Грани.Ру: Волк из Ичкерийского леса
Чеченцы считают волка своим национальным животным — своеобразным тотемом. У сохраняющих родовой строй наций обычно принято переносить на людей свойства характера тотемного животного. Для чеченцев волк — олицетворение всего положительного, что есть в мужчине. И ведь правда — к большинству современных чеченских политиков так или иначе, но подходят качества характеров мифических и сказочных волков, какие только напридумывала европейская цивилизация, предпочитавшая до середины прошлого века не заглядывать в чащобу Ичкерийского леса — историческую родину вайнахов.
Федеральная власть тоже долго старалась разглядеть в волчьей стае человеческое лицо. Но теперь оно выглядит слишком уж постаревшим, усталым и слабеющим. Типичный Акела, промахнувшийся на охоте и ожидающий смещения с поста вожака…
Проживший всю свою сознательную жизнь за пределами Чечни, Масхадов, как и Дудаев, не имел твердой опоры в основной для чеченца среде — тейповых авторитетов и многочисленных родственников.
Самое страшное оскорбление в чеченской среде: «цу стеган тайпа а, тукхам а дац» («у этого человека нет ни тейпа (рода), ни племени»). Масхадов принадлежит к тейпу алирой, который наряду с тейпом эгхашбатой еще председатель КГБ СССР Крючков называл «оплотом сепаратизма».
Алирой — один из самых знатных тейпов Чечни, ведущий свою историю от мифических ичкерийских тейпов племени нохчмакхой, спустившегося в незапамятные времена с гор и основавших Чечню. Происхождение заметно облегчило Масхадову восхождение по традиционной для чеченцев карьерной лестнице, но столкнуло его с окружавшими Дудаева тейпами племени мялхи, получившим титул знатных за особую воинственность в период Кавказской войны прошлого века.
Родовое село Масхадова — Зандак — расположено практически на границе с Дагестаном, в глубине Ичкерийского леса. Именно здесь Масхадов предпочел провести свои первые переговоры с российским представителем — генералом Романовым, и Зандак был объявлен первой «демилитаризованной зоной» Чечни. Злые языки тут же начали говорить, что таким образом Масхадов обезопасил от ударов российской авиации свою «личную» нефтяную вышку в Зандаке. Сразу же после покушения на Романова спецгруппа ГРУ эту вышку уничтожила.
В период после возвращения чеченского народа из ссылки значительное количество горцев было насильственно переселено в равнинные территории и долину Терека. Таким образом многие родственники Масхадова оказались в Надтеречном и Наурском районах, в основном в селах Калининское, Первомайское и Зебир-юрт. Там и провела всю первую кампанию его семья — жена Кусама, дочь и сын.
С начала второй чеченской кампании семья Аслана Масхадова переехала сперва в Ингушетию, а затем в Северную Осетию, где довольно долго проживала на даче президента Александра Дзасохова.
Глава Северной Осетии был как бы делегирован федеральным центром для прямого общения с Масхадовым. Они часто перезванивались, и когда Москва что-то хотела сказать Масхадову, она делала это устами Дзасохова. По словам самого Александра Сергеевича, он сдружился с Масхадовым и нашел в нем много положительных черт в чисто человеческом плане, хотя, по мнению главы Северной Осетии, Масхадову недостает политического опыта, общего кругозора и реального понимания процессов. Он слишком долго варился в собственном ичкерийском соку, потерял связь с окружающей реальностью.
Впоследствии Кусама Масхадова и ее семья покинули Россию и через Грузию перебрались в Малайзию. Сейчас они живут в Куала-Лумпуре, где старший сын Масхадова имеет бизнес, доходы от которого идут на финансирование боевиков.
Масхадову не удалось консолидировать чеченское общество, то есть совершить именно то, на что надеялись все цивилизованные силы как в самой Чечне, так и за ее пределами. По прошествии нескольких лет Масхадов превратился в типично чеченского политика, постепенно утратив те черты европейского военного лоска и образования, которое дала ему советская армия.
И в Чечне начили роптать против засилья на государственных постах представителей тейпов алирой и гордалой (тейп жены Масхадова, к которому также принадлежит Салман Радуев), против «соглашательской политики» и «расхищения богатств». На глазах усилилась оппозиция, а проправительственные силы перед началом второй кампании потеряли контроль даже над значительной частью города Грозный.
В какой-то момент Масхадов переезжает на бывшую российскую военную базу в аэропорту Ханкала — крепость, специально приспособленную, чтобы держать круговую оборону, — и принимается искать новых союзников. Он отправляется за рубеж, надеясь там заручиться поддержкой Америки и арабских стран. Но даже там усталый седеющий полковник артиллерии, принявшийся по закону шариата отращивать бороду и намертво закрепивший на голове папаху, не находит поддержки.
От него начинают отказываться даже представители ближайшего окружения и родственники. Сдался федеральным войскам Апти Баталов — глава администрации Масхадова, пожалуй, самый толковый и образованный человек в его окружении.
Гибнут Руслан Атгериев и Ильяс Талхадов (последний возглавлял личную охрану и президентскую гвардию). Даже формально президентские полномочия Масхадова истекают в грядущем январе, и в Чечне начинают поговаривать о новых президентских выборах, на которых уже не будет места Аслану Алиевичу. Он окончательно перестал быть субъектом переговоров для Москвы и непригоден даже для публичного судебного процесса — мало ли чего скажет. Российские официальные источники утверждают, что он ранен и истекает кровью где-то под Ножай-юртом.
Неудачный поход в Чечню / История / Независимая газета
«Даргинская трагедия. 1845 г.» Серия: «Воспоминания участников Кавказской войны XIX века. Составление текстов Г.Г. Лисицыной. Комментарии, указатели Б.П. Миловидова. СПб.: Издательство журнала «Звезда», 2001, 616 с.
Ретроспектива
В СИЛУ известных событий последнего времени на юге России длительная вооруженная борьба на Кавказе в позапрошлом столетии вновь и вновь привлекает к себе пристальное внимание ученых, публицистов, военных и самые широкие круги общественности, а потому недавно вышедшая из печати книга «Даргинская трагедия.
ЗАМЫСЕЛ
Война на Кавказе в начале 1840-х гг. ознаменовалась крупными успехами лидера горцев Шамиля. Полководческий талант и выдающиеся способности организатора позволили ему создать надежный аппарат управления в лице преданных ему наибов. В июне 1841 г. тогдашний главнокомандующий отдельным Кавказским корпусом Евгений Головин подчеркивал: «Можно сказать утвердительно, что мы еще не имели… врага лютейшего и опаснейшего, как Шамиль.
Николай I хотел одним решающим ударом разгромить упорно сопротивляющегося противника. План, разработанный в Петербурге, не отличался оригинальностью. Он был строг и лаконичен: «1) разбить, буде можно, скопища Шамиля; 2) проникнуть в центр его владычества; 3) в нем утвердиться». Однако опытные генералы и офицеры Кавказского корпуса понимали то, чего никак не могли уразуметь в Зимнем дворце: время многочисленных, обремененных обозами «экспедиций» прошло, опыт продемонстрировал их полную неэффективность. Тем не менее подготовка к походу началась. Государь император, как и полагается в России в таких случаях, начал с кадровых решений. Для осуществления высочайшего замысла на пост главнокомандующего отдельным Кавказским корпусом и кавказского наместника назначили графа Воронцова, известного военачальника и государственного деятеля, героя Отечественной войны 1812 г.
«ХОЛОДНАЯ ГОРА»
В походе на Дарго было определено участвовать Чеченскому отряду под командованием генерала Александра Лидерса и Дагестанскому отряду, который возглавлял генерал князь Василий Бебутов. Официальной датой начала экспедиции считается 31 мая 1845 г., когда Чеченский отряд вышел из крепости Внезапной. Дагестанский отряд начал движение из Темир-Хан-Шуры (ныне г. Буйнакск). Их соединение произошло 3 июня у селения Гертме.
4 июня главнокомандующий Михаил Воронцов наметил марш на селение Гумбет, которое, по полученным им сведениям, было сильно укреплено горцами. Одна из дорог в Гумбет шла через Мичикальский хребет, другая — через перевал Кырк.
Главнокомандующий принял решение лично проверить, насколько перевал Кырк надежен для перехода, назначив датой операции 5 июня. Для выполнения намеченной цели Воронцов сформировал специальный отряд во главе с генералом Диамидом Пассеком. Отряд русских двигался по возможности незаметно для горцев, ожидавших его появление со стороны Мичикала. Заметив передвижение русских войск, горцы начали сосредоточиваться на горе Анчимеер, расположенной напротив перевала Кырк. Воронцов приказал отряду Пассека занять гору, что и было исполнено за весьма короткий срок.
Первый успех вдохновил и главнокомандующего, и всех остальных участников экспедиции. Противник бежал, почти не оказав сопротивления. Но ближайшие события покажут, что радость была преждевременной.
Игнорирование природных и климатических особенностей горного края стоило тяжелых испытаний и потерь. Генерал Пассек, возглавлявший авангард главного отряда, решил вырваться вперед. Он занял вершину Зунумеер в 15 верстах от горы Анчимеера.
Солдаты отправились в этот боевой выход «налегке», без ранцев, без теплой одежды, без необходимого запаса продовольствия. Между тем на смену жаркой погоде пришли сначала дожди, а потом и снегопад. Даже на перевале Кырк температура упала до минус 6 градусов. Еще ниже она была на Зунумеере. От холода страдали войска, находившиеся у подножия горы, но у них все-таки имелись продовольствие и топливо. А самые тяжелые испытания выпали на долю отряда Пассека, обосновавшегося на вершине. Он, однако, оставался на горе, дабы отступлением не ободрить горцев. С большим трудом сюда доставили продовольствие, дрова и спирт из Дагестанского отряда. Только 12 июня 1845 г. авангард смог присоединиться к главным силам, которые все еще располагались у перевала Кырк.
Солдаты назвали гору Зунумеер «холодной горой», по разным данным, число обмороженных там достигало от 200 до 450 человек. После соединения авангарда с главным отрядом войска продолжили движение к так называемым Андийским воротам — местности, считавшейся до того времени недоступной для русских войск.
К ЛОГОВУ ШАМИЛЯ
На 13 июня была назначена операция по овладению неприятельскими завалами перед входом в ущелье и занятие Андии, однако сражаться не пришлось. Когда утром 13 нюня русские готовились к наступлению, выяснилось, что все селения Андии объяты пламенем. Шамиль заставил жителей покинуть свои жилища и поджег их, сам же со своими мюридами отошел, предоставив отряду Воронцова без боя занять позиции на Буцуркальских высотах. Войска, перевалив Андийские ворота, расположились лагерем между аулом Анди и селением Гогатль. Продовольствие было на исходе, однако по мере продвижения в глубину гор его подвоз (как, впрочем, фуража и других припасов) становился все более трудным. Главнокомандующий возложил миссию по организации бесперебойной доставки провианта на командира Дагестанского отряда генерала Василия Бебутова.
В Андии войска графа Воронцова находились в течение 22 дней. Горцы постоянно тревожили и держали в напряжении русские части.
С 21 июня по 1 июля они непрерывно участвовали в локальных экспедициях и боях местного значения. Наконец 4 июля в Гогатль прибыл большой транспорт с продовольствием, количество которого позволило сделать реальным дальнейшие планы Воронцова. Распределив продовольствие, боеприпасы и другие материальные средства, Михаил Семенович приказал наступать на Дарго. В Гогатле был оставлен отряд под командованием подполковника Валериана Бельгарда.
Рано утром 6 июля главные силы Михаила Воронцова выдвинулись по направлению к Дарго. В отряд входили: 10,5 батальона, 4 роты саперов, 3 роты стрелков, 2 дружины пешей грузинской милиции, 4 сотни казаков, 9 сотен конной милиции, 2 легких орудия, 14 горных орудий. В строю находились 7940 человек пехоты, 1218 человек всадников и 342 артиллериста — всего 9562 человека. От лагеря до последнего перевала перед Дарго надо было пройти 14 верст, и они были преодолены к полудню. Оставался самый опасный участок пути — русским войсками требовалось пробиться через чащобы векового Ичкерийского леса.
Генерал Лидерс атаковал горцев, засевших на опушке, и дал возможность авангарду пройти к первому завалу. Овладев им, авангард стал продвигаться по дороге, пролегавшей на протяжении трех или четырех верст через густой лес по узкому гребню хребта, имеющему местами ширины не более двух или трех саженей, а с обеих сторон крутые глубокие овраги, также покрытые густым лесом. Кроме того, дорога на всем протяжении была перекрыта огромными завалами, которые нельзя было обойти, а приходилось «брать с фронта». Горцы, скрываясь в вершинах деревьев, вели по русским сильный прицельный огонь из нарезного оружия. Например, у одной из горных пушек в течение четверти часа погибла вся прислуга. Находившийся поблизости генерал Борис Фок собрал несколько человек артиллеристов и стал сам наводить орудие, но в это время получил тяжелое ранение и вскоре скончался. В результате ожесточенного и кровопролитного боя русские войска пробились через Ичкерийский лес. Авангард под командованием генерала Константина Белявского спустился к пылающему Дарго и занял его.
Вместе с авангардом у аула расположился биваком главнокомандующий, прибывший с кавалерией. Остальные войска продолжали спуск в течение всей ночи.
Но рассеявшиеся после захвата отрядом Воронцова Дарго горцы и не помышляли о прекращении сопротивления. Шамиль с окрестных вершин наблюдал за действиями русского отряда. Всю ночь и утро следующего дня лагерь Воронцова обстреливался ядрами, особенно из селения Белгатой. Главнокомандующий приказал генералу Ивану Лабынцеву выбить врага с белгатойских высот. Отряд Лабынцева перешел через реку Аксай и быстро выполнил задачу. Однако после его возвращения в лагерь противник снова занял левый берег Аксая. Русские недаром сравнивали неприятеля с роем мух: их согнали, они разлетелись, а минуту спустя снова на том же месте.
«СУХАРНАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ»
Оставаться в Дарго не было никакого смысла, но и покинуть его до прибытия транспорта с продовольствием Воронцов не мог. Аул стал для отряда мышеловкой, среди солдат начались болезни от недоедания, усилился падеж лошадей, практически отсутствовали боеприпасы.
Возвращаться по старой дороге, по мнению Воронцова, было невозможно, так как горцы сочли бы это отступлением. Оставался один путь — продвигаться вперед по направлению к Герзель-аулу. Продовольствие ожидали в Дарго 9 или 10 июля. Однако было ясно, что через Ичкерийский лес без сильной охраны нагруженные повозки не пройдут. Воронцов принял решение направить часть сил во главе с генералом Францом Клюге фон Клюгенау навстречу транспорту: нагрузить ранцы солдат продуктами и боеприпасами и таким образом доставить их в лагерь. Утром 10 июля в горах показалась колонна с провиантом и боеприпасами под командованием подполковника Густава Гюллинга.
Отряд генерала Клюге фон Клюгенау двинулся ему навстречу, но из-за ненастной погоды и завалов, устроенных горцами, он сильно растянулся. Когда авангард под начальством генерала Димида Пассека прошел уже большую часть пути, неприятелю удалось смять середину колонны, отрезать арьергард и окружить его. Генерал Владимир Викторов, командовавший арьергардом, все же отбил атаки горцев и медленно продвигался вперед, но его ожидали новые партии неприятеля, открывшие непрерывный огонь.
Когда же появилась надежда пробить брешь в рядах горцев, генерал Викторов был тяжело ранен. Его солдаты, потеряв два орудия, обратились в бегство. Тяжелораненый Викторов, несмотря на просьбы и обещания наградить того, кто бы его взял, оставлен был в добычу неприятелю и тут же им изрублен.
11 июля отряд должен был возвращаться той же дорогой в Дарго. Пока солдаты получали провиант, горцы рубили деревья и строили новые завалы, готовясь к очередной схватке. Утром русские отправились в обратный путь. Авангард снова возглавил генерал Диамид Пассек, арьергардом командовал раненный накануне полковник Иосиф Ранжевский. В середине колонны разместились обозы — стрелковые роты защищали ее по ходу справа и слева. Раненых в последний момент было решено отправить с отрядом Густава Гюллинга в Темир-Хан-Шуру. Это решение, как показали дальнейшие события, многим из них спасло жизни.
Генерал Пассек, как было ему свойственно, вырвался с авангардом вперед, не давая себе особого труда подумать о том, что же будет с обозами.
Колонна тем временем растянулась на большое расстояние, стала очень привлекательной и легкой добычей для горцев. Удивительно, что генерал Франц Клюге фон Клюгенау, не усвоив уроков предыдущего дня, вновь вручил командование авангардом Пассеку, который уже не в первый раз зарекомендовал себя на этом месте не лучшим образом. Диамид Васильевич был молод, отличался легендарной храбростью и богатырским сложением. На него возлагались большие надежды, но, к сожалению, он был известен и бесшабашной удалью, которая приводила к неосмотрительным поступкам, что и стало причиной его гибели в лесу Ичкерии 11 июля. Генерал Франц Клюгенау 10 и 11 июля 1845 г. чудом остался жив, под ним были убиты несколько лошадей, он потерял всю свою свиту, а вместе с ней и свою репутацию.
В страшной неразберихе боя горцы отбили большую часть продуктов, казну (в том числе бочонок с червонцами), скот и боевые припасы. Труп генерала Викторова уронили в ущелье, убитый Пассек остался на поругание врагам, как и тела других участников этого трагического похода, прозванного среди солдат «сухарной экспедицией».
За два дня, 10 и 11 июля, потери составили: убитыми — кроме двух генералов, 554 человека, ранеными — 770 человек. И это только по официальным данным. Потеряв, кроме людей, 3 орудия и большую часть обоза, отряд генерала Клюге фон Клюгенау прибыл в Дарго. На подступах к аулу ему помогали генералы Александр Лидерс и Владимир Гурко (отец фельдмаршала Иосифа Гурко — героя Русско-турецкой войны 1877-1878 гг.) с тремя ротами пехоты.
ОТХОД
Воронцову, так и не получившему ожидаемого продовольствия и боеприпасов, не оставалось, однако, ничего иного, как начать приготовления к походу на Герзель-аул. К вечеру 12 июля отряд в составе около 5000 человек, из которых более 700 были ранены, был готов к выступлению. Михаил Семенович уже не мог надеяться только на свои силы, 13 июля он послал начальнику левого фланга Кавказской линии генералу Роберту Фрейтагу приказ идти навстречу главному отряду от Герзель-аула с войсками, которые ему удастся собрать.
Для верности приказ был послан в пяти копиях пятью различными путями. Части основного отряда, оставшиеся у временных укреплений у Гогатля и Буцуркале, по приказу Воронцова отступили к Мичикалу, где должны были соединиться под командованием генерала Василия Бебутова.
13 июля рано утром войска Воронцова начали движение вниз по течению реки Аксай. Обозы с грузом, раненые и больные двигались в составе главных сил. Маршрут пролегал мимо аула Белгатой через глубокий овраг, где несколько дней назад сражался отряд Лабынцева. Там снова господствовали горцы, которые не замедлили открыть огонь по передовым частям и нанести им чувствительные потери. 14 июля поход продолжился к селению Гурдали.
Шамиль заранее укрепил завалами горный подъем через хребет, отделяющий Гурдали от Шуани — следующего населенного пункта по направлению к Герзель-аулу. Часть завалов была уничтожена русскими, однако оставалась еще другая их часть в лесу, занимавшем довольно большое пространство хребта.
Генерал Лидерс сам повел войска вперед тремя колоннами и взял завалы штурмом. При этом авангард повторил ту же ошибку, что была допущена накануне 11 июля — сильно оторвался от остальной части отряда, чем тут же воспользовались горцы и атаковали его. Спасли положение подоспевшие артиллеристы. В это же время горцы напали на обозы и, хотя не отбили их, успели изрубить много раненых.
15 июля отряд с боями продолжал движение к Герзель-аулу. Переход 16 июля обошелся войскам Михаила Воронцова очень дорого. При подъеме на высоты Шаухал-Берды авангард захватил за оврагом огромный завал, но саперные роты оказалась в кольце противника и понесли большой урон. Здесь им пришли на помощь артиллеристы. Весь отряд собрался на высотах подле Шаухал-Берды, атаковал этот аул, захватил его и расположился рядом с ним лагерем. Только за 16 июля русские войска потеряли убитыми 109, ранеными и контужеными 430 человек.
Отряд Воронцова медленно и с большими потерями продвигался к Герзель-аулу.
Раненых в отряде было уже вдвое больше — около 1500 человек, боеприпасов почти не осталось. Главнокомандующий понимал, что наступил критический момент, он решил остановиться и ждать подкрепления во главе с генералом Робертом Фрейтагом. Однако Шамиль тоже прекрасно понимал, в каком положении оказался Воронцов, и собирал свои партии горцев на высотах правого берега реки Аксай. 17 июля неприятель начал свою атаку лагеря Воронцова, которому отбиваться было практически нечем. Моральное состояние отряда с каждым днем и каждым часом становилось все более тяжелым. Разнесся слух, что раненых оставят в лагере, а остальные будут продолжать движение в Герзель-аул, среди раненых началась паника, но главнокомандующий заверил солдат и офицеров, что никто не будет оставлен.
Наконец 18 июля в 7 часов вечера по дороге от Мискита показались войска генерала Роберта Фрейтага. Под прикрытием огня войск Фрейтага отряд Воронцова дошел до урочища Мискит и расположился там лагерем. На следующий день войска продолжали движение, подкрепленные свежими силами.
Горцы не показывались, и в 4 часа дня главнокомандующий в сопровождении музыки и песен прибыл в укрепление Герзель-аул. Войскам был дан отдых, а затем они отправились на свои квартиры, милиция была отпущена по домам, а больные и раненые определены в госпитали. По официальным данным, с 13 по 20 июля отряд Михаила Воронцова потерял убитыми 294 человека, ранеными 778 человек, контужеными 143 человека и пропавшими без вести 40 человек.
НАГРАДЫ, ОТЛИЧИЯ И УРОКИ
Экспедиция 1845 г. в резиденцию Шамиля Дарго ошеломила и ее участников, и современников. Она стала символом одного из самых крупных провалов в стратегии и тактике Кавказской войны. Из плана, разработанного Николаем I, был выполнен только второй пункт: проникновение в центр владычества Шамиля. Главная задача: «Разбить, буде можно, скопища Шамиля» — осталась нереализованной. Хотя войска дрались храбро и не упускали возможности схватиться с противником, в целом поставленные задачи перед отрядом Михаила Воронцова оказались невыполненными.
Третий пункт: утвердиться в центре владычества Шамиля после проникновения в него — оказался наименее реальным — это Воронцов хорошо понял уже в процессе экспедиции. По мере продвижения отряда в глубь гор, неся ничем не оправданные потери людей, Воронцов понял, что воевать с горцами привычными методами абсолютно бесполезно.
Несмотря на лишения, которым отряд подвергался в походе, и значительные потери в личном составе, войска своею храбростью и стойкостью оказались достойны всеобщей похвалы. Михаил Воронцов по окончании военных действий обратился к полкам со следующими словами: «┘Воины главного действующего отряда! Наконец твердостью, усердием и неустрашимостью вы исполнили трудный и славный подвиг, повеление государя нашего, ожидания России…»
Полкам были пожалованы георгиевские знамена с надписями на полотнищах: «За взятие Анди 14 июня 1845 года», «За поход в Анди в июне и взятие Дарго 6 июля 1845 года», «За взятие горы Анчимеер 5 июня, поход в Анди в июне и взятие Дарго 6 июля 1845 года».
Сохранены были и надписи за старые отличия кавказских полков: «За взятие приступом Ахульго 22 августа 1839 года», «За взятие у Аварских войск знамени при реке Иоре 7 ноября 1800 и взятие приступом Ахульго 22 августа 1839 года», ибо боевая летопись частей русского Кавказского корпуса достойна уважения и преклонения.
Участники Даргинского похода неоднократно возвращались к событиям экспедиции 1845 г. в своих воспоминаниях, переживая их вновь и вновь, переосмысливая цену побед и поражений. Мемуары воинов Кавказского корпуса поражают своей откровенностью и эмоциональностью. Книга «Даргинская трагедия. 1845 г.», безусловно, явится украшением библиотеки каждого российского офицера и генерала. Остается только сожалеть, что подобные пласты воспоминаний рядовых ветеранов Великой Отечественной войны уже навсегда утрачены. И вполне возможно, что уже настало время задуматься о аналогичном отражении нынешних первой и второй чеченских кампаний — пока о них подробно могут рассказать сами участвовавшие в боях солдаты и офицеры.
Чечня: Конфликт опустошает села — Российская Федерация
Десятки горных населенных пунктов
неуклонно обезлюдел из-за продолжающегося конфликта.
Умалт Дудаев в Усум-Котаре (CRS
№ 274, 17.02.05)
Узкая заснеженная грунтовая дорога ведет к нескольким заброшенным домам с выбитыми дверями и окнами, обваливающимися крышами и заборы. Все говорит о том, что эта деревня давно покинута его жителей.
Это Усум-Котар, крошечная деревня в высокогорный Ножай-Юртовский район на юго-востоке Чечни — один из десятки горных поселений, жители которых были вынуждены бежать в процессе депопуляции почти не сообщается внешнему миру.
«Это сообщество названо в честь мой прадед Усум, который основал его в начале 1900-х годов», сказал 52-летний Яхья Усумов, живший в Усум-Котаре до второго чеченского конфликт начался в 1999 году.
«Мои дедушка и отец жили
здесь, как и моя семья, и я, и мои кузены со своими семьями. Но у нас есть
всем пришлось уйти. Оставаться в Усум-Котаре уже невозможно».
Усумов потерял на войне жену. Хотя она умерла от сердечного приступа, сельский житель винит в этом постоянные бомбежки и обстрел за подрыв ее здоровья. «Моя жена была всего на два года моложе чем я, и никогда прежде не жаловался на здоровье», — сказал он IWPR.
«Война унесла ее, вот так многие другие чеченцы. Все время стреляли и бомбили время. Многие люди умирают от сердечной недостаточности [здесь] из-за всего этого беспокойства, стресс и страх. Но никого это не волнует».
Усум-Котар расположен недалеко от леса, что делает его уязвимым для ударов российской авиации или артиллерии. Российская армия с подозрением относится к лесистым горным районам на юге, которые, по его мнению, используются как укрытия боевиками, верными мятежному президенту Чечни Аслан Масхадов, военачальник Шамиль Басаев и другие командиры.
«С осени началась война
1999 года русские постоянно бомбили и обстреливали гору
ущелья и леса как в нашем районе, так и по югу Чечни. Они
до сих пор этим занимаюсь», — сказал Усумов.
«Местные жители были вынуждены бежать, опасаясь за свою жизнь и жизнь своих близких. Любая деревня могут быть нацелены в любое время. Российские солдаты могут ворваться в ваш дом в любой момент убить или похитить вас или членов вашей семьи, а затем бесследно исчезнуть. след, и никто не поймает преступников».
В чеченских горных аулах нет газ или уголь, люди должны отапливать свои дома дровами, но это должно быть собраны в лесу, и немногие хотят блуждать там. Так же хорошо как опасности, которую представляют десятки заложенных там мин, сельские жители бегут риск попасть в плен к русским войскам, которые прочесывают местность в поисках для партизан.
Традиционно жители горных деревень жили за счет земли, занимаясь скотоводством, пчеловодством или выращиванием кукурузы и картофеля. Летом мужчины уезжали на сезонные работы в Россию, Казахстан. или где-то еще в Советском Союзе. Но такая жизнь стала невозможной.
«Войска прогнали людей
с их бомбежками, зачистками и спецоперациями», — сказал Усам.
Байсаев из правозащитной организации «Мемориал», говоря о поквартирном обходе
операций, проводимых российскими солдатами и их чеченскими союзниками.
«В нечетной деревне еще есть один или две семьи живут в нем, но другие полностью обезлюдели, особенно в приграничных с Грузией и Дагестаном районах, Шатойском, Итум-Кале, Ведено и Ножай-Юрт. Те, кто может себе это позволить, покупают жилье в более тихие районы Чечни, на север, другие переезжают к своим родственникам или друзей».
Правозащитники составили неполный список из более чем 20 деревень, полностью или частично заброшен из-за конфликта.
Яхья Усумов сейчас живет у родственника дом в Ножай-Юрте, дальше по долине. Он сказал: «Когда началась война, они продали мне этот дом за небольшие деньги и уехали из Чечни. Я считаю себя очень удачливым. У других моих односельчан и друзей это сложнее. Цены на недвижимость резко выросли, поэтому они не могут найти ни постоянное жилье, ни вернуться в свои дома в горах».
Байсаев из «Мемориала» сказал: «Исход
из предгорий и гор достиг пика в 2001 г.
и продолжался до 2002 г.
когда проводились жесточайшие зачистки.
«Эти села подверглись самое бесчеловечное обращение. Солдаты бесчинствовали в общинах снова и снова, вламываясь в дома и уводя людей. Все это сопровождался непрекращающимися обстрелами и бомбежками. У жителей не было выбора но бежать в более мирные места на равнинах».
Многие простые чеченцы считают русских военные проводят согласованную политику по изгнанию людей из гор как способ подорвать базу поддержки повстанцев.
«Эту теорию подсказал некий документ, появившийся в Интернете в начале второго Чеченской войны, — сказал Байсаев. — Документ, якобы принятый Совет Безопасности России, призвал все горные деревни между Бамут и Дарго ликвидировать», — сказал он.
Линия между двумя деревнями пересекает по карте Чечни с запада на восток.
«Происхождение этого документа
может быть сомнительным, но впоследствии это были общины к югу от этого
линии, которые подвергались особо жестоким рейдам, вынуждая местных жителей
мигрировать на равнины, — сказал он.
Совсем недавно российские федеральные войска нанесли бомбово-ракетный удар по лесному массиву вблизи села Зумсоя 14-16 января. Позже активисты «Мемориала» установили, что был разрушен дом местного жителя Махмуда Тамаева, и еще три местные жители были увезены солдатами. В «зачистке» рейда после этого федеральные солдаты якобы похитили наличные деньги и ценные вещи из много домов. Аналогичное нападение произошло в октябре 2003 г. 56 усадеб, только 15 до сих пор заселены.
Младший лейтенант Владимир Ерофеев г. российские спецслужбы настаивают на отсутствии согласованной политики заставить жителей горных деревень уехать.
«Такого рода информация просто последнее мифотворчество ичкерийской [повстанческой чеченской] пропаганды машина», — сказал он.
«Время от времени они составляют
что-то новое. В начале девяностых, когда [президент, выступавший за независимость
Джохар] Дудаев пришел к власти, чеченское правительство напугало людей
слухи о скорой депортации всех чеченцев в Сибирь или куда-то еще
в России.
Люди, подвергшиеся депортации в 1944 считали это, из
Конечно, и поддерживал режим Дудаева».
Однако Ерофеев признал, что жизнь чеченцам в горах гораздо тяжелее, чем на равнине. «Они сталкиваются с множеством проблем, но они… накапливались годами и даже десятилетия. Военные действия в Чечне просто сделали их проблемы острее».
Салавди Эскиев из села Шатой частично согласен. «Я работал на правительство во времена Советского Союза. эпохи, поэтому я знаю, что такое жизнь в горных деревнях», — сказал он. «Тогда было то же, что и сейчас, за исключением расстрелов и зачисток. рейды. У людей не было ни работы, ни газа, ни электричества, и они брали воду. из близлежащих источников».
Эскиев сказал, что, например, когда Чеченцам разрешили вернуться из ссылки в пятидесятые годы, жители жителей горного села Чай-Мохк не разрешили туда переселиться.
«Единственный человек, который когда-либо делал
это назад на свою прародину в Чай-Мохк был мой дальний родственник,
которому пришлось устроиться на работу лесником, чтобы сделать это.
Он и его
Семья жила там одна до начала войны в 1999 году.
Но он тоже с тех пор ушел».
Умалт Дудаев — псевдоним чеченский журналист и автор IWPR.
Охота на Вакуленко | Новый гуманист
Российские силы преследуют украинских писателей. Их близкие вынуждены искать правду.
Братские могилы в Изюме, УкраинаБыл прекрасный, свежий октябрьский день в сосновом лесу под Изюмом, на востоке Украины, когда я шел среди пустых могил, избегая выброшенных полиэтиленовых халатов и перчаток — хлама российской армии. Песчаная земля, которая когда-то была местом для пикников, была испорчена зияющими дырами, расколотыми гробами, самодельными маркерами и намотанной полицейской лентой. Здесь было эксгумировано 447 человек.
Впереди и позади меня украинские писатели — из Киева, Харькова, Львова и других мест — тоже не находя слов, медленно продвигались сквозь бойню. Они пришли,
набитый ими автобус в недавно освобожденные районы к востоку от Харькова в поисках новостей о своем коллеге Владимире Вакуленко.
Ищет могилу 319 и надеется, что слухи верны, что его там никогда не было.
«Он был очень особенным человеком», — сказал мне его друг Максим Беспалов, но тут же поправился. «Он очень особенный человек. Идеалистический». Они познакомились более десяти лет назад — Владимир был очень активен на литературной сцене, издавал альманахи и журналы, сам публиковался и получал награды за свои книги и стихи, организовывал фестивали и поощрял молодых писателей. К детским книгам он обратился после рождения сына. Максим говорит мне, что Владимир «старается быть везде, во всем участвует. Немного сумасшедший, наверное. Но он нам нравится, потому что он — это он».
Каковы его идеалы, спросил я у Максима. Не долго думая, он ответил: «За все хорошее против всего плохого». Владимир был идеалистом; откровенный, ярый патриот, который не только писал об украинской борьбе, но и поставил себя на карту во время революции 2014 года. в ожидании суда. — Мы все понимаем, что самая правдивая версия — это его смерть, — прямо сказал Максим.
«Но когда мы говорим о Володе, мы всегда говорим, что надеемся, что он еще жив».
Надежду разделяла Елена Игнатенко, мать писателя. Следующей нашей остановкой после того, как мы преодолели полуразрушенный Изюм и спустились по изрытым воронками дорогам в деревню Капытоловка, стала квартира Елены. Она живет с мужем Василием, а теперь и с сыном Владимира Виталиком, который страдает аутизмом и не может говорить. Владимир надеялся, что тот факт, что он был единственным опекуном Виталика, означал, что солдаты оставят его в покое. Он был не прав.
Похищение гражданского
Мы все набились в квартиру и сели на пол вокруг Елены и Васыля, как школьники, которым рассказывают сказку. Они описали бомбардировку, месяц в подвале, лютый холод и почти голодную смерть. Затем вслед за бомбардировщиками прибыли войска. Владимир, который жил с Виталиком и его собственным отцом в другом месте села, видимо, выбежал, когда пришли солдаты, и крикнул: «Рашисты здесь!»
«Рашист» — это аккуратное сочетание русских, расистских и фашистских слов, вызывающее гнев у российских солдат: оно выражает широко распространенное украинское мнение о том, что русские теперь мало чем отличаются от войск Гитлера, которые также вторглись в 4 часа утра 81 годом ранее.
Упрямому, гордому и неустрашимому характеру Владимира соответствовало то, что он прокричал это, когда пришли оккупанты. К тому же это было невероятно опасно.
Василий с белоснежными волосами и густыми бровями кажется добрым, нежным стариком; разговаривая с нами, он успокаивает Виталика, гладит его по плечу и что-то ему бормочет. Виталик качается, волнуется, смотрит на незнакомцев. Он знает, что происходит, — настаивает бабушка, — просто не может выразить себя. Мысль о том, что этого очень нервного, нервного мальчика схватят войска, почти непостижима. Но 22 марта так и случилось.
«Где твой националист?» — спросил у пожилого отца Владимира солдат по прозвищу «Бес» или «Демон». Его люди перевернули дом вверх дном в поисках проукраинской литературы. Владимир благоразумно спрятал флаги, которые он хранил со времен Майдана – украинской «революции достоинства», свергнувшей коррумпированного правителя Виктора Януковича в 2014 году. на несколько часов, где Владимира избили, потом обоих вернули домой.
Елена считает, что Виталика забрали, наверное, по ошибке. Но Владимир знал, что они вернутся за ним. Именно в этот момент он взял лопату и вырыл яму под вишней в саду своего отца. Он закопал блокнот, в котором описывал их жизнь в условиях оккупации. «Отдайте его нашим ребятам [так все называют ВСУ], когда они придут», — сказал он отцу.
Чуть позже солдаты вернулись, схватили писателя, пока он готовил еду на открытом огне в саду, и бросили его в автобус, на котором они нарисовали свой печально известный символ вторжения — латинскую букву «Z».
Пытка незнанием
Для бывшей жены Владимира, мамы Виталика Ирины Новицкой отсутствие информации было невыносимо. Она живет в центральной Украине и умоляла его, как и все, уйти, пока он еще может. Последний раз они общались 7 марта, когда он позвонил и сказал, что войска вошли в деревню. Затем сообщение, позже той же ночью: «Я стер свои телефонные контакты», чтобы защитить их личности от солдат, на случай, если его схватят.
Мобильные сети были отключены одна за другой. Тишина. Капытоловка, как и все другие села и города, занятые русскими, была поглощена. Он просто исчез в информационном тупике на шесть долгих месяцев. Родственники в свободной Украине понятия не имели, голодны ли их близкие на оккупированных территориях или сыты, ранены или в безопасности, в заключении, напуганы. . . мертвый. Между тем те, кто находился в «темной зоне», не знали, что стало с остальной частью страны. Пропаганда из Москвы врала им: пал Харьков, пал Киев.
В оккупированных городах военнослужащие – как из России, так и призывники из так называемых «республик» Донецкой и Луганской – пьяные и опасные бродили по улицам, обыскивая мужчин с «патриотичными» татуировками и отвозя их в застенки, десять из них позже были найдены только в Изюме. Информаторы явно действовали в селе. Семья Владимира подозревает, что именно так его и забрали. Задолго до вторжения он предсказал, что соседи его сдадут.
Всю весну и лето 71-летняя Елена, борясь с нехваткой еды, лекарств, газа, воды и электричества, моталась туда-сюда на блокпосты и дальние военные комендатуры, разыскивая информацию о сыне и умоляя русских отпустить его.
Супруги сделали письменные заявления новым «властям»; подробные описания Владимира и его ареста. Мужчины пообещали, что не удерживают его; посмеялся над самим предложением. «Мы не нацисты!»
До нее дошли слухи; что ее Вовка находится в России в ожидании суда. Или в тюрьме в оккупированном Донецке. После освобождения области в сентябре в списках массовых захоронений была страшная неразбериха: значился «Вакуленко» из Капитоливки. Но дата смерти не была названа, и власти заявили, что в этой яме было женское тело. Могло ли это быть ошибкой? «Я живу надеждой, — сказала мне Елена в тот октябрьский день. «Я должен. Он мой единственный сын».
Казненный Ренессанс
Мысль о том, что детского писателя могут убить за то, что он верил в свою страну, настолько абсурдна, настолько ужасна, что хочется найти другую версию событий, в которую можно было бы поверить. тем, что, вероятно, случилось с Владимиром. Испуган, глубоко зол, но не удивлен. Убийство писателей и художников, творческих людей, формирующих национальную культуру, не является чем-то новым в мрачной истории украинско-российских отношений.
Вернувшись в Харьков с писателями, я провел одну холодную и жуткую ночь в здании, которое является свидетельством неоднократных попыток России стереть с лица земли украинскую культурную жизнь: Доме Слова или Слово. Построен в конце 1920-х годов в нем располагались элитные квартиры, в которых проживали украинские писатели и представители интеллигенции. Они ценились государством в тот краткий период, когда Харьков был столицей Советской Украины и имел процветающую литературную жизнь. Но вот наступили 1930-е годы. Сама идея украинской культуры стала анафемой. В деревне Сталин уморил искусственным голодом миллионы, а в харьковском «Слове» убил поэтов, драматургов и прозаиков. Я не спал в темноте, слушая прерывистые сирены воздушной тревоги и думая о ночных стуках сотрудников НКВД, которые предшествовали расстрелу 33 жителей этого дома. Но их бессмысленная смерть — многие из них в лагерях на северо-западе России — не помешала этой группе, известной как «Расстрелянное Возрождение», иметь прочное влияние.
Виктория Амелина — их культурный потомок: писательница, ярко описывающая жизнь, активно участвующая в той старой-престарой борьбе за построение суверенной, свободной Украины. Это она откопала блокнот Владимира в сентябре, вскоре после того, как русские бежали из Капитоловки. Она была в этом районе, чтобы документировать военные преступления с неправительственной организацией. Потребовалось несколько минут копания, чтобы найти маленький сверток. Этот день произвел на нее неизгладимое, глубокое впечатление. «Когда выкапываете из-под вишневого дерева дневник похищенного писателя, ну — вы чувствуете себя где-то в 30-е годы, когда расстреливали наших писателей. Или в 40-х годах, во время нацистской оккупации», — сказала она журналистам, освещавшим эту историю.
Виктория [у которой брали интервью летом 2022 года New Humanist ] в тот день хранила в саду маленький желудь, физическое воспоминание, и все еще носила его в кармане, когда мы разговаривали в ноябре. — Вы знаете, что из его комнаты унесли литературу? она спросила меня.
«Книги с синим и желтым, или трезубцем [украинский национальный символ]. Некоторые приняли за доказательство того, что он украинец, приравняли это к «нацисту». Вот как работает логика геноцида». С разрешения семьи она передала дневник на хранение в Харьковский литературный музей. «В музее есть рукописи писателей эпохи Расстрелянного Возрождения; это символично».
Когда я иду в музей, в холодный ноябрьский день, отмеченный перебоями в подаче электроэнергии и снегопадом, куратор в белых хлопчатобумажных перчатках осторожно оттягивает папиросную бумагу и показывает мне плотно нацарапанный текст черно-красной ручкой, забитый в местах и переливаясь на полях. Самая последняя строчка Владимира в закопанном им дневнике – «Верю в победу!» – такие же строки я слышу по всей Украине день за днем, неделя за неделей, пока война продолжается, и люди цепляются за свою веру в свои вооруженные силы, чтобы изгнать оккупанта. Вера – надежда – не подлежит обсуждению. Вы должны сохранить его, чтобы продолжать идти перед лицом ужаса и террора.
Но надежда тоже может быть ужасной. После того, как тела из массовых захоронений были эксгумированы и доставлены в Харьков для анализа в сентябре, семье сказали дождаться результатов ДНК. Елена все еще чувствовала, что ее сын жив. Никто, вышедший из многочисленных пыточных подвалов Изюма, все это время Володю не видел. Может быть, он попал в тюрьму?
В середине ноября во время репортажа на Донбассе у линии фронта я получил сообщение от Ирины Новицкой, бывшей жены Владимира. — Надежда превратилась во тьму, — просто сказала она. Появилась фотография: жуткая, ужасная и неопровержимо изображающая Владимира до того, как его похоронили. Елена видела это. Все было кончено.
Украинские журналисты нашли человека, сделавшего снимок – местного жителя, которому во время оккупации поручили собирать тела и закапывать их в сосновом лесу. Он сделал фотографии, чтобы родственники могли позже опознать тела. Тело Владимира было взято не из морга или подвала, а с места у дороги, где он мог пролежать несколько недель.
На теле были пулевые отверстия в животе и груди от советского пистолета Макарова.
Отголоски прошлого
На следующий день я сделал крюк на обратном пути в Харьков, чтобы в последний раз увидеть Елену. Она была убита горем и разгневана, вспоминая те долгие месяцы хождений, измученная, вокруг контрольно-пропускных пунктов в поисках информации. Она вспомнила апрельскую встречу с русским командиром, как он смотрел на стену позади нее, не встречаясь с ней взглядом: «Он сказал: «Ищем, информации нет» — и я тогда знала, что он все знает». — сказала она, дрожа от гнева. «Где был мой сын, что с ним случилось, все. Не было ни малейшего замечания — все знали, но никто не собирался говорить».
На фоне крутились мультики Виталика, а он смеялся в телевизор. Она еще не придумала, как сказать ему. Он и Владимир были соединены на бедре. Ей было больно, что этот мальчик остался без отца. Она не сможет вечно справляться с его круглосуточной заботой. Владимир шутил с мамой, что проживет долгую жизнь, всегда будет заботиться о Виталике, вместе в старости поедет в дом престарелых, чтобы быть вместе вечно.
«О, и что ты наделал», — вдруг закричала она, ругая сына. «Что ты наделал, о Боже, о Боже мой».
По словам его бывшей жены Ирины, Владимир «пытался сказать что-то так, как до него никто не говорил». Он любил необычное, удивительное, неповторимое; его интересы были широки, и хотя его сердце и душа были в украинской борьбе, он имел общее дело с другими народами, живущими под сенью Московской империи: крымскими татарами, армянами, ичкерийцами, белорусами.
Расследование того, кто стрелял в него и почему, будет продолжаться, как и бесчисленное множество других; долгий медленный подсчет, который никогда не даст всех ответов. Но солдаты, взявшие Владимира, были уверены: виновным в этом был его «национализм». Было раскрыто так много историй, подобных этой, о российских солдатах, убежденных пропагандой на родине в том, что Украина — это гнездо нацистов. Раздевали людей и обыскивали дома в поисках «доказательств» вроде синих и желтых ленточек, татуировок с трезубцами, книг на их родном языке.
Слишком часто на этой войне отголоски прошлого оглушительны: не только зверств, совершенных нацистами, но и сталинского террора десятилетием ранее. Мы, в последние годы, благополучно предали все это истории, по крайней мере, в Европе. Массовые расстрелы и солдаты в ботфортах, колонны танков и садисты-палачи, осведомители и отважные сопротивляющиеся существовали в черно-белую эпоху.
Для украинки, которая откапывает дневник исчезнувшего детского писателя всего в нескольких милях от тяжелого смрада братских могил, это не история. Виктория Амелина думает, что знает, почему это произошло снова: за преступления Советского Союза на Украине никогда не было никакой расплаты. И, конечно же, не считая того, что она называет «уничтожением целого поколения украинской культуры» в XIX веке.30-е годы: казнь всех этих писателей.
Как тогда были черные списки, так есть и сейчас, заключила она. Активисты, инфлюенсеры, люди должны быть удалены в первую очередь. Россияне [по данным украинских властей] пришли с 45 000 мешков для трупов.