БОРИС ЗАЙЦЕВ «ВОЛКИ»: elena_shturneva — LiveJournal
?- Происшествия
- Cancel
Там рощи шумны, фиалки сини…
Гейне
Это тянулось уже с неделю. Почти каждый день их обкладывали и стреляли. Высохшие, с облезлыми боками, из-под которых злобно торчали ребра, с помутневшими глазами, похожие на каких-то призраков в белых, холодных полях — они лезли без разбору и куда попало, как только их подымали с лежки, и бессмысленно метались и бродили все по одной и той же местности. А охотники стреляли их уверенно и аккуратно. Днем они тяжело залегали в мало-мальски крепких кустиках, икали от голода и зализывали раны, а вечером собирались по нескольку и гуськом бродили по бесконечным, пустым полям.
Было тяжело и скучно в полях.
И волки останавливались, сбивались в кучу и принимались выть; этот их вой, усталый и болезненный, ползал над полями, слабо замирал за версту или за полторы и не имел достаточно силы, чтобы взлететь высоко к небу и крикнуть оттуда про холод, раны и голод.
Белый снег на полях слушал тихо и равнодушно; иногда от их песни вздрагивали и храпели мужицкие лошаденки в обозе, а мужики ругались и подхлестывали.
На полустанке у угольных копей иной раз слышала их молодая барышня-инженерша, прогуливаясь от дому до трактира на повороте, и ей казалось, что это поют ей отходную; тогда она закусывала губу, быстро возвращалась домой, ложилась в постель, засовывала голову между подушек и, скрипя зубами, твердила: «проклятые, проклятые».
2
Был вечер. Задувал неприятный ветер и было холодно. Ьнег был одет в жесткую сухую пленочку, чуть-чуть хряскавшую всякий раз, как на нее наступала волчья лапа, и легкий холодный снежок змейками курился по этому насту и насмешливо сыпал в морды и лопатки волкам.
Но сверху снега не шло, и было не очень темно: за облаками вставала луна.Как всегда, волки плелись гуськом: впереди седой мрачный старик, хромавший от картечины в ноге, остальные — угрюмые и ободранные — старались поаккуратнее попадать в следы передних, чтобы не натруживать лап о неприятный, режущий наст.
Темными пятнами ползли мимо кустарники, большие бледные поля, по которым ветер гулял вольно и беззастенчиво — и каждый одинокий кустик казался огромным и страшным; неизвестно было, не вскочит ли он вдруг, не побежит ли, — и волки злобно пятились, у каждого была одна мысль: «скорее прочь, пусть все они там пропадают, только бы мне уйти».
Потом, когда собрались, самый высокий и худой, с длинной мордой и перекошенными от ужаса глазами неловко и странно сел в снег.
— Я не пойду, белое кругом… белое все кругом… снег. Это смерть. Смерть это.
И он приник к снегу, как будто слушая.
— Слышите… говорит!
Более здоровые и сильные, впрочем, тоже дрожавшие, презрительно оглядели его и поплелись дальше. А он все сидел на снегу и твердил:
— Белое кругом… белое все кругом…
Когда взобрались на длинный, бесконечный взволок, ветер еще пронзительней засвистел в ушах: волки поежились и остановились.
За облаками взошла на небо луна, и в одном месте на нем мутнело желтое неживое пятно, ползшее навстречу облакам; отсвет его падал на снега и поля, и что-то призрачное и болезненное было в этом жидком молочном полусвете.
Внизу, под склоном, пятном виднелась деревня; кой-где там блестели огоньки, и волки злобно вдыхали запахи лошадей, свиней, коров. Молодые волновались.
— Пойдем туда, пойдем, все равно… пойдем. — И они щелкали зубами и сладострастно двигали ноздрями.
Но хромой старик не позволил.
И они поплелись по бугру в сторону, а потом вкось через ложбину, навстречу ветру.
Два последние долго еще оглядывались на робкие огоньки, деревню и скалили зубы:
— У-у, проклятью, — рычали они, — у-у, проклятые!
3
Волки шли шагом. Безжизненные снега глядели на них своими бледными глазами, тускло отблескивало что-то сверху, внизу поземка ядовито шипела, струясь зигзагами по насту, и все это имело такой вид, будто тут, в полях, наверно знают, что никому никуда нельзя добежать, что и нельзя бежать, а нужно стоять смирно, мертво и слушать.
— Куда ты ведешь нас? — спрашивали они старика. — Знаешь ли ты путь? Выведешь ли куда-нибудь? — Старик молчал.
А когда самый молодой и глупый волчишка стал особенно приставать с этим, он обернулся, тускло поглядел на него и вдруг злобно и как-то сосредоточенно куснул вместо ответа за загривок.
Волчишка взвизгнул и обиженно отпрыгнул в сторону, проваливаясь по брюхо в снег, который под настом был холодный и сыпучий. Было еще несколько драк — жестоких, ненужных и неприятных.
Раз последние два отстали, и им показалось, что лучше всего лечь и сейчас же умереть; они завыли, как им казалось, перед смертью, но когда передние, трусившие теперь вбок, обратились в какую-то едва колеблющуюся черную ниточку, которая по временам тонула в молочном снегу, стало так страшно и ужасно одним под этим небом, начинавшимся в летящем снегу прямо над головой и шедшим всюду, в посвистывавшем ветре, что оба они галопом в четверть часа догнали товарищей, хотя товарищи были зубастые, голодные и раздраженные.
До рассвета оставалось часа полтора. Волки стояли кучей вокруг старика. Куда он ни оборачивался, везде видел острые морды, круглые, блестящие глаза и чувствовал, что над ним повисло что-то мрачное, давящее, и если чуть шелохнуться, оно обсыплется и задавит.
— Где мы? — спрашивал кто-то сзади тихим, сдавленным от бешенства голосом.
— Ну-ка? Когда мы придем куда-нибудь?
— Ты не знаешь, не знаешь, — крикнул все тот же дикий, непомнящий голос. — Должен знать! — И прежде чем старик успел разинуть рот, он почувствовал что-то жгучее и острое пониже горла, мелькнули на вершок от лица чьи-то желтые, не видящие от ярости глаза, и сейчас же он понял, что погиб. Десятки таких же острых и жгучих зубов, как один, впились в него, рвали, выворачивали внутренности и отдирали куски шкуры; все сбились в один катающийся по земле комок, все сдавливали челюсти до того, что трещали зубы. Комок рычал, по временам в нем сверкали глаза, мелькали зубы, окровавленные морды. Злоба и тоска, выползавшая из этих ободранных худых тел, удушливым облаком подымалась над этим местом, и даже ветер не мог разогнать ее.
А заметюшка посыпала все мелким снежочком, насмешливо посвистывала, неслась дальше и наметала пухлые сугробы.Было темно.
Через десять минут все кончилось.
На снегу валялись ободранные клочья, пятна крови чуточку дымились, но очень скоро поземка замела все, и из снега торчала только голова с оскаленной мордой и закушенным языком; тусклый тупой глаз замерзал и обращался в ледяшку. Усталые волки расходились в разные стороны; они отходили от этого места, останавливались, оглядывались и тихонько брели дальше; они шли медленно-медленно, и никто из них не знал, куда и зачем идет. Но что-то ужасное, к чему нельзя подойти близко, лежало над огрызками их вожака и безудержно толкало прочь в холодную темноту; темнота же облегала их, и снегом заносило следы.
Два молодых легли в снег шагах в пятидесяти друг от друга и лежали тупо, как поленья; они не обсасывали окровавленных усов, и красные капельки на усах замерзали в жесткие ледяшки, снегом дуло в морду, но они не поворачивались к затишью.
В разных местах из снега вырывалась их песня, а ветер, разыгравшийся и гнавший теперь вбок целые полосы снега, злобно и насмешливо кромсал ее, рвал и расшвыривал в разные стороны. Ничего не было видно во тьме, и казалось, что стонут сами поля.
Tags: 500 рассказов, рассказ, русская литература
Subscribe
Захар Прилепин «Белый квадрат»
— Привет, Захарка. Ты постарел. Мы играли в прятки на пустыре за магазином, несколько деревенских пацанов. Тот, кому выпало водить, стоял лицом к…
Роберт Вальзер «Прогулка» [продолжение]
Не оборачиваясь на этот призрак, на этого достойного сожаления колосса и сверхчеловека, к чему у меня поистине не было ни малейшей охоты, я зашагал…
Роберт Вальзер «Прогулка» [начало]
Настоящим сообщаю, что одним прекрасным утром, не упомню уже, в котором точно часу, охваченный внезапным желанием прогуляться, я надел шляпу и,…
Photo
Hint http://pics.
livejournal.com/igrick/pic/000r1edq
Зайцев Б.К. школьное сочинение по произведению на тему, Разное, Рецензия на книгу Бориса Зайцева «Улица Святого Николая»
Сочинение по произведению на тему: Рецензия на книгу Бориса Зайцева «Улица Святого Николая»
Есть в Москве улица Арбат.
Некогда названа она была
Улицей Св. Николая…
Б. Зайцев
Борис Константинович Зайцев, талантливый русский писатель, был возвращен из небытия благодаря демократическим преобразованиям в моей стране. Прочитав его книгу “Улица святого Николая”, я понял, что Родина по справедливости воздала этому замечательному творцу и гражданину, напечатав его книги и утвердив его имя в России. В книгу вошли произведения, написанные автором в разные годы. Уже с первого рассказа — “Волки”, открывающего книгу, я понял, что передо мной оригинальная, самобытная проза. Язык сочен, метафоричен. Оригинальность рассказа “Волки” — в метафоре: стая волков, попав в тяжелую ситуацию, ведет себя так, как вели бы себя, да и часто ведут, люди, для которых момент выживания преобладает над всеми иными чувствами.
Стая не могла выбраться из бесконечной снежной пустыни и во всем обвинила своего старого вожака, который был растерзан и съеден. Этот жестокий акт не проходит просто так для оставшихся в живых молодых волков. Автор ставит их как бы в ситуацию нравственного мучения за содеянное: “А потом они опять принялись выть, но теперь каждый выл в одиночку, и если кто, бродя, натыкался на товарища, то оба поворачивали в разные стороны”.
В следующем рассказе — “Мгла” автор мастерски обыгрывает все ту же “волчью” тему, но здесь главное действующее лицо — охотник. Человек в погоне за волком испытывает самые низменные чувства. Когда охотник достигает цели, убив волка, он не испытывает никакого удовлетворения: “Вспоминая нашу пустынную борьбу там, в безлюдном поле, я не испытывал ни радости, ни жалости, ни страсти. Мне не было жаль ни себя, ни волка…”; “… я увидел лицо Вечной Ночи с грубо вырубленными, сделанными как из камня огромными глазами, в которых я прочел бы спокойное и равнодушное отчаяние”.
Легко догадаться, что автора волнует проблема устройства мира и самого существования в нем всего сущего. Его герой как бы вынужден совершать бессмысленные поступки. Но если для героя эти поступки являются плодом размышлений над жизнью и смертью, то для волка это кончается трагедией. Автор мастерски делает так, что сам герой не жалеет волка, а читатель невольно ежится от описания погони и смерти вольного зверя, ежится, как от смертельного холодка. Автор умело использует метафоры и в других произведениях, вошедших в книгу (“Аграфена” и большинство других рассказов из цикла “Голубая звезда”).
Однако повесть “Преподобный Сергий Радонежский” написана совершенно иначе: читатель улавливает пристрастия автора, знакомится с его личными оценками того или иного момента исторического бытия святого Сергия. Читая повесть или, скорее, жизнеописание знаменитого русского святого четырнадцатого века, отмечаешь одну особенность в его облике, видимо, очень близкую Б. Зайцеву. Это — скромность подвижничества.
Черта очень русская, недаром в жизнеописании автор противопоставляет Сергия католическому святому — Франциску Ассизскому. Противопоставляет именно чисто русскими человеческими качествами натуры. Интересен момент, когда будущий русский святой воздерживается от ухода из родного дома для служения Богу лишь потому, что родители попросили его не бросать их в старости одних. Католический святой так бы не поступил, ослепленный горним светом высшего бытия.
Линию корневой связи с простым русским народом святого Сергия автор проводит через все повествование. Он отмечает, что святой Сергий в отрочестве не блещет никакими талантами и даром красноречия. Более того, он явно беднее способностями, чем брат его Стефан. Но зато святой Сергий излучает тихий свет, незаметно и постоянно. Автор этим создает образ постепенного, естественного движения русского отрока к вершинам духа.
Само качество подвига, совершаемого святым Сергием на благо отечества, позволяет размышлять о понимании русским человеком своего физического и духовного долга перед родиной: “В тяжелые времена крови, насилия, свирепости, предательств, подлости неземной облик Сергия утоляет и поддерживает”; “Сергий учит самому простому: правде, прямоте, мужественности, труду, благоговению и вере”.
Преподобный Сергий Радонежский для Б. Зайцева — неотъемлемая часть России, как, например, Москва, Пушкин, красота русской природы.
В рассказах, завершающих книгу, автор увлеченно описывает жизнь и подвиги молодых офицеров царской армии, совершающих рыцарские поступки ради самодержавия. В повести “Мы военные…” Б. Зайцев так же четко расставляет акценты, и читатель без труда догадывается о его политической позиции и оценке событий: “Юра пал, как рыцарь, как военный. Самодержавный строй, его жизнью расплачивавшийся, сам валился стремительно — никто его не защищал”. Из повести мне стало ясно, что сам автор был против самодержавия и большевизма, но за временное правительство. Демократические взгляды были ему ближе всех остальных.
Размышляя о книге в целом, я хочу отметить, что автор подводит своего героя к мысли о целесообразности всего происходящего в этом мире: “Все имеет смысл. Страдания, несчастия, смерти только кажутся необъяснимыми. Прихотливы узоры и зигзаги жизни при ближайшем созерцании могут открыться как небесполезные.
День и ночь, радость и горе, достижения и падения — всегда научают. Бессмысленного нет”.
Книга, на мой взгляд, позволяет судить и об одной особенности самого Зайцева-художника. Он отличается от многих других эмигрантов-литераторов, отдавших свой темперамент проклятиям в адрес новой России. События, послужившие причиной изгнания писателя из России большевистской, не озлобили его. Напротив, они усилили в нем чувство греха, ответственности за все происходящее с родиной. Отсюда и темы, привлекающие его внимание.
Среди них — религиозные, политические, философские. В данной книге составители, я считаю, отразили все эти направления, чем книга “Улица Святого Николая” весьма полезна и интересна современному читателю, живущему в не менее сложное и судьбоносное время, чем герои Б. Зайцева.
Проект MUSE — Тот дикий взгляд: волки в русском воображении девятнадцатого века Яна М. Хелфанта (рецензия)
Вместо аннотации приведу краткую выдержку из содержания:
ВИДЯЩАЯ, 97, 3, ИЮЛЬ 2019 538 аллюзивно, а также эмоционально убедительно.
Комментируя обработки Батюшкова, профессор Франс доказывает экспертное указание на их близость к оригиналам в виде переработок или переводов; и в более широком масштабе отношение Франции к литературной культуре того периода заслуживает того, чтобы его оценивали как самостоятельный курс повышения квалификации, а не как высший критерий науки. Аспиранты и ученые того периода неизбежно обратятся к более специализированным исследованиям, например, Игоря Пильщикова об итальянских влияниях Батюшкова, Марии Майофис об Арзамасе, Олега Проскурина о литературных дебатах и, вероятно, Лотмана и Успенского о лингвистических спорах. Переводы более коротких стихотворений часто эквиметричны, а также воспроизводят рифму, добавляя живости. Более длинные стихи воспроизведены с изяществом и ясностью, которые выходят за рамки стандарта детских кроваток. Комментарии к форме помогают дополнить перевод. Ничто, кажется, не могло бы лучше работать на уроках русской поэзии пушкинского периода. Серия «Русская библиотека» творит чудеса, знакомя читателей с новыми голосами на английском языке, а также с новой интерпретацией классики.
; но его большая сила заключается в том, что он анализирует столь оклеветанный, но широко влиятельный жанр охотничьих журналов и научно-популярных журналов. На протяжении девятнадцатого века и вплоть до начала двадцатого «волчий вопрос» обсуждался с разных социальных точек зрения в охотничьих обществах и их журналах, мемуарах отдельных охотников и зоологических трактатах. Усвоение и анализ Гельфантом этого разнообразия источников является триумфом архивных исследований, которые значительно компенсируют отсутствие систематических данных о оплакиваемых популяциях волков в России.в его Введении. Волк был символом русской силы и свирепости; охотиться и убивать его было высшим ритуалом мужественности. И наоборот, настойчивость волка также символизировала экономическую отсталость; Согласно статистическим данным Министерства внутренних дел России за 1873 год, хищничество люпинов на домашнем скоте и дичи обходилось российской экономике в пятьдесят миллионов рублей в год, не говоря уже о сотне или около того пожираемых ежегодно крестьян.
Хелфант утверждает, что, несмотря на этот конфликт, как художественные интерпретации, так и юридическая и научная литература о волке выражали растущее сочувствие к своему предмету (основной вехой на этом пути стало основание в 1865 году Российского общества защиты животных [РСЗО]). Этот Дикий Взгляд никогда не уходит далеко от Толстого. Он открывается анализом знаменитой ростовской охоты на волков из «Войны и мира» и в последней главе превращается в 1890 эссе «Злое времяпрепровождение» протеже Толстого Владимира Черткова, описывающее нравственное прозрение во время охоты на волков. Среди других дружелюбных к волкам авторов, обсуждаемых Хелфантом, — Чехов (дважды), Борис Зайцев и Лидия Зиновьева-Аннибал; каждая история рассматривается в контексте более широкой литературы по одному и тому же аспекту экологии волков. Сцены охоты в «Войне и мире», если их перечитывать вместе с мемуарами малоизвестных авторов, а также отчетами из современных охотничьих журналов, раскрывают всю утраченную экономику и словарный запас охоты на волков, основанный на стаях борзых, которые, наконец, стали финансово неустойчивыми к концу.
века. Главные охотники, часто более опытные, чем их хозяева, находились на вершине охотничьей иерархии. (В заключение Хельфант напоминает нам о темной стороне этого охотничьего общества, цитируя анекдот Ивана Карамазова о маленьком…Этот веб-сайт использует файлы cookie, чтобы обеспечить вам максимальное удобство на нашем веб-сайте. Без файлов cookie ваш опыт может быть небезупречным.
15 интересных фактов о Борисе Зайцеве
Прожив самую простую жизнь, Борис Зайцев, известный писатель, повидал многое. Однако он был не только талантливым человеком, но и невероятно настойчивым. Никогда не изменяя собственным принципам, он вместе с родной страной прошел через многие невзгоды, выпавшие на ее долю, пока не был вынужден покинуть ее. И все это время он не переставал писать, благодаря чему мы теперь можем наслаждаться его великолепными произведениями.
Он был дворянином по происхождению, из-за чего во взрослой жизни, после революции, у него были определенные проблемы.
Но родители дали ему хорошее образование, наняв ему репетиторов и наставников.
В свое время Зайцев успел поработать над биографиями известных писателей и поэтов – Жуковского, Тургенева и Чехова, готовящимися к печати.
Писатель много раз бывал в Италии, некоторое время жил в этой солнечной стране.
За год до революции Борис Зайцев был зачислен в военную академию, а в 1917 получил офицерское звание.
Борис Зайцев еще в юности проявил силу характера. Не желая мириться с происходящим, он принимал активное участие в студенческих волнениях. В результате его исключили из университета, где он выучился на химика.
Еще в юности Борис Зайцев практически в совершенстве владел древнегреческим языком, сложным для изучения. Более того, он даже экстерном сдал экзамены по этому предмету.
На протяжении многих лет своей жизни Б. Зайцев вел личную переписку с Пастернаком, которого тогда активно притесняла власть. Он не боялся последствий.
Писатель был нездоров. Возможно, это его и спасло — кровавые события Гражданской войны его практически не коснулись, так как он несколько лет лечился и практически не покидал своего села.