Центры буддизма в России: духовный отдых в родной стране
Буддизм можно назвать самой загадочной из трёх мировых религий. В нём заключаются ответы на вопросы о смысле жизни, однако чтобы их найти, необходимо избрать верный духовный путь. Для этого не существует какого-то универсального учебника, посему всё следует постигать на собственном опыте, перенимая мудрость в священных местах буддистов. В России буддизм является основной религией Бурятии, Калмыкии и Тувы. Именно об этих регионах и их духовных центрах и пойдёт речь.
Здесь популярно северное ответвление буддизма, основателем которого был Дже Цонкапа. Он почитаем в Бурятии наравне с самим Буддой. Существуют некоторые отличия от других школ в обрядах, тантрической практике. Бурятские храмовые комплексы называются дацанами, и один из самых главных здесь — Иволгинский. Расположен он недалеко от Улан-Удэ и включает в себя 10 храмов с интересной архитектурой, университет, вольеры с живущими в них косулями и многое другое. Здесь также находятся останки ламы Итигэлова — главного учителя во всей Восточной Сибири. Уже почти 90 лет с момента его ухода в нирвану тело ламы не обнаруживает признаков смерти, поэтому сюда стекаются буддисты со всего мира, чтобы почтить священного учителя. Считается, что каждому, кто посетит Иволгинский дацан, даруется огромное счастье.
Ещё один небольшой, но популярный дацан Бурятии — Нилова пустынь, расположенная в нескольких километрах от одноименного курорта. Сюда приезжают как за здоровьем телесным, так и духовным. Согласно легенде, гора, рядом с которой расположен храм, была пристанищем главного духа Саянских гор, поэтому это место считают священным. Сюда в основном приезжают люди, которые хотят, но по каким-то причинам не могут завести детей.
Из более крупных стоит отметить Ацагатский дацан, расположенный в 50 километрах от Улан-Удэ. Его основали в середине 19 века и здесь занимались медициной, астрологией, обучали детей и даже печатали книги в местной типографии. Это место дало дорогу многим известным буддистским лидерам. Например, отсюда вышел Агван Доржиев, создавший школу тибетской медицины.
Калмыкия
Местные буддисты относятся к тибетской ветви буддизма, которая отличается большим разнообразием школьных традиций. Также здесь отсутствуют «перерожденцы» — формы проявления Будды в современном мире. Храмы в Калмыкии называются хурулами, и центральный из них — «Золотая обитель Будды». Этот хурул располагается в центра города Элиста. Главная его достопримечательность — самая большая в России и Европе статуя Будды. При входе нужно обязательно разуваться и надевать носки, а внутри — ходить строго по часовой стрелке. Таким образом сохраняется циркуляция энергии. Храм совмещает в себе множество функций: здесь есть библиотека, зал для конференций, музей культуры буддизма и многое другое.
Недалеко от Элисты располагается другой интересный храм Сякюсн-Сюме. Место для строительства хурула было освящено лично Далай-ламой XIV, а после его возведения учитель вернулся туда для проведения специальной церемонии, после которой Сякюсн-Сюме стал обителью божеств. В храме располагается внушительная четырёхметровая статуя Будды, покрытая золотом. Основное правило здесь — не поворачиваться к изваянию спиной и, опять же, передвигаться по направлению часовой стрелки. На входе в хурул стоят специальные барабаны, которые исполняют желания. Нужно их повращать, загадать желание и трижды обойти вокруг храма.
Тува
В этой местности также практикуется тибетский буддизм, местное название монастыря — хурээ. Один из известнейших тувинских храмов называется Устуу-Хурээ, находится он в семи километрах от города Чадан. Здесь был создан тувинский алфавит, а также отчеканена первая монета республики. Ежегодно при храме проходит фестиваль живой музыки и веры, на который собираются тысячи людей. На фестивале проводятся концерты и конкурсы песен, а также проходит масштабное и торжественное служение «Цам» с посещением еще одного крупного храма Алдыы-Хурээ.
Другой известный хурээ в Республике Тува — Цеченлинг, что значит «место безграничного сострадания». Здесь обучают тибетскому языку, философии религии, медитативным практикам и основам йоги. На первом этаже храма есть помещение, где ламы принимают всех желающих и отвечают на их вопросы. На втором этаже расположен красивый зал с алтарем. В строительстве этого хурээ были использованы новейшие технологии, что, тем не менее, не мешает сохранять в нём традиции восточной культуры.
Российский буддизм: руководитель страны как воплощение Белой Тары
Так сложилось, что на протяжении большей части двадцатого века все религиозные течения в стране переживали глубокий кризис. Их либо уничтожали, либо позволяли существовать где-нибудь на окраинах социалистического строя. Тем не менее, все три основных мировых религии выжили. И христианство, и ислам, и буддизм в настоящее время, пережив период реставрации в России, продолжают развиваться и, как выясняется, даже кое в чем трансформироваться. О том, какие процессы происходят сейчас в одном из интереснейших и глубочайших религиозных течений – буддизме, об его реакции на вызовы глобализации и о многом другом рассказывает заместитель директора по научной работе Института монголоведения, буддологии и тибетологии СО РАН доктор философских наук Сергей Юрьевич Лепехов.
— Насколько распространен буддизм в России? В каких регионах (кроме вполне очевидной Бурятии) есть центры и храмы?
— В Российской Федерации буддизм распространен, прежде всего, в регионах, где он считается традиционной религией и исповедуется коренным населением уже несколько столетий. К ним относятся: Бурятия, Тыва, Калмыкия, Тюменская область, Забайкальский край и Иркутская область.
Исторически сложилось так, что в этих регионах преобладал буддизм тибетской школы Гелугпа, хотя были отдельные представители и других направлений. Еще в начале ХХ в. в столице Российской империи – Санкт-Петербурге был построен буддийский храм – дацан и существовала община, основу которой представляли, прежде всего, выходцы из областей, исторически и географически близких к этой религии. В советское время в некоторых крупных городах СССР появились группы интеллигенции, интересующиеся учением буддизма, его философией и историей. С распадом СССР и изменением религиозной политики государства во многих городах России были зарегистрированы буддийские религиозные объединения, адепты которых придерживались уже самых различных направлений и школ – не только тибетских.
Можно сказать, что в настоящее время в европейской части России, Сибири и Дальнем Востоке помимо них представлено все многообразие направлений буддизма тхеравады и махаяны, а по количеству нетрадиционных (для России) общин и групп эта религия вдвое и даже более превосходит число общин на традиционных территориях ее распространения.
Общее число последователей буддизма в России, по разным оценкам, насчитывает от 1,5 до 2 млн., большинство из которых проживает в регионах традиционного распространения этого вероисповедания. Однако прослеживается тенденция к неуклонному увеличению количества приверженцев этой религии, причем по всей территории России, и за счет, прежде всего, молодых людей, в возрасте 20-35 лет, с высоким среднем уровнем образования и дохода.
— Можно ли сказать, что буддизм в разных регионах различается? Если да, то насколько сильно? В каких моментах?
— Буддизм различается, в основном, в зависимости от того, учения какой из философских школ придерживаются его последователи. Поэтому нюансы существуют, прежде всего, в подобных подходах, тонкости которых доступны только очень образованным людям. Последователи таких направлений уже очень давно распространяли свои учения в разных странах, стремясь приспособить их к местным культурным реалиям и конкурируя между собой, что, в конечном итоге, привело к формированию национальных форм буддизма (тибетского, монгольского, китайского, корейского, японского). В связи с этим возникает вопрос о возможности в будущем формирования российского буддизма, лингвистической основой которого будет русский язык, в той же степени, в какой, например, тибетский язык стал основой тибетского варианта религии, а китайский – китайского. Основания для таких предположений есть, поскольку многие важнейшие части канона уже переведены, и эта работа продолжается. Вместе с русским языком буддизм, как это было во всех других случаях, приобретет «прививку местной культуры» и неизбежно впитает и многие ценности, характерные для отечественной цивилизации и парадигмы.
Произойти это должно легче и быстрее, чем в некоторых других случаях, поскольку российский мир изначально развивался по принципу полиэтничности и многоконфессиональности. Надо отметить, что взаимодействие буддизма и нашей культуры началось не сегодня и не вчера, а несколько столетий назад.
Поскольку все традиционные регионы распространения этой религии в России исповедуют одну и ту же форму тибетского буддизма – Гелугпа, то различия в учении, обрядах – практически нет. Можно говорить о моментах, связанных с языком и народной культурой вообще, исторических особенностях возрождения буддизма в каждом регионе. Степень истребления храмов, литературы, монахов во всех этих местностях была высокой, но где-то остались какие-то не разрушенные полностью здания дацанов, чудом выжили отдельные священнослужители, а где-то (например, в Калмыкии) не осталось почти ничего. Поэтому можно сказать, что нынешний калмыцкий буддизм ближе к тибетскому, а бурятский – к монгольскому буддизму.
Различий в буддизме отдельных общин больших городов России – значительно больше. Здесь вы встретите и отдельные направления тибетского буддизма, и японского и довольно многочисленных последователей западной ветви буддизма карма-кагью, возглавляемых Оле Нидалом. Единственное, что их объединяет – русский язык и естественно, русское происхождение, а, следовательно, (надеюсь) и отечественная культура.
— Каково в настоящее время состояние буддизма в России?
— В настоящее время не существует каких-либо законодательных и прочих механизмов, способных активно повлиять на состояние обсуждаемой религии в России. Действия зарубежных буддийских проповедников, время от времени посещающих нашу страну, по масштабу прилагаемых усилий, затрате ресурсов и конечным результатам не идут ни в какое сравнение с усилиями иностранных агитаторов, представляющих другие конфессии. Поэтому вряд ли можно говорить о каком-то заметном влиянии на состояние российского буддизма из-за границы. В целом, на данный момент ситуацию с этим вероисповеданием у нас можно охарактеризовать как неуправляемую, и это скорее плохо, чем хорошо. Наверное, для самих верующих и для государства было бы полезнее, если бы деятельность отдельных буддийских общин (достаточно многочисленных) каким-то образом координировалась одним центральным органом, что сделало бы возможным для представителей различных направлений и организаций регулярно встречаться и обсуждать возникающие насущные проблемы, в том числе и с делегатами государственной власти. Это также позволило бы выступать в различных буддийских международных организациях не только от имени верующих, но и от имени государства, озвучивающего их интересы. Россия как буддийская страна могла бы участвовать в различных международных проектах таких стран, чего сейчас она не делает.
— К чему может привести дальнейшее развитие буддизма в России?
— Все зависит от того, по какому пути оно пойдет. Существует много вариантов возможных сценариев развития.
В целом, если будут углубляться тенденции к обособлению так называемых этнических форм буддизма, то это потенциально может способствовать развитию центробежных тенденций и в политических настроениях населения этих республик. Если будет развиваться единый русскоязычный буддизм, то это, естественно, упростит и межконфессиональный и межэтнический диалог, да и придаст больше весу нашим представителям на международной арене, поскольку они будут олицетворять свою, национальную форму буддизма.
В целом же Россия, на мой взгляд, имеет определенные преимущества перед другими цивилизациями, поскольку ее развитие находится на подъеме, а не на спаде, прогресс же этот обусловлен наличием достаточно интенсивного мультикультурализма, который у нас пока еще удается сохранять, а не межкультурного и межцивилизационного противоборства, которое, к сожалению, происходит в других местах.
— Ваш проект посвящен изменению системы буддистских ценностей в условиях глобализации.
— Буддизм как культура и цивилизация существует непрерывно беспрецедентно долгое время. Некоторые современные ему когда-то культуры (античная, например) уже давно канули в Лету, а буддизм продолжает (еще раз подчеркну – непрерывно, поскольку это очень важно) существовать и в наши дни как живое культурное образование и, скорее всего, сможет просуществовать еще столько же. Эта религия будет представлять очень большой научный и культурный интерес независимо от количества адептов на том или ином этапе своего развития. Даже если последователей не будет вовсе, ценность буддизма для науки нисколько не уменьшится, и он будет продолжать изучаться, как та же античная парадигма.
Непрерывно существуя, буддийская культура сохранила в себе реликты многих других культур, которые давно уже исчезли, и только в буддийских памятниках сохранились их следы. Поэтому, как, к примеру, палеонтологи могут исследовать останки мамонтов, прекрасно сохранившиеся в вечной мерзлоте, так и культурологи видят многие элементы древних культур, изучая памятники обсуждаемой религии.
Система образования в буддийских монастырях сохранилась почти без изменения такой же, какой она была две тысячи лет назад, что в свое время дало основание нашему выдающемуся российскому буддологу академику Федору Ипполитовичу Щербатскому написать в письме к Сергею Федоровичу Обльденбургу, возглавлявшему Российскую Академию в тот момент: «Все что происходит здесь в Аге (т.е. в Агинском дацане – С.Л.) есть, по всей вероятности, полнейшая копия того, что происходило в Наланде (известном индийском буддийском монастыре – С.Л.)». Нужно отметить, что система образования в тибетских, китайских, монгольских, японских, бирманских монастырях, в разное время, конечно, различалась, но, что еще важнее – между ними было немало общего.Здесь мы подходим к еще одной проблеме, которой занимаемся – глобализация и буддизм. Наша нынешняя глобализация – не первая в истории человечества. Распространение таких религиозных культур, как христианство и ислам, имело большие последствия. Мы настолько привыкли пользоваться их плодами, что не вполне сознаем все те изменения, которые они с собой принесли, а ведь до них были, например, Александр Македонский и Чингисхан.
Однако раньше всех был буддизм, который и стал первой глобализацией, в результате которой появилась устойчиво существующая цивилизация. Таким образом, правильнее было бы поставить вопрос о влиянии современных глобализационных процессов на те, которые происходили ранее. То, что делается сейчас, рассматривается как нечто целостное и системное только в наших теориях, а в действительности представляет собой сложную совокупность отдельных, весьма противоречивых векторов в самых различных сферах деятельности, имеющих свои, не связанные между собой причины и собственную траекторию развития. Поэтому на вопрос о влиянии глобализации на отдельные культуры и системы их ценностей трудно ответить коротко и однозначно.
Все, наверное, согласятся, что технические возможности накопления, копирования и передачи информации на большие расстояния являются одной из наиболее существенных характерных особенностей современной глобализации. Однако возникает парадокс, связанный с тем, что существующие технологии переработки этого потока делают доступным для отдельного индивида практически безграничный потенциальный объем, впервые в истории человечества предоставляя ему возможность делать самостоятельный выбор между культурами, как бы минуя социальные институты, то есть, напрямую. С другой стороны, эти же технологии превращают культурные ценности, ранее имевшие для любого человека важный личностный смысл, в некоторый общий продукт – товар на всемирном рынке услуг, что разрушает не только их индивидуальный смысл, но и личность как таковую, превращая ее в объект манипуляций рыночных менеджеров, а, в конечном счете, разрушая культуру.
Все эти общие размышления применимы и к буддизму. Ценностные ориентации работают таким образом, что если ослабевает курс на одни, то автоматически усиливается движение в сторону других. Когда в систему принципов человека «вкрапляются» элементы, не предусмотренные религиозной культурой, его поведение становится непредсказуемым в данной парадигме, и, следовательно, – «некультурным».
«Вещизм», потребительское отношение к жизни, к людям – то, что в современноем мире представляется как безусловное благо, как прогресс и одно из проявлений глобализации – в буддизме рассматривается как безусловная «антиценность», как то, от чего человек, в, конечном счете, должен уйти, и что в себе преодолеть. Мирское во всех религиях оценивается препятствие к спасению души, но именно в буддийской философии подробно описывается механизм, благодаря которому это происходит, поэтому, наверное, «антивещизм» буддизма более категоричен, чем в других религиозных учениях. Современные образованные люди способны ознакомится с текстами уже без всякого посредничества ламы (участие которого в давнюю пору было необходимым, так как лишь небольшой процент населения знал тибетский язык) и вполне в состоянии задать много неудобных вопросов (и лично, и через интернет), если видят, что священник живет не в соответствии с собственными проповедями. Это проблема, которая возникает сейчас не только у буддийских священников, но в этом учении она уже осознается и обсуждается на различных международных форумах с участием самых высокопоставленных иерархов.
В принципе, система базовых религиозных ценностей не может и не должна меняться, иначе религия потеряет свою идентичность и не сможет выполнять культурные и социальные функции, но задача выживания в столь стремительно изменяющемся обществе, как наше современное, безусловно, ставит перед ней серьезные вызовы.
Одним из ответов на такие вызовы является рост фундаменталистских тенденций в современных конфессиях. Буддизм, как ни странно, оказался затронут этими веяниями времени меньше других религий. В данном случае я просто констатирую факт, не пытаясь вскрыть причины.
— Что именно больше всего подвержено изменению? Меняются глубинные ценности или обряды?
— Как я отметил выше, основные ценности буддизма, в сущности не меняются, то же самое можно сказать и об обрядах, которые проводятся в монастырях, там, где традиция не прерывалась и где образ жизни остается неизменным уже в течении тысячелетий. В России, поскольку традиция монастырской жизни в 30-40-е годы прошлого века была практически пресечена, молодые ламы, отправляемые учиться в Монголию, механически заучивали тексты обрядов на непонятном для них тибетском языке и сами не вполне понимали, что же они читают, и какой в этом содержится смысл. Свое предназначение они видели тогда в том, чтобы обслуживать религиозные потребности немногих престарелых верующих, допускаемых в единственный на всю страну функционирующий дацан, который со временем должен был естественным образом закрыться. Поэтому, когда дацаны стали восстанавливаться, то в первую очередь необходимо было подготовить священнослужителей, способных вести необходимые службы как полагается по канону.
За пределами монастыря, в так называемом народном буддизме, уже давно происходило (и сейчас происходит) смешение буддийской и шаманистской обрядности и формирование синкретических религиозных представлений, когда одни и те же люди считают себя и буддистами, и шаманистами. Впрочем, это не новое явление, и с глобализацией непосредственно оно не связанно.
Что в буддизме меняется в наибольшей степени, но скорее не в России, а за ее пределами – так это трансформация общей картины мира, приближение ее к научной. Соответственно, это влечет за собой диалог с учеными, с наукой, а также изменения в традиционном образовании. Для России же основная проблема буддизма сейчас – не установившиеся окончательно взаимоотношения с властью. Отказ от установок воинствующего атеизма и репрессий позволил возрождать буддизм как свободно исповедуемую религию, то есть восстанавливать разрушенные дацаны и так далее, но возобновить существовавшие когда-то отношения с верховной государственной властью оказалось не так просто, потому что непонятно – какую именно модель таких отношений взять за образец. Наиболее устойчивой и взаимоприемлемой (при некоторых оговорках, разумеется) была парадигма взаимодействия с царским правительством и с самим царем, который российскими буддистами рассматривался как воплощение божества – Белой Тары. Крещенный православный царь против этого не возражал. Перенесение этой практики руководством Буддийской Традиционной Сангхи России на нынешнего Президента Дмитрия Анатольевича Медведева успеха не имело, и властью понято не было, хотя это можно оценивать как не более, чем попытку возрождения существовавшей когда-то традиции. Президент все-таки не царь, и религиозная политика, проводимая современным государством, отличается от той, которая проводилась столетие назад.
Фото: принт-скрин «Интерактивной карты религиозных общих России», old.imbt.ru, volshebny-mir.livejournal.com, krolikidv.ru, kalmykiatour.com
Подготовила Екатерина Пустолякова
Как буддизм попал в Россию.
com/_components/slate-paragraph/instances/cq-article-3b5d5b8e7be58a1013aa2d072d3a163f-component-0@published»> После многолетнего отказа Далай-ламе в выдаче визы Россия наконец уступила и разрешила буддийскому духовному лидеру посетить страну. Большую часть времени он проведет в южной республике Калмыкии, половина населения которой составляет 300 тысяч человек, практикующих буддизм. Как получилось, что так много буддистов проживает в Калмыкии, регионе размером с Ирландию на восточной окраине Европы, в тысячах миль от азиатского центра религии?Калмыки, как называют жителей республики, когда-то были монгольскими кочевниками, которые жили и исповедовали свою веру в среднеазиатских степях. Китайское военное наступление гнало их на запад в 17 -м -м веке, пока они не достигли берегов российской реки Волги. Там они заключили сделку с русским царем Петром Великим: в обмен на разрешение создать маленькое царство кочевые эмигранты будут защищать границы Российской империи от захватчиков.
Екатерина Великая, однако, не восприняла идею независимого царства у своего порога и заставила буддистов стать русскими подданными. Ее кампания угнетения заставила 300 000 бывших кочевников, живших тогда на восточном берегу Волги, уйти на историческую родину в Среднюю Азию. Однако немногие из них пережили поездку — они столкнулись с голодом, бандитизмом и вооруженными преследованиями со стороны русских и казахов. Однако большинство буддистов на западном берегу Волги остались на месте; именно в этот момент они стали известны как калмыки, от турецкого слова «остаток».
Несмотря на то, что калмыки жили как русские подданные, они могли свободно исповедовать буддизм и построили десятки храмов. Их разновидность буддизма носит ламаистский характер, как в Тибете и Бутане, с примесью сильного шаманизма. По сей день знахари пользуются уважением и уважением в калмыцких общинах.
Калмыки почти не пережили сталинские чистки; в тот период был разрушен практически каждый буддийский храм. Сталин подозревал калмыков в сочувствии нацистам — то же самое он думал и о чеченцах — и после Второй мировой войны приказал депортировать калмыков в Сибирь. Им не разрешалось возвращаться до 1957, к тому времени их число сократилось до 70 000 человек.
Распад Советского Союза привел к возрождению буддизма в Калмыкии, начиная с избрания президента Кирсана Илюмжинова в 1993 г. (Калмыкия является автономным членом Российской Федерации). Как он и обещал, президент Илюмжинов профинансировал строительство из нескольких богато украшенных хурулов , или храмов, в столице Элисте. Он также посетил Далай-ламу в его штаб-квартире в Индии и поручил школьникам изучать буддийские традиции и принципы. (Президент Илюмжинов также возглавляет Всемирную шахматную федерацию и потратил миллионы на шахматный стадион в Элисте.)
Любопытно, что духовный глава калмыков — уроженец Филадельфии. Эрдне Омбадыков родился в семье калмыков и в 7-летнем возрасте был отправлен изучать буддизм в Индию. Там Далай-лама признал Омбадыкова реинкарнацией Тэло Тулку Ринпоче, буддийского святого, который якобы мог оживлять животных из мертвых. Хотя его жена и ребенок живут в Эри, штат Колорадо, Омбадыков в настоящее время живет в Элисте, где калмыки почитают его как святую фигуру и ищут его благословения. По сути, он является буддийским эквивалентом архиепископа, надзирающего за паствой в единственной буддийской стране Европы.
Следующий вопрос?
Конкурирующие интерпретации возрождения буддизма в Республике Калмыкия
«То, что происходит в Калмыкии, является не столько возрождением самого буддизма, сколько усилением религиозной идентификации, которое стало возможным благодаря правовым изменениям постсоветского присутствие религии», — сказал Эдвард Холланд , научный сотрудник, поддерживаемый титулом VIII, на презентации 10 июня 2013 года в Институте Кеннана. Холланд обсудил растущее влияние буддизма в российской республике Калмыкия на фоне более масштабного возрождения религии в России за последние два десятилетия. В то время как религиозная практика и идентификация, несомненно, увеличились в Калмыкии и по всей России, интервью Холланда с религиозными элитами и беседы в фокус-группах показывают, что роль буддизма в Калмыкии сегодня более сложна.
В советское время, особенно после 1929 года, практика буддизма в Калмыкии подвергалась насильственным репрессиям, а некоторые буддийские группы даже были изгнаны. Хотя они были реабилитированы в 1957 году при Хрущеве, традиционная религиозная практика не была восстановлена. Возрождение буддизма в Калмыкии можно проследить до политической либерализации периода перестройки годов и принятия в Советском Союзе закона о свободе вероисповедания 1990 года, что привело к строительству первого в республике буддийского храма в начале XIX века.90-е.
Российская Федерация закрепила свободу совести и свободу вероисповедания, запретила ограничение прав по религиозному признаку и дезавуировала утверждение какой-либо одной религии в качестве официальной государственной религии в своей конституции 1993 года. Стремясь защитить Русскую православную церковь, Российская Дума в 1997 году приняла Закон о свободе совести и религиозных объединениях, значительно усложнивший процесс регистрации новых, нетрадиционных религиозных движений. Однако буддизм остался под защитой, поскольку в преамбуле закона он был указан как одна из четырех традиционных религий России. В результате число последователей и общественное присутствие буддизма в Калмыкии значительно возросло.
«Присутствие буддизма в Калмыкии становится все более публичным, — сказал Холланд. Это можно увидеть в публичном использовании символов, памятников, зданий и рекламных щитов. Буддийские символы даже заменили некоторые маркеры советской эпохи: Холланд отметил, что «Пагода семи дней» в столице Калмыкии, Элисте, заменила когда-то центральную статую Ленина, которую перенесли на несколько сотен футов в более уединенное место. . Другие примеры местной государственной поддержки возрождения буддизма включают рекламный щит с буддийской мантрой, посвященный 400-летию русско-калмыцкого согласия, а также значительное государственное финансирование строительства 21 буддийского храма в Калмыкии.
Холланд заявил, что, хотя возрождение буддизма бесспорно, существуют конкурирующие интерпретации того, что на самом деле представляет собой это возрождение. Во время интервью с Тэло Тулку Ринпоче, главой ведущей религиозной организации Калмыкии, Ринпоче предположил, что «буддизм — это изюминка того, чтобы быть калмыком… Буддизм стал символом калмыцкого народа». Холланд пояснил, что эта цитата подчеркивает широкую привлекательность буддизма и его более широкое значение для калмыцкого общества. Тем не менее, есть пределы этой привлекательности и актуальности, по словам монаха из Золотого храма в Элисте, который подчеркнул Холланду, что этот возродившийся интерес к буддизму остается на «поверхностном уровне».
«Взгляды на религиозное возрождение в Калмыкии сложны и вращаются в основном вокруг двух конкурирующих интерпретаций, — сказал Холланд. Религиозные деятели и другие специалисты в целом считали религиозные знания калмыков широкими, но не глубокими. Однако результаты опроса Холланда показали, что высокий процент калмыков считает себя буддистами и либо в некоторой степени, либо очень религиозными. «Калмыки почти повсеместно отвергают идею о том, что рост религиозного чувства — это прихоть, а не отражение более глубоких религиозных чувств», — заметил Холланд.