Дуэль грибоедова с якубовичем: Дуэль А.С.Грибоедова (Из книги Фомичева С.А. «Грибоедов в Петербурге»)

Дуэль А.С.Грибоедова (Из книги Фомичева С.А. «Грибоедов в Петербурге»)

Литература для школьников

 
 Главная
 Грибоедов А.С.
 

А.С.Грибоедов. С портрета кисти художника М.И.Теребенева, 1824 г.

 
 

Дуэль. Глава из книги Ю.М.Лотмана
«Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века)»

 

Грибоедов А.С.
Комедия «Горе от ума»

 

Грибоедовская Москва.
Фрагмент книги М. О.Гершензона

 
 
 
 
 
 
 
 

Грибоедов А. С.
на сайте
«К уроку литературы»

Александр Сергеевич Грибоедов
(1795-1829)

Дуэль
(Из книги Фомичева С.А.
«Грибоедов в Петербурге»)

 

В 1817 году имя Грибоедова было замешано в громкую и скандальную историю «дуэли четверых».[1] Следствие, произведенное спустя неделю после происшествия, всех его обстоятельств не выяснило, но дало пищу разного рода кривотолкам.

Насколько можно судить по мемуарам современников и официальным документам, события, приведшие к кровавой развязке, развивались следующим образом.

5 ноября 1817 года в Малом театре давался спектакль «Караван Каирский, или Торг невольниками» – комическая опера с хорами, балетом и сражениями. В представлении участвовала восемнадцатилетняя, но уже знаменитая Авдотья Ильинична Истомина.[2] Замечательная балерина, красивая и стройная, с черными огненными глазами, Истомина кружила головы петербургской молодежи. Счастливым ее поклонником был поручик кавалергардского полка Василий Васильевич Шереметев.[3] Однако они не очень ладили между собой. На следствии Истомина говорила, что «давно намеревалась по беспокойному его характеру и жестоким с ней поступкам отойти от него».

3 ноября, поссорившись с Шереметевым (незадолго до этого получившим штаб-ротмистрские погоны), балерина уехала от него на квартиру своей подруги. Грибоедов, как утверждал впоследствии, решил выяснить обстоятельства ссоры, а потому и договорился с Авдотьей Ильиничной, что будет ждать ее по окончании спектакля. Грибоедов привез ее на квартиру Завадовского,[4] где в последнее время проживал.

На следствии Истомина показала, что сюда же «вскоре приехал Завадовский, где он, по прошествии некоторого времени, предлагал ей о любви, но в шутку или в самом деле, того не знает». Потом Грибоедов отвез балерину к актрисе Азаревичевой.

Грибоедов не придавал серьезного значения этому происшествию, столь обычному в кругу «пасынков здравого рассудка», как он порой себя характеризовал.

Но Шереметев через три дня помирился с Истоминой, а еще через два, грозя застрелиться, заставил ее признаться, где она была после спектакля 5 ноября. После этого дуэль была предрешена, тем более что секундантами и без того горячего ротмистра стали известные бретеры Якубович[5] и Каверин[6]. Якубович был особенно деятелен. 9 ноября в 4 часа дня он с Шереметевым явился к Англичанину и потребовал от него «тот же час драться на смерть». Учтиво, но насмешливо тот попросил отсрочки хотя бы на два часа, чтобы пообедать. Тогда решено было договориться об условиях поединка на следующее утро.

10 ноября в 9 часов утра у Завадовского, несмотря на раннюю пору, уже находились гвардии подпоручик артиллерии Александр Строганов и Грибоедов. Условия дуэли были выработаны суровые: стреляться с шести шагов. Здесь же, при обсуждении условий, произошла ссора Грибоедова с Якубовичем. Так дуэль стала двойной: после Шереметева и Завадовского должны были стреляться их секунданты. Такого еще не бывало, и Якубович был в восторге.

На следующий день в Петербурге мела метель. Лишь 12 ноября соперники в 2 часа пополудни съехались на Волковом поле (в районе современного Волковского проспекта).

На снегу секунданты шпагами прочертили четыре линии – через каждые шесть шагов; от двух крайних, по условленному знаку, противники двинулись навстречу друг другу. Почти сразу же, на ходу, Шереметев выстрелил. Пуля оторвала воротник сюртука Завадовского. Тот хладнокровно дошел до второй черты и, дождавшись, когда, согласно условиям, соперник остановится перед ним в шести шагах, начал не спеша прицеливаться. В искусстве стрельбы Завадовский сравнивал себя с капитаном английской службы Россом, убивавшим на лету ласточек. В данном случае задача упрощалась, и причиной медлительности графа не могла быть боязнь промаха. Завадовский желал сторицей воздать за пережитое волнение; может быть, даже надеялся на мольбу о пощаде. Два раза показывалась вспышка на полке пистолета: осечка, еще осечка. Тогда Шереметев, «забыв все условия дуэли», крикнул, что, если будет промах, он все равно пристрелит рано или поздно Завадовского, как собаку.

Прогремел выстрел.

Шереметев упал и стал кататься по снегу: пуля попала в живот. К нему подошел, как всегда полупьяный, Каверин и воскликнул: «Вот те, Вася, и репка». Впрочем, возможно, было сказано что-то другое («редька» или «решка») – ясно было одно: рана смертельна.

Через 26 часов Шереметев скончался. Так как нужно было позаботиться о раненом, вторая дуэль в тот день не состоялась. Она произошла год спустя (23 октября 1818 года) у селения Куки, близ Тифлиса. Несмотря на ранение в руку, Грибоедов стрелял в Якубовича. Он метил ему в плечо (очевидно, для того чтобы лишить бретера возможности впоследствии драться на дуэлях), но промахнулся. Очевидец утверждает при этом, что Грибоедов воскликнул: «О sort injuste! (О, несправедливая судьба!)»

20 ноября 1817 года на следствии о «дуэли четверых» Грибоедов показал, что результат поединка ему неизвестен.

Все участники дела условились заранее не выдавать друг друга. И только Якубович не отрицал своего соучастия. Он был переведен из гвардейских уланов в армейский полк на Кавказ. Завадовский отделался меньшим: ему было предложено на время выехать за границу, и он возвратился в Англию.

Однако долго в петербургских гостиных ходили различные слухи об этой дуэли. Обществу нужно было найти виновного. Шереметев не мог быть объявлен таковым: он погиб. Якубович своим шумным бретерством внушал восхищение, он поносил везде Грибоедова и, верный себе, присочинял по ходу рассказов живописные детали (о том, как с досады после поединка выстрелил в Завадовского и прострелил ему шляпу; о том, как подобрал пулю, убившую Шереметева, и погрозил ею же убить противника и т. п.). Завадовский оправдывался, намекая на неблаговидное поведение Грибоедова. А тот молчал, считая ниже своего достоинства опровергать порочащие его слухи. Поэтому он и был объявлен виновным.

Выстраданное самим Грибоедовым позже выскажет Чацкий:

Что это? слышал ли моими я ушами!
Не смех, а явно злость. Какими чудесами?
Через какое колдовство
Нелепость обо мне все в голос повторяют!
И для иных как словно торжество,
Другие будто сострадают…
О! если б кто в людей проник:
Что хуже в них? душа или язык?
Чье это сочиненье!
Поверили глупцы, другим передают,
Старухи вмиг тревогу бьют,
И вот общественное мненье!(Д. IV, явл. 10)

Хуже всего было то, что Грибоедов оказался опозоренным в глазах петербургской молодежи, которая особенно к сердцу приняла пересуды о поединке. Впоследствии А. Бестужев[7] признавался: «Я был предубежден против Александра Сергеевича. Рассказы об известной дуэли, в которой он был секундантом, мне переданы были его противниками в черном виде…»

То, что Грибоедов на официальном следствии решительно отрицал свое участие в дуэли, в глазах света было оценено как свидетельство трусости. Однако письма Грибоедова ясно показывают, что официальное, благонамеренное понятие о чести ему уже в ту пору было в высшей степени чуждым. «Сделай одолжение, – советует он С. Бегичеву,[8] – не дурачься, не переходи в армию; там тебе бог знает когда достанется в полковники, а ты, надеюсь, как нынче всякий честный человек, служишь из чинов, а не из чести».

Это парадоксальное замечание характерно для преддекабристских настроений, насыщенных общественным недовольством, когда традиционное дворянское понятие о чести, как о беззаветном служении самодержавному государству, многим казалось уже архаичным и недостойным, так как истинно честному человеку претили и господствующая мораль, и правительственная политика. В этих условиях вырабатывался новый кодекс чести, независимой от государства и служения царю, и служба, бывшая в годы Отечественной войны общественным служением, теперь представлялась делом сугубо личным. Подобно этому, ложь на официальном следствии не была проявлением нечестности, но оправданной новым нравственным кодексом хитростью. При всей несоразмерности следствия о дуэли и позднейшего следствия по делу декабристов поведение Грибоедова в обоих случаях было, в сущности, одинаковым.

Однако больше, чем светские пересуды, Грибоедова терзали укоры совести. Происшествие, казавшееся вначале легкой шалостью, обернулось трагедией, и наедине с самим собой он не мог не чувствовать вины перед погибшим. Сообщая о дуэли Бегичеву, Грибоедов признавался, что на него нашла ужасная тоска, что беспрестанно он видит перед глазами умирающего Шереметева, что пребывание в Петербурге ему сделалось невыносимым. Очевидно, сразу же после завершения следствия он уезжает на некоторое время в Нарву, оставив Жандру[9] начатый незадолго до того перевод пьесы французского драматурга Барта, обещанный Екатерине Семеновой[10] к бенефису.

Источник: Фомичев С. А. Грибоедов в Петербурге. – Л.: Лениздат,
1982, с. 44–49. (Выдающиеся деятели науки и культуры
в Петербурге – Петрограде – Ленинграде).



1. В современной грибоедовской литературе до сих пор не преодолена трактовка обстоятельств дуэли, сложившаяся по слухам в конце 1810-х годов. Наиболее полный свод воспоминаний и документов, относящихся к «дуэли четверых», см. в кн.: А. С. Грибоедов в воспоминаниях современников. М., 1980, с. 41–44, 212–214, 268–271, 352–353, 407–408.

2. Истомина Евдокия Ильинична (1799–1848) (Истомина Авдотья Ильинична), российская артистка балета. С 1816 ведущая танцовщица балетной труппы С.-Петербурга. Исполнительница ведущих партий в балетах Ш. Дидло. Первая создала пушкинские образы на балетной сцене («Кавказский пленник, или Тень невесты», «Руслан и Людмила, или Низвержение Черномора, злого волшебника»). Искусство Истоминой воспето А. С. Пушкиным в «Евгении Онегине».

3. Шереметев Василий Васильевич (1794–1817), офицер, убитый А. П. Завадовским на дуэли, к которой имел отношение и Грибоедов.

4. Завадовский Александр Петрович (1794–1856), граф, камер-юнкер.

5. Якубович Александр Иванович (1792 или 1798–1845), корнет лейб-гвардии уланского полка, декабрист, в 1826 г. осужденный в каторжные работы в Сибири, стрелялся с Грибоедовым в Тифлисе в 1818 г.

6. Каверин Петр Павлович (1794–1855), поручик лейб-гвардии гусарского полка, член «Союза благоденствия», друг Пушкина и Грибоедова.

7. Бестужев-Марлинский Александр Александрович (1797–1837) (Марлинский Александр Александрович), штабс-капитан, писатель, соиздатель альманаха «Полярная звезда», декабрист, приговорен к 20 годам каторги, с 1829 г. – рядовой в армии на Кавказе, убит в бою. Романтические стихи и повести («Фрегат «Надежда»», «Аммалат-бек»).

8. Бегичев Степан Никитич (1785 или 1790–1852 или 1859) с 1823 г. полковник в отставке, член «Союза благоденствия», ближайший друг Грибоедова с 1813 г.

9. Жандр Андрей Андреевич (1789–1873), драматург, впоследствии крупный чиновник, близкий друг Грибоедова

10. Семёнова Екатерина Семеновна (1786–1849), русская актриса. Прославилась на Петербургской сцене (1803–1826 гг. ) в трагедиях В. А. Озерова, Ж. Расина. Искусство Семеновой высоко ценил А. С. Пушкин.

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Жизнь и творчество А.С.Грибоедова

 

А.С.Грибоедов в Петербурге

 

Биографии
писателей

 

Читальный
зал

JPG»> 

Литература для школьников

 

Дуэль четверых | Газета «Вести» онлайн

25 сентября

Коллаж Ирины МАКСИМЕНКО «Четверная дуэль» 1817 года, или «дуэль четверых», когда после противников должны были стреляться их секунданты, надолго запомнилась современникам. Молва о ней разнеслась по всему Петербургу, участники поединка были людьми достаточно известными. Что лежало в основе конфликта? Конечно же, любовные страсти. Всему виной была роковая красотка-балерина Авдотья Истомина, воспетая Пушкиным. «Блистательна, полувоздушна, // Смычку волшебному послушна, // Толпою нимф окружена, // Стоит Истомина…»НЕ ПОДЕЛИЛИ БАЛЕРИНУ Одна из основополагающих статей дуэльного кодекса гласит: «Практическая цель дуэли состоит в том, чтобы, когда исчерпаны все средства соглашения и примирения сторон, между которыми произошло столкновение на почве, затрагивающей честь, – дать решительное и окончательное восстановление чести». Однако, как отмечает писатель Яков Гордин, исследователь общественных нравов XIX века, подобный подход был чужд большинству русских дуэлянтов. Выходя на поединок-возмездие, человек не довольствовался опасным ритуалом восстановления чести. Он хотел реального результата – крови противника или его окончательного устранения… Предыстория «четверной дуэли» развивалась следующим образом. Два года прелестная Авдотья Истомина, ровесница Александра Пушкина, была возлюбленной штабс-ротмистра кавалергардского полка Василия Васильевича Шереметева. Он был старше ее на пять лет. Она была на его содержании и жила с ним на одной квартире. Затем они поссорились, и Истомина переехала к своей подруге. Авдотья Истомина Истомина в дальнейшем на следствии уверяла, что «давно намеревалась, по беспокойному его характеру и жестоким с нею поступкам, отойти от него» – имеется в виду от Василия Шереметева. Некоторые лица из высшего петербургского общества предполагали наоборот, что Шереметев, «по юным летам своим, вероятно, ничем другим перед нею не провинился, как тем, что обмелел его карман». Юные лета – конечно, аргумент. Но и Авдотье Истоминой было всего лишь восемнадцать лет. Девчонка! В самый разгар ссоры Шереметева с Истоминой, 17 ноября 1817 года, губернский секретарь Коллегии иностранных дел и начинающий еще в ту пору литератор Александр Сергеевич Грибоедов, друживший с Шереметевым, повез балерину «на чай» к другому своему приятелю – камер-юнкеру графу Александру Петровичу Завадовскому, с которым делил квартиру в столице. Балерина задержалась там на два дня. Завадовского, сына одного из фаворитов Екатерины II, в столице именовали «англичанином». Будучи в Британии, он не только в совершенстве овладел языком, но и усвоил английские привычки и манеры. «Редко можно было видеть, – отмечал про него современник, – фигуру страннее его и по наружности, имевшей какой-то английский склад, и по походке, и по ухваткам, и по растрепанному костюму. Он был, в сущности, хорош собою, но до невероятности разгульная жизнь наложила на него яркую печать». В Петербурге он проматывал состояние отца, а его квартира в доме Чаплина на Невском проспекте стала местом кутежей «золотой молодежи». Именно сюда, кстати говоря, и привез Грибоедов Авдотью Истомину… Впоследствии вся эта история сыграла против Грибоедова, настроила светское общество против него. Александр Бестужев в мемуарах впоследствии отмечал: «Я был предубежден против Александра Сергеевича. Рассказы об известной дуэли, в которой он был секундантом, мне были переданы его противниками в черном виде». Как бы то ни было, повод для дуэли дал именно Грибоедов, привезя танцовщицу Истомину на квартиру графа Завадовского. Зачем он это сделал, зачем «встрял» во всю эту историю? В Петербурге поговаривали, что родители Василия Шереметева умоляли Грибоедова отдалить от него Истомину. «ХРАБРОЕ И БУЙНОЕ ЖИВОТНОЕ» Шереметев был в отъезде, а когда вернулся, через три дня помирился с Истоминой, а еще через два дня, грозя покончить с собой, заставил ее признаться, где она была после спектакля 17 ноября. Когда узнал – вызвал Завадовского на дуэль. Об измене Истоминой ему «нашептал» корнет лейб-гвардии уланского полка Александр Якубович. Личность известная, но, как отмечали современники, не самая симпатичная, демоническая. Любитель поединков, бесстрашный воин, будущий участник восстания декабристов… «Грибоедов и не думал ухаживать за Истоминой и метить на ее благосклонность, а обходился с ней запросто, по-приятельски и короткому знакомству. Переехавши к Завадовскому, Грибоедов после представления взял по старой памяти Истомину в свою карету и увез к себе, в дом Завадовского. Как в этот же вечер пронюхал некто Якубович, храброе и буйное животное, этого не знают. Только Якубович толкнулся сейчас же к Васе Шереметеву и донес ему о случившемся…», – вспоминал свидетель дуэли доктор Ион. Якубович, в компании с Шереметевым, явился к Завадовскому и потребовал от него «тот же час драться на смерть». Тот учтиво, но не без издевки попросил перенести поединок хотя бы на два часа, чтобы он успел пообедать… Тогда решено было договориться об условиях поединка на следующее утро. При обсуждении условий Грибоедов поругался с Якубовичем, который, казалось, только и ждал повода для очередной дуэли. Якубович и Грибоедов также обещали драться, так что дуэль становилась уже «четверной»… «Дуэль была в своем роде очень характерная – протуберанец клокотания и разгула дворянской молодежи, еще опьяненной величием наполеоновских войн. Эта атмосфера рождала и первые тайные общества, и бессмысленно смертельные поединки, – отмечает писатель Яков Гордин. – В этой атмосфере вырабатывался тип бретера-оппозиционера, для которого – в отличие от Толстого-Американца, прагматика дуэли, – дуэль представляла собою вызов судьбе». На следующий день мела метель, поэтому стрелялись спустя два дня – 24 ноября 1817 года. Местом выбрали пустынное Волково поле на окраине столицы. Первым стрелял Шереметев. Пуля просвистела так близко, что оторвала воротничок сюртука Завадовского, у самой шеи. Разъяренный Завадовский вызвал противника к барьеру. Он был первоклассным стрелком, но пистолет два раза давал осечку. У стоявшего под прицелом Шереметева сдали нервы, он крикнул в лицо Завадовскому: «Ты должен убить меня, или я рано или поздно убью тебя». Раздался выстрел. Шереметев был ранен в живот. Шереметев рухнул на снег и катался по нему от дикой боли… Якубович, специалист по дуэлям, вытащил пулю и протянул ее Грибоедову со словами: «Это – для тебя»… Из-за трагического исхода схватки первой пары вторая дуэль была отложена. После трехдневных страданий Шереметев умер. Отец его просил императора Александра I не подвергать участников дуэли взысканию. Как отмечал историк Сергей Шубинский в сборнике «Исторические очерки и рассказы», опубликованном в Петербурге в 1869 году, следственная комиссия, очевидно, старавшаяся по каким-то причинам и влияниям поскорее замять дело, не сочла нужным допрашивать других лиц и, удовольствовавшись поверхностными показаниями Завадовского, Якубовича и Истоминой, закончила следствие и представила его петербургскому генерал-губернатору. Государь принял во внимание просьбу Шереметева-старшего, и виновные подверглись, относительно говоря, весьма легкому наказанию: граф Завадовский был выслан за границу, Якубович из лейб-уланов переведен на Кавказ в драгунский полк; Грибоедов не подвергся даже выговору. Но для него самого было невыносимым нравственное страдание: он считал, что виноват в смерти Шереметва. Грибоедов писал, что на него напала ужасная тоска, что он беспрестанно видит перед собою смертельно раненого Шереметева, что, наконец, пребывание в Петербурге сделалось для него невыносимо. Знакомый с Грибоедовым дипломат Мазарович, тогда поверенный России в делах Персии, предложил Грибоедову, служившему при Иностранной коллегии, ехать с собою в качестве секретаря посольства. Грибоедов принял это предложение и 30 августа 1818 года выехал из Петербурга… БОЖЬЯ КАРА ЗА СМЕРТЬ ШЕРЕМЕТЕВА?.. Вторая дуэль состоялась лишь осенью 1818 года, причем на Кавказе. Якубович был переведен в Тифлис по службе, там же оказался проездом и Грибоедов, направляясь с дипломатической миссией в Персию. Грибоедов пытался вразумить Якубовича, но тот, даже спустя год после трагического поединка, был решительно настроен на дуэль. Грибоедов тоже был готов идти до конца. Его секундантом стал его сослуживец дипломат Амбургер. Николай Николаевич Муравьев, секундант Якубовича, зафиксировал ход дела в дневнике: «Ввечеру Грибоедов с секундантом и Якубовичем пришли ко мне, дабы устроить поединок, как должно, Грибоедова секундант предлагал им сперва мириться, говоря, что первый долг секундантов состоит в том, чтобы помирить их. Я отвечал ему, что я в сие дело не мешаюсь, что меня позвали тогда, когда уже положено было драться, следовательно, Якубович сам знает, обижена ли его честь». «Есть сведения, что перед смертью Шереметев позвал к себе Грибоедова и помирился с ним. Но Якубовичу было выгодно представить себя мстителем за убитого друга – отсюда легенда о клятве умирающему», – отмечает писатель Яков Гордин. Пуля Якубовича попала Грибоедову в кисть левой руки. Как известно, именно по следу этого ранения впоследствии, в 1829 году, удалось опознать обезображенный труп Грибоедова, убитого религиозными фанатиками во время разгрома русского посольства в Тегеране… «Грибоедов после сказал нам, – пишет Муравьев, – что он целился Якубовичу в голову и хотел убить его, но что это не было первое его намерение, когда он на место стал». Первым его намерением было раздробить противнику плечо – очевидно, чтоб лишить его возможности владеть оружием. Он воспринимал Якубовича как опасного интригана и бессмысленного бретера, искателя чужих жизней. «Пусть стреляет в других, моя прошла очередь», – писал он после поединка, горько посетовав, что не раздробил тому плечо. Когда Грибоедов погиб в Тегеране, Завадовский глубокомысленно заметил: «Не есть ли это божья кара за смерть Шереметева?». «Дуэлей у Якубовича больше не было. Человек отчаянной храбрости, он отличился в боях против горцев, получил тяжелую рану в лоб и отправился в двадцать пятом году в Петербург. Игра его к тому времени стала куда крупнее. Он создавал теперь политические легенды, представляясь членом несуществующего Кавказского тайного общества с Ермоловым во главе. В Петербурге он сперва играл цареубийцу, а затем взял себе роль русского Риего – вождя революции. И предал эту революцию», – отмечает Яков Гордин. Что касается главной виновницы этой катастрофы Истоминой, то она, покинув балетную сцену, уже в 1840-х годах вышла замуж за драматического актера Экунина. Как говорили современники – достаточно посредственного. В июле 1848 года она умерла от свирепствовавшей в то лето в Петербурге холеры… Сергей ЕВГЕНЬЕВСпециально для «Вестей»

Метать бисер перед Репетиловыми | Гэри Сол Морсон

Третьяковская галерея, Москва

Александр Грибоедов; портрет Ивана Крамского, 1873

Когда Александр Пушкин прочитал рукопись комедии в стихах Александра Грибоедова « Горе от ума », он сразу понял, что она станет крупной русской классикой и что многие ее строки станут пословицами. Он был прав: ученые подсчитали, что русские цитируют это произведение больше, чем какое-либо другое. Люди повторяют его строки, не осознавая, что у них есть автор. Как говорят англоговорящие: «Человеку свойственно ошибаться», не думая о 9 Поупе.0007 Очерк критики , так что русские говорят: «Никто счастлив не смотрит на часы», не принимая во внимание или не ожидая, что другие примут во внимание его контекст в шедевре Грибоедова.

Законченная в 1824 году, незадолго до того, как группа русских офицеров (теперь именуемых декабристами) предприняла неудавшуюся попытку восстания 14 декабря 1825 года, провокационная пьеса не могла быть опубликована, не говоря уже о постановке, при жизни Грибоедова. Неважно: читатели прибегли к практике, которую в советское время назвали бы самиздат (самоиздание) и скопировал произведение от руки. К 1830 г. в обращении находилось 40 000 экземпляров, произведение было известно и цитировалось даже в отдаленных провинциях. Когда близкий друг Грибоедова, реакционер Фаддей Булгарин — писатель и издатель, а также осведомитель царской охранки — сумел опубликовать отрывок из пьесы, открытое обсуждение ее стало возможным задолго до появления полного текста в 1860-х годах. . С тех пор это самая широко исполняемая пьеса в русском репертуаре.

И Горе от ума , и его автор очаровали критиков и рядовых читателей. Современники Грибоедова находили его личность неотразимой. «Его меланхолический характер, его язвительное остроумие, его добродушие, самые его слабости и пороки… все было в нем необыкновенно привлекательно», — писал Пушкин. Опытный пианист, композитор, поразивший Михаила Глинку, и выдающийся ученый, Грибоедов считался исключительным даже тогда, когда он писал только небольшие драмы и водевили.

Он поступил в Московский университет в поразительно раннем возрасте одиннадцати лет, закончил литературный факультет за два года, затем сразу же поступил на юридический факультет, который окончил в пятнадцать лет. Его план получить еще одну степень в области естественных наук и математики был сорван вторжением Наполеона в Россию в 1812 году. Грибоедов поступил на военную службу, но так и не участвовал в боевых действиях. К этому времени он мог читать на латыни и греческом и свободно говорил на французском, немецком, итальянском и английском языках. Позже он выучил арабский и персидский языки, что помогло ему продвинуться по дипломатической службе.

Несмотря на хорошие социальные связи, у его семьи было мало денег, и Грибоедов, к ужасу многих, уделял пристальное внимание его карьере, хотя в «Горе от ума » он высмеивал циничный карьеризм отталкивающего персонажа пьесы Молчалина. — настолько отталкивающий, что соблазняет дочь своего босса, чтобы она могла лоббировать его интересы. Дипломатическая служба привела Грибоедова в Персию, где после женитьбы на грузинской принцессе он был зверски убит во время восстания в Тегеране в 1829 году. Ему было всего тридцать четыре года, и он не написал ни одной крупной работы, кроме0007 Горе от ума , без которого его вряд ли бы вспомнили сегодня. Юрий Тынянов, критик и прозаик начала ХХ века, написал об ужасной кончине Грибоедова в году, объединив события из жизни Грибоедова со сценами и известными цитатами из его пьесы. — Кто здесь Молчалин? — спросил Тынянов. — Ну, это ясно, это легко: Молчалин был им.

Сюжет Горе от ума прост. Он начинается с того, что героиня Софья и ее служанка Лиза отгоняют отца Софьи, Фамусова, чтобы он не узнал, что она провела ночь с Молчалиным, секретарем Фамусова. Чацкий, помещик и герой пьесы, приезжает после трех лет за границей и, что примечательно, ожидает, что Софи все еще будет любить его, даже если он не посылал сообщений, пока был в отъезде. По ходу пьесы в ней появляется ряд персонажей, перед которыми Чацкий произносит длинные возвышенные речи о полной правдивости, независимом мышлении и нечестности стремления к влиянию или следования моде, особенно зарубежной. Фамусов считает эти сентименты опасными («Он карбонарий!»), а другие находят их непонятными.

Софи влюблена в Молчалина, но Чацкий не может поверить, что ей небезразличен такой мужчина. В самом деле, никаких доказательств, от ее частых отпоров до резкой критики его желчного характера, не кажется Чацкому достаточным, чтобы понять, что она его больше не любит:

Софи:
Позвольте спросить:
Случалось ли когда-нибудь, чтобы , смеясь или грустно
Или вы по ошибке сказали о ком-то что-то хорошее?
Если не сейчас, то, может быть, в детстве?

Чацкий:
Командование: Пройду огонь на месте.

Софи:
Ладно, если сгоришь, а если нет?

В другом месте она говорит:

Ваш убийственный холод слишком силен для меня
Либо слышать вас, либо видеть.

Когда Софья хвалит Молчалина, Чацкий думает, что она не могла этого сказать. В начале третьего акта он все еще остается в сомнении: «Я ее подожду и заставлю признаться/ Кто ей дорог, Молчалин или Скалозуб» — генерал и любимый жених ее отца.

Реклама

В третьем акте Фамусовы дают бал, что позволяет Грибоедову представить зверинец сатирических типов: властная жена с выхолощенным мужем; князь Туго-Уховский (Слабослышащий), который никогда не говорит вразумительного слова; злобная графиня в сопровождении внучки; и мошенник-посредник, которого все презирают, но которым охотно пользуются. Как поясняет муж-подкаблучник Платон Михайлович, «У нас человек, которого все ненавидят/Везде желанный гость».

Раздраженная постоянным сарказмом Чацкого, Софи пускает слух, что он ненормальный. Первый человек, которому она рассказывает, не верит в это, но тут же повторяет эту фразу, и через несколько минут все принимают ложный диагноз как факт, потому что так считают все остальные. (Часто думают, что имя Чацкого относится к Петру Чаадаеву, известному скептику, опубликовавшему впоследствии известное эссе, осуждающее русскую культуру как полную никчемность. В ответ царь, как бы вспоминая пьесу Грибоедова, посадил Чаадаева в сумасшедший дом — инцидент, который многие вспоминали, когда Советы диагностировали диссидентов как страдающих «вялотекущей шизофренией»).0003

Действие 3 заканчивается, когда Чацкий, который рассказывал длинную тираду о помешательстве на французской моде, наконец оглядывается и обнаруживает, что все исчезли. В пьесах Чехова люди говорят, но не слушают друг друга, отсутствие эмпатии — одна из важнейших его тем, но в пьесе Грибоедова уже присутствует и тема, и техника. Туго-Уховский не слышит, а Чацкий отказывается слушать. По замечанию Пушкина, Чацкий не обращает внимания на свою аудиторию. «Кто [единственный] умный человек в комедии?» — спросил Пушкин. «Грибоедов»:

Чацкий… провел некоторое время с очень интеллигентным человеком (именно с Грибоедовым) и впитывал его мысли, остроты и сатирические замечания. Все, что он говорит, очень умно. Но кому он все это говорит? К Фамусову? В Скалозуб?.. Это непростительно. Первый признак умного человека — это знать с первого взгляда, с кем имеешь дело, и не метать бисер перед Репетиловыми и иже с ними.

Пушкин приписал смешную метание жемчуга героя недостатком замысла пьесы, но неумение Чацкого представить точку зрения других или даже не заметить их отсутствие составляет существенную черту его характера. Он тоже сатирический тип: забывчивый идеалист, глухой к заботам других.

В четвертом акте Софи и Чацкий, не подозревая о присутствии друг друга, подслушивают попытку Молчалина соблазнить горничную Лизу. Когда Лиза напоминает Молчалину, что он влюблен в ее любовницу, он считает свое внимание к Софи чистой притворством, просто способом продвинуться вперед, завоевав благосклонность дочери своего босса. Когда оба подслушивателя раскрываются, Софи угрожает погубить Молчалина, рассказав своему могущественному отцу, что он с ней сделал, если он не уйдет сразу. Не успел он уйти, как вбегает Фамусов и, застав Софью с Чацким, заключает, что он ее тайный любовник, и высылает ее в провинцию («в деревню, в глушь, к тетушке, в Саратов»).

Наконец Чацкий понимает, что Софи все это время предпочитала Молчалина. «Смотрела, видела и не поверила», что она могла любить такое ничтожество. Но, может быть, размышляет он, так устроен этот гнусный мир: «Кто предвидит барыню Фортуну закрутку? / Душой бичует мужчин: / На земле Молчалины всегда побеждают!» ( Молчалины блаженствуют на свете! ) Как Мальволио в конце Двенадцатой ночи , как Гулливер в его письме к двоюродному брату Симпсону и, прежде всего, как Альцест в конце 9 Мольера Мизантроп , Чацкий осуждает все человечество и клянется скрыться от других людей:

На дочь и на отца
И на идиота-любовника
И на весь мир изолью свою желчь и досаду….
Я буду искать в мире
Какое-нибудь маленькое убежище для оскорбленного чувства.
Моя карета! Позови мою карету!

Начиная с радикального критика Виссариона Белинского, русские имеют тенденцию интерпретировать литературные произведения политически, часто произвольно и иногда выявляя мнения, прямо противоположные тем, которых на самом деле придерживался автор. Когда Владимир Немирович-Данченко, соучредитель МХТ, поставил Горе от ума в 1906 году он сетовал, что «большинство актеров играют Чацкого… как борца за гражданские права»: «Они как будто разыгрывают не пьесу, а те политические очерки, которые она породила, что является самым антихудожественным подходом, какой только можно себе представить. ». Александр Герцен считал Чацкого в душе декабристом, тогда как другие обнаруживали в нем сознательную неприязнь к аристократам, принципиальное неприятие крепостного права и пристрастие ко всей программе желаемых реформ. Они превратили мизантропа в радикала.

Реклама

В 1951 году Милица Нечкина опубликовала второе издание « Грибоедов и декабристы », которое, как писал покойный ученый Симон Карлинский, «стало рассматриваться как воплощение официальной линии партии в отношении пьесы и ее создателя». : Грибоедов, утверждала Нечкина, был революционером-декабристом, как и Чацкий. Грибоедов, безусловно, знал о тайных обществах, которые впоследствии организовали восстание. В Горе от ума Болтливый дурак Репетилов безуспешно пытается уговорить Чацкого присоединиться к этим безнадежно донкихотским радикалам. «Сто вторых лейтенантов, — заметил однажды Грибоедов, — не могут преобразовать всю структуру управления Россией». Услышав, как некоторые из них бурно спорят из-за политических программ, он назвал их дураками.

После восстания декабристов Грибоедова месяцами сажали в тюрьму и допрашивали. Подозрительный царь, наконец, согласился с выводом своих следователей о полной невиновности Грибоедова. Его не только освободили, но и повысили в звании до коллежского советника седьмого класса (соответствует армейскому подполковнику). У Грибоедова было несколько друзей среди декабристов, и он старался облегчить страдания тех, кого наказал царь. Но он также близко дружил с людьми с другой стороны, особенно с консервативным Булгариным.

Российская государственная библиотека, Москва/Getty Images

Сцена из спектакля Александра Грибоедова « Горе от ума» ; иллюстрация Дмитрия Кардовского, 1913 г.

Столкнувшись с этими свидетельствами, сторонники декабристской теории усмотрели в самой пьесе революционные настроения. Все социально значимые русские в пьесе отвратительны, но именно так работает сатира, и многие сатирики — вспомните Свифта и Поупа — были политически консервативны. В Горе от ума , Чацкий огорчается, когда дамы заявляют, что «лучше места на земле нет», чем Франция (как заметил Карлинский, Грибоедов редко упускает случай предаться женоненавистничеству), и умоляет Бога «искоренить этот нечистый дух бездумного преклонения перед чем-либо французским. Старое русское мышление было намного лучше, заявляет он, и русские совершили невыгодную сделку, когда «обменяли на какую-то новую моду / Наши нравы, и язык, и святую древность». Это не чувства радикала.

Некоторые критики указывают на отрывки пьесы о крепостном праве. В известном монологе Чацкий осуждает одного помещика, продавшего крепостного, спасшего ему жизнь, и другого помещика, который забрал детей у родителей, чтобы они могли быть купидонами в театральных постановках, пока они тоже не были проданы один за другим, чтобы заплатить долги. Особенно тошнотворный персонаж выставляет напоказ свою черную рабыню, цвет кожи которой очаровывает и вызывает у нее отвращение. Но нигде Грибоедов не намекает, что проблема в крепостном праве, а не в издевательствах над крепостными. Сам Грибоедов регулярно получал доход от своей матери, которая так жестоко обращалась со своими крепостными, что спровоцировала восстание, которое пришлось подавить вооруженной силой. В пьесе Чацкий владеет примерно тремя сотнями крепостных и никогда не беспокоится об этом устройстве. Во всяком случае, склонность открывать источник зла в человеческой природе, как это делал Достоевский, идет вразрез со склонностью радикалов обвинять изменчивые институты.

Другая традиционная и более обоснованная точка зрения идентифицирует Чацкого как первого «лишнего человека» в русской литературе, к типу которого относятся пушкинский Евгений Онегин, лермонтовский Печорин (в Герой нашего времени ), герой тургеневского Дневник лишнего человека , Обломов Гончарова и (возможно) человек из подполья Достоевского. Эти мужчины — лишних женщин, кажется, не было — «лишние» ( лишние ), потому что они не могут найти полезного занятия, что приписывается иногда русским социальным условиям, а иногда характерно русскому экзистенциальному ощущению абсурда. и бессмысленность всех действий.

Карлинский правильно указал на влияние « Мизантропа» Мольера на пьесу Грибоедова. Читая две комедии рядом, поражаешься, как похожи чувства Чацкого на чувства Альцеста, как речи одного напоминают речи другого, как похожи друг на друга концовки пьес. Как и шедевр Мольера, « Горе от ума » — сатира на мизантропию, но не простая. Грибоедов не менее Мольера понимает все причины, по которым разумный человек, созерцая человеческий род, может начисто осудить его. Люди действительно безнадежно порочны, кажется, заключает он, но все же нужно научиться взаимодействовать с ними и смягчить зло, насколько это возможно. Грибоедов ведь был дипломатом.

Отличительной чертой драмы Грибоедова является остроумие, остроумие и языковая игра. Практически каждому персонажу даны хорошо выверенные афоризмы. Первый вопрос, который должен задать любой хороший переводчик шедевра, звучит так: как лучше всего передать то, что делает эту работу такой блестящей? Комедия должна быть смешной. Острые остроты нельзя передать длинными перефразами, выражающими более или менее одно и то же буквальное значение. Например, как гласит легенда, когда распространились слухи о смерти Марка Твена в Европе, он телеграфировал: «Сообщения о моей смерти сильно преувеличены». Представьте, что переводчик переводит это так: «Те, кто сообщил, что меня больше нет в живых, ошиблись». Можно было бы назвать это переводом в том смысле, что он перефразирует буквальное значение оригинала, но он упускает суть. Это не смешно.

Никому не удалось передать то, что делает пьесу Грибоедова такой цитируемой, и, может быть, никогда не удастся, но это должно быть целью. Насколько это возможно, исполнение должно блистать остроумными, цитируемыми строками. К сожалению, Бетси Халик, как и ее предшественники сэр Бернард Парес, А.С. Вагапов и Алан Шоу сделали акцент на рифмовке стиха пьесы. Для этого она прибегает к длинным перефразам. Иногда я не мог сказать, насколько ее строки соответствуют строкам оригинала, поэтому в приведенных выше отрывках я использовал не ее версию, а свои собственные переводы. Она напрягает рифму, но не так, как в оригинале, так что, скажем, заключительное слово в ее переводе двустишия перекликается не с предыдущей строкой, а с какой-то более ранней. Стихи узнаешь, а остроумия нет.

Халик произносит несколько эффектных фраз: «Мир, который ест честного человека заживо/довольно позволяет Молчалинам процветать»; «И если возникнет необходимость поклониться и поцарапать / он с радостью согнется в любую форму». В целом, однако, по-прежнему трудно понять, что делает эту пьесу прежде всего цитируемой. В 1-м акте Лиза говорит: «Грех не худ, а молва худа» (или, может быть: «В грехе нет худа, а только в молве»), строчка, вошедшая в поговорку. Халик говорит нам: «Не имеет значения, если зло, которое вы совершили/похоронено в забвении:/это имеет значение только в том случае, если об этом говорят». Одна линия становится тремя. Трудно представить, чтобы кто-то цитировал эту версию. Иногда комический эффект зависит от того, что последняя полная строка одного говорящего рифмуется с первыми словами следующего. Вот мой перевод реплики из акта 1:

Софи:
Нагнать Москву! Твоя мирская гниль.
Где лучше?

Чацкий:
                              Там, где нас нет.

Халик разбавляет эффект, рифмуя последнюю строчку не с предыдущей, а с предыдущей:

Софи:
Понятно. Москва не стоит выдумки.
Вот что значит много путешествовать.
Если у нас все не так, то где правильно?

Чацкий:
             Там, где нас нет.

Это пение, а не остроумие.

Перед Халиком стоит непростая задача, и ее исполнение разочаровывает не больше, чем у других. Иногда требуется, чтобы один великий поэт перевел другого, как это сделал Поуп «Илиада» , Драйден «Энеида» , а Симус Хини «Беовульф» . По крайней мере, переводчик Грибоедова должен быть пропитан Папой, Байроном (особенно Дон Жуан ), и, возможно, легкий стих Дороти Паркер. Вместо того чтобы прибегать к замысловатым парафразам, чтобы каждая строка рифмовалась с какой-то другой, может быть, лучше подражать тем шекспировским речам, в которых рифмуется только последнее двустишие. Недостаточно, чтобы рифма и размер соответствовали друг другу, если читатели не могут проследить игру остроумия.

Жаль, что Грибоедов не написал мемуаров, заметил Пушкин и призвал других не оставлять нерассказанной драматическую историю приключений Грибоедова. А у них нет. В двадцать три года Грибоедов стал участником скандальной дуэли четырех человек из-за известной балерины. После того как в бою первой пары бойцов был убит один человек, второй паре, Грибоедову и его врагу Александру Якубовичу, пришлось отложить обмен. Когда они в конце концов возобновили его, Якубович ранил Грибоедова в мизинец, что, как надеялся Якубович, испортит игру Грибоедова на фортепиано.

В результате дуэли Грибоедову было запрещено проживание в Москве и Санкт-Петербурге. Ему был предоставлен выбор продолжить свою дипломатическую карьеру либо в Филадельфии, либо в Персии, и он выбрал последнее. Россия вела войны с Персией с семнадцатого века, и Гюлистанский мирный договор, завершивший войну, длившуюся с 1804 по 1813 год, оставил границы достаточно расплывчатыми, чтобы ускорить войну 1826–1828 годов. После того, как эта война закончилась сокрушительным поражением персов, Грибоедову поручили составить суровый Туркменчайский договор, который устанавливал еще действующие границы, заставлял Персию платить огромную контрибуцию и налагал другие условия, добавлявшие оскорбления к обиде.

В ходе своих отношений с персами Грибоедов нажил смертоносных врагов, и он знал, что рискует своей жизнью, если когда-либо вернется в Персию. Поэтому он был не совсем счастлив, когда в конце 1828 г. царь произвел его в высокий чин полномочного министра (по-персидски вазир-мухтар ) и без каких-либо уступок отправил обратно в Персию для обеспечения выполнения условий договора. Блуждая по Грузии, где он женился на шестнадцатилетней принцессе Нине Чавчавадзе, ему наконец приказали отправиться в Тебриз, дипломатическую столицу, и в Тегеран, где находился двор шаха.

Для шаха и его родственников особенно оскорбительным оказалось положение договора о репатриации, согласно которому в Россию возвращались женщины, насильно помещенные в гаремы. Хуже того, один из главных евнухов шаха Якуб Мирза, родившийся в Армении как Якуб Макарян, попросил убежища в российском посольстве. Схваченный персами в молодости и кастрированный, он поднялся до видного положения. Он управлял финансами правителя, а это означало, что шах не мог скрыть от русских никакого богатства после бегства Мирзы, и, что еще более смущало, Мирза мог повторять самые сокровенные тайны шахского дома.

В ходе серии событий 1979 года, пугающе пророческих, муллы спровоцировали толпу окружить российское посольство. Когда Грибоедов отказался выдать Якуба Мирзу, они разграбили посольство и убили всех в нем, кроме одного человека, который оказался в персидском платье и предусмотрительно слился с толпой. Голову Грибоедова повесили на столб, а тело несколько дней волокли по городу, пока, наконец, не бросили в яму с бесчисленным количеством других изрубленных трупов. Когда пришло время шаху вернуть тело русским, оно было так сильно изуродовано, что нельзя было сказать, какие части тела принадлежали вазир-мухтар . По имеющимся сведениям, они смогли правильно опознать только палец Грибоедова — в одних версиях по кольцу, которое он носил, в других — по характерной ране, оставшейся после дуэли.

В 1927–1928 годах Юрий Тынянов, возможно, крупнейший из русских критиков-формалистов и значительный писатель-фантаст, опубликовал в серийной форме Смерть Вазир-Мухтара , роман, рассказывающий о Грибоедове в течение последних одиннадцати месяцев его жизни. К этому моменту формалисты отказались от своей ранней идеи о том, что авторы не имеют отношения к тексту, и признали, что иногда биография автора (или легенда) может сама по себе стать «литературным фактом». Они также были очарованы «литературой фактов», которая иногда относилась к художественной литературе, которая была максимально достоверной, а иногда полностью состояла из документального материала. Роман Тынянова опирается на дотошную ученость. Его можно читать почти как прямую биографию Грибоедова, за исключением моментов, когда автор дополняет то, что явно не может быть задокументировано, например мимолетные мысли персонажа. «Литература отличается от истории, — объяснял Тынянов, — не «выдумкой», а большим, более глубоким пониманием людей и событий».

Смерть Вазир-Мухтара начинается с «треска ломающихся костей», когда декабристы, восстание которых провалилось, начинают бежать по телам своих товарищей. «Сама эпоха мучилась», — замечает Тынянов; «это была «одна большая тюремная камера» (как говорили в петровские времена)». Петр Великий умер ровно за столетие до восстания, и не один читатель предполагал, что Тынянов приглашал нас созерцать тюремную камеру Советской России столетие спустя, когда писал сам Тынянов. Предположение правдоподобно, потому что рассказчик романа всегда лукавит и часто иронизирует. С особым удовольствием он описывает оплакиваемую Чацким одержимость русских всем европейским. Иронично заметив, что Карл Роберт Нессельроде, человек, которого царь выбрал для управления иностранными делами, был «сыном прусского отца и еврейской матери… рожденным на английском корабле, плывшем в Лиссабон», он указывает, что этот русский министр не говорил по-русски. Когда император появляется на концерте, поясняет Тынянов, «был… призыв повторить гимн — гимн России, сочиненный немцем для английского короля».

Тынянов становится еще более непочтительным в своем обращении с русской культурной традицией, которая, особенно в советский период, всегда изображала великих писателей безупречными героями. Тыняновский Грибоедов, напротив, сложен и часто менее чем достоин восхищения, что прекрасно понимает и сам Грибоедов. Возвышенные речи в его пьесе возвращаются, чтобы преследовать его как слова его совести. Снова и снова Тынянов описывает, как Грибоедов в упорной погоне за тем, что он называет «прибылью», потворствует тому, чтобы получить официальную поддержку своего плана по созданию российского аналога Британской Ост-Индской компании. Если бы он был одобрен, план не только обогатил бы его, но и сделал бы его квази-монархом. Похоже, его не беспокоит, что тысячи людей погибли бы или попали в рабство, если бы его план удался.

В русской литературной мифологии Пушкин прежде всего был безупречен, но Тынянов заставил Грибоедова назвать его «высшим… флюгером поэзии». Вместо этого Тынянов выбирает в качестве лучшего друга Грибоедова обычное воплощение зла, Фаддея Булгарина, и тогда, несмотря на постоянную помощь и преданность Булгарина, Грибоедов заводит роман с женой Булгарина. Ни один из этих недостатков, однако, не умаляет гениальности Грибоедова как сатирика, честности как дипломата, мужества в отказе выдать Якуба Мирзу или, когда толпа вторгается в посольство, героизма в убийстве дюжины обезумевших нападавших. Чувствуется, что безвременная кончина Грибоедова лишила нас шедевров даже больших, чем Горе от ума .

Несмотря на то, что Грибоедов не дожил до завершения дела своей жизни, Сьюзен Кози, переводчик книги Смерть Вазир-Мухтара , погибла в дорожно-транспортном происшествии, не успев отшлифовать или опубликовать свою работу, а ее муж уже был в тяжелом состоянии. заболел, вскоре умер. Их друзья работали со своими сыновьями, чтобы вернуть рукопись в надежде, что она появится в печати. Славист Тим ​​Джонсон поручил Вере Царевой-Браунер, преподавателю Кембриджа, отредактировать его с точки зрения носителя языка. Отредактированная таким образом версия Кози не только является первым полным переводом романа, но и обычно читается так, как если бы она была написана на английском языке. Еще одно прекрасное исполнение Смерть Вазир-Мухтара , переведенная Анной Куркиной Раш и Кристофером Рашем, скоро будет опубликована издательством Columbia University Press с великолепным предисловием Анжелы Бринтлингер и полезными дополнительными материалами, идентифицирующими людей и намеками, незнакомыми неспециалисту. Блестящий мыслитель и прекрасный писатель, Тынянов заслуживает большей известности. С его произведений, по крайней мере, хорошие переводчики смогут передать, как это делает Кози, то, что делает его роман таким важным вкладом в историческую прозу.

Тынянов умел придумывать идеальные истории вроде того, как Пушкин, путешествуя по Кавказу, встретил грузин, ведущих телегу с волами. Когда он спросил, что в телеге, они ответили: «Грибоед». Пушкин размышлял: «Я не знаю ничего более завидного, чем последние годы его бурной жизни». Он женился на любимой женщине и «сама смерть его, настигшая его среди мужественного, неравного боя, не имела для Грибоедова ничего страшного, ничего мучительного. Это было мгновенно и красиво».

Трагедия Александра Сергеевича Грибоедова

Журнал дипломатической службы > Октябрь 2017 > Любовь в Тифлисе, смерть в Тегеране: трагедия Александра Сергеевича Грибоедова Кавказ – это богатый срез истории. Это также предостерегающая история, которая выходит за рамки своего времени и места.

Памятник Александру Сергеевичу Грибоедову в Санкт-Петербурге.
Галександрова [CC by SA4.0] / Wikimedia Commons

BY JOHN LIMBERT

11 июня 1829 года молодой русский поэт Александр Пушкин путешествовал через Кавказские горы, чтобы встретиться со своим братом, служившим на турецком фронте. В Бесобдале, на армяно-грузинской границе, он описывает следующую сцену:

…Отдохнув несколько минут, я снова отправился в путь и увидел напротив себя на высоком берегу реки крепость Гергери. Три ручья с шумом бежали вниз по высокому берегу. Я перешел реку. Два быка, запряженные в телегу, спускались по крутой дороге. Несколько грузин сопровождали телегу.

«Откуда вы родом?» — спросил я их.

«Из Тегерана».

«Что у тебя в тележке?»

«Гирбоед».

Это тело убитого Грибоедова, которое везли в Тифлис.

Эта мрачная встреча в горах северной Армении (записана в книге Пушкина Путешествие и процитирована в книге Лоуренса Келли Дипломатия и убийство в Тегеране ) произошло через полгода после убийства молодого русского посланника в Персию Александра Сергеевича Грибоедова. Дипломат пробыл в Тегеране всего месяц в 1828 году, когда толпа ворвалась в русскую миссию и убила всех находившихся там русских, кроме первого секретаря Ивана Мальцова, которому удалось бежать. Трагедия положила конец замечательной карьере русского интеллигента, дипломата, поэта и драматурга. Это также богатый источник уроков и идей для современных дипломатов и студентов, изучающих международные отношения.

Грибоедов был тесно связан с силовой политикой, военными действиями и дипломатией, которые сопровождали экспансию царской империи на Южный Кавказ и ее унижение слабой династии Каджаров в Персии. Он был одним из участников переговоров, заключивших знаменитый Туркманчайский договор 1828 года между Россией и Персией, одностороннее соглашение, которое иранцы долгое время рассматривали как символ их преследования и эксплуатации иностранцами.

Судьба молодого дипломата связана с недальновидным русским национализмом, настаивавшим на самых жестких и унизительных условиях для правителей Каджаров; тлеющие иранские обиды, которым достаточно было небольшой искры, чтобы превратиться в кровопролитное насилие толпы; личные обиды со стороны лиц, нашедших повод оскорбить религиозные чувства и честь высокопоставленных иранцев; а также его собственное игнорирование взрывоопасной ситуации в Тегеране, провокационных действий его подчиненных, силы оскорбления персидской чести и степени, в которой народ Тегерана стремился отомстить за унижение своей страны.

Кроме того, слепое подчинение Грибоедова его указаниям по обеспечению соблюдения всех положений Туркманчая привело к тому, что он отверг все предложения компромисса в последнюю минуту, которые, скорее всего, спасли бы его и членов его миссии.

На этом рисунке Ипполита Белланже изображен наследный принц Аббас Мирза (1789–1833), сын Фатх-Али Шаха, который делает смотр своей пехоте. Умный и обладающий некоторым литературным вкусом, он был одним из первых модернизаторов вооруженных сил и институтов Персии. Тем не менее, с Аббас-Мирзой в качестве военачальника персидских войск Иран потерял все свои территории на Кавказе в пользу России в соответствии с Гюлистанским договором 1813 года и Туркманчайским договором 1828 года по итогам 1804–1813 и 1826– 1828 войны.
Wikimedia Commons/repository.library.brown.edu

Первое назначение в Персию

Этот миниатюрный портрет Фатх-Али Шаха Каджара (1772–1834 гг. ), второго каджарского царя Персии, был написан Ахмадом в 1811 году. Он является частью коллекции Давида в Копенгагене.
Wikimedia Commons / www.davidmus.dk

Родившийся в 1795 году в семье мелкого русского дворянина, Грибоедов поступил на российскую дипломатическую службу в 1817 году после четырех лет военной службы. Его ранняя служба в Санкт-Петербурге, по-видимому, состояла в основном из вечеринок, азартных игр, флирта и долгов. Участие в дуэли между сослуживцами привело к его полуссылке в Персию в 1818 г. в качестве заместителя С.Н. Мазарович, эмиссар при дворе Фатх-Али Шаха Каджара (179 г.7-1834).

Прошло пять лет с тех пор, как Гюлистанский договор положил конец первой русско-персидской войне. Две неравные империи вступили в прямой конфликт в начале девятнадцатого века, после аннексии Россией древнего православного царства Грузии в 1801 году. Наряду с Османской империей Россия и Персия соперничали за влияние на полунезависимые ханства Южного Кавказа. в районах Карабаха, Нахчывана, Дербента (Дербенда), Талеша и Ширвана. Война, начавшаяся между русскими и персами в 1804 году, закончилась военной катастрофой в 1813 году. По Гюлистанскому договору Персия признала контроль России над большей частью сегодняшней Грузии и Азербайджанской Республики. К северу от реки Аракс (Аракс) персы сохранили только районы Еревана (в современной Армении) и Нахчывана (сегодня азербайджанский анклав на территории Армении).

Миссия Мазаровича заключалась в том, чтобы разобраться с последствиями Гулистана, включая возвращение русских дезертиров, нерешенные пограничные вопросы и российскую коммерческую деятельность в Персии. Когда миссия прибыла в Тифлис (нынешний Тбилиси) в октябре 1818 года, Грибоедов встретился с агрессивным русским наместником и военачальником на Кавказе Алексеем Петровичем Ермоловым, который должен был быть его защитником и покровителем до увольнения первого в 1827 году. Ермолов был известен своей жестокости по отношению к мусульманскому населению Кавказа и за его провокации против персов в спорных пограничных районах — инциденты, которые подтолкнули правителей Каджаров к необдуманному возобновлению войны против русских в 1825 г.

Еще упрямый юноша Грибоедов дрался на дуэли в Тифлисе. Инцидент удалось сгладить благодаря снисходительности как Ермолова, так и гражданского начальника Грибоедова Мазаровича, и в начале 1819 года миссия направилась в Тебриз. Там правителем в качестве губернатора был 26-летний каджарский наследный принц Аббас Мирза, получивший Российская миссия с уважением. Мазарович соблюдал ответные дипломатические любезности по отношению к своим хозяевам, пытаясь исправить ущерб, нанесенный бестактным Ермоловым.

Первое пребывание Грибоедева в Персии (1819-1821 гг.) было менее чем личным или дипломатическим триумфом. Всегда русский националист, он возмущался службой при католике и нерусском Мазаровиче. В то время как Мазарович в основном оставался при шахском дворе в Тегеране и на более прохладных равнинах Солтании, Грибоедов оставался в основном в Тебризе, где монашеский образ жизни не устраивал молодого холостяка. Его главное достижение заключалось в сопровождении группы из нескольких сотен русских дезертиров из Тебриза в Тифлис, где, несмотря на заверения, их встретили отнюдь не дружелюбно. Находясь в Тебризе, он занимался изучением персидского языка, попытками коммерческого предприятия и работой над своим самым известным произведением — комедией в стихах «Горе от ума».

В 1821 году ему удалось пристроиться к штабу Ермолова в Тифлисе, и он смог покинуть Тебриз. В 1823–1825 годах он находился в длительном отпуске в Петербурге, наслаждаясь столичными литературными кругами и заканчивая свою пьесу. В конце 1825 года он вернулся в Тифлис к Ермолову в штаб, но неудавшийся «декабристский» мятеж того же года привел к его аресту и вынужденному возвращению в Петербург. К июню 1826 г. следствие сняло с него обвинения в соучастии в восстании. Несмотря на то, что между Россией и Персией вспыхнула новая война, он неторопливо вернулся на свой пост в штабе Ермолова в Тифлисе, прибыв туда в конце года.

Его состояние улучшилось, когда в марте 1827 года новый царь Николай I заменил Ермолова своим заместителем Иваном Паскевичем. Паскевич был связан с Грибоедовым узами брака и сделал молодого чиновника своим ближайшим советником по вопросам, касающимся персов и народов. Кавказа. Паскевич сочетал военные победы над Аббас-мирзой и слабыми армиями Каджаров с дипломатическим успехом благодаря стратегическим союзам с автономными мусульманскими правителями Кавказа.

Переговорная Туркманчай

После череды поражений персов Аббас Мирза летом 1827 г. обратился к Паскевичу с просьбой о перемирии. Последний послал Грибоедова возглавить русскую переговорную группу в Тебризе, хотя то, что произошло там, было не столько переговорами, сколько серией ультиматумов победивших русских побежденным персам. Россия потребовала уступки Ереванской и Нахчыванской губерний России и возмещения всех расходов на войну плюс значительную контрибуцию. Встречи закончились безрезультатно, и Грибоедов предсказал, что персы примут российские условия только после падения Еревана. К октябрю 1827 года русские войска не только захватили Ереван, но и Тебриз и Ардебиль, когда персидское сопротивление рухнуло.

В феврале 1828 г. персидские и русские послы, в том числе Грибоедов, заключили так называемый Туркманчайский мирный договор. Его положения были следующими:

• Уступка России территории к северу от реки Аракс, включая Ереван и Нахичевань. Установление Талешской границы (близ Астары на Каспии).

• Выплата России 20 миллионов рублей серебром в качестве репараций. Российские войска будут постепенно выводиться из иранского Азербайджана по мере выплаты взносов.

• Россия получит исключительное право на торговлю и судоходство (включая содержание военно-морского флота) на Каспийском море.

• Персия сохранит нейтралитет в случае войны между Россией и Турцией.

• Свободная эмиграция граждан Персии, в частности армян, пожелавших поселиться на новой российской территории.

• Россия признает Аббаса Мирзу наследником престола Каджаров.

• Россия открыла консульства для защиты своих купцов в Персии, которые подчинялись только русским законам.

Этот односторонний договор был унижением, которое в иранском политическом лексиконе стало иранским Мюнхеном, синонимом умиротворения и капитуляции. Возмещение обанкротило и без того истощенную казну Каджаров; потеря богатых провинций на Южном Кавказе привела иностранные силы к границе с Азербайджаном, самым богатым и стратегически важным регионом Ирана. В более долгосрочной перспективе договор давал России право голоса в процессе престолонаследия Персии и давал иностранным частным гражданам посредством ненавистных «капитуляций» иммунитет от местного законодательства. В краткосрочной перспективе положение о репатриации армян должно было оказаться смертельным для Грибоедова и его коллег.

Если Грибоедов и понимал значение этого договора, то нет никаких признаков того, что его это заботило. Когда он доставил его в Санкт-Петербург в марте 1828 года, его встретили как героя. Царь Николай I наградил его орденом и денежным вознаграждением, а также назначил его полномочным министром-резидентом — на ступеньку ниже посла — при персидском дворе.

Последняя миссия в Тегеран

Княгиня Нина Чавчавадзе
Wikimedia Commons

Алексей Петрович Ермолов, автор Е. А. Дмитриева Мамонова
Wikimedia Commons / Шакко

Иван Паскевич
Wikimedia Commons / Фридрих Рэнделл

К июлю 1828 года Грибоедов вернулся в Тифлис. Через месяц он женился на 16-летней грузинской принцессе Нине Чавчавадзе, а осенью свита посланника с беременной Ниной совершила трудный поход в Тебриз. Там перед ним стояла неприятная задача выбить часть контрибуции с Аббаса Мирзы, чей отец, шах, отказался помочь. Наконец, оставив Нину на попечение английского консула и его жены, Грибоедов в суровую зимнюю погоду отправился в Тегеран, прибыв туда 30 декабря9.0003

Он быстро выполнил две свои миссии. Он вручил свои верительные грамоты Фатх-Али-шаху и при второй встрече с шахом вручил ратифицированную копию Туркманчайского договора. Хотя обе стороны сохраняли дипломатический вид, настроение в Тегеране было отвратительным, поскольку люди переваривали степень унижения, нанесенного Персии. Грибоедов, видимо, не подозревая о кипящей обиде, играл роль посланника завоевателей и думал только о том, чтобы как можно скорее покинуть Тегеран, чтобы воссоединиться с женой в загородном доме под Тифлисом. Он планировал отбыть 31 января 1829 г..

В конце января растерянный Грибоедов был застигнут врасплох, когда, казалось бы, банальное происшествие с участием армян вылилось в настоящий ураган. Один из евнухов шаха, принявший ислам армянин по имени Мирза Якуб, попросил убежища в русской миссии. Бегство такого важного человека, имевшего доступ к интимным делам при шахском дворе, было большим затруднением для персов. Грибоедов не мог игнорировать свою роль защитника ирано-армян, но он не смог распознать деликатность дела, связанного как с обращением беглеца в религию, так и с его доступом к личным делам суда Каджаров.

Ситуация ухудшилась, когда Мирза Якуб при содействии грузинского квартирмейстера Грибоедова Рустем-Бека обратился за защитой к другим новообращенным армянам. Мотивом обоих мужчин, похоже, было желание продолжать унижать персов и тереть им лица в связи с недавним поражением. Пара нашла двух женщин-кандидатов на защиту в гареме Аллахьяр-хана, персидского дворянина, который поощрял первоначальные (и катастрофические) нападения на Россию и имел личную неприязнь как к Грибоедеву, так и к Рустем-Беку. После некоторого колебания обе женщины нашли убежище в российском посольстве. Несмотря на попытки как русских, так и персов найти решение, Мирза Якуб отказался отступить, и, казалось бы, не обращающий внимания Грибоедов, хотя и рассерженный на суету Рустем-бека, настаивал на своем праве выполнять букву мирного договора, в том числе сохраняя права Аллахьяр-хана. женщины в посольстве.

29 января 1829 года Рустем-Бек зажег последний огонь, когда приказал отвести двух женщин в баню возле посольства. Сообщение было таким: их готовят к браку, еще одно оскорбление чести их мужа-мусульманина-иранца Аллахьяр-хана. В течение дня по городу распространились слухи, что Мирза Якуб предал ислам и что русские не только держат двух женщин-мусульманок, отнятых у мужа, но и обращают их в христианство. На следующее утро толпа собралась у главной мечети города, где проповедники приказали людям схватить Мирзу Якуба и спасти двух женщин. В последовавшей стычке у посольства — персидская стража исчезла — были убиты Мирза Якуб, казачья стража, несколько слуг и несколько нападавших. Люди Аллахьяр-хана схватили двух женщин.

Возмущенная гибелью своих соотечественников, толпа снова появилась позже в тот же день. Когда казачий караул не подчинился приказу Грибоедова и убил нападавшего, толпа ворвалась в здание и убила всех русских, которых там встретила, включая Грибоедова. Персидские власти были беспомощны против толпы; когда губернатор Тегерана попытался их разогнать, они сказали ему: «Иди своди своих жен к русским». Четыре дня шах и его двор оставались запертыми в своих дворцах. Порядок был окончательно восстановлен, когда восстание иссякло.

Последствия

Реакция русских на убийства была сдержанной. Оглядываясь назад, становится ясно, что у них не было большого желания ставить под угрозу выгодные условия Туркманчая или продлевать военную оккупацию персидской территории, пока они вели войну с османами как в Европе, так и в Азии. Наместнику Паскевичу и министру иностранных дел Карлу Васильевичу Нессельроде было удобно принять жалкие извинения шаха и наследного принца и их объяснения, что они не имеют никакого отношения к выходке тегеранской толпы.

Каджары, которые казались неспособными ни вести войну, ни контролировать собственное население, отправили принца Хосрова Мирзу, сына наследного принца Аббаса Мирзы, с миссией в Санкт-Петербург с письмом с извинениями от Фатх-Али Шаха. Возможно, более эффективными в умилостивлении царя были дары шаха — по сути, кровавые деньги Грибоедова, — в том числе огромный алмаз, украденный из Дели столетием ранее. Со своей стороны, царь Николай заявил, что готов забыть об этом и даже простил последнюю часть военной контрибуции, ради которой Грибоедов оттолкнул от себя стольких персидских войск.

Вдова Грибоедова Нина осталась в Тебризе, где ей никто не сообщил о судьбе мужа. В последний триместр беременности она вернулась в Тифлис и там узнала трагическую весть. Охваченная горем, она потеряла ребенка. Она больше не вышла замуж и умерла от холеры в 1857 году. Похоронена рядом с мужем в монастыре св. Давида под Тифлисом. На его памятнике она выгравировала следующие слова: «Твой дух и твои дела остаются навеки в памяти русских: почему моя любовь к тебе пережила тебя?»

Последняя трагическая ирония дипломатической карьеры Грибоедова заключается в том, что в мае 1828 г. , когда он представлял своим начальникам министерства иностранных дел в Петербурге рекомендации относительно будущей политики России в отношении Персии, он предложил курс на мягкость и снисходительность и гибкость в этом вопросе. возмещения. Когда начальство отвергло его предложения, Грибоедов не последовал собственному совету и лучшему чутью. Вместо этого, будучи русским националистом и послушным государственным служащим, он без колебаний проводил более жесткую политику, которую приказало ему начальство, — политику, которую они смягчили только после того, как он и его коллеги были убиты.

Джон У. Лимберт был первым заместителем помощника госсекретаря по Ирану с 2009 по 2010 год. Он является дипломатом-ветераном США и бывшим сотрудником посольства США в Тегеране, где он содержался в плену во время иранской войны. кризис с заложниками. Он был послом в Мавритании с 2000 по 2003 год, среди многих других назначений. В настоящее время он является профессором ближневосточных исследований 1955 года в Военно-морской академии США и является автором книги Иран: война с историей .

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *