватывающими были произведения второй половины XIX века: «Естественная история британских бабочек и мотыльков» Ньюмена, «Die Gross-Schmetterlinge Europas» Гофмана, «Воспоминания» великого князя Николая Михайловича, об азиатских чешуекрылых (с несравненно прекрасные фигуры, написанные Кавригиным, Рыбаковым, Лангом), колоссальная работа Скаддера о бабочках Новой Англии.
В подростковом возрасте я уже жадно читал энтомологическую периодику, особенно британскую и русскую. В развитии систематики происходили большие потрясения.
С середины века континентальная лепидоптерология была в целом простым и стабильным делом, которым немцы безотказно управляли. Его верховный жрец, доктор Штаудингер, был также главой крупнейшей фирмы по продаже насекомых. Даже сейчас, спустя полвека после его смерти, немецким лепидоптерам так и не удалось полностью стряхнуть с себя гипнотические чары, вызванные его авторитетом. Он был еще жив, когда его школа начала терять позиции научной силы в мире. В то время как он и его последователи придерживались конкретных и общих названий, санкционированных длительным использованием, и довольствовались классификацией бабочек по признакам, видимым невооруженным глазом, англоязычные авторы вводили номенклатурные изменения в результате строгого применения закона приоритета. и таксономические изменения, основанные на микроскопическом исследовании органов. Немцы изо всех сил старались игнорировать новые веяния и продолжали лелеять филателистическую сторону энтомологии. Их забота о «среднем коллекционере, которого нельзя заставить препарировать» сравнима с тем, как нервные издатели балуют «среднего читателя», которого нельзя заставить думать.
Было и другое, более общее изменение, совпавшее с моим пылким юношеским интересом к бабочкам и мотылькам. Викторианско-штаудингеровский род видов, герметичный и однородный, с разными «разновидностями» — альпийскими, полярными, островными и т. и изменчивые виды, состоящие из географических рас или подвидов. Благодаря более гибким методам классификации эволюционные аспекты дела были выявлены яснее, а дальнейшие связи между бабочками и центральными проблемами природы были установлены биологическими исследованиями.
Тайны мимикрии были для меня особенно привлекательными. Его явления показали художественное совершенство, обычно связанное с рукотворными вещами. Такова была имитация сочащегося яда пузыревидными пятнами на крыле (вкупе с псевдорефракцией) или глянцево-желтыми бугорками на куколке («Не ешь меня — меня уже раздавили, опробовали и отвергли») . Когда некая бабочка по форме и окраске напоминала некую осу, она также ходила и двигала усиками осино-не мотыльковым образом.
Когда бабочка должна была выглядеть как лист, не только все детали листа были красиво воспроизведены, но и щедро добавлены отметины, имитирующие просверленные личинками отверстия. «Естественный отбор» в дарвиновском смысле не мог объяснить чудесного совпадения подражательный аспект и подражательное поведение, равно как и нельзя было апеллировать к теории «борьбы за жизнь», когда защитное устройство было доведено до миметической тонкости, изобилия и роскоши, намного превышающих способность восприятия хищника. Я обнаружил в природе неутилитарные прелести, которые искал в искусстве. Оба были формой магии, оба были замысловатой игрой зачарования и обмана.
На самом деле мало что я знал в плане эмоций или аппетита, амбиций или достижений, которые могли бы по богатству и силе превзойти волнение энтомологических исследований. С самого начала оно имело множество переплетающихся граней. Одним из них было острое желание побыть одному, так как любой компаньон, каким бы тихим он ни был, мешал сосредоточенному наслаждению моей манией.
Его удовлетворение не допускало никаких компромиссов или исключений. Воспитатели и гувернантки знали, что утро мое, и осторожно держались подальше.
В связи с этим мне вспоминается визит одноклассника, мальчика, которого я очень любил и с которым отлично повеселился. Однажды летней ночью он приехал из городка милях в пятидесяти отсюда. Его отец недавно погиб в автокатастрофе, семья разорилась, и мужественный парень, не имея средств на железнодорожный билет, проехал все эти мили на велосипеде, чтобы провести со мной несколько дней. На следующее утро после его приезда я сделала все возможное, чтобы выйти из дома на утреннюю прогулку, и он не знал, куда я ушел. Не позавтракав, с истерической поспешностью я собрал сеть, доты и матросскую фуражку и убежал через окно. Оказавшись в лесу, я был в безопасности, но все же я шел, мои икры тряслись, мои глаза были полны обжигающих слез, весь я дергался от стыда и отвращения к себе, когда я представлял своего бедного друга с его длинным, бледным лицом.
и черный галстук, хандрил в жарком саду, гладил задыхающихся собак от нечего делать и изо всех сил пытался оправдать свое отсутствие перед собой.
Позвольте мне объективно взглянуть на моего демона. За исключением моих родителей, никто по-настоящему не понимал мою одержимость, и прошло много лет, прежде чем я встретил товарища по несчастью. Одной из первых вещей, которую я усвоил, было не зависеть от других в пополнении моей коллекции. Тетки, однако, продолжали делать мне смешные подарки, такие как дентонские скакуны с безвкусными, но на самом деле совершенно обычными насекомыми. Наш земский врач, у которого я оставил куколки редкой моли, отправляясь в заграничное путешествие, писал мне, что все вылупилось прекрасно, а на самом деле в драгоценные куколки попала мышь, а по возвращении моем лживая старая Человек произвел несколько обыкновенных бабочек с черепаховым панцирем, которых, как я полагаю, он наспех поймал в своем саду и бросил в клетку для размножения в качестве правдоподобных заменителей — так что он думал.
Лучше, чем он, был восторженный кухонный мальчик, который иногда одалживал мое оборудование и возвращался через два часа с триумфом с полным мешком бурлящей беспозвоночной жизни и несколькими дополнительными предметами. Ослабляя устье сети, которую он причудливо завязал веревкой, он высыпал свою рог изобилия добычу — массу кузнечиков, немного песка, ножку и шляпку гриба, бережливо сорванного по дороге домой, еще кузнечиков. , больше песка и одна потрепанная капустная бабочка.
Очень скоро я узнал, что энтомолог, предающийся своим тихим поискам, может вызывать странные реакции у других существ. В этом отношении Америка проявила к моим делам больше интереса, чем другие страны, — может быть, потому, что мне было за сорок, когда я приехал сюда жить, и чем старше человек, тем страннее он выглядит с сачком в руке. Суровые фермеры обратили мое внимание на таблички «Рыбалка запрещена»; из проезжающих мимо машин по шоссе доносились дикие насмешливые вопли; сонные собаки, хотя и не обращающие внимания на худшего бездельника, оживились и с рычанием бросились на меня; крошечные малыши указали на меня своим озадаченным мамашам; отпускники с широким кругозором спрашивали меня, ловлю ли я жуков на наживку; и однажды утром, на пустыре, освещенном высокими цветущими юкками недалеко от Санта-Фе, большая вороная кобыла преследовала меня больше мили.
0003
Когда я, стряхнув с себя всех преследователей, пошел по неровной красной дороге, идущей от нашего дома к полю и лесу, оживление и блеск дня казались вокруг меня сочувственной дрожью. Черные бабочки эребии (в Англии их называют колечками) с особой нежной неловкостью, свойственной их роду, танцевали среди елей. Из цветочной головки два самца Коппер поднялись на огромную высоту, сражаясь на всем пути вверх, а затем, через некоторое время, вниз вспыхнул один из них, вернувшийся к своему чертополоху. Это были знакомые насекомые, но в любой момент что-то получше могло заставить меня остановиться с быстрым вдохом. Я помню один день, когда я осторожно подносил свою сеть все ближе и ближе к маленькой Фекле, которая изящно села на ветку. Я мог ясно видеть белую букву «W» на его шоколадно-коричневой нижней стороне. Его крылья были сомкнуты, а нижние крылья терлись друг о друга странным круговым движением, возможно, издавая какой-то тихий, веселый треск, который человеческое ухо не могло уловить.
Я давно хотел именно этот вид и, подойдя достаточно близко, нанес удар. Вы слышали, как теннисисты-чемпионы стонали после того, как пропустили легкий удар. Вы видели, как ошеломленные игроки в гольф улыбаются ужасными, беспомощными улыбками. Но в тот день никто не видел, как я вытряхнул ветку из пустой сети и уставился на дыру в тарлатане.
Однако, даже если утренняя охота не удалась, можно было бы с нетерпением ждать материнства. Цвета умрут долгой смертью июньскими вечерами. Цветущие кусты сирени, перед которыми я стоял с сачком в руке, в сумерках показывали пучки пушистого серого цвета — призрак лилового. Влажная молодая луна висела над туманом соседнего луга. Во многих садах я стоял так в последующие годы — в Афинах, Антибе, Атланте, — но никогда я не ждал с таким страстным желанием, как перед этой темнеющей сиренью. И вдруг оно появлялось, низкое жужжание переходило от цветка к цветку, колебательный ореол вокруг сужающегося розоватого тела мотылька колибри, парившего в воздухе над венчиком.
Его красивую черную личинку, напоминающую маленькую кобру, когда она выпячивает свои глазчатые передние сегменты, можно было найти на сыром кипрее два месяца спустя. Таким образом, каждый час и время года имели свои прелести. И, наконец, морозными осенними ночами можно было подсластить моль, покрасив стволы деревьев смесью патоки, пива и рома. Сквозь ветреную тьму фонарь освещал липко блестящие борозды коры и двух-трех крупных мотыльков на ней, поглощающих сладости, с полураскрытыми нервными крыльями, наподобие бабочки, а нижние выставляли из-под лишайника свой невероятный малиновый шелк. серые праймериз. Catocala Adultera!’ — торжествующе кричала я в сторону освещенных окон дома, пока, спотыкаясь, брела домой, чтобы показать свою добычу отцу.
«Английский» парк, отделявший наш дом от сенокосов, был обширным и замысловатым, с лабиринтами дорожек, тургеневскими скамейками и привозными дубами среди эндемичных елей и берез. Борьба, которая велась со времен моего деда, чтобы парк не вернулся к своему естественному дикому состоянию, никогда не увенчалась полным успехом.
Ни один садовник не мог справиться с кочками черной земли, которые розовые руки кротов то и дело нагромождали на опрятный песок главной дорожки. Сорняки, грибки и гребнеобразные корни деревьев снова и снова пересекали залитые солнцем тропы. Медведей уничтожили в восьмидесятых — два плюшевых великана, жертв той кампании, стояли на задних лапах у нас в подъезде, — но лоси по-прежнему посещали территорию. На живописный валун взобрались, взявшись за руки, как два неуклюжих, застенчивых ребенка, рябинка и еще меньшая осина. Другие, более неуловимые нарушители — заблудшие пикники или веселые жители деревни — сводили с ума нашего седовласого егеря Ивана, каракуля по ночам на скамейках непристойности. Процесс распада продолжается и сейчас, но в другом смысле, ибо, когда я сейчас пытаюсь проследить в памяти извилистые пути от одной данной точки к другой, я замечаю — увы! сродни пробелам terra-incognita, которые старые картографы называли «спящими красавицами».
За парком были поля, с непрерывным мерцанием крыльев бабочек над мерцанием цветов — ромашек, колокольчиков, скабиозов и других, — которые теперь быстро проходят мимо меня в какой-то цветной дымке, как те милые, пышные никогда не посещаемые луга, которые можно увидеть из закусочной в трансконтинентальном путешествии.
В конце этой травянистой страны чудес лес возвышался стеной. Там я бродил, разглядывая стволы деревьев (волшебную, молчаливую часть дерева) в поисках крошечных мотыльков, называемых в Англии мопсами, — нежных маленьких существ, которые днем цепляются за крапчатую поверхность, с которой их плоские крылья и вздернутые вверх животы сливаются. Там, на дне этого моря залитой солнцем зелени, я медленно кружился вокруг больших стволов. Ничто в мире не показалось бы мне более приятным, чем иметь возможность добавить, по счастливой случайности, несколько замечательных новых видов к длинному списку мопсов, уже названных другими. И мое пестрое воображение, якобы и почти гротескно пресмыкаясь перед моим желанием (но все время, в призрачных заговорах за кулисами, хладнокровно планируя самые отдаленные события моей судьбы), то и дело снабжало меня галлюцинаторными образцами мелкого шрифта: «. . . пока единственный известный экземпляр. . . ” “ . . . единственный экземпляр из Eupithecia petropolitana был взят русским школьником .
. ». «. . .молодого русского коллекционера. . ». «. . . мною в Управе Санкт-Петербурга, Царскосельского уезда, в 1912 году. . . 1913 г. . . 1914 г. . . 1915 год».
И вот наступил год, когда мне захотелось идти дальше и исследовать бескрайние болота за рекой Оредеж. Обойдя берег три или четыре мили, я нашел шаткий пешеходный мост. Переправляясь, я мог видеть слева от себя хижины хутора, яблони, ряды бурых сосен, лежащих на зеленом склоне, и яркие пятна, сделанные на дерне разбросанной одеждой крестьянских девушек, которые, совершенно голые, , резвился на мелководье и кричал, не обращая на меня внимания, словно я был развоплощенным носителем моих нынешних воспоминаний. На другом берегу плотная толпа маленьких, ярко-голубых бабочек, которые кувыркались на богатой, утоптанной грязи и коровьему навозу, по которым мне приходилось тащиться, поднималась все вместе в блестящий воздух и снова садилась на землю, как только Я прошел.
Пробравшись через сосновые рощи и ольховые заросли, я вышел на болото.
Едва мое ухо уловило вокруг себя жужжание двукрылых, крик бекаса над головой, глотательные звуки болота под моей ногой, как я понял, что найду здесь совершенно особенных арктических бабочек, изображениям которых я поклонялся уже несколько лет. времена года. И в следующий момент я был среди них. Над кустами черники с их тусклыми, мечтательно-голубыми плодами, над коричневым глазом стоячей воды, над мхом, над трясиной, над душистыми кистями одинокой и таинственной болотной ракеты темненькая рябчик, носящая имя скандинава. богиня, пронеслась в низком, скользящем полете. Я преследовал Сульфуров с розовыми краями, Сатиров с серыми точками. Не обращая внимания на москитов, покрывавших мои предплечья и шею, я наклонился с радостным хрюканьем, чтобы задушить жизнь какого-то чешуекрылого с серебряными шипами, пульсирующего в складках моей сети. Сквозь запахи болот я уловил тонкий аромат крыльев бабочки на своих руках, аромат, который варьируется в зависимости от вида; это может быть ваниль, или лимон, или мускус, или затхлый, сладковатый запах, который трудно определить.
Все еще не насытившись, я двинулся вперед. Наконец я увидел, что дошел до конца болота. Возвышающаяся над ними земля была раем люпинов, водосборов и пентстемонов. Лилии марипоса цвели под соснами пондероза. Вдалеке мимолетные тени облаков испещряли оливково-зеленые склоны над линией леса и серо-белый пик Лонгс-Пик.
Признаюсь, я не верю во время. Я люблю складывать свой ковер-самолет после использования таким образом, чтобы одна часть узора накладывалась на другую. Пусть посетители путешествуют. И высшее наслаждение безвременьем — в случайно выбранном пейзаже — это когда я стою среди редких бабочек и кормовых растений. Это экстаз, а за экстазом что-то еще, чего я не могу объяснить. Это похоже на мгновенный вакуум, в который устремляется все, что я люблю, чувство единства с солнцем и камнем, трепет благодарности, к кому бы он ни относился, может быть, к контрапунктическому гению человеческой судьбы или к нежным призракам, ублажающим счастливого смертного. . ♦
БАБОЧКИ ОЗЕРА БАЙКАЛ.
Атлас-ключ. БАБОЧКИ ОЗЕРА БАЙКАЛ. Атлас-ключ.
| |||||||||||||||||||
2001-2006: Бабочки Байкала. Атлас-ключ. [на русском языке].- Электронный ресурс. 
Вы увидите полноцветные изображения экземпляров из научной коллекции (крылья каждого экземпляра даны сверху и снизу).
Для каждого вида даются латинское название (с транскрипцией), автор и год описания, русское название,
признаки окраски, размеры, примечания о распространении, тип местности,
среда обитания, период лёта, кормовые растения и др.
Для многих видов даны хорошие сканограммы живых гусениц и куколок. 