Люди поморы: Документальный фильм «Поморы» из цикла «Счастливые люди»

Содержание

Поморы (Россия, 2013) – Афиша-Кино

Фильм Счастливые люди: Поморы (Россия, 2013) – Афиша-Кино

Фильм

2013, Россия

О фильме

СтранаРоссия

ЖанрыДокументальный

РежиссерДмитрий Васюков

Продолжительность1 час 44 минуты

Возрастное ограничение12+

Актеры

Фильмы режиссера Д.Васюкова

Дмитрий Васюков

64 года, фильмов: 4

Счастливые люди: Год в тайге

2010, Документальный

Счастливые люди: Енисей

2008, Документальный

Другая жизнь

2017, Документальный

Подборки «Афиши»

Малефисента, Белль, Жасмин: как диснеевские героини из фильмов отличаются от своих анимационных прототипов

неочевидных мультфильмов студии «Дисней», которые тоже неплохо было бы превратить в игровое кино

Почему игровые авторемейки «Диснея» хуже его мультфильмов, а оригинальные картины тоже не лучше

лучших фильмов про школу

Мероприятия

Создайте уникальную страницу своего события на «Афише»

Это возможность рассказать о нем многомиллионной аудитории и увеличить посещаемость

Абакан,
Азов,
Альметьевск,
Ангарск,
Арзамас,
Армавир,
Артем,
Архангельск,
Астрахань,
Ачинск,
Балаково,
Балашиха,
Балашов,
Барнаул,
Батайск,
Белгород,
Белорецк,
Белореченск,
Бердск,
Березники,
Бийск,
Благовещенск,
Братск,
Брянск,
Бугульма,

Бугуруслан,
Бузулук,
Великий Новгород,
Верхняя Пышма,
Видное,
Владивосток,
Владикавказ,
Владимир,
Волгоград,
Волгодонск,
Волжский,
Вологда,
Вольск,
Воронеж,
Воскресенск,
Всеволожск,
Выборг,
Гатчина,
Геленджик,
Горно-Алтайск,
Грозный,
Губкин,
Гудермес,
Дербент,
Дзержинск,
Димитровград,
Дмитров,
Долгопрудный,
Домодедово,
Дубна,
Евпатория,
Екатеринбург,
Елец,
Ессентуки,
Железногорск,
Жуковский,
Зарайск,
Заречный,
Звенигород,
Зеленогорск,
Зеленоград,
Златоуст,
Иваново,
Ивантеевка,
Ижевск,
Иркутск,
Искитим,
Истра,
Йошкар-Ола,
Казань,
Калининград,

Калуга,
Каменск-Уральский,
Камышин,
Каспийск,
Кемерово,
Кингисепп,
Кириши,
Киров,
Кисловодск,
Клин,
Клинцы,
Ковров,
Коломна,
Колпино,
Комсомольск-на-Амуре,
Копейск,
Королев,
Коряжма,
Кострома,
Красногорск,
Краснодар,
Краснознаменск,
Красноярск,
Кронштадт,
Кстово,
Кубинка,
Кузнецк,
Курган,
Курск,
Лесной,
Лесной Городок,
Липецк,
Лобня,
Лодейное Поле,
Ломоносов,
Луховицы,
Лысьва,
Лыткарино,
Люберцы,
Магадан,
Магнитогорск,
Майкоп,
Махачкала,
Миасс,
Можайск,
Московский,
Мурманск,
Муром,
Мценск,
Мытищи,
Набережные Челны,
Назрань,

Нальчик,
Наро-Фоминск,
Находка,
Невинномысск,
Нефтекамск,
Нефтеюганск,
Нижневартовск,
Нижнекамск,
Нижний Новгород,
Нижний Тагил,
Новоалтайск,
Новокузнецк,
Новокуйбышевск,
Новомосковск,
Новороссийск,
Новосибирск,
Новоуральск,
Новочебоксарск,
Новошахтинск,
Новый Уренгой,
Ногинск,
Норильск,
Ноябрьск,
Нягань,
Обнинск,
Одинцово,
Озерск,
Озеры,
Октябрьский,
Омск,
Орел,
Оренбург,
Орехово-Зуево,
Орск,
Павлово,
Павловский Посад,
Пенза,
Первоуральск,
Пермь,
Петергоф,
Петрозаводск,
Петропавловск-Камчатский,
Подольск,
Прокопьевск,
Псков,
Пушкин,
Пушкино,
Пятигорск,

Раменское,
Ревда,
Реутов,
Ростов-на-Дону,
Рубцовск,
Руза,
Рыбинск,
Рязань,
Салават,
Салехард,
Самара,
Саранск,
Саратов,
Саров,
Севастополь,
Северодвинск,
Североморск,
Северск,
Сергиев Посад,
Серпухов,
Сестрорецк,
Симферополь,
Смоленск,
Сокол,
Солнечногорск,
Сосновый Бор,
Сочи,
Спасск-Дальний,
Ставрополь,
Старый Оскол,
Стерлитамак,
Ступино,
Сургут,
Сызрань,
Сыктывкар,
Таганрог,
Тамбов,
Тверь,
Тихвин,
Тольятти,
Томск,
Туапсе,
Тула,
Тюмень,
Улан-Удэ,
Ульяновск,
Уссурийск,
Усть-Илимск,
Уфа,
Феодосия,
Фрязино,
Хабаровск,
Ханты-Мансийск,

Химки,
Чебоксары,
Челябинск,
Череповец,
Черкесск,
Чехов,
Чита,
Шахты,
Щелково,
Электросталь,
Элиста,
Энгельс,
Южно-Сахалинск,
Якутск,
Ялта,
Ярославль

«Те, кто по морю живут» Этот суровый народ первым пришел к российским северным берегам и стал для всех загадкой: Люди: 69-я параллель: Lenta.

Поморы — одна из самых странных этнических групп Русского Севера. С одной стороны, кажется, что эти общины русских и финно-угорских народов ничего не объединяет, они и сами путаются в показаниях — кто принадлежит к поморам, а кто нет. С другой стороны, их объединяет общий суровый и свободолюбивый дух, собственный уклад и культура. «Лента.ру» рассказывает о происхождении поморов и о тех, кто сегодня называет себя поморами.

«Мы губяне, не поморы. Поморы — те, кто по морю живут, а мы в губе живем, и потому в Архангельске нас называют губяне», — такую отповедь получила экспедиция Татьяны Бернштрам от жителей побережья Кандалакшской губы в 70-х годах прошлого века. То же самое говорили ученым в большинстве других поселений, разбросанных по берегам Белого моря.

В самом деле, а кто же такие поморы? Имеет ли этот термин какое-то определенное значение в отрыве от самоидентификации местных жителей Беломорья? Если брать за основу исторические источники, то впервые название «помор» или «поморец» упоминается в документах 1526 года, в которых говорится о «поморцах с моря Окияна из Кондолакской губы» — так что, как ни крути, а те, кто в прошлом веке называли себя губянами, получается, и есть самые настоящие поморы!

Впрочем, в XVI веке все было по-другому — именно жители волостей Кандалакши и Керети использовали термин «помор» как самоназвание. Причем, что интересно, происходило оно, скорее всего, именно от территориальной единицы Поморье — ведь так в ранних источниках называли тогда еще незаселенный Мурманский берег Белого моря.

С начала XVI века сюда приходили русские промышленники, добывавшие рыбу и морских млекопитающих, а чуть позже появились поселения. Постепенно они начали распространяться по всему берегу Белого моря — в следующем веке появились Унежма, Курешка, Ворзогоры и другие поселения. С точки зрения властей, все они были поморскими, чиновникам не было никакого дела до того, как идентифицировали себя жители этих поселений.

Освоение прибрежных территорий продолжалось — вскоре активный промысел пошел по Мурманскому берегу Кольского полуострова, и обитателей образовывавшихся там поселений тоже называли поморами.

В конце прошлого века, похоже, жители многочисленных населенных пунктов Кольского полуострова и сами не могли сойтись во мнении, поморы они или нет. Вот как это описывает в своей книге «Поморы», выпущенной в 1978 году, Татьяна Бернштрам:

«Итак, к началу XX века население беломорского побережья не осознавало своего единства, что выражалось прежде всего в различной степени развитости и бытования самоназвания «поморы» на разных берегах. Сильнее всего самосознание у жителей Поморского берега (особенно от Кеми до Колежмы). Настоящими поморами они считают только себя (допуская такое название лишь для некоторых групп беломорского населения), прочно связывая это название с мурманским промыслом: «С Кандалакши на Мурман не ходили. Те и может тоже себя поморами зовут, а для нас-то не поморы»; «С Летнего (Онежского) берега — не поморы, они картошку сеяли, хлебопашеством занимались».

Деревянные дома поморов обращены фасадами к морю

Фото: Александр Лыскин / РИА Новости

Жители Летнего берега также называли жителей Поморского берега поморами за их промысловую деятельность на Мурмане, а зимнебережцы, особенно из заполярных сел, признавали их поморами уже в силу распространенного на Беломорье мнения. Жители Зимнего берега, считая себя поморами, кроме того, признают поморами жителей Летнего берега, а жители последнего — население южной части Зимнего берега; о других частях Зимнего берега у них представление не очень отчетливое. Население юго-западного побережья Онежского полуострова не считает себя поморами, и их не считают за таковых жители Поморского и указанных частей Карельского, Зимнего и Летнего берегов».

Несмотря на все это, специалисты выделяют поморов как отдельную этническую группу, состоящую преимущественно из представителей русских и финно-угорских народов. Что же их объединяет, помимо факта проживания на берегах Белого моря? Прежде всего это промысел, ведь поморами именовались люди, производившие отлов морских млекопитающих и рыбы, и на этой основе ими был построен особый уклад ведения хозяйствования. Не земледелие, не торговля, а именно промысел.

Хотя сами обитатели этой территории никогда точно не были уверены в том, кто является помором, а кто нет, в их сознании всегда был четкий образ абстрактного помора, несмотря на то, что «настоящими» представителями этой группы считались жители различных берегов Белого моря.

Но если сами поморы не всегда могли разобраться в том, кто они, то соседнее земледельческое население четко отделяло себя от них по роду деятельности и менталитету (впрочем, и сами поморы считали земледельцев «деревенскими» и «крестьянами», причем эти термины использовались в уничижительном значении).

Еще более широко слово «поморы» стала трактовать русская интеллигенция XIX века, открывшая для себя эту этническую группу: тут поморами могли называть и просто жителей северных побережий России, и вообще всех обитателей Русского Севера.

На формирование отдельного поморского этноса влияла и природа. Жить (а точнее — выживать) в таких условиях было чрезвычайно сложно, а значит, и люди сюда ехали не робкого десятка. Жизнь на холодных берегах всегда значила готовность к смерти в любой момент.

Несомненно, сложилась и отдельная поморская культура: свой календарь, свои понятия о коллективе — отношение к рыболовецким артелям как к одной большой семье, уклады и обычаи. Неспроста именно в Поморье существовала одна из самых крупных старообрядческих общин. Старообрядчество соответствовало патриархальному укладу жизни поморов и выражало их оппозиционную государству сущность, стремление к свободе и обособленности.

Конечно, все вышесказанное мало относится к современности — скорее к периоду до первой половины ХХ века. Но поморы существуют и сейчас — по крайней мере люди, которые считают себя поморами. Они стараются хранить традиции предков, хотя многие из них мифологизированы.

Участники VIII Международного фестиваля фольклора Баренцева Евроарктического региона и регионов Северо-Западного федерального округа России в селе Умба

Фото: Лев Федосеев / ТАСС

На вопрос, кто же такие поморы, архангельский предприниматель Максим Пушкин дает такой ответ:

«Человек, у моря живущий. Усердный, трудолюбивый человек, который умеет работать своими руками и жить в общине. Нам в школе так преподают, что кажется, будто община — это что-то первобытное. На самом деле это такая жизнеспособная система, которая гораздо продуктивнее города. В этом смысле я знаю, что это такое, потому что я всю жизнь прожил в деревянном доме за чертой города. Когда ты не в квартире живешь, есть ежедневный уклад: принести воды, печку затопить, наколоть дров, что-то по дому сделать. Это своеобразно воспитывает человека».

Фильмы / Films

Другая жизнь. Киноверсия (Счастливые люди. Алтай) Another life. ENG subtitles

Автор и режиссер: Д. Васюков

Композитор: А. Войтинский

Операторы: Е. Рыбалко, А. Проваторов

Воздушные съемки: Aerokino.com

Written and directed by: Dmitry Vasyukov

Composer: A. Voitinsky

Operators: E. Rybalko, A. Provatorov

Aerial photography: Aerokino.com

Другая жизнь. 1 серия (Счастливые люди. Алтай) Another life. 1 series

Автор и режиссер: Д. Васюков

Композитор: А. Войтинский

Операторы: Е. Рыбалко, А. Проваторов

Воздушные съемки: Aerokino.com

Written and directed by: Dmitry Vasyukov

Composer: A. Voitinsky

Operators: E. Rybalko, A. Provatorov

Aerial photography: Aerokino.com

Другая жизнь. 2 серия (Счастливые люди. Алтай) Another life. 2 series

Автор и режиссер: Д. Васюков

Композитор: А. Войтинский

Операторы: Е. Рыбалко, А. Проваторов

Воздушные съемки: Aerokino.com

Written and directed by: Dmitry Vasyukov

Composer: A. Voitinsky

Operators: E. Rybalko, A. Provatorov

Aerial photography: Aerokino.com

Другая жизнь. 3 серия (Счастливые люди. Алтай) Another life. 3 series

Автор и режиссер: Д. Васюков

Композитор: А. Войтинский

Операторы: Е. Рыбалко, А. Проваторов

Воздушные съемки: Aerokino.com

Written and directed by: Dmitry Vasyukov

Composer: A. Voitinsky

Operators: E. Rybalko, A. Provatorov

Aerial photography: Aerokino.com

Другая жизнь. 4 серия (Счастливые люди. Алтай) Another life. 4 series

Автор и режиссер: Д. Васюков

Композитор: А. Войтинский

Операторы: Е. Рыбалко, А. Проваторов

Воздушные съемки: Aerokino.com

Written and directed by: Dmitry Vasyukov

Composer: A. Voitinsky

Operators: E. Rybalko, A. Provatorov

Aerial photography: Aerokino.com

Фильм «Счастливые люди. Поморы» The film «Happy people.

Pomorie»

Автор и режиссер: Д. Васюков

Главный оператор: С. Аманатов

Композиторы: А. Войтинский, А.Соколов

Производство «Территория рыбалки» 2013г.

Фильм создан при поддержке Русского Географического Общества

Written and directed by: Dmitry Vasyukov

Director of Photography: Semen Amanatov

Music by: Alexander Voitinsky, Alexander Sokolov

Production of «Fishing Territory» in 2013

The film was made with the support of the Russian Geographical Society

Фильм «Счастливые люди. Енисей» — Весна (1-я серия) The film «Happy people. Yenisei» — Spring (1st series)

Никаких дорог здесь нет, кругом тайга. Все передвижения люди планируют в зависимости от одной дороги – Енисея. И все свои дела и заботы связывают только с погодой и состоянием реки. Путь на другой берег Енисея, Бахтинцы называют просто — ЧЕРЕЗ. Пока дорога ЧЕРЕЗ открыта, охотники должны многое успеть сделать для будущего охотничьего сезона.

Автор и режиссер: Д. Васюков

Композитор: А. Войтинский

Продюсер: В. Перепелкин

Главный оператор: А. Матвеев

There are no roads around here, just the taiga all over the place. Local residents plan all their movements on the basis of one road which is the Yenisei river. All elements of their lives hinge only on the weather, and the condition of the river, While the road across the river is still open, trappers need to complete a lot in preparation for next year’s hunting season.

Written and directed by: Dmitry Vasyukov

Director of Photography: Alexey Matveev

Music by: Alexander Voitinsky

Producer: Vladimir Perepelkin

Фильм «Счастливые люди.

Енисей» — Лето (2-я серия) The film «Happy people. Yenisei» — Summer (2nd series)

В самом начале лета после половодья Енисей и его притоки еще не вошли в свои берега. Охотники используют эту высокую воду, и, пока сохнет лес на дрова, отправляются в тайгу на свои промысловые участки. Позже, когда вода упадет, добираться будет намного сложнее.

Автор и режиссер: Д. Васюков

Композитор: А. Войтинский

Продюсер: В. Перепелкин

Главный оператор: А. Матвеев

In the early summer the water level in the Yenisei and its tributaries is still not normal. Trappers take advantage of that and head for the taiga to inspect their properties while the timber is drying on the bank. Later, when the water level falls, it will be much more difficult to reach their trapping areas.

Written and directed by: Dmitry Vasyukov

Director of Photography: Alexey Matveev

Music by: Alexander Voitinsky

Producer: Vladimir Perepelkin

Фильм «Счастливые люди. Енисей» — Осень (3-я серия) The film «Happy people. Yenisei» — Autumn (3rd Series)

Сборы и отъезд на промысел – дело хлопотное. Готовятся к этому дню охотники заранее, составляя список всего, что нужно, еще с лета. Помимо техники и горючего — это масса вещей, необходимых для работы и длительной жизни в тайге. Такая мелочь, как отсутствие пассатижей или куска проволоки на промысле может обернуться трагедией.

Автор и режиссер: Д. Васюков

Композитор: А. Войтинский

Продюсер: В. Перепелкин

Главный оператор: А. Матвеев

Preparing and leaving for the taiga involves a lot of chores. Hunters prepare for that day in advance making the list of things to take along with them. In addition to equipment and fuel these include a lot of objects that are indispensable for those staying in the taiga for a long time. Forgetting pliers or a piece of wire may turn out to be a tragedy.

Written and directed by: Dmitry Vasyukov

Director of Photography: Alexey Matveev

Music by: Alexander Voitinsky

Producer: Vladimir Perepelkin

Фильм «Счастливые люди. Енисей» — Зима (4-я серия) The film «Happy people. Yenisei» — Winter (4th series)

Почти полгода здесь стоит такая стужа, что любое, даже самое простое дело становится тяжкой, зачастую опасной работой. В этом постоянном преодолении трудностей и закалился северный человек. Его нельзя ни удивить, ни испугать. Он спокойно смотрит на все.

Автор и режиссер: Д. Васюков

Композитор: А. Войтинский

Продюсер: В. Перепелкин

Главный оператор: А. Матвеев

For almost half the year the cold is so hard that even the simplest chores become difficult and often dangerous. The northern man’s character was steeled through constantly having to overcome adversity. There is nothing that can surprise or frighten him. He takes everything calmly.

Written and directed by: Dmitry Vasyukov

Director of Photography: Alexey Matveev

Music by: Alexander Voitinsky

Producer: Vladimir Perepelkin

традиции, обычаи, фольклор, промыслы, картины, сказка про поморов.

Публикации раздела Традиции

Поморы издавна заселяли побережье Белого моря. Они были искусными судостроителями и мореходами и, по легенде, первыми достигли полярного архипелага Шпицберген. С морем связана вся их жизнь: промыслы, традиции и фольклор.

Читаем северные былины и сказки, чтобы разобраться, как жили поморы и что они говорили о справедливости, рыбной ловле и о своих женах.

«Помору все от моря»

Василий Переплетчиков. Поморы въезжают в Архангельский порт. 2-я половина XIX века

Шлюпка с людьми Виллема Баренца проходит вдоль русского корабля. Гравюра 1598 года

Митрофан Берингов. Рыбак-помор с морским окунем. Год неизвестен. Фотография: goskatalog.ru

Жизнь поморов строилась вокруг морских промыслов. Во время плаваний они ловили рыбу и тюленей, добывали жемчуг. В старинных пословицах говорится: «Наше поле — море», «И радость, и горе — помору все от моря», «У моря живем, морем кормимся, море — наша кормилица». Морские сюжеты появлялись и в обрядовом фольклоре — например, традиционных сказках и былинах. Их рассказывали во время тяжелой монотонной работы или зимними вечерами за починкой рыболовных сетей.

«Север сыграл выдающуюся роль в русской культуре. Он спас нам от забвения русские былины, русские старинные обычаи, русскую деревянную архитектуру, русскую музыкальную культуру, русские трудовые традиции».

Многие сказки про морские походы начинались с описания места действия — побережья: «Давно это было. На берегу Белого моря жили три брата». Поморы считали плавание испытанием, из которого достойные возвращаются домой победителями, а спасовавшие перед стихией — погибают. Но про них говорили не «утонул», а «море взяло». Осуждать подобные «решения» было не принято: море олицетворяло собой справедливость.

«Он грозно простер окровавленные руки к морю и закричал с воплем крепким:
— Батюшко Океан, Студеное море! Сам и ныне рассуди меня с братом!
Будто гром, сгремел Океан в ответ Гореславу. Гнев учинил в море. Седой непомерный вал взвился над лодьей, подхватил Лихослава и унес его в бездну».

По поверью, хозяин моря — «Никола — бог морской» — тоже любил сказки. Поморы часто брали в поход опытного сказочника. От него зависела удача рыбаков: если получится убаюкать хозяина, рыба останется без присмотра и попадет в сети. Поэтому сказочник говорил нараспев, мягко и монотонно.

«За песни да за басни мне с восемнадцати годов имя было с отчеством. На промысле никакой работы задеть не давали. Кушанье с поварни, дрова с топора — знай пой да говори… Вечером народ соберется, я сказываю. Мужиков людно сидит, торопиться некуда, кабаков нет. Вечера не хватит — ночи прихватим… Дале один по одному засыпать начнут. Я спрошу: «Спите, крещеные?» — «Не спим, живем! Дале говори».

От рыбы до жемчуга — поморские промыслы

Николай Рерих. Поморяне. Утро. 1906

Валентин Серов. Поморы. 1894

Климент Редько. Поморы шкерят треску. 1925

Жители Белого моря называли себя «трескоедками»: рыба была основой их рациона, а рыболовство — главным промыслом. В сказках приключения часто начинались с поездки на тоню — так называлось место сезонной ловли.

«Выехали на тоню, заметали этот невод, и, когда стали подтягивать его к берегу, оказалось, что невод полон рыбы. Целый день провозились братья, высачивали рыбу из мотни, а к вечеру, уставшие, говорят: Ну и чудо, такого еще не бывало. На день невод развязали, на второй развязали, а рыбы никогда столько не было!»

В феврале на тони выезжали покрутчики — наемные работники. На каждое судно «крутились» четверо, главным был кормщик. Он должен был знать рыбные места, уметь разделывать и солить рыбу. Кормщик получал высокую зарплату и весомую часть добычи.

На побережье Белого моря издавна добывали гренландского тюленя и моржа. Для зверобойного промысла поморы объединялись в артель по 5–7 человек или в более крупную группу, которой управлял атаман. В поморской сказке «звериные ловы» были испытанием — и физических, и нравственных качеств.

«В месяце феврале промышленники в море уходят на звериные ловы. Срядился Кирик с покрутом <…>. Он говорит брату:
— Олешенька, у нас клятва положена друг друга слушати: сряжайся на промысел!
Олеша поперек слова не молвил, живо справился. Якоря выкатали, паруса открыли… Праматерь морская попутная поветерь была до Кирика милостива. День да ночь — и Звериный остров в глазах. Круг острова лед. На льдинах тюленьи полёжки. Соступились мужи-двиняне со зверем, учали бить».

Поморы постоянно совершенствовались в судостроении. Они были умелыми мореходами: ходили рыбачить в Норвегию и Восточную Сибирь. Поморы строили кочи — легкие парусные суда для плавания по северным морям. Особая форма делала их маневренными, и кочи почти никогда не погибали во льдах. Мастерство судостроителей было частым мотивом северных сказок, песен и былин.

Поморские «большухи»

Александр Борисов. Весенняя полярная ночь. 1897

Митрофан Берингов. Поморы. Иллюстрация. 1928

Архангельская губерния. Поморская деревушка. Почтовая карточка. 1912. Фотография: goskatalog.ru

В семейной жизни поморов ценилось взаимное уважение. Супруги обладали практически равными правами. Когда муж надолго уходил в поход — на Мурманскую страду, на Кедовский путь, в норвежские плавания, — жена становилась главой семьи. Поморы называли такую хозяйку «большухой».

Часто жены и сами ходили в море. Некоторые женщины становились кормщиками на рыбных промыслах и управляли мужскими бригадами.

От крутого бережка
Лодочка отъехала,
Вы кажите дорогому,
Что на лов уехала.

Женщина была главным героем многих поморских сказаний. Верная подруга помогала мужу, проходила все испытания наравне с ним, а иногда даже превосходила его в выносливости, силе или мужестве.

Не князь, не посол, не воин —
Женочка с Рязани, сиротинка,
Перешла леса и пустыни,
Толкучие горы перелезла,
Бесстрашно в Орду явилась… <…>
Бери себе и брата, и мужа,
Бери с собой и милого сына.
Воротися на Русь да хвастай,
Что в Орду не напрасно сходила. <…>
Гей, рязанские мужи и жены,
Что стоите, тоскою покрыты?
Что глядите на Авдотьину радость?
Я вас всех на Русь отпущаю.
Гей, женка Авдотья Рязанка!
Всю Рязань веди из полону,
И будь ты походу воевода.

Женщины на побережье Белого моря были более самостоятельными, чем в других районах дореволюционной России. Одна из поморских легенд рассказывала о женщине, которая в одиночку плавала к своему мужу «в гости». На крупной мореходной лодке — карбасе — поморка обогнула побережье Белого моря, вышла в Баренцево и добралась до мужа.

Смотрите сказку про поморов киностудии «Союзмультфильм» (1988)

Узнайте больше об Арктике в спецпроекте портала «Культура.РФ».

Теги:

Культура народов РоссииТрадицииФольклорПубликации раздела Традиции

Кашубы и поморы

Репортаж Паулины Сегень и Екатерины Максимовой

Две страны, два моря,
два народа

Польские кашубы и русские поморы. Как сегодня живут старинные поморские народы

Это проект двух авторов — Паулины Сегень и Екатерины Максимовой. Паулина — журналист, живет в польском городе Гданьске на берегу Балтийского моря и работает в местном издании, Екатерина — фотограф из Москвы. Их объединяет интерес к тому, как живут люди в удаленных от столиц регионах, как сохраняют свою самобытность. Екатерина влюблена в Север, однажды она обнаружила, что в Польше есть регион под названием Pomorze — фонетически и по произношению это слово напоминает русское Поморье. В Pomorze живут кашубы, большая этническая группа поляков со своими языком и культурой, а в Поморье — поморы, они, безусловно, русские, но у них тоже свой менталитет, свой язык. Два народа в разных государствах на берегах разных морей. Так появился этот проект. Язык, каким написан этот текст, — традиционный для польского репортажа. Здесь есть художественность, авторская рефлексия, попытка понять и объяснить чужой мир и благодаря этому понять свой.

КАШУБЫ

ПОМОРЫ

Интернет-журнал «7х7» попросил авторов рассказать о том, почему они выбрали эту тему и как работали над проектом.

— Сначала Катя приехала ко мне, а потом я отправилась с ней на Белое море. Меня удивило все. Гданьск живет своей жизнью, это сложилось исторически: до войны город был немецким, мещанским, потом немцев выселили, и приехали поляки с восточных земель, а кашубы были в этом регионе всегда. Их особо не видишь, но знаешь, что эти люди тут есть, по всему региону. Я заканчивала этнографию и знакома с культурными особенностями кашубов — как они строили дома, какие у них сказки, орнамент. Но я не понимала, как они живут сейчас, чего хотят и хотят ли вообще чего-нибудь. Сам город этой темой не живет, поэтому мы отправились по маленьким городкам и там увидели параллельную жизнь. Послевоенное поколение говорило на кашубском языке, который непонятен полякам, только в школе дети начинали учить польский. Приятно удивило, что у кашубов на зданиях в городах есть надписи на этом языке, названия улиц дублируются на кашубском, даже в ресторане «Макдональдс», который мы видели на трассе, время работы тоже написано на кашубском.

Паулина Сегень

У русских поморов меня удивило все, я там никогда раньше не была, все было для меня новым. Больше всего удивило спокойствие. Люди очень спокойные, и я себя там, несмотря на то, что перемещались мы на большие расстояния, все время ощущала в безопасности.

В Поморье я заметила у людей огромную любовь к России, но недолюбливание государства, которое постоянно мешает жить. Тот строй, который есть, не позволяет им заниматься традиционными промыслами, рыболовством, не позволяет сохранять свою идентичность. Невозможно ни в каких категориях придумать развитие региона, потому что кто-то, условный чиновник из Москвы, это задушит.

Мне очень понравилось в нашем проекте, что он о регионах. Я себя в Польше тоже позиционирую как регионального журналиста, и для меня это повод гордиться, хотя многие журналисты, как правило, мечтают о работе в крупных польских СМИ. А мне нравится здесь. Я верю в самобытную жизнь вне столиц. А если регион еще такой, как Гданьск, с границей, Балтикой и всем прочим, это просто как параллельный мир. И Белое море мне таким же показалось. И оно мне тоже понравилось. Где-то прочитала, что лучшим лекарством от империи является периферия, и я с этим согласна.

— Я всегда любила Север, и Белое, и Балтийское моря. Но о поморах я впервые задумалась в прошлом году, когда гуляла во время шторма на берегу Белого моря в Пур-Наволоке. Сложно передать словами всю мощь морской стихии, а фотоаппарата у меня с собой, как назло, не было. Там и познакомилась на тоне с поморами из Гридино. Уже потом в Москве стала собирать материал и с интересом прочитала про польский регион Поморье. Так появилась идея проекта.

Для меня это была первая такая масштабная работа за довольно короткий срок с полным самостоятельным планированием. Что происходит в Польше, я слабо себе представляла, тем интереснее было посмотреть на месте и познакомиться с людьми. После этого мы разрабатывали план путешествия по берегу Белого моря (три региона за неделю — Мурманская область, Карелия и Архангельская область), и было совершенно непонятно, как правильно оформить все документы для Паулины. У нас сложно добыть такую информацию, а интернет кишит противоречивыми сведениями.

Екатерина Максимова

Еще одна сложность — наши дороги, вернее, бездорожье. В Польше на машине можно доехать всюду, а в России есть места, куда можно добраться только зимой на снегоходе. Поэтому мы передвигались на поездах.

Только на поезде от Кандалакши до Архангельска мы проехали почти тысячу километров, а хотелось в каких-то местах побыть подольше. Надежда Сергеевна из Нюхчи рассказывала, что свои витрины для музея, полученные по гранту, тоже переправляла из Беломорска электричкой. Вы бы видели, как забивают грузом тамбуры местных электричек, которые и ходят-то, к сожалению, не часто.

Главная трудность всей поездки по двум морям — вовремя встать из-за стола: очень гостеприимны и кашубы, и поморы. Но уровень жизни, как ни крути, разный. Мне жалко вековую историю поморов, которую никто толком уже никогда не узнает. Я читала много книг на эту тему. Люди, которые жили морем, торговлей, обменом, выпаривали соль, жили неплохо. Деревни на Белом море до прихода советской власти соревновались между собой, у кого лучше организован быт. Например, хозяйки так начищали медные рукомойники и посуду, что они блестели как золото и вызывали зависть у тех, у кого рукомойники были серебряные.

У нас в Поморье есть постоянное ощущение утраты, в Польше у меня такого ощущения не было. Там живые деревни, там развитое самоуправление. Не знаю, почему так, прошелся ли по ним молох уничтожения, как по нашему северу.

Кашубский язык до сих пор преподают в школах, а поморы не признаны народом, они всего лишь субэтнос, у них много ограничений со всех сторон, промыслы утрачены. Не осталось у нас таких деревень, как раньше.

Этот год стал для меня погружением в Польшу. В начале лета я вновь оказалась в этой стране, но в другом регионе — Нижней Силезии, там у меня украли рюкзак со всеми фотографиями по проекту на жестком диске. Осталась лишь часть всей работы, но тем дороже для меня этот проект.

КАШУБЫ

ПОМОРЫ

Поморы

Камни надо выбирать внимательно. Нельзя наступать там, где водоросли, чтобы не поскользнуться. Лучше не прыгать с камня на камень, некоторые из них бывают шаткими. Через два часа все они спрячутся под пришедшей с приливом водой.

Она чистая. В Кандалакшском заливе Белое море вовсе не белое, а прозрачное. Белое все вокруг. И еще белы льдины, на которых греются тюлени.

Белое море становится по-настоящему белым зимой, когда губы и заливы сковываются льдом. Баренцево море, которое севернее, за полярным кругом, не замерзает, его согревает теплое Северо-Атлантическое течение. Белого моря ничто не согревает. На юге есть теплое Черное море, будто искривленное зеркальное отображение Белого. Говорят, что на Черном море восторжествовала историческая справедливость. О справедливости много говорится и на Белом море.

Между приливом и отливом можно зайти погреться в тоне. Тоня (с ударением на последний слог; место на водоеме, где ровят рыбу неводом или другими рыболовными снастями) — это суть поморской жизни, расположенная на самом берегу моря рыбацкая избушка, из которой поморы собирались на промыслы: ловить рыбу и охотиться за бельком.

Тоня Тетрина на Терском берегу, в Кандалакшском заливе — это дело жизни Александра Комарова.

Его можно назвать музеем под открытым небом, хотя у Тони Тетрина нет официального статуса и никакие определения кроме главного — тоня — не применяются. На расположенном на полярном круге участке, на самом берегу Белого моря Александр Комаров собственными руками возрождает поморскую культуру. В Тоне Тетрина можно понять, как поморы жили, как трудились, почувствовать, что значит теплая изба, когда за окном снег по колено и сердитый мороз.

Тоня Тетрина как место рассказывает историю того, что было. Про поморов чаще все говорят в прошедшем времени. Они пришли, они были, они развивали свою культуру, они занимались промыслами, ходили в море за рыбой и охотились на бельков. Сегодня насчет поморов возникают одни вопросы. Есть еще такие люди? Кто они? Как они живут? Что они делают?

СТУДЕНОЕ МОРЕ

По поводу происхождения поморов много разногласий.

Для одних исследователей это древний народ, образовавшийся задолго до возникновения русского государства или отдельных русских княжеств. Согласно такому видению, поморы — это потомки финно-угорского населения беломорского побережья, смешанного с варягами (этническая принадлежность и происхождение которых тоже объясняется различными, бывает, что противоположными теориями) и русскими пришельцами. Среди самих поморов больше всего распространена версия, что их предки пришли из земель Великого Новгорода и Суздальского княжества и поселились вдоль беломорских берегов, где занимались промыслами — прежде всего рыболовством, охотой и солевареньем. Это было еще в древнее время.

Поморка из карельского села Нюхча Александра Демянчук говорит, что эти люди тогда искали место для жизни, где лучше, и нашли Белое море.

— Разве здесь лучше? — можно удивиться, вспомнив, что где-то уже давно весна, а здесь снег по колено.

Александра Демянчук

— Мне здесь нравится, — произносит она гордо. Она тоже упоминает Марфу-посадницу, жену новгородского посадника Исаака Борецкого. В конце ХV века Марфа Борецкая выступила против объединения новгородских земель с Московским княжеством, но ее борьба закончилась поражением для города, а для нее — смертью. Обо всем этом можно узнать из повести Николая Карамзина «Марфа-посадница, или покорение Новгорода». По словам Александры Демянчук, это был тот момент, когда недовольные новым положением, то есть зависимостью от Москвы, новгородцы пошли на север искать для себя новую землю.

За несколько столетий присутствия на Белом море пришельцы из русских княжеств, смешиваясь с коренным населением, выстроили богатую, самобытную культуру, отражением которой стало восприятие себя (и, соответственно, восприятие их другими) как некоторой отдельной, своеобразной и самобытной группы. Уже в ХVII-ХVIII века принадлежащие к ней люди определялись в письменных документах этого времени как поморы или поморцы.

Поморы жили на традиционные промыслы. До сих пор на Белом море все повторяют фразу «море — наше поле». Быть помором — это значит жить и кормиться морем. Холодное и опасное море, однако оно позволяло жить, в течение веков развивались экономические и культурные отношения с соседними народами, прежде всего с Норвегией, лучшим доказательством чего пусть будет руссенорск — пиджин [упрощенный язык, который развивается как средство общения между двумя или более этническими группами], на котором поморы общались с норвежскими соседями.

Все поменяла революция. Советская власть выбрала Поморье как место репрессий. На Соловецких островах был основан первый лагерь ГУЛАГа, вскоре последовала стройка Беломорканала, которая стоила жизни тысячам заключенных. Поморов постигла та же участь, что и других жителей страны — репрессии, коллективизация, которая шла вопреки традиционному образу жизни, основанному на личном труде и личной ответственности. Были созданы колхозы — как рыболовные, так и сельскохозяйственные, и последние — часто вопреки природе. Потом пришла война. После развала Советского Союза воссоздать традиционные виды жизнедеятельности поморов более чем сложно, время уже не то.

Такова история. Поморские традиции запечатлены в нескольких музеях, разбросанных в городах всего беломорского побережья.

Например, в небольшом музее в Кандалакше, в отведенном для музея школьном зале в Чупе, в довольно большом и серьезном музее поморской культуры в Кеми, в построенном главным образом на энтузиазме его руководительницы «Хламном сарае» в Нюхче. Тоня Тетрина — тоже в определенном смысле музей, только под открытым небом.

ПОМОРЫ — РЕГИОНАЛЬНЫЙ БРЕНД

В Архангельске где-то в начале двухтысячных годов поморская культура вышла за рамки краеведческих музеев. Тогда объединилась группа людей, заинтересованных не просто в сохранении поморской культуры, а в ее развитии и продвижении. Таким образом была создана Ассоциация поморов Архангельской области. Ее инициаторами были Иван Мосеев и Вадим Медведков, организации уже за 10 лет. Один из ее членов — архангельский журналист Анатолий Беднов.

Анатолий Беднов

Анатолий Беднов в последней переписи населения записал себя помором.

— Поморы — это люди, живущие по берегам Белого моря и впадающих в него рек, те, у кого образ жизни и культура связаны именно с морем и хозяйство которых в первую очередь — рыболовство морское и речное, — рассказывает Беднов.

Когда в разговоре выясняется, что он сам рыболовством не занимается, Беднов все равно определяет себя как помор:

— Рыбак — это профессия, а помор — тут уже этнический фактор. Это шире, чем просто рыбак.

Цель Ассоциации поморов Архангельской области, как говорит Анатолий Беднов, — «возрождение традиционной культуры уже в современных условиях», культуры как материальной, то есть промыслов, ремесла, рыбалки, охоты, так и духовной.

— Это поморские сказки, песни, костюмы, праздники, особенности языка, диалекта. Плюс обычаи, обряды, все то, что выделяет, что отличает нас от южного или от среднерусского населения, то есть то, что специфически местное, — перечисляет он.

Одновременно Беднов убежден в том, что поморы — это никакой не отдельный народ:

— Поморы русские. Это как бы народ в народе. Часть русского народа, со своими особенностями, выделяющими нас на фоне других народов.

У Ассоциации поморов Архангельской области довольно-таки стандартные цели: возрождение традиционной культуры, ее продвижение и пропаганда, привлечение на этой основе туристов, формирование региональных брендов.

— Чтобы позиционировать регион на фоне других. Не просто рядовая территория под номером 29, не рядовая область, а регион со своим самобытным лицом, отличающимся от соседних регионов, — говорит Анатолий Беднов.

Все это кажется очень понятным и обоснованным — развитие региона, опирающееся на его культурное отличие. Это вовсе не новый ход, такая стратегия популярна во всем мире. Но с поморами что-то не сыграло. В определенный момент бурное сначала развитие «поморской идеи» и продвижение локальной культуры, как это называет Анталий Беднов, пошло на спад:

— В начале нулевых, когда поморская тема была очень активной и обсуждалась даже вплоть до уровня губернатора, тогда люди больше записывались [в поморы]. Но это, видимо, такой общий тренд, который проявился по различным регионам где-то к началу десятых годов. Где-то там на Дальнем Востоке такие настроения были, и на юге России тоже.

Во время переписи населения 2002 года даже тогдашний губернатор Анатолий Ефремов записался в поморы, подав пример другим региональным чиновникам. Тогда в итоге как поморы записались 6 571 человек. Получилось, что на севере России появилась новая национальность, и не всем это понравилось.

В информационном агентстве «Регнум» начали выходить критические статьи о поморах и «поморской идее», в них прозвучали обвинения в сепаратизме и работе во благо враждебных сил, в стремлении к развалу России. На этой волне, которую подхватили и другие СМИ, локальные органы власти начали относиться к поморам более прохладно. Поморский новый год — крупное городское мероприятие, которое проходило в Архангельске в ночь с 14 на 15 сентября несколько лет подряд, — был отменен.

— Власть более настороженно начала относиться и в плане финансовой поддержки тоже, выделения грантов на какие-то проекты, под предлогом того, что денег мало, — вспоминает Беднов.

В это время к поморским инициативам подключилась другая локальная организация — Национально-культурная автономия поморов. Их позиции, можно сказать, были более радикальны, чем у Ассоциации, и Анатолий Беднов считает, что этот факт тоже повлиял на сворачивание поморских проектов.

— У них был уклон к язычеству, и это тоже повлияло очень негативно, стали обвинять, что тут православие, а тут в такую сторону все идет, — говорит он. Беднов считает, что это возникло прежде всего на экономической почве: — Хозяйствующие организации, наверно, боятся, что если люди будут определяться как народ, то потребуют и определенные права и на землю, и на ресурсы. А мы в этом вообще не заинтересованы. Хотелось бы только, чтобы кто-нибудь контролировал добычу полезных ископаемых.

Как можно подружить поморскую идею с политикой так, чтобы никто не опасался, Беднов пока не знает. Но он уверен, что региону надо развиваться, и в идейном плане тоже, иначе он станет (а скорее всего, уже становится) не привлекательным для молодых людей, и отток населения из Поморья будет только увеличиваться.

В следующей переписи в 2010 году количество поморов существенно сократилось. Тогда в поморы записались только 3 113 человека. Критические в отношении Ассоциации поморов публикации в СМИ продолжаются, в них часто присутствует Норвегия как та страна, которая финансирует «поморскую идею» и поморские организации. Конечно, с целью оторвать северные территории от России.

— Эти наезды в СМИ постоянно, мы уже привыкли, с периодичностью раз в полгода какая-то публикация появляется, — говорит Беднов и называет всю информацию о норвежской поддержке для поморских организаций сказкой.

— Норвежцы вообще никаких грантов не выделяли, ничего со стороны Норвегии не было, то есть даже с формальной точки зрения мы не могли «иностранными агентами» считаться. За все эти годы не поступило ни одного рубля, ни одной кроны. На самом деле эта же самая Мурманская область более активно работает с Норвегией, чем Архангельская, там больше международных проектов, так как географически они граничат.

Несмотря на то, что региональные власти отступили от серьезной поддержки поморских проектов, ни Беднов, ни его коллеги из Ассоциации не сдаются и продолжают свое дело.

— Если не предпринимать каких-то мер, то поморы растворятся просто, — переживает Беднов. Угрозы поморской культуре и ее сохранению сплошь и рядом. Прежде всего — глобализация. Массовая культура нивелирует региональное разнообразие, на этой почве возникает то, что Беднов называет «псевдофольклором».

— Надо делать упор на идентичности, а то иначе будет смешение — птица-счастье разукрашена под гжель, а это уже китч называется. Есть, например, попсовые группы, работающие якобы под фольклор, в том числе северный, которые могут подменить собой традиционную культуру, и если не будет реальной поддержки со стороны власти, то при всем энтузиазме и при всех стараниях все может зачахнуть. Власть местная и государственная должны проявлять заинтересованность.

ОШКУЙ. ЧТО ОСТАЛОСЬ ОТ ПОМОРСКОЙ ГОВОРИ

В то время, как члены Ассоциации поморов Архангельской области стараются развивать в Архангельске поморскую культуру, вдоль беломорских берегов многие другие пытаются ее сохранить. Имя Ивана Мосеева, основателя Ассоциации, среди этих людей хорошо известно. Он автор многочисленных публикаций по поморскому говору, в этом плане мало людей так, как он, сохраняли то, что безусловно в любой культуре считается самым ценным — язык.

Александра Демьянчук (фамилия украинская, по мужу) из села Нюхча с радостью отзывается спеть поморские песни и настаивает на том, чтобы ей подпевали. Она довольно известный персонаж в Нюхче. Несколько лет работала здесь учительницей, сегодня, несмотря на возраст, а ей 80 лет, ведет активный образ жизни, главным образом на ниве культуры — поет в местном ансамбле, выезжает с ним на гастроли и таким образом способствует сохранению поморской культуры. Ее поморские песни — пожалуй, единственный раз услышанная нами за все знакомство с поморами поморська говоря. Именно так на Поморье называют свой, очень древний, диалект русского языка.

Поморська говоря более активно, чем в устной речи, живет на бумаге. В публикациях Ивана Мосеева. Толстые русско-поморские словари производят впечатление. Сегодня встретить носителей поморской говори сложно, языковая уравниловка советского времени принесла свои плоды. Александра Константиновна работала учительницей в советское время и не скрывает, что русский язык был тогда один и места в школе для говори не было.

Куда и к кому бы ни зайти, продвигаясь вдоль линии берега, у каждого любителя поморской культуры найдется книга, которая в свое время вызвала серьезный скандал. Речь идет об изданном Иваном Мосеевым сборнике «Поморськи скаски». «Поморськи скаски» на поморском читать сложно, особенно если у тебя русский язык не родной. Но можно сравнить с русским вариантом и понять хоть то, что белый медведь по-поморски — это ошкуй. То есть злодей. Сказки напечатаны на трех языках: русском, поморском и норвежском. И если первые два варианта, наверное, не привлекли бы к себе внимания, то норвежский в поморском контексте встревожил консервативную среду, став для ее представителей доказательством того, что Ассоциация поморов Архангельской области, которую Мосеев возглавлял, работает в пользу «врага», то есть Норвегии. Мосеева обвинили в сепаратизме и сотрудничестве с Норвегией для отделения Поморья от России.

На Мосеева в 2012 году было заведено уголовное дело, он обвинялся в разжигании межнациональной розни после комментария, который он оставил в паблике на сайте «ВКонтакте». В нем он якобы назвал русский народ быдлом, в отличие от порядочных поморов. Дело очень мутное, и среди поморских активистов есть убеждение, что все это было сфабриковано. Но суд признал вину Мосеева и оштрафовал его.

ОХОТА ЗА МОЛОДЫМ ПОМОРОМ

Поморы есть и в Кандалакше, и в Нюхче, и в Чупе. У них есть одна объединяющая их черта. В том, что они поморы без всяких сомнений, признаются те, кто постарше.

Вот заходишь в дом в Чупе, а там Иван Мехнин с женой. Они поморы. Почему? Потому, что живут тут и занимались промыслами, хотя бы рыбу ловили. Они здесь, они местные, они отсюда. Или встречаешь в чупинской библиотеке Галину Ивановну. Да, она поморка. Папа русский, мама карелка, она отсюда, и море для нее — главное. Зато молодых поморов как будто нет в природе.

В Чупе живет еще Василий Ефимов, он молодой, и все сведения о нем говорят в пользу того, что он помор. Но с Васей непросто поговорить. Он как рыба — его надо сначала словить. Допустим, как-то случайно оказаться рядом с ним, в чем помогает его жена — Юлия Супруненко. Выросла она в Ашхабаде, но теплый Туркменистан поменяла на жизнь на суровой родине своего мужа. Юля работала в WWF (Всемирный фонд дикой природы), через его проекты попала на Белое море и влюбилась. В море и в Васю.

Иван Мехнин

Василий Ефимов

Вася куда-то собирается, одет в зимний охотничий комбинезон. Присел на табуретку, чтобы ответить на несколько вопросов. Помор ли он?

— Я не знаю, кто это, как понять, кто помор, кто не помор, — отвечает спокойно. — В моем понимании поморы — это те, кто живет на побережье Белого моря, рыбачит и живет рыбой, рыбалкой, лесом.

Его жена Юлия подчеркивает, что Вася родился здесь, в Чупе, здесь вырос. Его папа из Пулонги. У Васи это вызывает воспоминания, он рассказывает о родителях и своем детстве:

— Да, они в море постоянно были и меня брали, я с трех лет начал с ними ходить в море.

Юля о Васе рассказывает еще больше: тихий, спокойный и малоговорящий Вася, когда выходит в море, превращается в морского волка. Он в море как рыба в воде, лодкой управляет без ошибки, знает все заливы, бухты и течения наизусть.

Многим молодым людям из беломорского побережья кажется, что их место не здесь, что отсюда надо бежать, ехать в большие города учиться, работать, зарабатывать деньги, делать карьеру, быть счастливым. Точно так же в определенное время показалось Васе. Но если ты помор, то другого счастья, чем здесь, на Белом море, быть не может. Юлия и Вася об этом знают, так как некоторое время они вместе прожили в Москве.

— Вася, пока он не выехал в мегаполис, он не понимал. Пока он там не понял, что это вообще… Что он там не выживет, что ему там плохо. В городе он совершенно не ориентируется так, как ориентируется в море. Он там был как рыба на суше, он задыхался в этом. Он прямо ложился на пол и бился ногами, говорил: «Я не буду жить здесь, я не могу здесь жить», — вспоминает Юлия.

Поморам тяжело вне натуральной среды обитания.

— Местные жители все же понимают, что они живут в уникальном месте; если походите по городу, поспрашиваете людей, они не любят жить в этих панельных домах, они не любят жить в квартирах, они любят жить на земле, они уезжают на все лето в Кереть, в Пулонгу. Они понимают, что ни в каком мегаполисе они не купят себе этого никогда. К нам стали сюда переезжать из больших мегаполисов, приезжают сюда жить. Очень много семей сюда приезжает, они хотят здесь жить, потому что все у нас есть здесь все, что нужно: и больница, и садик, и школа. Был лицей до этого даже. А мегаполис их душит, — говорит Юлия.

Ее слова подтверждает поморка Александра Демянчук из Нюхчи, отдаленной от Чупы на 450 километров.

— Вот я в городе не могу находиться, — говорит она.

Юлия и Вася переехали жить в Чупу. Вместе развивают туристический бизнес. Юлия активно занимается в «Бассейновом совете» — организации, созданной в 2003 году по инициативе тогдашнего руководителя морской программы Всемирного фонда дикой природы и директора биологической станции МГУ. Они в своих планах по сохранению беломорской природы обратили внимание на местных жителей, и свои проекты «Бассейновый совет» разрабатывает так, чтобы от них была польза для людей. То есть перед тем, как объявить об открытии природного парка, они обсуждают это с людьми, стараются найти их понимание для той или иной идеи.

— Стараемся сохранять природу с учетом интереса местных жителей, — таким образом Юлия формулирует основную цель организации.

Вскоре «Бассейновый совет» стал заниматься и другой работой, не только природой. В организацию вошли местные бизнесмены, заинтересованные в развитии региона, и рыбаки. Особенно для последних, когда они выступали от лица довольно крупного объединения, оспаривание новых правил рыболовства стало более эффективным. Все чаще в повестке «Бассейнового совета» — развитие туризма. Только Белое море — не Черное, и обычных курортных городов здесь нет и быть не может.

БЕЛОМОРСКИЙ ТУРИЗМ

— Туризм бывает разный. Мы тоже очень осторожно пытаемся к этому подходить, чтобы он был социально ответственный, чтобы он был разумный. Природа Арктики очень уязвима, если вытопчешь под палаткой кусок земли, то там три года ничего не будет расти. Север не может полюбить большое количество народа. К нам никогда не приедет столько народа, сколько, условно, в Крым, — считает Юлия Супруненко. — Тут у нас хотят строить гостиницы. Это то, чего не хотела бы я, но одна маленькая гостиница не помешала бы. Самая простая, элементарная, типа хостела. А так, я бы хотела, чтобы больше шли к сельскому, традиционному туризму, чтобы местные передавали туристам то, чему могут научить, то, что у них есть. Но такие люди, которые могут это делать, к сожалению, с каждым годом уходят. Конечно, могут найтись такие, которые это из книг почерпнут, загорятся и будут это передавать, такие энтузиасты, это тоже возможно».

Из ее слов следует, что приезжающих на Белое море туристов можно поделить на две группы. Первые — это не классические москвичи, которые просто понаехали, строят дачи и возят туда детей — нет, они едут туда, «чтобы сохранить это все». Это любители, некоторые влюбленные так, как Юлия, у некоторых, так, как у Васи, здесь корни. Но есть и другие. Те, которые скупают землю, строят «усадьбы», ограничивают доступ местным жителям, и те, кто, казалось бы, точно так, как поморы, любят выходить в море, но манеры у них совсем не поморские.

— Это такие люди, которые приезжают на очень крутых машинах, на очень крутых катерах. Они их скидывают в море, эти свои лодки, и просто гоняют на сумасшедших моторах. За ними не угнаться никакому Рыбнадзору. И бывает, что они стреляют по животным. Один раз морж к нам приплыл обстрелянный, он не умирал, но следы были на нем. И что с ними делать? У нас нет такой техники, ни у кого здесь нет такой техники, чтобы их догнать и наказать. Хотя мы с «Бассейновым советом» и в этом году будем делать рейды. Если не хватает возможностей у разных органов, то ли топлива не хватает, то ли техники нет такой, то мы им готовы предоставить свою помощь. Устраиваем рейды, хоть как-то помогаем, штрафуем. Или пожары. Мы не один раз своими силами, своими людьми тушили пожары здесь. Конечно, вызываем службы, но пока они доедут… И конечно, в основном это туристы их вызывают, эти пожары, — говорит Юля.

И все-таки многие поморские активисты видят шанс именно в туризме. Хотя на Поморье явно не хватает туристической инфраструктуры. Найти ночлег — это только начало проблем, с которыми сталкивается турист. Возникает вопрос транспорта. Между большими населенными пунктами можно передвигаться на поезде или на электричке, но многие места на Белом море просто недоступны, особенно в холодную погоду. Чтобы попасть в старые поморские деревни, надо нанимать машину, и стоит это дорого. И, конечно, не всегда это все возможно зимой.

До Тони Тетрина зимой надо добираться на снегоходе. Есть еще один фактор. Привлекательность сногсшибательной красоты русского Севера сильно падает на фоне ограничений в пребывании для иностранцев. Не каждый иностранный турист готов к общению с ФСБ, даже если это общение проходит очень вежливо. Уже сам факт, что иностранцу необходимо заявлять в службу безопасности о своем намерении побывать на Белом море, может у многих потенциальных гостей вызвать отторжение.

Если рекомендовать туристам поездку в какую-то конкретную точку на побережье Белого моря, то это должна быть Нюхча.

В этом старинном поморском селе все еще видно, насколько мощной и богатой была поморская культура. О том, как хорошо благодаря промыслам и торговле жили поморы, свидетельствуют громадные деревянные купеческие дома. В одном из этих двухэтажных широких домов, который был построен еще в 1903 году и до революции принадлежал купцу Понамареву, а после выполнял разные государственные функции (здесь были администрация, медпункт и даже роддом), сегодня находится «Хламной сарай». Надежда Семенова оставила официальное название, которое возникло спонтанно, еще до того, как музей был формально основан.

— Люди от хлама избавляются, а я все тащила к себе, — говорит она. — Я в школе работаю, мы стали заниматься исследовательской деятельностью.

Надежда Сергеевна и показывает первый экспонат:

— Это наволочка, которая была подарена жениху. Девушка ему подарила.

Собирать ненужный «хлам» она начала еще в 2006 году. Экспонатов становилось все больше и больше, и не совсем было понятно, что с ними делать.

— Сначала мы не брали много потому, что места не было, а потом я стала в сарай все это укладывать.

Из этого «укладывания хлама в сарай» и возник музей поморского быта «Хламной сарай» в Нюхче. Сегодня это важное и известное место на карте памятников поморской культуры.

У Надежды Сергеевны есть какая-то особенная внутренняя сила, это замечается сразу, при первом же взгляде на нее. Она человек добрый, серьезный и решительный. Без ее качеств и энтузиазма не было бы в Нюхче «Хламного сарая». А так благодаря своей руководительнице он развивается. Ремонт здания и приспособление его к музейным функциям был сделан за счет гранта от международного проекта по приграничному сотрудничеству России и Евросоюза.

— В этом году мы выиграли президентский грант в 100 тысяч на развитие музея, — говорит Надежда Сергеевна с некоторой гордостью. То, что ей надо сделать срочно, — это пересчет и инвентаризация экспонатов, так как сарай становится полномасштабным институтом.

Надежда Сергеевна показывает поморскую культуру вживую: в большой печке она готовит традиционные блюда — жареху из трески и яичницу. Все сопровождается рассказом, допустим, о том, что перо не загорается от огня, и поэтому искры тушили всегда пером, и она тоже так делает. Блюда в керамической посуде она ставит в печь на большой лопате, которая называется «пекло», такие лопаты могли по традиции изготавливать только вдовцы. У Надежды Семеновой и вкусно, и познавательно.

Она поморка.

— Ну да, а как же нет, обязательно! Я и родилась на становище, уже готова, никуда уже не убежишь, — смеется она. — Во-вторых, поморская культура. И говор, и культура жизни, и нематериальная культура — все это есть. Я считаю, что я уже носитель этой нематериальной культуры, кроме того, что родилась на становище. Многие сейчас не говорят, что я помор, потому что не у всех есть лодки, не все рыбачат. Если человек ходит в море, понятно, что это помор, да? Вот, ну и сейчас не все зарабатывают от моря, не от моря кормятся, но традиций дома все равно придерживаются. Печка дома поставлена, интерьер, эти рыбники, эти традиции семейные. Когда придерживаешься традиций, когда живешь в традиционном доме — вот, оно понятно, что это поморы уже.

Пришлось еще поинтересоваться у Надежды Семеновой: а поморы русские?

— Поморы русские, да. А как же не русские? Русские, конечно, — отвечает она.

СМЕХ И ГОРЕ У БЕЛА МОРЯ

Во время прогулки по Нюхче Надежда Семенова показывает то, что осталось от настоящей поморской культуры. Фраза «Море — наше поле» для поморов — это кредо. Надежда Семенова добавляет еще:
— От земли не будешь богат, только горбат.

При коммунистической власти традиционный вид жизни поморов был перевернут вверх ногами. Даже здесь, на холодном Белом море были основаны сельскохозяйственные колхозы. Развал Советского Союза вместе с его общественным и экономическим строем не повлекли за собой значительных изменений для поморского населения. Вернуться к привычным способам заработка, рыболовству, охоте и торговле было невозможно, и невозможно до сих пор. Это вызвано правовыми регуляциями по рыболовству, прописанными в федеральном законе. Легально ловить рыбу может только единственный удержавшийся в Нюхче колхоз «Беломор». Но и у него все не так светло — у колхоза слишком маленькие рыболовные квоты. В итоге сотрудникам колхоза большую часть года делать нечего.

— Чтобы зарабатывать, надо разделить это на весь год, жить же должен человек как-то. А квоты маленькие. У нас еще есть судна в колхозе, ходят на Баренцево море, но квоты этой только на три месяца хватает, потом в аренду сдают судна. Колхоз зарабатывает таким образом, но рыбаки остаются без работы. У нас сейчас мало лодок строят, тоже поэтому. Какой ты помор теперь? Теперь и законы такие, что рыбу ловить нельзя. Что значит от моря кормиться? Это значит, что он поймал селедку, он ее продал и год на это живет, да? А сейчас, если можно взять рыбу 10–15 килограммов, сколько ты унести можешь, и не на продажу, то это вообще крест ставит на этой культуре, — говорит Надежда Семенова и делает крест рукой.

Не лучше ситуация выглядит в других местах Поморья.

— Вся жизнь поморов основана на использовании природных ресурсов, — говорит Сергей Самойлов, глава колхоза «Беломор», который находится в Летней Золотице в Архангельской области.

Самойлов — человек в регионе известный, прославился он своей усердной работой в развитии поморских деревень. У колхоза «Беломор» из Летней Золотицы точно такие же проблемы, как у «Беломора» из Нюхчи.

— От наличия квот зависит экономика в Колхозе, а от экономики в колхозе зависит жизнь деревни, — объясняет Самойлов. Квоты продаются на аукционах, их недостаточно. Пароход, который принадлежит колхозу Самойлова, делят с другим колхозом — «Зарей Севера» из Долгощелья, а когда оба за несколько месяцев выловят свои квоты, пароход они сдают в аренду другой отрасли — на нем ищут нефть. От колхоза зависит жизнь людей в деревнях. «Беломор» старается всеми возможными способами облегчить жизнь населения труднодоступной северной деревни, организует мобильную администрацию, чтобы жители могли наладить свои дела, не отправляясь для этого специально в Архангельск, решает вопросы здравоохранения, старается развивать туристический потенциал.

— Моя задача — доказать российскому правительству, что за такими предприятиями, которые несут социальную нагрузку, должна быть закреплена квота, — возмущается Самойлов. — Хотелось бы понять, как наше правительство готово и готово ли вообще защищать наши интересы.

Когда весной в Архангельске проходил Арктический форум, Самойлов обратился к губернатору Архангельской области с просьбой поднять вопрос квот на встрече с президентом. Обсуждался ли этот вопрос, в итоге не понятно.

— Мы не говорим «дайте нам деньги», мы говорим «дайте нам ресурс, вот этот ресурс, который мы 85 лет добываем», — говорит Самойлов.

У колхозов не хватает рыбных квот, зверобойный промысел, охота за бельком, был запрещен. Жить морем поморам не удается. В рыболовстве жесткие правила, разобраться в них — задача не из простых. Абсурд ситуации не понимает и Сергей Самойлов:

— Правила достаточно сложные. Раньше у каждого субъекта были правила свои. Поэтому было легче. А здесь ты берешь общие правила, там общая часть, потом специальная часть. Когда ты общую уже прочитал и начинаешь специальную, то ты уже забыл, что там в общей находилось. Поэтому сложно простому человеку в деревне, который закончил восемь классов в 1975 году… Главное правило они помнят: когда нерестовый период, сети ставить нельзя.

Но на всякий случай местные жители скрываются от каждого неизвестного им человека, который мог бы их «словить» с сетями. Особенно пугает фотоаппарат. Ведь каждый может быть Рыбнадзором. Решение Самойлов видит в перемещении полномочий по рыболовству и управлению ресурсами на региональный уровень:

— Власть делает законы для всех, а условия везде разные, на Камчатке одно, на Сахалине другое, в Белом море третье, на Балтике четвертое. Прописывать каждую особенность в законе — это абсурд. Поэтому логично передать субъекту эти полномочия.

Проблемы рыболовства возвращают все к проблеме идентичности. Сергей Самойлов, хотя из-за своего южного происхождения и не претендует на помора, с симпатией относится к поморскому движению, он член Ассоциации поморов Архангельской области.

— Факт того, что у поморов есть морские традиции, никто не отрицает, но государство не может почему-то признать эти традиции. Потому что традиции могут быть только у коренного малочисленного народа. И это проблема. Почему поморы как субэтнос русского народа не могут получить признания своих традиций? — спрашивает он.

Вопрос остается без ответа. И судьбу поморов тоже не предугадать. Будут ли они еще через лет десять, пятнадцать? Будет еще кто-нибудь петь поморские песни? Печатать русско-поморские словари? Будет кому показывать древний поморский быт в музеях региона? Будут ли жители беломорских берегов ходить в море за рыбой, чтобы потом приготовить из нее рыбники и жареху?

За окнами архангельского кабинета Сергея Самойлова идет снег. Невероятно красиво, хотя это весна. Красиво, но как-то грустно.

Поморы — Новая Восточная Европа

Кашубы в Польше и поморы в России. У них разная история, образ жизни и проблемы. Однако многое их объединяет. В первую очередь это море. Это вторая часть цикла о кашубах и поморах.

19 декабря 2019 г. — Екатерина Максимова Паулина Зигень — Истории и идеи

Фото: Екатерина Максимова

Камни надо подбирать осторожно. Если вы наступите на сорняки, вы можете поскользнуться. Не прыгайте с камня на камень, потому что некоторые из них шаткие. Через два часа все они будут покрыты приливной водой.

Вода чистый. В Кандалакшском заливе Белое море вовсе не белое, а прозрачный. Хотя вокруг все белое. Льдины тоже белые с прогревающимися на них тюленями.

Белый Море становится по-настоящему белым зимой, когда бухты и заливы покрываются льдом. Баренц Море находится севернее полярного круга, поэтому не замерзает из-за теплое Североатлантическое течение. Ничто не согревает Белое море. Теплое Черное море находится на юге. Он похож на искривленное зеркальное отражение Белого моря. Они говорят, что историческая справедливость восторжествовала на Черном море. Они много говорят о правосудие и на Белом море тоже.

Между прилив и отлив, можно зайти внутрь и погреться в рыбном хозяйстве ( tonya , в русский) — место, где ловят рыбу волокушей или другими рыболовными снастями. Рыболовство – это суть поморской жизни с рыбацкой избойкой на самом краю море, откуда поморы уходят ловить рыбу и охотиться на белух.

Тетрин Рыболовство на Терском берегу в Кандалакшском заливе – дело всей жизни Александр Комаров.

Может быть называется музеем под открытым небом, хотя у Тетринского промысла нет формального статуса и не что иное, как рыбный промысел. На участке земли за полярным кругом на р. побережье Белого моря, Александр Комаров в одиночку возрождает поморское культура. В Тетринском промысле можно увидеть, как жили и работали поморы. Ты почувствовать, каково это быть в теплой хижине, когда на улице снег по колено и лютый мороз.

Фото: Екатерина Максимова

Tetrin’s Рыболовство рассказывает историю прошлого. В основном о поморах говорят в прошедшее время. Они пришли, они остались, они создали свою культуру, они занимаясь ремеслами, они ходили в море ловить рыбу и охотиться на бельков. Сегодня в отношении поморов возникают следующие вопросы: люди все еще здесь? Кто они? Какая у них жизнь? Что они делать?

Фото: Екатерина Максимова

Замерзшее море

Есть много споров о происхождении поморов.

Некоторые исследователи утверждают, что эти древние люди появились задолго до возникновения Российского государства или отдельных русских княжеств. Согласно этому счету, поморы — потомки финно-угорского населения Беломорья смешались с русскими пришельцами и варягами. Происхождение и этническая принадлежность последние также противоречивы в разных теориях. Сами поморы в основном считают, что их предки были выходцами из земли Великого Новгорода и Суздальское княжество и расселились по побережью Белого моря, где они занимались промыслами, включая рыбную ловлю, охоту и производство соли в древности. раз.

Александра Демьянчук, поморка из карельской деревни Нюхча, рассказывает, что те люди искали лучшее место для жизни в то время, и они нашли Белое море.

«Это действительно лучше здесь? Вы можете удивиться. Весна уже пришла к другим регионах, а здесь снег еще глубокий.

«Мне здесь нравится», — гордо говорит она. Упоминает она и Марфу-градоначальницу, жену новгородского посадника Исаака Борецкого. В конце XV века Марфа Борецкая была против присоединения Новгородской земли к Московскому княжеству, но эта борьба закончилась поражением города и ее гибелью. Николай Карамзин рассказывает эту историю в своем романе «9».0017 «Марфа-мэр или Поколение Новгород». По словам Александры Демьянчук, именно в тот момент, когда недовольные новой зависимостью от Москвы, новгородцы отправились на север в поисках новых земель.

Александра Демьянчук
Фото: Екатерина Максимова

Во время нескольких столетий пребывания в Белом море пришельцы из России княжества смешались с местным населением, создав богатую и самобытную культура, результатом которой стала некая отдельная и аутентичная группа. Уже в XVII и XVIII веков люди этой культуры определялись как поморы или Поморцы в письменных документах того времени.

Поморы зарабатывали на жизнь традиционными промыслами. В Беломорье и сегодня повторяют мантру «море – наше поле». Быть помором — значит жить и питаться морем. Холодное и опасное море помогало людям выжить. На протяжении столетий поморы развивали экономические и культурные связи с соседними народами. В основном они общались с норвежцами, и лучшим доказательством этого является руссенорск — пиджин, или упрощенный язык, который развился как средство общения между двумя этническими группами.

Революция изменила все. Местом репрессий советская власть выбрала Поморье. На Соловецких островах был основан первый лагерь ГУЛАГа. Вскоре после этого строительство канала Белое море — Северное море унесло жизни тысяч заключенных. Поморов постигла та же участь, что и других граждан страны: репрессии и коллективизация, противоречащие традиционным представлениям о личном труде и личной ответственности. Колхозы создавались в рыболовстве и сельском хозяйстве, часто вопреки законам природы. Затем началась война. После распада Советского Союза воссоздать традиционные поморские промыслы стало крайне сложно из-за меняющихся времен.

Фото: Екатерина Максимова

Это история. Поморские традиции представлены в нескольких музеях, разбросанных по городам и селам Беломорья. В их числе небольшой музей в Кандалакше, музейная комната в школе в Чупе, большой музей поморской культуры в Кеми, созданная в Нюхче «Лесная комната». Рыбный промысел Тетрина — это тоже своего рода музей, но под открытым небом.

Поморы – региональный бренд

В Архангельске в начале 2000-х помор культура распространилась за пределы региональных музеев. Появилась группа людей, которые были заинтересованы не только в сохранении, но и в развитии и популяризации поморская культура. Вот так Поморская ассоциация Архангельской области была инициирована Иваном Моисеевым и Вадимом Медведковым десять лет назад. Анатолий Беднов, журналист из Архангельска, является членом этой ассоциации.

Во время По последней переписи Анатолий Беднов идентифицировал себя как помор.

«Поморы это люди, которые живут на побережье Белого моря и вдоль рек, текущих внутрь. Их образ жизни и культура связаны с морем и их основным торговля — это морское и речное рыболовство», — говорит Беднов.

В разговоре становится ясно, что хоть Беднов и не занимается рыболовством, он до сих пор называет себя помором:

«Рыбак это профессия, а помор это еще и национальность. Это шире, чем просто рыбак».

Анатолий Беднов. Фото: Екатерина Максимова

По словам Анатолия Беднова, целью Ассоциации поморов Архангельской области является «воссоздание традиционной культуры в современных условиях». Сюда входит как материальная культура, как промыслы и промыслы рыболовства и охоты, так и нематериальная.

«Это поморские сказки, одежда, праздники, особенности языка и диалект. Кроме того, это обычаи и обряды – все, что отличает нас от южно- и среднерусского населения, все исключительно местные», — перечисляет он.

В то же время Беднов убежден, что Поморы не отдельный народ:

«Поморы являются русскими. Это народ в народе, так сказать. часть рус. люди со своими особыми чертами, выделяющими их среди других народов».

Поморское объединение г. Архангельска у региона достаточно стандартные цели: воссоздание и популяризация традиционной культуры, привлечение туристов и создание региональных брендов.

«Это Важно выделиться среди других регионов. Это не просто обычная территория № 29, не просто обычное место, а регион с характерным лицом отличается от соседних регионов», — говорит Анатолий Беднов.

Разработка регион, основанный на его уникальной культуре, кажется очень разумным и понятно. Это не ново, и такая стратегия популярна во всем мире. Мир. Однако с поморами что-то пошло не так. В какой-то момент, изначально бурное развитие «поморской идеи» и популяризация местной культуры уменьшенный:

«В начала 2000-х, когда поморская тема активно обсуждалась – еще уровень воеводы — больше людей идентифицировали себя как поморы. Однако, кажется, что это была общая тенденция, наметившаяся в различных регионах к начало 2010-х годов. Мы могли видеть это на Дальнем Востоке и на юге Россия.

Во время По переписи 2002 года тогдашний губернатор Анатолий Ефремов назвал себя помором, служащим в пример другим региональным чиновникам. В результате 6571 человек внесен в список себя поморами. На Севере России начала зарождаться новая народность – и не всем это нравилось.

Регнум Информационное агентство начало публиковать критические статьи о поморах и «поморская идея» с обвинениями в сепаратизме, работе на благо врагов, и стремление разделить Россию. Эти идеи нашли отражение в других средствах массовой информации и местные власти стали менее восторженно относиться к поморам. Помор Новый года крупное общественное мероприятие, прошедшее в Архангельске в ночь на 15 сентября несколько лет подряд отменяли.

Фото: Екатерина Максимова

«The власти более осторожно относятся к финансовой поддержке. Они выделяют меньше гранты на проекты сейчас под предлогом нехватки денег», — вспоминает Беднов.

В это время к поморским инициативам присоединилась еще одна местная организация — Национально-культурная автономия поморов. Их позиция была более радикальной, чем у Ассоциации, что, по мнению Анатолия Беднова, также повлияло на сокращение поморских проектов.

«У них было склонность к язычеству, что также имело весьма негативное влияние. Они обвиняли в том, что они не следуют общему православному тренду», — говорит он. Беднов считает, что причины сложившейся ситуации кроются в экономике: «Хозяйствующие субъекты опасаются, что если граждане будут определять себя как отдельные люди, они будут претендовать на определенные права на землю и ресурсы. Что касается нас, нас это совершенно не интересует. Мы просто хотели бы получить извлечение полезных ископаемых под контролем».

Беднов делает пока не знают, как совместить поморскую идею с политикой, не возбуждая взаимных боится. Однако он уверен, что регион должен развиваться идеологически, в противном случае она станет непривлекательной для молодежи и вызовет еще большую эмиграцию.

После переписи 2010 года численность поморов значительно уменьшилась. Только 3113 человек числились поморами в этой переписи. В средствах массовой информации продолжают появляться критические публикации. Часто упоминают Норвегию как страну, которая финансово поддерживает поморскую идею и поморские организации с целью завладеть северными русскими территориями.

«Эти обвинения появляются в СМИ достаточно регулярно. Мы привыкли видеть подобное издание каждые полгода», — говорит Беднов, развеивая миф о поддержке Норвегией поморских организаций.

« Норвежцы вообще не выделяли грантов. Со стороны Норвегии ничего не было. Мы не могли считаться «иностранными агентами» даже формально. Во время всех этих лет не прислали ни рубля, ни кроны. На самом деле Мурманская область работает с Норвегией гораздо больше, чем Архангельская область. У них больше международные проекты, потому что они имеют общую географическую границу».

Хотя региональные власти отказались оказывать существенную поддержку поморам проекты, Беднов и его коллеги из ассоциации продолжают активность и не теряйте надежды.

«Если мы не примем никаких мер, поморы просто растворятся», — беспокоится Беднов. Угрозы поморской культуре и ее сохранению повсюду. Прежде всего, это глобализация. Массовая культура нивелирует региональное разнообразие, уступая место «фейклору».

«Мы должны сконцентрируйтесь на идентичности, иначе это будет просто дикая смесь – птица счастья узором гжель, что просто безвкусица. Например, там популярные группы, имитирующие фольклор, в том числе северный. Они одни может заменить традиционную культуру, которая придет в упадок без реального поддержку со стороны властей. Помимо энтузиазма с нашей стороны, местные и государственные органы должны проявить свою заинтересованность».

Ошкуй. Что осталось от поморского диалекта.

Пока члены Ассоциации поморов Архангельской области пытаются развивать поморскую культуру в Архангельске, многие другие народы по Белой Морское побережье пытаются его сохранить.

Иван Среди них хорошо известен основатель ассоциации Мосеев. Он автор многочисленных публикаций на поморском диалекте. В этом смысле очень мало люди работали над сохранением языка, что, несомненно, является ценным часть каждой культуры.

Александра Демьянчук (взятие украинского последнего имя мужа) из села Нюхча охотно соглашается петь помор песни и настаивает, чтобы мы спели с ней. Она известна в Нюхчи. Она работала здесь учительницей уже несколько лет и сегодня, хотя ей 80 лет, она остается очень активен в сфере культуры. Она поет в местной группе и продолжает гастроли с ним, тем самым способствуя сохранению поморской культуры. Ее поморские песни — одна из единственных экземпляров поморска говоря [Поморская речь], которую мы слышали во время визита в Поморье. Так поморы называют свой древний диалект русского языка.

Поморская говоря лучше представлена по письменным источникам, чем в устной речи. Вы можете найти его в издания Ивана Мосеева и внушительно толстый русско-поморский словарь тома. Сегодня трудно встретить носителей языка поморска говоря из-за языковых стандартов, строго установленных в советское время. Александра Константинова работала школьным учителем и подтверждает, что русский язык имел только одну версию, не допускающую диалектов.

Неважно куда вы идете или кого вы посещаете, путешествуя по побережью, каждый коллекционер в поморской культуре появится книга, которая когда-то была причиной серьезного скандал. Речь идет о Pomorsky Skaski [Поморская фея Сказки] сборник, изданный Иваном Мосеевым. Трудно читать Поморский Скаски на поморском диалекте, особенно если русский для вас не родной язык. Впрочем, можно сравнить с русскоязычной версией и хотя бы понять что белый медведь на поморском наречии это ошкуй, который также означает «злодей». Сказки издаются на трех языках: русском, Помор и норвежец. Одна только русская и поморская версия, наверное, привлекают мало внимания, а норвежский вариант в поморском контексте встревожил консервативную группу. Для них это доказывает, что Ассоциация Поморы Архангельской области во главе с Мосеевым работают на «враг» — а именно, Норвегия. Мосеева обвинили в сепаратизме и сотрудничестве с Норвегией с целью отделения Поморья от России.

В 2012 г. против Мосеева возбуждено уголовное дело. Его обвинили в подстрекательстве межнациональная ненависть после оставления комментария на публичной странице во «ВКонтакте» Веб-сайт. В комментарии он якобы назвал русских подонками в сравнению с поморами. Это очень темное дело, и некоторые поморские активисты уверен, что его подставили. Несмотря на это, суд признал виновным и оштрафовал Мосеев.

Охота на молодого помора

Поморы живут в Кандалакше, Нюхче, Чупе. Все они имеют одну общую черту. Те, кто постарше, без всяких сомнений заявляют о своей поморской принадлежности.

Взять, за например, Иван Мехнин с женой в Чупе. Они поморы. Почему? Потому что они живут здесь и занимаются местными промыслами, по крайней мере, ловят рыбу. Они здесь. Они являются местными. Они приходят отсюда. Встретиться с Галиной Ивановной можно в местной библиотеке. в Чупе. Да, она поморка. Отец у нее русский, а мать поморка. Она отсюда, и море для нее главное. В то же время кажется что молодых поморов не бывает.

Есть молодой человек по имени Василий Ефремов в Чупе, и все в нем кажется доказать, что он помор. Однако с Васей не так-то просто поговорить. Он это как рыба — сначала надо поймать. Совершенно случайно у Васи жена, Юлия Супруненко, помогает нам подойти к нему. Она выросла в Ашхабаде, но поменялась местами. теплый Туркменистан для суровой Родины мужа. Работа Юли в Мире Фонд дикой природы отвез ее на Белое море, где она влюбилась: как в море и с Васей.

Иван Мехнин и
Василий Ефремов. Фото: Екатерина Максимова

Вася идет шел куда-то в зимнем охотничьем костюме. Он садится на табуретку, чтобы ответьте на несколько вопросов. Он помор?

«Я не знаешь, как отличить, кто помор, а кто нет, — спокойно отвечает он. «В качестве насколько я понимаю, поморы — это те, кто живет на берегу Белого моря, ловит рыбу и чья цель жизни – рыба, рыбная ловля и лес».

Его жена Юлия отмечает, что Вася родился и вырос здесь, в Чупе. Его отец из Пулонги. Это напоминает Васе о прошлом, и он рассказывает нам о своих родителях и детство:

«Да, они постоянно были на море и часто брали меня с собой. я начал ходить в море с ними в возрасте трех лет».

Юля рассказывает нам больше о Васе. Тихий, спокойный и немногословный Вася превращается в закаленного матрос, когда он идет в море. В море он в своей стихии. Он безупречно управляет лодкой и знает все бухты, заливы и течения наизусть.

Много молодых люди с побережья Белого моря считают, что их место не здесь, что они должны сбежать и переехать в большие города, чтобы учиться, работать, зарабатывать деньги и быть счастливый. Вася думал примерно так же. Впрочем, если ты помор, вы не можете быть счастливы нигде, кроме как здесь, на Белом море. Юля и Вася это знают потому что они некоторое время вместе жили в Москве.

«Вася этого не понимал, пока не переехал в мегаполис. Только там он понял, что в большом городе ему не выжить, что ему там плохо. Он не может ориентироваться в городе так, как ориентируется в море. Он был как рыба в воде, он задохнулся. Он просто свалился на пол, корчась в истерике, со словами: «Я не буду здесь жить, я не могу здесь жить», — вспоминает Юлия.

Поморам тяжело быть вне своего естественная среда обитания.

«Тем не менее, местные жители понимают, что живут в уникальном месте. Если вы гуляете по городу и поговори с людьми, они скажут тебе, что им не нравится жить в квартиры, предпочитают жить на земле, переселяются в Керет и Пулонгу на все лето. Они понимают, что никогда не купят этот опыт в любого мегаполиса. Сюда стали переселяться люди из крупных городов. Они приходят оставаться. Здесь хотят жить многие семьи, ведь у нас есть все необходимое: больница, детский сад, школа. У нас даже был лицей. Мегаполис душит их», — говорит Юлия.

Александра Демьянчук с ней согласен. Александра – поморка из Нюхчи, которой 450 лет. километров от Чупы.

«Я не могу оставайся в городе, — говорит она.

Юля и Вася переехали в Чупу. Вместе они развивают туристический бизнес. Юлия является активным членом Бассейнового совета — организации, созданной в 2003 году по инициативе тогдашнего куратора морской программы Всемирного фонда дикой природы и директора биологической станции МГУ. В их программы по сохранению Белого моря вовлечены местные жители. Бассейновый совет развивает свои проекты так, чтобы они приносили пользу людям. Например, прежде чем объявить об открытии природного парка, они обсуждают это и пытаются договориться с людьми по разным идеям.

«Мы пытаемся беречь природу с учетом интересов местного населения населения, — поясняет Юлия.

Помимо работы с природой, Бассейновый совет занимается и другой деятельностью. В организацию вошли местные предприниматели, заинтересованные в региональном развитии, и рыбаки. Оспаривание новых правил рыболовства стало более эффективным для рыбаков, когда они выступают от имени крупной организации. Развитие туризма также находится в повестке дня Бассейнового совета. Однако, в отличие от Черного моря, на Белом море нет и не может быть обычных туристических городков.

Фото: Екатерина Максимова

Беломорский туризм

«Туризм может быть разным. Мы стараемся подходить к нему с большой осторожностью, делая его разумным и социально ответственный. Арктическая природа очень уязвима. Если вы клочок земли под палаткой, на нем три года ничего расти не будет. север не может вместить слишком много людей. Мы никогда не увидим столько посетителей, сколько, скажем, Крым», — считает Юлия Супруненко. «Здесь хотят построить много отелей. Не хотелось бы, но один небольшой базовый хостел не помешал бы. мне бы хотелось туризм, чтобы быть более традиционным, когда местные жители из деревень делятся свои знания с туристами. К сожалению, люди, которые еще могут это сделать уходить каждый год. Наверняка найдутся те, кто узнает это по книгам – энтузиасты, готовые поделиться и передать его. Это тоже возможно».

Согласно Юлии Супруненко, на Белое море приезжают два типа туристов. Первый тип – это те москвичи, которые не просто так приезжают строить дачный дом. дом или привести детей сюда. Они приезжают сюда, чтобы сохранить и сохранить культуру. Это поклонники. Некоторые из них влюблены в это место, как Юля, а другие отсюда, вроде Васи. Однако есть и второй тип. Они покупают землю, строить особняки и ограничивать доступ для местных жителей. Кажется, они любят ходить к морю, похожи на поморов, но манеры у них совершенно другой.

«Есть люди, которые приезжают на роскошных автомобилях и лодках. Они бросают свои лодки в море и просто ездить на этих сумасшедших двигателях. Рыбинспекторы просто не могут достать их. Иногда они стреляют в животных. Однажды к нам пришел раненый морж. Он не умирал, но на нем были следы стрельбы. Что нам делать с Это? У нас нет, да и вообще ни у кого здесь нет машин, чтобы ловить этих людей и наказать их. Совместно с Бассейновым советом мы будем проводить рейды в любом случае. Если в различных органах не хватает топлива или оборудования, мы готовы помогать. Проводим рейды и накладываем штрафы, это уже что-то. Еще одной опасностью являются пожары. Не раз мы тушили здесь пожары полностью самостоятельно с помощью местных жителей. Конечно, мы называем спец. услуги, но они так долго не прибывают… Такие пожары чаще всего возникают из-за туристы, конечно», — говорит Юлия.

Тем не менее, многие поморские активисты видят в туризме окно возможностей. Много трудностей связаны с отсутствием туристической инфраструктуры в Поморье. Нахождение размещение – это только первая проблема, с которой сталкивается турист. Транспорт – это второй. Местные поезда соединяют города и поселки, но многие места на Белом Море просто недоступно, особенно в холодную погоду. Вы должны арендовать автомобиль добраться до старых поморских деревень и это может быть довольно затратно. Зимой можно даже быть невозможным.

Вам нужен снегоход, чтобы зимой добраться до Тетринского промысла. Кроме того, еще один вступает в действие фактор. Захватывающая дух красота Русского Севера становится менее привлекательными из-за ограничений и запретов, налагаемых на международные туристы. Не каждый иностранный турист готов разговаривать с Федеральной службой безопасности. Обслуживание, даже при самом вежливом обращении. Каждый иностранец должен сообщить службе безопасности о своем намерении посетить Белое море. Этот сам факт может оттолкнуть многих потенциальных гостей.

Фото: Екатерина Максимова

Если бы вы рекомендовали туристу конкретное место на берегу Белого моря, то это была бы Нюхча. Это древнее поморское село показывает, насколько богатой и сильной когда-то была поморская культура. Огромные деревянные дома купцов доказывают, что поморы хорошо жили за счет рыболовства и торговли. Один из этих широких двухэтажных домов был построен в 1903 году и до революции принадлежал купцу Понамарёву. После революции он выполнял различные административные функции, размещая местные органы власти, выполняя функции медпункта и даже использовался как родильный дом. Сегодня здесь располагается «Лесной зал». Надежда Семенова использует это неофициальное имя, случайно появившееся задолго до официального открытия музея.

«Люди получают избавиться от пиломатериалов, а я все заберу домой», — говорит она. «Я работаю в школе и в какой-то момент мы начали проводить исследования».

Надежда Сергеевна показывает нам первый экспонат:

«Это наволочка, подаренная жениху невесты. Невеста подарила ему подарок.»

Она начала собирать ненужный «хлам» еще в 2006 году. Количество экспонатов росло и она не знала, что с ними делать.

«Сначала мы не взяли слишком много вещей из-за нехватки места. Затем я начал положить все в сарай или чулан».

Фото: Екатерина Максимова

Итак, сбор и складывание вещей в амбар породили музей поморов будни в Нюхче: «Лесная комната». Сегодня это известный и важное место на карте поморских культурных памятников.

Надежда Сергеевна обладает особой внутренней силой, которая сразу же проявляется, когда ты встречаешься с ней. Она добрый, серьезный и решительный человек. Без нее характера и задора, не было бы в Нюхче «Ломбарды». музей развивается благодаря своему директору. Дом был отремонтирован и превращен в музей благодаря грантовым средствам международного проекта на границе сотрудничество между Россией и Европейским Союзом.

«В этом году мы выиграли президентский грант в размере 100 тысяч рублей на развитие музея», — с оттенком гордости рассказывает Надежда Сергеевна. Одно из неотложных дел на повестка дня – пересчет и инвентаризация экспонатов по ходу «Лесной комнаты» в полноценный институт.

Надежда Сергеевна показывает поморскую культуру в действии: готовит традиционные блюда в большая печь – жареха с жареной треской и яйцами. Когда она готовит, она рассказывает нам, что перо не загорается. Вот почему они гасили искры с перьями, что она делает и сегодня. Она использует большую пику под названием пекло поставить керамические горшки в печь. Традиционно, только вдовцы могли сделать такие лопаты. Быть в гостях у Надежды Семеновой и вкусно, и образовательный.

Она Помор.

Фото: Екатерина Максимова

«Конечно, во всех смыслах! Я родился в лагере, ты не можешь убежать от того, кто ты есть, — смеется она. «Во-вторых, поморская культура. речь, образ жизни, нематериальная культура – все это у меня есть. Я верю, помимо того, что родился здесь в стойбище я уже носитель этого нематериального слоя. Много люди не идентифицируют себя как поморов, потому что не у всех есть лодки и идет на рыбалку. Если человек идет к морю, то понятно, что он помор, не так ли? Сегодня не все зарабатывают на жизнь морем, но все же соблюдайте традиции дома. В доме есть печь, отчетливая интерьер, рыбные пироги и семейные традиции. Когда вы следуете традициям и живешь в традиционном доме, видно, что ты помор».

У меня все еще было спросить у Надежды Семеновой, были ли поморы русскими.

«Поморы являются русскими. Как может быть иначе? Русский, конечно, — отвечает она.

Смеяться или плакать у Белого моря

Пока мы идем вокруг Нюхчи Надежда Семенова показывает, что осталось от настоящего помора культура. Поговорка «Море — наше поле» — девиз поморов. Надежда Семенова также добавляет: «Земля не сделает вас богатым, но она сломает вашу назад. »

Во время Коммунистический режим, традиционный образ жизни поморов был перевернут с ног на голову вниз. Даже здесь, на Белом море, создавались сельскохозяйственные колхозы. Распад Советского Союза вместе с его социальным и экономическим структуре, не внесли существенных изменений в поморское население. К этому дня вернуться к привычным заработкам, рыбалке, охота, торговля. Это связано с правилами рыболовства, зафиксированными в федеральное законодательство. Единственный оставшийся колхоз Беломор имеет юридическую право ловить рыбу в Нюхче, но даже их квоты на вылов слишком малы. Как В результате большую часть года колхозникам нечем заняться. делать.

«По заказу чтобы заработать, вы должны распределить его на весь год. Люди должны сделать живут от чего-то и квоты маленькие. У нас также есть лодки в колхоз. Они идут в Баренцево море, но эта квота заканчивается через три месяцы. Затем колхоз сдает лодки в аренду, чтобы заработать немного денег, а рыбаки остались без работы. Из-за этого строится мало лодок. также. Какой ты теперь помор? Сейчас даже законы запрещают ловит рыбу. Что значит жить на море? Это значит, что он поймал селёдку, продал её и прожил на ней год, не так ли? Сегодня вы можете взять 10 или 15 килограммов, или столько, сколько вы можете унести, и это не будет продаваться, что ставит крест на этой культуре», — говорит Надежда Семенова, делая с ней крест Руки.

не лучше обстоит дело и в других районах Поморья.

«Все жизнь поморов основана на использовании природных ресурсов», — говорит Сергей Самойлов, председатель колхоза «Беломор» в Летней Злотице. Архангельская область. Самойлов известен в регионе благодаря своему напряженная работа по развитию поморских аулов. Колхоз Беломор в г. У «Летней Злотицы» те же проблемы, что и у «Беломора» в Нюхче.

Фото: Екатерина Максимова

«Квоты определяют экономику колхоза, которая, в свою очередь, определяет жизнь на селе, — объясняет Самойлов. Квоты продаются на аукционах и их не хватает. Пароход, принадлежащий колхозу Самойлова, находится в совместном пользовании с другим колхозом «Заря Севера» в Долгощелье. Когда оба они израсходовали свои квоты на рыбную ловлю в течение нескольких месяцев, они сдают пароход в аренду другому промыслу. Используется для поиска нефти. Жизнь людей в деревне зависит от колхоза. Беломор делает все возможное, чтобы улучшить жизнь людей в этом труднодоступном месте. Организует мобильное администрирование, чтобы местные жители могли решать свои вопросы, не выезжая в Архангельск, решает вопросы здравоохранения, пытается развивать туризм.

«Моя задача — доказать российскому правительству, что учреждения, выполняющие социальные функции, должны иметь постоянную квоту», — возмущается Самойлов. «Я хотел бы понять, готово ли наше правительство защищать наши интересы и как оно собирается это делать».

Во время Арктический форум в Архангельской области весной Самойлов обратился к губернатору Архангельской области с просьбой поставить вопрос о квоты на встрече с президентом. Неясно, было ли оно поднято или нет.

«Мы не говорим «дайте нам денег». мы говорим «дайте нам ресурсы» — те самые ресурсы, которые набираем уже 85 лет», — говорит Самойлов.

у колхоза не хватает квот на вылов рыбы, а на промысел тюленей есть был полностью запрещен. Поморы не могут зарабатывать себе на жизнь за счет моря. У рыболовства есть строгие правила, которые также трудно понять. Сергей Самойлов не могу смириться с абсурдностью ситуации:

«Правила довольно сложны. Раньше у каждого предмета были свои правила. Это сделал это проще. Теперь у нас есть общие правила с общей частью и конкретной часть. Когда вы доберетесь до конкретной части, вы уже забудете, что такое там в общем. Обычному человеку в села, окончивший 8 классов общеобразовательной школы в 1975. Они помните главное правило: нельзя забрасывать сети в период нереста».

Если здание становится архитектурой, то это искусство. Фото: Екатерина Максимова

Впрочем, только что на всякий случай, местные жители прячутся от каждого чужака, который может их «поймать» с сети. Особенно они боятся камер. Каждый может быть инспектором рыбного хозяйства. Самойлов видит выход в том, чтобы разрешить областным властям управлять рыбным хозяйством и ресурсы управления:

власти создают один закон для всех, в то время как условия разные в Камчатка, Сахалин, Белое и Балтийское моря. Абсурдно произносить из каждой конкретной характеристики в законе. Именно поэтому логично передать эти полномочия субъекту федерации».

Рыболовство проблемы возвращают нас к проблеме идентичности. Благодаря своему южному происхождения Сергей Самойлов не претендует на поморское происхождение, но все же идентифицирует с поморским движением. Он является членом Ассоциации поморов г. Архангельская область.

«Никто не отрицает, что у поморов есть традиции, связанные с морем, но государство почему-то не может признать эти традиции. Только коренные меньшинства могут иметь традиции. И это проблема. Почему поморы, как субэтнос русского народа, не могут получить признание своих традиций?» он спросил.

Это вопрос не имеет ответа. Судьбу поморов также трудно предсказать. Находятся они все еще будут существовать через десять или пятнадцать лет? Будет ли кто-нибудь продолжать петь поморские песни и издавать русско-поморские словари? люди живущий на берегу Белого моря собирается ловить рыбу на море и делать рыбные пироги а жареха ?

За окнами офиса Сергея Самойлова в Архангельске идет снег. Это невероятно красиво, хотя сейчас весна. Красиво, но все же немного грустно.

Первую часть о кашубах вы можете найти здесь

Паулина Сегень — независимый журналист, пишущий о польско-русских соседях и общих событиях в России. Сейчас она работает над книгой о Калининградской области.

Екатерина Максимова — свободный фотограф из Москвы. Работает с «Гео Россия», «Огонек» и «Лента». У нее есть фотоблог.

права меньшинств, поморы, Россия

8. «Море — наше поле»: поморская идентичность в русской этнографии

Маша Шоу и Натали Ванзидлер1

Море наше поле» — популярная старинная поговорка среди группы северных русских, которые стали называться поморами. «Если Бог даст нам рыбу, он даст и хлеба», — продолжает поговорка (Максимов 1857: 247). Это изречение улавливает одну из ключевых осей, вокруг которых выражается идентичность в этой далекой северной оконечности русского расселения. Русская идентичность традиционно связана с зерновым земледелием и степными ландшафтами. Термин поморы, напротив, происходит от русских слов поморю, что означает «по морю». Это косвенно указывает на тот факт, что люди, живущие вдоль Белого и Баренцева морей, традиционно процветали за счет рыбной ловли и охоты на морских млекопитающих — стратегии существования, которая приобретала большое значение для движений поморской идентичности в конце двадцатого и начале двадцать первого веков. .

В этой главе мы исследуем, как материальные, лингвистические и экологические факторы подчеркивают способ выражения идентичности вдоль северной границы европейско-русского расселения. Эти нарративы, как исторические, так и современные, иллюстрируют то, как можно увидеть, как этнос черпает свою идентичность из вызывающего воспоминания ландшафта. Как мы увидим, экологические условия поморской идентичности обеспечивают сильную притягательную силу, которую современные активисты используют для защиты поморской жизнестойкости. Этот этнографический пример с Крайнего Севера России иллюстрирует «биосоциальный» компонент этносного мышления, описанный в главах 1 и 2. Хотя поморы относительно малочисленны, поморы сыграли значительную роль в осмыслении идентичности и русской этнографии, в частности его уникальная теория этноса. Поморы были описаны как «наиболее аутентичные русские», как неоднозначная подгруппа или субэтнос великороссов и как «менее многочисленное коренное меньшинство».

Интересно и, может быть, немаловажно, что примеры своеобразия образа жизни поморов восходят к самым основаниям русской этнографии в XVIII–XIX вв. — любопытный случай, когда этнографические примеры сыграли роль в формировании дисциплины что документирует их. Кроме того, примечательно, что статус идентичности на этой самой северной оконечности русских поселений имеет тенденцию отражать аналогичные аргументы, высказанные о статусе южных славянских поселений в регионе, ныне известном как Украина. В этой главе мы выделяем некоторые общие темы в описании поморской жизни, которые отражают то, как великороссы идентифицируются как нация.

В примере с поморами есть еще один иронический поворот, который был неотъемлемой частью недавних политических движений. Близкое знакомство поморских мореплавателей с техникой мореплавания отводило им особую роль в содействии экспансии Новгородского государства сначала вдоль побережья Белого моря, затем на арктические острова Баренцева моря и, наконец, по всей Сибири. Морской характер российской экспансии в Евразии дает поморам уникальный статус народа, принимающего особый тип местной политической и экологической адаптации, и в то же время играющего ключевую роль в колонизации Евразии. Эта двойная связь в определении поморской идентичности, как мы покажем, играет важную роль в том, как сегодня поморы воспринимаются как часть проекта великорусской идентичности и одновременно отличные от него.

Глава подготовлена на основе полевых исследований в поморских селах и интервью с представителями поморской интеллигенции в 2014–2016 гг. в г. Архангельске и нескольких селах Мезенского, Приморского и Онежского районов Архангельской области. Полевые работы включали в себя участие в неформальных мероприятиях, таких как рыбалка и сбор ягод, а также участие в различных праздничных мероприятиях в городе и официальных праздниках рыболовецких колхозов в нескольких селах.

Поморские пейзажи и история славянской этнографии

Поморы вызывают любопытство путешественников и этнографов с конца восемнадцатого века. Ранние этнографические отчеты о поморах принадлежат ученым, которые работали в рамках целостной традиции без четких границ между дисциплинами. Самые ранние этнографические отчеты о Русском Севере были написаны естествоиспытателями или учеными, работавшими в нескольких предметных областях. Их описания Поморья и его жителей перемежались описаниями животных и растений, геологией (Челищев 1886; Фомин 179).7; Лепехин 1805). Имперская этнография имела тенденцию различать северных русских с точки зрения их особого образа жизни, диалекта, материальной культуры и отношения к государству. Советские этнографы продолжали относиться к поморам либо героически, как к первооткрывателям северных рубежей России, либо как к исключениям, включенным в иерархическую классификацию идентичностей. Возможно, случай с поморами уникален тем, что в процессе осмысления и описания поморского общества русская этнография пришла к самоопределению.

Поморские пейзажи, а точнее морские пейзажи, появились довольно рано как маркер идентичности. Афанасий Щапов — известный либеральный сибирский областевед, выступавший за автономию и самоуправление региональных групп — цитировал образ жизни поморов в влиятельном эссе о возможностях океанов и гор для формирования народов:

В Северном Поморье, в суровых условиях полярный климат, на унылой бесплодной полярной почве природа устроила свое великое хозяйство таким образом, чтобы полярный холод, полярное ускоренное и тяжелое вдыхание кислорода согласовывалось с потребностью, количеством и качеством полярной пищи; он гармонизировал потребность и интенсивность полярного движения с интенсивностью и движением жизни. […] Что там было для стабильного и надежного обеспечения поморской колонизации и жизни? Что может поддерживать господствующее население, господствующее физиологическое и этнографическое развитие и господствующий народ? Море, только океан-море, с его неисчерпаемым жизненным содержанием. […] Море стало для них жизненной стихией, море для них все. Древние жития поморских святых рассказывают почти исключительно о морской жизни и деятельности, морской рыбалке и охоте, новгородских поморских поселенцах и морских бурях. Эти сказания полны легенд о морских чудесах, творимых поморскими святыми, которые изображаются в виде каких-то морских героев и полубогов. Море было самым поэтическим и духовным сюжетом для поморских писателей (Щапов 1864: 112–114)2 9 .0005

Курьезом поморской этнографии является то, что эта группа далее подразделяется в соответствии с качествами берегов (берег), на которых они живут. Так, например, на побережье Белого моря есть семь именных «берегов»: Зимний, Летний, Онежский, Поморский, Карельский, Кандалакшский и Терский берег. Некоторые названия отражают местные климатические условия, например, Зимний (Зимний) и Летний (Летний) берег, а другие названы в честь местных географических объектов, таких как реки или населенные пункты. Имена до сих пор в основном используются. Бернштам (1978) дифференцировал побережья Белого моря по степени самоидентификации поморов среди местного населения. Она утверждала, что к началу ХХ века люди на Поморском берегу имели самую сильную поморскую идентичность, так как они связывали поморскую идентичность с мурманским морским промыслом (что и породило само название помор) и считали только себя настоящими поморами. Напротив, наиболее слабая поморская идентичность была обнаружена среди населения Карельского, Терского, Кандалакшского и Онежского побережий, так как поморами их называли только жители соседних районов, расположенных далеко от моря. Такие различия между побережьями сегодня менее выражены. Однако все же можно встретить мнение, что население одних берегов более поморское, чем других.

Это географически обусловленное любопытство северных русских в начале девятнадцатого века будет продолжать отражаться в имперский период и в самом советском периоде. Так, в шестом томе авторитетной этнографической энциклопедии советского времени «Народы мира» поморы были представлены как «историко-культурная группа русского народа», отличающаяся от других северных русских главным образом своим бытованием как «храбрые мореплаватели, морские охотники и рыбаки» (Толстов 1964: 145). Ключевой теоретический термин в этом томе — «историко-культурная группа» — далее описывался как «более географический, чем этнографический» и применялся исключительно к жителям северного побережья. Точно так же в учебнике Токарева «Этнография народов СССР» поморы представлены как «культурно-географический тип» русского населения, проявляющий своеобразный «культурно-хозяйственный (хозяйственный) тип», основанный на рыболовстве и морской охоте (Токарев 1958:31).

Как мы увидим, важные элементы этой географически определенной структуры идентичности в конце советского периода влились в концепцию поморской аборигенности. Эти географические примеры также иллюстрируют то, что Натаниэль Найт заметил как сильный географический поворот к размышлениям об идентичности внутри российской академии в целом (Knight 2017). Возможно, немаловажно, что Карл фон Бэр, основатель этнографической секции Императорского Русского географического общества, стал уважать географические влияния на идентичность после своих путешествий с поморами (Там же).

Между этими двумя наборами описаний в середине ХIХ века и середине ХХ века многие поколения этнографов добавляли конкретные наблюдения об уникальности поморской культуры и ее связи с их северной родиной. Эта уникальность обычно трансформировалась в интерпретационные схемы этнографов, занимающихся «этносным мышлением», лежащим в основе теории этноса (см. главу 2). Таким образом, материальная культура и язык как категории были не только особенно важны для теоретического мышления, но и соприкасались с полевыми этнографическими данными.

Материальная культура

В целом поморы гостеприимные, крепкие, здоровые люди. Лица у них широкие и всегда красные, так как большую часть года они проводят на улице, в море. Мужчины летом носят шапки картузы, куртки пиджаки и кожаные сапоги; бахилы и норвежские фуфайки [кутрки-фуфайки] для рыбалки и охоты, а зимой носят валенки и тулупы. Женщины носят яркие красочные сарафаны. Их дома в основном просторные и довольно чистые. В каждом доме есть самовар, чайная и столовая посуда. Основным промыслом, который кормит поморов, является мурманский промысел (Энгельгардт, 2009 г.).[1897]: 52–3).

К концу девятнадцатого века изучение материальной культуры было важным направлением исследований в русской этнографии, благодаря которому считалось, что можно различать народы (народы). Эти ранние исследования были сосредоточены на сельском населении и, в частности, на русских крестьянских общинах. Считалось, что сельские крестьяне сохранили в своем быту древние обычаи и верования (Лескинен 2012: 250).

Анализ одежды и традиционной одежды был классическим методом различения местного населения. Особое внимание уделялось женской одежде как маркеру идентичности, сходному по стилю с другими славянскими регионами. Случевский (2009 г.) описывал поморских женщин как хорошо одетых независимо от их социального и экономического положения, длинных пестрых сарафанов, красиво украшенных головных уборов кокошников и повойников, а также обширных шейных украшений. Случевский отмечал отсутствие типичного кокошника в женской одежде Мезенского района, соседствующего с оленеводческим ненецким населением. Вместо этого мезенки носили платки, «с двумя концами, завязанными надо лбом, как два рожка, которые самым своеобразным образом болтались» (Случевский 2009).: 156). Отличительной особенностью женской одежды в некоторых районах Поморья было широкое использование жемчуга, добываемого из местных рек. Особое впечатление на Случевского произвели легкие и искусные движения поморских женщин в длинных и богато украшенных платьях, направляющих свои лодки в бурной и бурлящей воде. В авторитетном советском сборнике «Народы европейской части СССР» поморские женские сарафаны конца XIX века отличались от сарафанов всех других регионов тем, что они были шелковыми (Александров и др. 19).64: 372) (рис. 8.1).

Рис. 8.1 Одежда поморских женщин, иллюстрирующая три вида головных уборов (слева направо): повойник (под косынку), кокошник и косынка со «свисающими рогами». Фото Николая А. Шабунина (МАЭ 974-54). © Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого РАН, Санкт-Петербург

Однако, наряду с акцентом на пейзаж, поморская зимняя верхняя одежда также создала особую арену для исследования различий. Ученые часто отмечали своеобразные типы одежды у населения Беломорья. Они также подчеркивали, что эта одежда была обусловлена суровой окружающей средой и образом жизни ее носителей. Многие исследования подчеркивают влияние норвежцев и ненцев на одежду поморов; Маслова, например, пишет, что так называемая зюдвестка была типичным головным убором поморских рыбаков (Маслова 19).56: 557). Эта норвежская шляпа была сделана из кожи или ткани и имела клапаны для защиты ушей. Другими характерными видами одежды поморов были малица и совик из оленьей шкуры [Маслова, 1956, с. 712]. Эта одежда пришла из ненецкой культуры, где она известна как малча/мальца и сэвак соответственно (рис. 8.2).

Рис. 8.2 Группа крестьян Архангельской губернии на рубеже ХХ в. Почти все мужчины и двое младших мальчиков носят парку из оленьей шкуры: либо малицу (мехом внутрь), либо совик (мехом наружу). Один мужчина (крайний слева) и младший мальчик сзади носят другие типы пальто из ткани. Фото Николая А. Шабунина (МАЭ 974-41). © Музей антропологии и этнографии им. те из центральных районов России из-за включения в них образцов соседних оленеводческих народов (Александров и др., 1964, с. 377) (рис. 8.3). Эти два типа парок в основном характерны для ненцев-оленеводов. Эти примеры креольских форм одежды — верхняя одежда, сочетающая в себе славянский и местный стили — предвещают дебаты конца двадцатого века о статусе поморов как, возможно, коренного народа.

Рис. 8.3 Сравнительная иллюстрация крестьянских костюмов, отличающая поморские костюмы (крайний справа) от костюмов других среднерусских крестьян (Александров 1964: 377)

Хотя поморы с самого начала ассоциировались с океаном, Имперский период, когда ученые бросают взгляд на путь, которым они отправились в море. Случевский провел подробное описание шняки — мелководной и узкой парусной лодки с широкими парусами, предназначенной для океанской рыбалки в сезон сразу после вскрытия льда на Белом море (Случевский, 1886, с. 51). По сравнению с более поздними отчетами, наблюдения Случевского о шняке кажутся ироничными, если не патерналистскими, где слово «храбрый» используется как синоним «безрассудства» для описания моряков, использующих такую опасную и неустойчивую лодку.

Николай Загоскин дал первую сравнительную характеристику северных мореходных знаний в своей энциклопедии русских речных и морских путей. Описание Загоскиным поморского мореплавания резюмируется в разделе об экспансии новгородских колонизаторов через Белое море (Загоскин 1910: 153 и далее). Его представление о морском знании как о колониальном знании было выразительно воплощено в советский период в этноархеологической реконструкции поморского коча Михаила Белова, реконструированной на основе археологических находок в бывшем пушном торговом городке Мангазеи в северо-центральной части страны. Сибирь (Белов 1951). Эта своеобразная круглая парусная лодка без киля была специально разработана для перетаскивания по суше, чтобы рыбаки или исследователи могли перемещаться по суше от одного водораздела к другому.

Белов, в отличие от других, одним из первых связал поморские морские знания с героическим набором качеств, отдающих должное как изобретательности народа, так и его месту в истории русского империализма. Кох, по его мнению, был своеобразным судном, позволявшим русской нации расширяться по суше через Евразию. Его националистическая реконструкция эффектна своими подробными рисунками кораблей и цитатами из дневников тех, кто плавал на них (рис. 8.4). Поразительно, что этот технологический и географический интерес к коху, кажется, не захватил воображение имперских этнографов.

Рис. 8.4 Схематический рисунок поморской кочи (Белов 1951: 75)

Традиционные поморские сосуды, такие как коч, продолжают будоражить воображение современных интеллектуалов, живущих в Архангельске. Например, в наших интервью архангельский музейный работник и историк утверждал, что поморские традиционные лодки должны быть восстановлены, чтобы поморская идентичность действительно сохранилась. В конце 1980-х годов в Петрозаводске, городе Республики Карелия, группа энтузиастов воссоздала историческую кочу, которую назвали «поморской». На этом судне было совершено несколько плаваний от Архангельска до Соловецких островов и до полуострова Канин. Еще одна навигационная экспедиция, призванная повторить древний маршрут русских землепроходцев на исторически реконструированных судах, состоялась в 2011 и 2012 годах. Ее участники преследовали цель пройти маршрутами русских первооткрывателей по Северному Ледовитому океану и по Лене.

Последней областью интенсивных исследований была архитектура жилищ, которая дала этнографам обзор крупномасштабных различий между северными и южными регионами. Например, ученые утверждали, что на севере были распространены более мелкие деревни, а на юге — более крупные [Толстов 1964: 144]. Еще одной важной темой было то, как это пространство было структурировано и ограждено, и многие этнографы отмечали, что южные общины, как правило, отгораживали частную землю, в то время как русские в центральном регионе, как правило, использовали землю совместно. С этой точки зрения поморские русские снова были уникальны. Например, в 1970 г. этнографы Московской академии наук издали том «Русские» (Кушнер, 1970), в котором были представлены отдельные разделы по архитектуре крестьянских жилищ и их внутреннему устройству. Чижикова (1970) утверждала, что жилища на севере европейской части России отличались крупными строительными конструкциями, включающими в один комплекс помещения для человека, но также содержащими под одной крышей помещения для животных и для хранения (рис. 8.5).

Рис. 8.5 Пример крестьянского дома. Фото Николая А. Шабунина (МАЭ 974–88). © Музей антропологии и этнографии имени Петра Великого РАН, Санкт-Петербург

Эти большие многофункциональные сооружения резко отличались от крестьянских дворов в центральных и южных районах, где для животных и амбаров строились отдельные флигеля. Как обсуждалось в главе 3, главной темой панславянских типологий Николая Могилянского была застроенная структура деревни. Могилянский различал южнославянскую деревню с аккуратно устроенными дворами и заборами, отделяющими большие семьи друг от друга, и открытую и несколько беспорядочную структуру великорусской деревни, в которой отсутствовали заборы и дворы.

Татьяна Бернштам — один из самых известных этнографов поморов — одной из первых обратила внимание на самобытные хозяйственные постройки поморских рыболовных мест. Например, она отмечала, что некоторые жилища поморов отличались от других домов северных русских наличием дополнительных приспособлений для рыболовства и снаряжения для охоты на тюленей (Бернштам 2009: 47–48). Кроме того, у более состоятельных семей были собственные ледники (ледники, т. е. места для хранения рыбы и жира животных, чаще всего устроенные в виде ям) и стеллажи для сушки рыбы рядом с домом. Эти наблюдения сошлись воедино в описании уникального архитектурного ансамбля, известного как тоня — опять-таки геолого-технического объекта, который, хотя и упоминается имперскими обозревателями, в постсоветский период приобретет особое значение. Согласно недавнему отчету, Тоня:

были специально оборудованы для ловли и первичной обработки рыбы (и морских млекопитающих). Тоня будет построена из хижины (в которой будут жить рыбаки и охотники на морских зверей в сезон рыбалки и охоты), паровой бани, навесов для хранения провизии, рыболовного снаряжения и соли, ледяных домов для хранения свежей рыбы, подвесные конструкции для распутывания и сушки сетей, специальный флюгер (флюгер) для определения направления ветра и специальные приспособления (лебедки, ворота) для вытаскивания лодок и сетей на берег. У многих тоней были большие деревянные кресты. Более крупные тони могли иметь даже свои часовни (Лайус, Лайус 2010: 24–5).

Важным аспектом тонии, помимо ее экономического значения, была ее роль в консолидации культурной передачи в интенсивные периоды рыболовства в разгар сезона.

Материальная культура, от одежды до архитектурных ансамблей, уже более 150 лет является маркером самобытности поморов и продолжает формировать то, как поморы видят себя. Это важная иллюстрация того, как материальные артефакты использовались для определения этноса, начиная с первой работы Федора Волкова в конце XIX века (см. главу 3).

Северорусский фольклор и поморская речь

Я едва понимал речь моего собеседника из-за множества провинциальных выражений. Но она не была для меня такой непонятной и запутанной, как, например, речь далеких поморов. На диалект плетника, должно быть, повлияла близость столицы провинции и общение с путешественниками. В отдаленной части Поморья, особенно в местах, далеких от городов, я часто оказывался в тупике, пытаясь понять русского человека, говорящего на моем родном языке. Прислушиваясь потом к языку поморов, я встречал слова — наряду с карельскими и старославянскими словами — поражающие своей поразительной точностью выражения. Возьмем, например, слово «нежить» (нежить), являющееся собирательным именем всех духов народных поверий: водяных, домовых и лесных, русалок и всего, что не живет человеческой жизнью (Максимов 1871: 43–44). ).

Русский Север также привлекал внимание этнографов, фольклористов и лингвистов, стремящихся открыть древние эпические песни, называемые былинами, и задокументировать особый диалект, на котором говорят в этом регионе. Этнографические экспедиции на Русский Север во второй половине XIX века открыли богатый репертуар былин.

Былины первоначально рассматривались как часть более широкого круга текстов, не обязательно относящихся к богатырским эпосам, называемых старинами («старыми песнями» или «песнями о давних временах») [Панченко 2012: 430]. Считалось, что этот фольклорный жанр представляет собой форму, которая начала вымирать в средней и южной частях России уже в XII веке (Кожинов 19).99). В соответствии с его суровым ландшафтом север с тех пор рассматривался как «природный заповедник» эпоса. Таким образом, русский север был местом, где было записано больше всего былин. Ученые предполагали, что былины и старины сохранили «голос средневекового русского народа» [Панченко 2012: 430]. Это открытие определило характер этнографического интереса к местности на многие десятилетия вперед. До сих пор побережье Белого моря привлекает многочисленные фольклорные экспедиции. Сельские жители почти в любом приходящем к ним этнографе видят прежде всего фольклориста и сразу же направляют его к сельским старейшинам, которые еще помнят старинные сказки.

Одним из фольклористов, отправившихся на север с целью записи былин, был Алексей Марков. В 1898 году он провел несколько недель в деревне Зимняя Золотица, где особенно работал со сказителями Крюковыми (Марков 1901: 1). Марков считал, что замечательная сохранность былин на Зимнем Берегу напрямую связана с особым бытом местных жителей (Там же: 8–9). Ученый пришел к выводу, что крестьяне в Золотице выучили старинные песни, проводя длительные периоды времени вдали от своих домов в отдаленных рыбацких хижинах во время ловли лосося летом, а также во время охоты на морских млекопитающих или более коротких охотничьих походов в лесах (там же). . География и изоляция сыграли большую роль в формировании этих традиционных навыков. Как писал Марков:

Даже сейчас, с улучшением путей сообщения, введением почты и телеграфа в значительной степени […] Даже сейчас русские новости долго доходят до побережья Белого моря, и эти новости не произвести впечатление на крестьян (Там же: 11).

Предположение о том, что русский север был изолирован, в конце советского периода было оспорено этнографом Светланой Дмитриевой, которая указала, что этот район имел интенсивные торговые и культурные связи со Скандинавией (Дмитриева 19).72: 70–2). Далее она утверждала, что взгляд на биографии сказителей былин показывает, что многие из них были грамотными, жили и работали в таких городах, как Санкт-Петербург и Новгород. Сказители с Беломорья, Мезени и Печоры добирались до Скандинавии.

Еще одной особенностью региона был его особый диалект. Различные русские диалекты стали предметом этнографических и лингвистических исследований с общим интересом к русской культуре в девятнадцатом веке. Надеждин, например, критиковал лингвистов за то, что они до сих пор сосредоточивались на официальном русском языке, в то время как местные разговорные языки оставались неизученными. Он обратил внимание на разные типы русского языка: язык великороссов, малорусский и белорусский (Анучин 1889).: 14–5). Этнографы середины ХХ века обычно различали южные и северные диалекты, причем отличительной чертой было фонетическое своеобразие гласных [о] и [а]. Они утверждали, что в северных районах преобладал окающий диалект, а в южных — акающий (Александров и др., 1964, с. 153, 155). Более того, в советской энциклопедии 1964 г. этнографы опубликовали очень мало разрозненных примеров самобытности поморов, но разделы, посвященные поморскому диалекту, были нехарактерно прозаичны в различении не только гласных, но и уникальных для региона наборов лексики. С точки зрения этнонационального представительства группа была нанесена на карту Северной Европы в соответствии с распространенностью ее диалекта (Там же).

Северный диалект с его уникальным произношением, а также своеобразная лексика, связанная с экологическими знаниями, также привлекли внимание ученых. Уже во второй половине XIX века этнограф и историк Александр Подвысоцкий составил словарь местного диалекта Архангельской губернии (Подвысоцкий, 1885). Эту работу продолжили Ксения Гемп (2004), И. М. Дуров (2011) и другие. В 2000-х годах эти описания дали повод архангельским активистам выделить северный диалект в отдельный язык. Вместе с другими активистами Иван Мосеев издал словарь «Поморская речь» (Мосеев 2005) (рис. 8.6). Слова и словосочетания, представленные в словаре, были собраны в Архангельской области преимущественно нелингвистами. В интервью Анне Пыжовой Мосеев подчеркнул роль поморского языка: «Сегодня я в числе немногих северян, которые относительно свободно владеют своим языком — поморской речью. Это мой первый язык, язык моего детства, язык моих родителей, родственников, соседей и, следовательно, мой родной язык» (цит. по Пыжовой 2011). В то время как архангельские ученые критиковали словарь Мосеева как ненаучный и любительский, он оказался довольно популярным среди архангельских горожан и даже вдохновил аналогичные проекты в других районах Архангельской области.

Рис. 8.6 Обложка словаря Поморская речь (Мосеев 2005)

Поморская самобытность в панславянском обрамлении

Русская этнография в имперский период и на протяжении всего советского периода делала разные акценты на самобытности Поморы из других славянских групп. Этот дискурс различий отражает некоторую неуклюжесть, с которой поморы вписываются в стандартные генеалогии и типологии славянских народов. Как мы видели в главе 3, способ определения великороссов в значительной степени определялся тем, как описывались северные и южные границы славянских поселений. В сообщениях путешественников и этнографов поморы попеременно сопоставляются то близкими великороссам, то с традициями северных коренных народов, то как частью самобытной североевропейской или фенноскандинавской культуры. Эта двусмысленность также отражается в некоторых мнениях меньшинства.

Например, Дмитрий Зеленин в своей работе «Восточнославянская этнография» (опубликованной на немецком языке в 1927 г. и впервые переведенной на русский язык в 1991 г.) классифицировал «поморский говор» как подгруппу в составе северорусских диалектов (Зеленин 1991). Он также выдвинул спорную теорию о наличии «двух народов» (народности) внутри великороссов. Он различал северных и южных великороссов на основе их диалектов и низводил среднерусские группы до своего рода промежуточной группы. Далее, вслед за известным лингвистом А. Шахматовым, Зеленин считал северные русские диалектные группы потомками древних славянских племен словенцев и кривичей, что давало северным русским (и в особенности поморам) генеалогию чистейшего типа великороссов. Эта лингвистически обоснованная теория контрастирует с другим широко распространенным мнением о том, что поморы были потомками новгородских славян, смешанных с финскими карелами (Leskinen 2016: 528–529). ).

Эта мощная двусмысленность в отношении того, представляли ли северные русские один полюс славянских культурных различий по сравнению с южными русскими, или же они были «чистыми» или «смешанными», подготовила бы почву для того, чтобы поморы стали спорным примером в советском обществе. этнография. Поскольку поморы отличались от других русских манерой речи, материальной культурой и бытом, этнографы должны были найти для них особое место в этнографической теории. Однако они изо всех сил пытались представить уникальное качество поморов как наиболее чистых, самобытных или самобытных представителей великороссов. Эта неуклюжесть похожа на ту, с которой сталкивались Широкогоровы во время своих забайкальских полевых работ в 1912–1913 (см. главу 5). Широкогоровы были озадачены креольскими категориями, которые они записали вместо чисто этнических категорий, о которых им говорили их наставники. Этот общий дискомфорт от гибридности преследовал советских этнографов из поколения в поколение. Их беспокойство привело к эволюции дискретной категории «субэтнос» с ее заметной преемственностью с более ранними имперскими исследованиями материальной культуры.

Поморы как субетны

Как свидетельствуют несколько глав этого тома, теория этноса стала важной ареной для взвешивания притязаний на идентичность в позднеимперский период и на пике советского периода. Теория этноса отличается от своих родственников в американской и европейской антропологии отчетливым интересом к этническому происхождению (этногенезу) — качество, часто связанное с ее предполагаемым примордиализмом (Бэнкс 19).96:17). Уникальный способ документирования образа жизни поморов породил странные аномалии в советской теории этноса. Если другие народы были чистыми этносами, то поморы в некоторых источниках стали первичным примером субэтноса.

Ключевой чертой теории этноса была идея иерархической классификации этнических общностей. Заведующий этнографическим отделом Российской академии наук и директор Института этнографии Юлиан Бромлей был одним из ученых, преуспевших в наброске иерархических различий. Его несколько причудливая классификационная система вывела на вершину этой таксономии набор «метаэтнических сообществ» (Бромлей 19).83). Внизу он набросал меньшую единицу, которую описал как субэтнос. В рамках иерархической таксономии теории этноса Бромлей поместил поморов как классический пример субэтносов русских.

Классификация Бромлея была призвана заменить отмеченные нами выше толстовскую «историко-культурную группу» (Толстов 1964: 145) и токаревский «культурно-географический тип» (Токарев 1958: 31). Бромлей утверждал, что один человек может одновременно принадлежать к нескольким этническим группам разного порядка. Например, один человек мог считать себя русским (основная этническая единица), помором (субэтнос) и славянином (метаэтническая общность) (Бромлей 19).83: 84). Идея больших групп, включающих более мелкие группы, приобретала все большую популярность в советской этнографии, особенно с 1980-х годов. Эта модель напоминает русские матрешки, набор деревянных матрешек разного размера, которые можно помещать одна в другую.

Вместе с Бромлеем харизматичный географ и историк Лев Гумилев разработал самостоятельную теорию этноса и субэтноса, где ярким примером послужили и поморы. Его работа, хотя поначалу очень противоречивая, позже завоевала популярность в российской постсоветской науке, а также в более широком сообществе. Сочинения Гумилева стали особенно популярны среди местных поморских историков в позднесоветский период, и, возможно, поморские активисты больше заимствовали из яркой прозы Гумилева, чем из Бромлея. Гумилев рассматривал этнос как живой организм, который, как и любой другой организм, рождается, созревает, стареет и умирает (Шнирельман 2006). Это основное допущение позволяет вычислить разные этапы и их характеристики этноса. В теории Гумилева этнос тесно связан со средой, в которой он развивается, что также является важной темой в поморской науке.

Кроме того, Гумилев верил в иерархию этносов. Как и Бромлей, он разработал иерархическую таксономию, в которой различал «суперэтнос», «этнос» и «субэтнос». Гумилев утверждал, что этнос обладает механизмом саморегуляции. Например, этнос способен увеличивать свою сложность, чтобы защитить себя от внешних воздействий. Поэтому, по Гумилеву, сам великорусский этнос начал производить субэтнические деления в XIV—XV вв., которые иногда принимали форму сословий.89). Это привело к сегрегации казаков на юге и поморов на севере.

Научные дискуссии и определения этноса и субэтноса были включены в публичные рассказы о поморах, часто с некоторой терминологической путаницей. Следующая цитата и последующий абзац показывают, как дискуссия о статусе поморов может пройти полный круг от того, что поморы рассматриваются как отдельный этнос внутри русского народа, до того, что они на самом деле являются русскими:

Что вы имеете в виду [поморы] не признаются. Как бы это сказать — не признали. Итак, поморский этнос, т.е. особый народ у русских, поморский этнос, этнос признается. […] [Поморов] теперь везде называют этносами. […] Этнос — такая особенная характеристика. […] Культурные, экономические, всякие. Давайте посмотрим [в энциклопедии], что такое этнос (Мужчина, 75 лет, Архангельск, Россия, 2014).

Другой пример того же кругового мышления был представлен в ходе обсуждения энциклопедической статьи о термине этнос. Эта запись отсылает читателя к другому термину — этническая общность. В определении этническая общность описывалась как «исторически сложившийся тип устойчивой социальной группы людей, представленный племенем, народностью, нацией» [Большой энциклопедический словарь, 2000]. Продолжалось утверждение, что термин этническая общность этнографически близок понятию народ. Последующая дискуссия о том, как это относится к поморам, заставила собеседника сказать, что «отдельный народ звучит не очень красиво. Они [поморы] русские, вот в чем дело» (Мужчина, 75 лет, Архангельск, Россия, 2014).

Местные идеи

Среди классических поморских этнографов, возможно, Татьяна Бернстхам наиболее тесно занималась иерархическими темами, изложенными Бромлеем и Гумилевым, хотя она и не использовала термин субэтнос. В своих более поздних работах она продвигала идею «местных групп» как альтернативный подход к изучению этноса. Во введении к сборнику по Русскому Северу (Бернштам, 1995) она предложила разработать новые подходы к теории этноса. По словам Бернстама, этнографы до сих пор занимались разработкой теорий этногенеза и шкал иерархии этнических групп. Однако она отмечает, что этнографы также осознали, что реальность этнических границ, языков и других элементов культуры не обязательно соответствует этим теориям. Бернштам предположил, что изучение «локальных групп» могло бы способствовать поиску новых подходов к теории этноса (Бернштам 19). 95: 5). Хотя ее подход к «местным группам» не противоречит теории этноса, он, кажется, поощряет новую методологию. Вместо того, чтобы пытаться сопоставить теорию и эмпирические данные, Бернштам выступал за индуктивные методологии, с помощью которых ученые должны документировать местные идеи людей (народные локальные представления) и постепенно объединять их для выявления групп. Эти локальные представления, по ее мнению, должны были отражать всю совокупность сакральных и мирских связей группы с окружающей вселенной (Бернштам 19).95: 208). Этот методологический сдвиг привел Бернштама к тому, чтобы подчеркнуть важность изучения религиозных верований и обычаев людей, а также восприятия пространства и места.

Бернштам изучал местные идеи среди сельского населения Архангельской и Вологодской областей на Русском Севере (Бернштам 1995). Она структурировала свой анализ этнографических данных, используя категории, которые она считала ключевыми для изучения локальных групп: эндонимы и экзонимы людей и мест; внутри- и межгрупповые различия; культура и экономика; свадебные ритуалы; народные предания о первопоселенцах и святых местах. Особое внимание Бернштам уделял топоэтнонимам — названиям групп, производным от географического объекта, — потому что топоэтноним «объединяет группу и местонахождение в секулярно-сакральную природно-культурную единицу — собственный мир» (Бернштам 19).95: 308–9). Затем она попыталась проследить этногенетические и космологические истоки основных местных идей, которые, по ее мнению, укоренены в социальной и православной истории региона. Она утверждала, что устойчивость местных форм православных верований сыграла важную роль в сохранении социокультурной и духовной специфики местных групп.

Космологический подход Бернштам к изучению локальных групп привел ее к изучению представлений людей о космосе, «мы-они», прародине и судьбе. Без такой реконструкции мировоззрения людей, утверждала она, бесперспективен сам этнографический проект изучения местных групп (Бернштам 19).95: 208).

В рамках этого круга работ об иерархическом соответствии образа жизни поморов с образом жизни других славянских народов особого внимания заслуживает тема этногенеза поморов.

Теории происхождения поморов

Принято считать, что поморы произошли с территории Новгородской республики — отдельной единицы в составе Российского государства в двенадцатом-пятнадцатом веках. Город Новгород находился на пересечении основных торговых путей, так как торговля играла важную роль в процветании Новгородской республики. В путевых заметках XIX века происхождение поморов часто прослеживается до Новгорода, подчеркивая их особый нрав: «Поморы, потомки свободолюбивых новгородцев, еще сохранили дух предприимчивости, несдержанности и отваги предков» [Энгельгардт 2009].: 48). Как упоминалось выше, родословная, происходящая от Новогородского государства, также связывала поморов с ролью колонизаторов-мореплавателей, которые распространяли влияние России на восток по всей Евразии.

Бернштам и другие ученые выступали за более сложную картину происхождения поморов и утверждали, что было две волны колонизации, из Новгорода и Верхнего Поволжья. Выходцы из Новгорода колонизировали преимущественно западную часть русского севера, тогда как выходцы из Поволжья колонизировали преимущественно восточную часть (Бернштам 19).78: 31). Однако современные народные представления о поморах продолжают изображать их как мужественных, предприимчивых и независимых людей, способствуя тем самым созданию вневременного образа народа с единым новгородским происхождением.

Говоря о расселении славян на севере, русские ученые часто используют термин «освоение». Принято считать, что при движении на север славяне столкнулись с другими народами; но ученые оспаривают степень смешения этих групп с местными финно-угорскими группами. Поэтому было трудно определить роль финно-угорских групп в формировании северных русских. Бернштам утверждал, что население, заселившее территории русского севера из Новгорода и Верхнего Поволжья, уже было этнически неоднородным и что новые поселенцы действительно смешались с местными финно-угорскими группами (Бернштам 2009). : 220). В советской этнографии ученые обычно утверждали, что колонизация русского севера происходила бесконфликтно и характеризовалась мирными взаимоотношениями славян и финно-угорских групп, «способствовавших взаимному влиянию и взаимообогащению культур» (Власова 2015: 16). Однако ученые также предполагали, что славяне стали доминирующей этнической группой и часто ассимилировали местное население. К семнадцатому веку миграция и колонизация севера уменьшились, а состав населения стал более постоянным. К этому времени, по мнению Власовой, северное русское население сложилось в этнотерриториальную общность с особыми культурно-хозяйственными особенностями (Там же: 36–37).

Вопрос о метисации часто обсуждался, когда дело доходило до объяснения возникновения разных ветвей русских. В случае с великороссами ученых интересовало влияние финно-угорского наследия на их внешний вид (Leskinen 2012: 249).

На Русском Севере были распространены представления о мифических предках, называемых «чудь». Например, Петр Ефименко отмечал, что село Золотица на Зимнем Берегу изначально было основано племенем чудь. По словам Ефименко, местные жители говорили о месте у села под названием «Чудская яма», где первоначально поселилось это племя, и считалось, что чудь слилась со славянским народом, пришедшим с юга (Ефименко 1877: 10–10). 1). Сегодня ученые предполагают, что термин «чудь» был собирательным термином для туземных групп, таких как меря, вся и др., с которыми славяне столкнулись при продвижении на север (Власова 2015: 30–31).

Русский естествоиспытатель Николай Зограф написал описание людей, населявших европейскую часть России. Он отметил, что на севере русские поселения расположены в лесах, тундре и по берегам. Зограф называл русских «правителями» этих земель (Зограф 1894: 8) и утверждал, что есть два типа русских людей, населяющих север. Первая группа, составляющая меньшинство, расселилась по рекам Сухон, Северной Двине, Онеге и близ устья Мезени, а также по морскому побережью. Он описал их как высоких, сильных и красивых, с волосами от темно-русых до каштановых и светлыми густыми бородами. Эти русские были в основном моряками, рыбаками и торговцами или мореплавателями. Многие из них считали себя потомками первых жителей края — первых переселенцев из Новгорода (Там же: 9).). Другую группу, по Зографу, составляли крестьяне, жившие в Архангельской и Вологодской губерниях в местах по более мелким рекам или вдали от крупных водных путей. Эти русские были более низкого роста; их глаза уже по сравнению с другой группой, черты лица менее пропорциональны, а цвет волос темнее. По мнению Зографа, все это говорит о том, что эти крестьяне были не чистыми потомками новгородских русских, а смешанным народом с племенем под названием чудь. Считается, что это племя исчезло; однако упоминается в летописях, былинах и легендах (Там же: 9).

Академические работы по этногенезу поморов нашли сильный резонанс в недавних утверждениях о поморской аборигенности. Опираясь на представления об этносе и субэтносе и аргументы о происхождении поморов от смешанного населения русской и финно-угорской групп, активисты города Архангельска продвигали идею поморов как отдельной коренной группы, заслуживающей охраняемого статуса и особых прав на природные ресурсы. В подтверждение своих утверждений они привели результаты исследования генофонда русских, проведенного Институтом молекулярной генетики и Российской академией медицинских наук в сотрудничестве с британскими и эстонскими учеными (Балановский и др., 2008). ). Активисты ссылались на результаты этого расследования как на доказательство того, что поморы — не выходцы из южных регионов России, а коренное население севера. В частности, они ссылались на то, что генофонд поморов больше связан с финно-угорским, чем с русским народом.

Другие сторонники поморской самобытности заявляли нам в неформальных беседах, что у поморов есть ряд физиологических особенностей, отличающих их от русских людей: например, череп у поморов другой формы и руки длиннее. Хотя сегодня было бы трудно найти научную литературу, подтверждающую эти обобщения, этот дискурс физических различий основан на наборе старых стереотипов об отличной физической форме поморского населения. Лескинен в своей монографии о «конструировании» идеи великороссов пишет, что несколько десятилетий описания поморов можно резюмировать как игру контрастов между идеалом того, каким должен быть древнеславянский тип (высокий, сильный, легковолосый). волосатый) смешанный с кардинальной противоположностью стереотипа финского типа (короткий, корявый, темноволосый) (Leskinen 2016: 533). Она связывает эту игру противоположностей с не очень тонкой конструкцией региональных этнических иерархий.

Руководитель поморской организации в Архангельске обратился к понятию чудь как к доказательству самобытности и смешанного происхождения поморов:

Если раньше здесь жили чудьские племена, то откуда взялись чистокровные славяне? […] Неудивительно, что люди здесь разные и по некоторым антропологическим [антропологическим] параметрам. Здесь люди потемнее и с более узкими глазами. […] Племена чуди — коренные протопоморские племена. Те, что породили поморов, […] саамов, карелов, вепсов […] и другие финно-угорские народы. Позднее сюда пришли славяне, происходили ассимиляция, смешанные браки и смешение культур. Поморы, вероятно, возникли на стыке всего этого. Это смешанный народ. Поэтому бить себя в грудь и кричать, что мы чистые русские, не совсем корректно (Мужчина, 40 лет, Архангельск, Россия, 2014).

Притязания на самобытность поморов вызвали много споров в научном сообществе и в более широком российском обществе, поскольку, казалось, бросали вызов устоявшейся концепции этногенеза и самой целостности проекта великорусской идентичности.

Недавние движения за самобытность поморов

Более 150 лет споров об идентичности поморов и северной славянской зоны оказали сильное влияние на местные сообщества. С реформами перестройки и распадом Советского Союза движения за этническую идентичность стали одним из основных векторов, с помощью которых местные жители выражали свое чувство принадлежности и права. Эти движения принимали различные формы, начиная от очень локальных инициатив, часто возглавляемых одним человеком, по документированию и сохранению артефактов и предметов одежды в местных музеях, до громких и иногда неожиданных попыток добиться признания поморов коренным народом. .

Музейный подход к культуре

Материальная культура поморов по-прежнему ценится в деревнях, что часто проявляется в местных музеях, управляемых группой людей или одним человеком. Такие музеи существуют во многих поселках на побережье Белого и Баренцева морей. Некоторые из них курируются с помощью официальных учреждений, таких как Дома культуры или более крупные музеи; другими управляют местные жители, которые обычно не имеют профессионального образования. Эти музейные коллекции направлены на сохранение поморского наследия. Коллекционеры считают сохранение материальной культуры важным для сохранения памяти о тех поморах, которые в свое время совершали в море большие рыболовные и морские охотничьи походы.

Это сохранение материальной культуры тем более важно, что местные жители часто чувствуют, что поморская культура претерпела значительные изменения, а это означает, что сегодняшние поморы не такие, как их предки:

Раньше у нас были поморы — те, кто ходил на Канин [полуостров] ловить рыбу. На Моржовец [Остров, для охоты на тюленей], на Новую Землю. Раньше это были поморы. Предыдущие старики. Настоящих поморов почти не помню. Хотя я помню некоторых стариков. Они всегда […] ходили охотиться на тюленей (самка, 75 лет, Архангельская область, Россия, 2014).

Профессионализация рыболовства и охоты на морского зверя, начавшаяся с коллективизации труда в деревне в 1920–1930-е гг., может объяснить широко распространенное сегодня среди сельских жителей мнение о том, что «поморов не осталось», поскольку местный колхоз фермы (колхозы) больше не занимаются охотой на тюленей, а их прибрежное рыболовство составляет лишь часть того, что было раньше. Некоторые колхозы до сих пор ведут промысел лосося на тонях, часто в убыток, так как квоты на вылов очень малы, а доход от улова не покрывает затрат (рис. 8.7 и 8.8). Колхозы поддерживают это рыболовство в основном по социальным причинам, так как они обеспечивают местное население доступом к занятости и традиционным продуктам питания (поскольку они продают часть улова в сельских магазинах). Когда жители села говорят, что рыбаков осталось мало, они часто имеют в виду тех, кто работает на тонях. Таким образом, тонии остаются ключевым материальным выражением рыболовства как средства к существованию и источника идентичности.

Рис. 8.7 Тоня Кеды. Фото Natalie Wahnsiedler

Рис. 8.8 Лососевые промыслы в Тоня Кеды. Фото Натали Ванзидлер

Благодаря созданию музеев и сбору исторических материальных артефактов некоторые местные жители устанавливают связь с поморским наследием. Например, в деревне на Зимнем Берегу имеется довольно обширная коллекция различных поморских предметов и одежды, собранная женщиной, которая родом из деревни, но уже много лет живет в городе. Женщина хранит коллекцию в своем деревенском доме, куда приезжает раз в год на пару месяцев летом. Она много лет собирала предметы и расставляла их группами в нежилой части своего старого деревянного повета3. Согласно общемузейной практике, она маркировала предметы краткими текстами. В ее большую коллекцию входят одежда, рыболовные сети, различные виды старинной посуды, прялки и другие артефакты. Другие коллекции местных музеев имеют более конкретную направленность в соответствии с интересами собирателя, как, например, коллекция поморских мореходных инструментов в амбаре.

«Музеефицированный» подход к поморской идентичности контрастирует с более практичным взглядом на поморское население, широко распространенным в деревнях. Жители села связывают поморскую идентичность с рыбной ловлей как с активной практикой — часто как частью официальной профессии — как следует из следующей цитаты из полевых интервью:

Раньше я был [помором], пока не женился. Потом я стала домохозяйкой и перестала ловить рыбу (женщина, 60 лет, Архангельская область, Россия, 2014).

«Музеефицированный» подход часто применяется среди людей, приехавших в деревню из других мест, или среди бывших постоянных жителей, которые теперь живут в городе и время от времени посещают родную деревню. С другой стороны, постоянные жители часто практикуют подход к поморам. Маша Шоу рассматривает аналогичное различие между постоянными жителями, сезонными иммигрантами и случайными приезжими в другой части побережья Белого моря. Она утверждает, что для приезжих деятельность по сбору и оформлению исторических данных о деревне служит компенсацией за их отрыв от родного места. Это позволяет им восстановить связь со своей родной деревней. Напротив, люди, проживающие в деревне постоянно, «не имеют потребности овеществлять историю и культуру деревни, потому что они находятся на месте, и это постоянно занимает их разными житейскими заботами» [Нахшина 2013: 219]. ). Рыболовство по-прежнему является жизненно важным повседневным занятием для многих жителей деревень на побережье Белого моря, хотя некоторые обычаи уже давно ушли в прошлое. Это находит свое отражение в широком спектре мнений о поморах среди жителей села, от «настоящих поморов уже не осталось» до «здесь все поморы».

Поморские кресты

Хотя попыток реконструкции рыбацких тоней предпринимается немного, совсем недавно возникло новое движение по реконструкции старых и строительству новых поморских деревянных крестов. Деревянные кресты — широко распространенное явление на побережье Белого моря на северо-западе России. Хотя эти деревянные кресты часто называют «обетными», они выполняли несколько функций. Российские ученые подчеркивают, что традиция деревянных крестов должна быть осмыслена в рамках морской культуры региона. На морском побережье кресты выполняли функцию навигационных знаков (Окороков, 2005). Часто их ставили в важных местах вдоль дорог — на перекрестках или переправах — и сооружали на видных местах, на холмах, высоких берегах рек и морей (рис. 8.9).). Вотивные кресты ставились по обетованию Богу, в знак благодарности за что-то хорошее или за избавление от зла. Обеты давались по какому-либо особому случаю, обычно связанному с такими лишениями, как болезнь, смерть или исчезновение члена семьи, голод или неурожай (Щепанская 2003). Хотя деревянные кресты встречаются на всей территории русского севера, они более часты и заметны по реке Мезени и северо-восточному побережью Белого моря.

Рис. 8.9 Старопоморский крест у Тони Кеды. Фото Маши Шоу

Местные жители строят новые кресты возле своих летних домиков, что перекликается с прежней традицией воздвигать кресты возле тони. Они считают это способом проявить уважение к своим предкам. За старыми крестами тщательно ухаживают. Один такой крест находится между деревнями Койда и Долгощелье. Согласно местной легенде, этот крест установила группа рыбаков, которые возвращались домой с рыбалки и заблудились по дороге. Однако, когда они достигли этого места на холме, они смогли найти направление к своей деревне. Поэтому они дали обещание построить крест. Путешественники, проходящие этим путем, обычно останавливаются у креста и оставляют монетки или другие мелочи вроде пустых гильз.

Группа поморских художников и интеллигенции при поддержке председателей колхозов взяла на себя обязательство построить крест в норвежском муниципалитете Вардё. Сотрудничество между Архангельском и Вардё началось еще в конце 1980-х — начале 1990-х годов с культурных обменов, результатом которых стало открытие поморского музея в Вардё. Крест был изготовлен местным художником в Архангельске, а затем привезен в Норвегию на машине. Возведен он на месте старого поморского кладбища.

Движение за (ре)конструкцию поморских деревянных крестов указывает на более широкие претензии на идентичность со стороны поморских активистов. Хотя кресты буквально указывают на важность русского православия для поморских традиций — и, в частности, на те части их традиций, которые связывают их с более широкой русской нацией — кресты символически указывают на их благоговение перед местами и морскими пейзажами, где традиционно проживают поморы. . Таким образом, являясь религиозным и в какой-то степени национальным памятником, кресты выполняют двойную функцию указания на поморскую укорененность. Это качество стало играть важную роль в последние годы.

Претензии к коренному населению

В 2000-е годы группа активистов из города Архангельска заявила, что поморы должны быть признаны малочисленным меньшинством (коренной малочисленный народ). Термин «коренные малочисленные народы» (КМН), обычно переводимый как «малочисленные коренные народы», был введен в Федеральный закон в 1999 г. В настоящее время в России 47 народов официально признаны КМН Российской Федерации (Правительство 2015). которые «имеют права, привилегии и государственную поддержку, предназначенные для коренных народов» (Донахью и др. 2008: 993).

Концепция КМН восходит к имперским представлениям об этническом разнообразии и связана с расширением Российского государства и приобретением (освоением) новых территорий (Соколовский 2001: 76). В имперский период термин инородцы часто употреблялся в административной практике Российской империи (Там же: 86). В русском языке термин семантически означает «родиться иным родом». Таким образом, он реализует понятие разделения на «своих» и «чужих» (Там же: 89). В раннесоветский период имперское наследие слилось с «патерналистской идеей существования «малых народов», ничтожных как по всемирно-историческому значению, так и по численности населения» [Андерсон 2000: 79]. Этот разрыв между принадлежностью к группе большинства и особым или особым населением, заслуживающим патерналистской поддержки, кажется, является постоянной темой в описании северных славянских народов. Однако у этого конкретного термина есть дополнительный нюанс, поскольку он исторически применялся к (сибирским) обществам охотников-собирателей — группе людей, которые в сознании многих городских интеллектуалов могли бы рассматриваться как антитеза городским русским. Отсюда большая ирония в том, что группа активистов использовала этот термин для обозначения населения, считавшегося русским, а иногда даже «самым настоящим русским».

Хотя идея официального признания поморов коренной группой была довольно новой, растущий интерес к поморской культуре и наследию возник уже в конце 1980-х – начале 1990-х годов. Перестройка и распад Советского Союза открыли новые возможности для гражданского участия. Возник новый интерес к этничности и коренному населению, что иногда приводило к формированию этнополитических организаций (Шабаев, Шарапов 2011: 107). В Архангельской области одна из таких организаций под названием «Поморское возрождение» была основана в 1919 г.87. В начале 2000-х примерно одновременно с «Поморской общиной» была образована национально-культурная организация «Поморская автономия». Интерес к поморской культуре развивался вместе с интересом к международным проектам и сотрудничеству, особенно с Норвегией. Большую роль сыграло осознание исторических связей между Россией и Норвегией в сфере рыболовства и торговли.

По мере перехода России от плановой экономики к рыночной экономике и либерализму большинство колхозов в Архангельской области развалилось. Оставшиеся рыболовецкие колхозы на Беломорском побережье уже не в состоянии обеспечить такие же возможности трудоустройства и социальной поддержки, как прежде. Поэтому многим сельским жителям приходится полагаться на натуральное хозяйство, из которых рыболовство является наиболее важным. Однако действуют строгие ограничения, особенно на промысел лосося, который является наиболее ценным видом. Поскольку атлантический лосось нерестится в нескольких реках Архангельской области, во избежание прилова лосося категорически запрещен лов сетями как в реках, так и в Белом море. Сняты некоторые ограничения для любительского рыболовства на нескольких официально организованных рыболовных угодьях. Однако в сельской местности получение лицензий считается слишком затратным. Кроме того, прибрежные жители часто имеют свои традиционные унаследованные рыболовные угодья и не желают ловить рыбу в других местах.

Местные жители считают рыбалку не развлечением, а источником средств к существованию. Активисты утверждают, что в соседнем Ненецком автономном округе ситуация иная, где ненцы признаны коренным малочисленным меньшинством и, следовательно, имеют традиционные права на рыболовство. Активисты подчеркивают несправедливость ситуации, когда поморы и ненцы живут в схожих климатических и социально-экономических условиях, но при этом не имеют одинакового доступа к ресурсам. Они утверждают, что признание поморов малочисленным коренным народом позволит поморским рыбакам вести свое традиционное хозяйство и улучшить свои условия жизни.

Настойчивые призывы активистов к признанию поморов вызвали реакцию на уровне штатов, когда в 2007 году федеральное правительство провело совещание, посвященное социальной и экономической поддержке поморов. Правительство также запросило экспертное заключение о поморской идентичности у нескольких видных российских антропологов. В ответ ученые не посоветовали правительству поддержать требования активистов о признании поморов отдельной этнической группой. Они утверждали, что поморы являются региональной подгруппой русского народа, поскольку они не говорят на отдельном языке и их материальная и духовная культура всегда была очень близка к культуре большинства русского народа (Нахшина 2016: 313).

Основной резолюцией совещания 2007 г. стала рекомендация федерального правительства правительствам регионов тех административных единиц, в которых проживают поморы, принять меры по улучшению социально-экономического положения поморов. Также были предложены изменения в федеральный закон о рыболовстве, которые позволили бы поморам вести традиционный образ жизни. Поскольку резолюция носила лишь рекомендательный характер, региональные правительства ее не приняли. Поморские активисты продолжали обращаться к правительству, но не смогли добиться официального признания поморов в качестве отдельной коренной группы Российской Федерации (Нахшина, 2016).

Полевые исследования в Архангельской области в 2014–2016 гг. выявили сосуществование крайне противоречивых взглядов на поморскую идентичность. Одна позиция была представлена поморскими активистами, которые утверждали, что поморы являются коренной группой и, следовательно, отдельным этносом в пределах Российской Федерации. Активисты указывали на самобытность поморской группы, опираясь в своих аргументах на научное понимание того, что характеризует этнос, т.е. самобытный язык, культуру и идентичность. Фактор идентичности позволил некоторым из них иметь очень широкий и инклюзивный подход к поморам, как в следующей точке зрения лидера поморской организации:

[Поморы] — это те, кому дорога эта культура, этот образ жизни. […] Однако не следует путать поморов с рыбаками. Так же, как не надо путать ненцев с оленеводами. Сейчас ненцы работают в прокуратуре и других органах власти. Им не обязательно быть пастухами. Здесь все почему-то видят помора с рыболовной сетью через плечо. […] Но исторически это больше не является доминирующим способом существования. […] Те, кто знает узоры орнамента, культуру пения, поморские сказки и прочее. Все это идет вместе, если вы заботитесь об этом. […] Люди мне рассказывают, я сам родом из Украины, приехал сюда двадцать лет назад. Но я не чувствую себя украинцем. Я чувствую себя помором. Могу я? Почему бы и нет? Я всегда привожу такой пример: Пушкин, самый дорогой писатель для русского читателя. Но он такой эфиоп. Но если ты сделал больше для русского народа, то ты, наверное, русский. Если тебе в Поморье хорошо, значит, ты, наверное, помор. По крайней мере, мы здесь не измеряем черепа и не берем анализы крови (Мужчина, 40 лет, Архангельск, Россия, 2014 г.).

Отношение к поморам как к отдельной коренной группе росло до тех пор, пока один из самых видных поморских активистов Иван Мосеев не предстал перед судом, где ему было предъявлено обвинение в «возбуждении национальной ненависти». Обвинение было основано на онлайн-комментарии, якобы сделанном Мосеевым, в котором поморы выделялись как этническая группа и подразумевалось их превосходство над русскими. Мосеев отверг обвинения и впоследствии отказался от общественной деятельности. Его дело широко освещалось в местных газетах и даже в международном Barents Observer и оставило некоторую неуверенность среди городской интеллигенции и художников, которые поддерживали утверждение, что поморы — это отдельный этнос, а не просто подгруппа русских. Многие начали классифицировать поморов в менее «сепаратистских» терминах и переключились на более академически санкционированные и официально признанные понятия, такие как субэтнос или этническая общность.

Некоторые архангельские интеллигенты, симпатизировавшие идее поморской самобытности, одновременно настаивали на своеобразии поморов в их русскости. По мнению одного местного мыслителя и преданного православного верующего, поморы и русский север в более широком смысле сохранили определенные духовные качества, а потому могли служить генофондом истинно русских ценностей. Это кажущееся несоответствие, при котором поморы являются коренными и русскими одновременно, часто всплывало в беседах с людьми в Архангельске, возможно, указывая на некоторые внутренние противоречия внутри самой концепции этноса.

Утверждениям о самобытности поморов противостояли и другие архангельские ученые и интеллектуалы, утверждавшие, что поморы — это исторически сложившаяся идентичность поморских жителей Белого моря. Они видели поморскую специфику в их хозяйстве, а некоторые даже считали фактор этнической принадлежности вообще незначительным:

Создается впечатление, что поморы имеют не этническую, а экономическую основу. Иными словами, важно не то, финно-угры или славяне поселились здесь, а их традиционный образ жизни, основанный […] , сельское хозяйство — потому что одной только рыбалки и охоты было недостаточно. Это было естественное явление, это поморское комплексное хозяйство. […] Эти поморы, их статус как отдельного этноса никогда не обозначался ни до революции, ни в советский период. […] Вся эта национальная подоплека нынешнего поморского вопроса в основном связана с современными событиями (Мужчина, 45 лет, Архангельск, Россия, 2014).

В селах Беломорья многие никогда не слышали о том, что поморские организации в Архангельске борются за свои права на ресурсы. Большинство опрошенных считали поморов русскими людьми; тем не менее, многие из них поддержали идею предоставления поморам статуса малочисленного меньшинства, чтобы они получили официальный доступ к своим традиционным рыболовным угодьям.

Беспорядки, устроенные поморскими активистами в Архангельске, почти не были замечены в селе по двум основным причинам: во-первых, поморские активисты не смогли наладить связи с сельскими жителями; а во-вторых, потому что у сельчан совершенно иное, чем у активистов, понимание того, что значит быть помором. Для большинства жителей приморских поселков Архангельской области быть помором означает активно заниматься деятельностью, связанной с морем. Многие люди гордятся тем, что являются потомками исторических мореплавателей и промышленников, так ярко описанных в этнографической и художественной литературе.

Заключение

Поморская идентичность оказалась проблемой как для имперских, так и для советских ученых. Поморов называли «самыми аутентичными русскими», неоднозначной подгруппой (субэтносом) великороссов и коренным меньшинством. Эта двусмысленность и неуверенность в отношении поморской идентичности, по-видимому, берет свое начало в уникальном поселении поморов на границах Российской империи и Советского Союза, а также в их историческом изображении как исследователей и первопроходцев и их уникальном образе жизни.

В то время как фольклористы рассматривали территорию Поморья как изолированный регион, его история показывает его важность как в геополитических, так и в этнографических дискуссиях. В политических и исторических нарративах Поморье рассматривалось как «окно в Европу» из-за важности поморских мореплаваний и торговых связей. В то же время исторические связи поморов с Новгородской республикой способствовали представлению о поморах как о «подлинно русском народе». Способность поморов путешествовать по морю и рекам придавала им особую роль в расселении славянского населения не только по Беломорью, но и по Сибири. Движение поморов на восток было первой волной русской колонизации и привело к формированию смешанных поселенческих общин вдоль побережья арктического моря, таких как тундровые крестьянские поселения на Таймыре (затундренные крестьяне), креольская община в Якутии (русскоустьинцы). ) и другие. Наряду с этой дихотомией запад-восток поморы также рассматривались с точки зрения академического построения дихотомии север-юг, попытки этнографов классифицировать славянское население (см. главу 3). Оба взгляда сформировали центрально-периферийную гибкость поморов в публичных дискурсах.

Советские историки и этнографы с энтузиазмом использовали эти исторические и геополитические неясности для разработки всеобъемлющей этнической теории. В этих академических дискуссиях поморы выступали как важный пример этнической иерархии. Как показывают редакторы этого тома во введении, ядром этих дебатов была теория этноса, которая процветала как часть советской политики идентичности во время холодной войны. Пытаясь сделать теорию пригодной для идеологически ангажированных реконструкций истории и этнографических классификаций, советские этнографы придумали ряд альтернативных терминов, связанных с этносом. Одним из них был термин субэтнос, который применялся к поморам. В этнографических томах поморы были представлены вдоль пограничных групп, таких как казачьи и, по иронии судьбы, сибирские общины, чье происхождение шло от поморов. Такая подзапись в официальных классификациях идентичности способствовала притязаниям поморских активистов на коренную принадлежность в начале ХХI века.

Российские ученые и политики основывали свои классификации на наборе характеристик идентичности, таких как материальная культура, язык и внешний вид, которые различались в разные периоды и экологии знаний. В недавних дискуссиях о коренностях поморов эти характеристики идентичности были включены и «натурализованы» в заявлениях об отличии поморов от русских. Этот переход от академических описаний и построений к знаниям, усвоенным местной интеллигенцией, позволяет увидеть текучесть историко-антропологических представлений и их социальной жизни в рамках локальных сообществ. Случай с поморами, взятый с окраин бывшей империи, вводит нас в область северных исследований, где нельзя объяснить границы между академическими построениями и локальными знаниями.

Опубликованные ссылки

Александров В. А. 1964. Русское население Сибири XVII–начала XVIII в. (Енисейский край). Труды института этнографии АН СССР (Новая серия) 87 (Москва: Наука).

―. К. Г. Гуслистый, А. И. Залесский, В. К. Соколова, К. В. Чистов, ред. 1964. Народы Европейской части СССР. Народы Мира (Москва: Изд-во АН СССР).

Андерсон, Д. Г. 2000. Идентичность и экология в арктической Сибири: бригада северных оленей номер один (Оксфорд: издательство Оксфордского университета).

Анучин Д. Н. 1889. «О задачах русской этнографии», Этнографическое обозрение 1: 1–35.

Балановский О., Роотси С., Пшеничнов А., Кивисильд Т., Чурносов М., Евсеева И., Почешхова Е., Болдырева М., Янковский Н., Балановска Э., Виллемс Р. 2008. «Два источника русского патрилинейного наследия в их евразийском контексте», Американский журнал генетики человека 82 (1): 236–50, https://doi.org/10.1016/j.ajhg.2007.09.019.

Бэнкс, М. 1996. Этническая принадлежность: антропологические конструкции (Нью-Йорк: Рутледж).

Белов М. И. Арктические плавания и устройство русских морских судов в XVII веке // Исторический памятник русского арктического мореплавания XVII века, изд. А. П. Окладникова и Д. М. Пинхенсона. М.: Изд-во Главсевморпути. С. 63–80.

Бернштам Т. А. 1978. Поморы (Л.: Наука).

―. 1995. «Введение», в Русском Севере. К проблеме локальных групп, изд. Т. А. Бернштам (СПб: МАЭ РАН), 3–11.

―. 2009. Народная культура Поморья. (Москва: ОГИ).

Большой энциклопедический словарь. 2000. «Этническая общность», http://dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/338586.

Бромлей Ю.Ю. Т. 1983. Очерки теории этноса. М.: Наука.

Челищев П. И. 1886. Путешествие по северу России в 1791 году.

Чижикова Л. Н. Архитектурные украшения русского крестьянского жилья // Русские. Историко-этнографический атлас, изд. П. И. Кушнера. М.: Наука. С. 7–60.

Дмитриева С. И. 1972. «О специфике культурного развития Русского Севера (Были ли Север глухой окраинной России?)», Советская этногафия 2: 68–73.

Донахью Б., Дж. О. Хабек, А. Э. Халемба и И. Санта. 2008. «Размер и место в формировании коренного населения в Российской Федерации», Current Anthropology 49 (6): 993–1020.

Дуров И. М. Словарь живого поморского языка в его бытовом и этнографическом применении.

Ефименко П. С. 1877. Материалы по этнорафии русского населения Архангельской губернии. Часть I. Описание внешнего и внутреннего быта.

Энгельгардт А. П. 2009. Русский Север: путевые записки.

Фомин А. 1797. Описание Белого моря.

Гемп К. 2004. Сказ о Беломорье. Словарь поморских речений. М.: Наука.

Гумилев Л. Н. Этногенез и биосфера Земли (Ленинград: ЛГУ, 1989).

Найт, Н. 2017. «География, раса и пластичность человека: Карл фон Бэр и проблема академического партикуляризма в российских гуманитарных науках», Centaurus 59 (1–2): 97–121, https:// doi.org/10.1111/1600-0498.12154.

Кожинов В.В. 1999. История Руси и русского слова.

Кушнер П.И., изд. 1970. Русские. Историко-этнографический атлас. М.: Наука.

Лайус Ю.Ю. А. и Д.Д. Лайус, ред. 2010. «Море — наше поле» Количественные данные о рыбных промыслах Белого и Баренцева моря XVII–начала XX вв. (Санкт-Петербург: Изд-во Европейского университета в Санкт-Петербурге).

Лепехин И. 1805. Путешествие академика Ивана Лепехина в 1772 году. Часть IV (СПб: Императорская академия наук).

Лескинен, М. В. 2012. «Малороссийская народность» в российской науке второй половины XIX в. Проблемы этнографического описания, в Русских об Украине и украинцах, изд. Е. И. Борисенок (СПб: Алетейя), 244–83.

―. 2016. Великоросс/великорус. Из истории конструирования этничности. Век XIX (Москва: Идрик).

Максимов С. В. 1857. Мурман. Промыслы на русском лапландском берегу, Морской сборник. Часть неофициальная 32 12: 237–74.

―. 1871. Бог на суровый (СПб.: Типография А. Трансхелья).

Марков А. 1901. Беломорские былины (М.: Левинсон А.А.).

Маслова Г. С. Народная одежда русских, украинцев и белорусов в XIX–начале ХХ в. (Москва: Изд-во Академии наук СССР), 1956. С. 543–757.

Мосеев И. И. 2005. Поморская речь. Краткий словарь поморского языка (Архангельск: Правда Севера).

Нахшина, М. 2013. «Восприятие застроенной среды постоянными жителями, сезонными переселенцами и случайными приезжими в деревне на Северо-Западе России», в книге «О очаге: взгляды на дом, очаг и домашнее хозяйство в Приполярье». Север, изд. Д. Г. Андерсон, Р. П. Уишарт и В. Вейт (Нью-Йорк: Berghahn), 200–22.

―. 2016. «Ограничения участия сообщества в управлении промыслом лосося на Северо-Западе России», Морская политика 74: 309–15.

Окороков А. В. Поморские кресты в сакральном ландшафте // Культура русских поморов. Опыт системного исследования, изд. до свидания. Л. Базарова и др. (Москва: Научный мир), 241–48.

Панченко, А. 2012. «Россия», в «Спутнике фольклора», изд. Р. Бендикс и Г. Хасан-Рокем (Malden: Wiley-Blackwell), 426–41.

Подвысоцкий А. 1885. Словарь областного Архангельского назначения в его бытовом и этнографическом применении.

Правительство Российской Федерации. 2015. «О Едином перечне коренных малочисленных народов Российской Федерации (с изменениями на 25 августа 2015 года). Постановление от 24 марта 2000 года N 255’, http://docs.cntd.ru/document/

7631.

Пыжова А. 2011. «Политизация этничности на примере поморов», http://www.gumilev-center.ru/politizaciya-ehtnichnosti-na-primere-pomorov-arkhangelskoj-oblasti.

Шабаев И. и Шарапов В. 2011. «Коми-ижемцы и поморы: две модели культурной трансформации», Журнал этнологии и фольклористики 5 (1): 97–122.

Щапов А. 1864. «О влиянии гор и моря на характер поселений», Русское слово 6 (3): 105–16.

Щепанская Т. В. 2003. Культура дороги в русской мифоритуальной традиции XIX–XX вв. (М.: Индрик).

Шнирельман В. А. 2006. Уроки Гумилева: блеск и нищета теории этногенеза. Введение, Этнографическое обозрение 3: 3–7.

Случевский, К. К. 1886. По северу России (Санкт-Петербург: Типография Эдуарда Гоппе).

―. 2009. Поездки по северу России в 1885–1886 годах. М.: ОГИ.

Соколовский С. В. Образы других в российских науке, политике и праве, 2001. М.: Путь.

Токарев С. А. 1958. Этнография народов СССР; исторические основы быта и культуры.

Толстов С. П. Народы европейской части СССР, 1964. М.: Наука.

Власова И. В. 2015. Русский Север. Историко-культурное развитие и идентичность населения. М.: ИЭА РАН.

Загоскин Н. П. 1910. Русские водные пути и судовое дело в допетровской России. Историко-географическое исследование (Казань: Издание управления водных путей и шоссейных дорог).

Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография, 1991. М.: Наука.

Зограф Н.И. 1894. Русские народы (Москва: Типо-литографияВысоч. утв. Т-ва И. Н. Кушнерев и К.).

Архивная справка

МАЭ: [Номерные коллекции] Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого РАН, Санкт-Петербург, Россия

МАЭ 974. Фотоколлекция Н.А. Шабунина.

1 Мы благодарны председателям нескольких рыболовецких колхозов, которые оказали большую административную поддержку и по возможности поделились своими знаниями. Жители Архангельской области были очень щедры и гостеприимны и делились с нами своим временем и многими чашками чая. Ученые Северного (Арктического) федерального университета дали нам ценные советы, особенно по прибытии в поле, и помогли нам в дальнейших исследованиях в Архангельской области.

2 Все переводы с русского на английский выполнены Машей Шоу.

3 Повет — нежилая часть типичного северного крестьянского дома, использовавшаяся для хранения предметов домашнего обихода, рыболовных снастей, телег и т. д.

измена

Фото: предоставлено Barents Observer

Иван Мосеев, архангельский исследователь поморских народов Крайнего Севера Беломорья, обвинен российскими спецслужбами в государственной измене «при поддержке норвежских спецслужб» и разжигании межнациональной розни.

Судя по всему, дело против него во многом связано с враждебным постом, в котором россияне назывались «отбросами» прошлой весной на одном из новостных сайтов в Архангельске.

Но хотя его коллеги в Норвегии называют его кротким ученым, единственным интересом которого является пролить свет на историю обмена и торговли поморских народов, дело Мосеева приходится на период, когда военные действия между Москвой и коренными жителями Архангельской области населения находится на подъеме.

В случае признания виновным в государственной измене Мосееву грозит до 20 лет колонии строгого режима в РФ.

Поморы были охотниками и рыбаками, которые жили вдоль российского Белого моря и веками вели активную деятельность в районе, ныне известном как норвежский остров Шпицберген, и в Финнмарке. Историки говорят, что они оставили свои последние охотничьи аванпосты в этом районе в 19 ^-м-м веке.

Они, согласно истории, являются коренным народом Архангельской области, и их название происходит от Поморской земли – или Поморья – древнего географического названия европейского Севера России.

Фото: barentsinfo.org

Большая часть работы Мосеева была поддержана Баренцсекретариатом, который способствует сотрудничеству между норвежскими и российскими территориями, граничащими с Баренцевым морем.

Министерство иностранных дел Норвегии, похоже, на данный момент занимает осторожный, но обеспокоенный подход к этому делу.

«Мы выражаем обеспокоенность тем, что это происходит, — заявил официальный представитель МИД Кьетил Эльсебутанген. «Мы будем следить за этим делом и рассматривать его в естественном контексте».

В другом интервью газете Dagbladet Эльсебутанген назвал обвинения «сенсационными».

Начало суда отложено

Суд над Мосеевым, директором Института коренных народов и малочисленных народов Архангельского университета, должен был начаться сегодня, но был отложен после того, как на выходных он был госпитализирован с камнями в желчном пузыре, сообщает норвежская ежедневная газета Об этом сообщает Dagbladet.

Неоднократные звонки «Беллоны» на мобильный телефон Мосеева в выходные дни, а также несколько писем, отправленных на его адрес, остались без ответа.

Хотя сегодня началось первое судебное заседание по делу, оно было отложено до 21 ноября до появления самого Мосеева.

Российские спецслужбы, согласно пространному отчету в ежедневной деловой газете «Коммерсант», следили за деятельностью Мосеева с лета.

Запланированное сегодня начало судебного процесса против него следует за принятием нескольких новых драконовских поправок к российскому законодательству о государственной измене, которые многие рассматривают как часть нескольких публичных усилий президента Владимира Путина, вступившего в свой третий срок в мае, по подавлению инакомыслие – особенно оппозиция, которая может быть связана с иностранным влиянием.

Эту позицию поддержала Amnesty International, которая будет следить за ходом дела Мосеева.

«Дело Мосеева следует рассматривать в контексте все более ограничительной практики в современной России в отношении свободы собраний и свободы слова для людей, мирно протестующих или выражающих инакомыслие», — Патрисия Каати, политический советник Amnesty International. сказал новостному порталу Barents Observer в Киркенесе, что впервые привлекло к этому делу международное внимание.

МИД Норвегии: Мосеев имеет «приверженность к древней культуре»

«Насколько мы понимаем, [Мосеев] на основании своей приверженности поморам и их культуре обвиняется в подстрекательстве разногласия между этническими группами [в России]», — говорится в сообщении министерства иностранных дел Elsebutangen в комментариях, отправленных по электронной почте газете Dagbladet.

«Мосеев несколько раз посещал Финнмарк, где участвовал в различных мероприятиях, направленных на сохранение памяти о поморской торговле и тесных экономических и культурных связях между северной Норвегией и северо-западной Россией в XIX веке. го и начала 20 века», — сказал он.

Эльсебутанген сказал, что Министерство иностранных дел Норвегии рассматривает Мосеева как человека, который проявляет интерес и приверженность древней культуре и работает над продвижением ее традиций.

Обвинение в государственной измене

Но в обвинительном заключении против Мосеева написано, что его намерения были далеки от этого.

«Норвежские спецслужбы используют Ивана Мосеева для дестабилизации общественно-политической ситуации в Архангельске», — говорится в обвинительном заключении, цитируемом сайтом Svobodanaroda.org.

«При поддержке зарубежных сетей Мосеев осуществляет деятельность, направленную на привлечение федеральных органов власти Российской Федерации к признанию поморов коренным малочисленным населением Севера, а также отнесение территории их проживания к юрисдикции международного права, что может привести к нарушению территориальной целостности России.

Обвинительные документы, цитируемые на Svobodanaroda. org, дополнительно обвиняют Мосеева в том, что он обратился к архангельским властям с идеей создания «республики поморов», а также в использовании иностранной поддержки для создания «Братства поморов» для соединения Поморы Баренцева региона.

Далее они утверждают, что «при финансовой поддержке Норвегии Мосеев изготовил словарь языка поморов, с помощью которого опубликовал ряд статей и вел деятельность, направленную на нанесение ущерба безопасности России».

Враждебные сообщения на северном новостном сайте: криминально или нет?

Еще одним скандальным и недоказанным центральным элементом дела ФСБ является комментарий Мосеева в апреле на новостном сайте «Эхо Руссково Севера» (на русском языке), что русские — «подонки».

Редакции сайта удалось отследить комментарий до IP-адреса компьютера Мосеева, о котором они сообщили в ФСБ, сообщает Barents Observer.

Мосеев отказался от публикации комментария, сославшись на то, что его компьютер в это время даже не был включен.

Московский Информационно-аналитический центр «СОВА», некоммерческая организация, занимающаяся исследованиями национализма и расизма, заявил в своем публичном посте (на русском языке), что даже если Мосеев и опубликовал замечание, оно не имеет значения с юридической точки зрения.

«С нашей точки зрения, комментарии, размещенные на сайте «Эхо Руссово Севера», по которым возбуждено дело, можно расценивать как враждебные выражения», — говорится в сообщении монитора расизма. «Все равно комментарий не содержит никаких призывов к действию, а преследование Мосеева выглядит абсурдным».

Удушение поморского движения началось в июне: Газета

Российский «Коммерсантъ» сообщил, что Федеральная служба безопасности России, или ФСБ, начала ужесточать контроль над поморским движением Мосеева после того, как газета сообщила о возрождении поморов.

В июньской отчетной поездке в Архангельскую область корреспондент «Коммерсанта» Олеся Герасименко рассказала о работе Мосеевых по сохранению поморского языка и культуры, закреплению за ними статуса национального меньшинства, что не редкость в России.

Вскоре после публикации статьи, писал Герасименко в июльской статье газетного журнала «Коммерсантъ Власть», в доме Мосеева был проведен обыск сотрудниками ФСБ, у него были изъяты компьютеры и жесткие диски, а также множество других документов. Его допрашивали о том, как часто он посещал Норвегию, рылись в его паспорте и прослушивали его телефон в течение 180 дней.

В репортаже Коммерсанта Власть были комментарии ФСБ о том, что Мосеев продвигает сепаратистскую позицию жителей Архангельской области, связанных с поморами, что сама Герасименко категорически отрицала в своей статье.

Хотя Мосеев признает, что среди маргинальных групп в этом районе есть громкое меньшинство, стремящееся преуспеть в России, его исследовательская и научная работа не имеет никакого отношения к таким группам. Но она также сообщила, что это радикальное меньшинство вызывает все более запугивающее отношение со стороны полиции к тем, кто мирно идентифицирует себя со своим поморским наследием, но в то же время полностью объявляет себя российским гражданином.

Amnesty International заявляет, что Норвегия должна серьезно отнестись к делу

Процветающие отношения между Баренцевом регионом Норвегии и России восходят к 1993 году, когда бывший министр иностранных дел России Андрей Козырев и бывший министр иностранных дел Норвегии Торвальд Столтенберг решили укрепить сотрудничество родственные регионы, разделенные бывшей советской границей. Это завершилось формированием Баренцева секретариата.

Двусторонняя деловая, культурная и экологическая деятельность увенчалась успехом, и обвинения в адрес Мосеева стали тяжелым ударом по 20-летнему трудному сотрудничеству – факт, отмеченный Amnesty International.

«Норвежские власти содействовали сотрудничеству гражданского общества между российскими и норвежскими гражданами, организациями и учреждениями в Баренцевом регионе при прямой и косвенной поддержке Норвежского Баренцева секретариата», — написала в своем заявлении представитель Amnesty Kaatee.

Далее она подчеркнула, что норвежские власти «несут моральный долг без дальнейшего промедления потребовать от российских властей уважать право г-на Ивана Мосеева на свободу выражения мнений» и «немедленно и безоговорочно» закрыть дело.

«Мосеев участвовал в восстановлении старых добрых связей с Вардё, — сказал Руне Рафаэльсен, глава Баренцсекретариата. «Мы никогда не видели ни намека на сепаратизм, только мирное сотрудничество».

Высказываются норвежские партнеры Мосеева

Тор Робертсен, член администрации губернии Финнмарк Норвегии, который с начала 1990-х годов был первопроходцем в продвижении исторических отношений между Финнмарком и Баренцевым регионом России, сказал в интервью о том, что «я совершенно не понимаю причин обвинений» против Мосеева, сообщил Barents Observer.

Он сказал, что они с Мосеевым тесно сотрудничали в городе Вардё, работая над выпуском детских книг о рыбной и сельскохозяйственной торговле между поморами в Вардё и Архангельске.

«Я хорошо его знаю, и у него здесь, в Вардё, никогда не было иной цели, кроме укрепления исторических и культурных связей, основанных на старой поморской торговле», — сказал Робертсен.

Реми Странд, местный политик из Вардё, так же недоверчиво отнесся к обвинениям против Мосеева.

«Иван Мосеев остался у меня дома, — сказал Стрэнд Barents Observer. «Он много раз бывал здесь, в Вардё, например, когда прошлым летом мы устраивали поморский фестиваль».

Дело попадает в ряд других репрессивных законов

Политический сезон для российского инакомыслия был мрачным с тех пор, как Путин пришел к власти 4 мая. Министерству юстиции как «иностранные агенты» — термин, чреватый сталинистскими последствиями, — был принят и вступит в силу на следующей неделе.

Агентство США по международному развитию (USAID) было вынуждено прекратить свою деятельность в России 1 октября, в результате чего сотни неправительственных организаций изо всех сил пытаются найти финансирование, в первую очередь «Голос», агентство по наблюдению за ходом голосования, которое раскрыло фальсификации выборов на декабрьских выборах в Думу, которые вызвали зима уличных демонстраций, в которых участвовали сотни тысяч человек.

Строгие законы, регулирующие демонстрации, которые увеличили штрафы за неподобающее поведение до уровня 9 долларов000 — или средняя российская годовая зарплата — тоже встала на место.

Кремль также ввел ограничения в Интернете, якобы направленные на защиту детей, которые позволяют правительству блокировать доступ ко всем веб-сайтам, если материалы, которые оно сочтет нежелательными, появляются на одной странице.

Арест и лишение свободы группы Pussy Riot, чья 40-секундная антипутинская песня прозвучала в московском храме Христа Спасителя, заслужили двое из трех панк-музыкантов, приговоренных к двум годам колонии строгого режима. Группа, состоящая исключительно из женщин, заявляет, что флеш-выступление должно было выразить протест против тесной связи между Путиным и церковью. Соответственно, они были приговорены к тюремному заключению за богохульство.

А новые поправки об измене, последствия которых российскому юридическому сообществу еще предстоит разглядеть, были приняты на прошлой неделе и ожидают подписи Путина.

В своем заявлении корреспондент Amnesty Kaatee конкретно указала, что дело Мосеева является одним из очевидных новых мандатов Кремля по отсечению гражданских свобод.

«Все это прогрессирующее удушение свободы собраний и выражения мнений в Российской Федерации», — сказала она.

Историческая справка — Самобытность и региональная культура: случай поморов в Арханге

Поморы — русскоязычные переселенцы, их потомки живут на побережье Белого моря. Это также термин самоидентификации потомков русских, прежде всего новгородцев, переселенцев Русского Севера, проживающих на побережьях Белого моря и прилегающих территориях.

Еще в 12 веке землепроходцы из Новгорода вошли в Белое море через Северная Двина и Онега до основания Архангельска в конце 16 ^-й в.

Со своей базы на Коле они исследовали Баренцев регион и Кольский полуостров, Шпицберген, и Новая Земля, а также обширные территории и морские пути между Архангельском и Сибирью.

Термин помор, первоначально в 10 – 12 вв. моря» постепенно расширился до термина, относящегося к населению, живущему относительно далеко от море. Однако территория практически всего европейского Русского Севера, включая Мурманская область, Архангельская и Вологодская области, республики Карелия и Коми стали называется Поморье.

Традиционные морские промыслы поморов включали охоту, китобойный промысел и рыбную ловлю.

Поморье было свободным от помещиков, и большинство жителей составляли свободные крестьяне и торговцы.

Как и большинство других россиян, поморы традиционно исповедуют православие; Однако до 1917 г. большой процент русских из Поморья исповедовали старообрядчество.

В ходе переписи 2002 года респонденты могли идентифицировать себя как поморы для первый раз. Эта группа была занесена в таблицу как подгруппа русского этноса. Цифры показывают, что это сделали 6571 человек, почти все в Архангельской области» (6,295) и Мурманская область» (127), (Шабаев 2009:20).

Поморская культура достаточно разнообразна, и мы можем найти много отличительных черт, которые не характерна для остальных русских, проживающих в средней и южной части страны. К в значительной степени это можно объяснить длительными контактами с саамскими и ненецкими народами и постоянные тесные связи со Скандинавией через поморскую торговлю. С другой стороны, существует трудности в отличии поморской культуры от севернорусской культуры. я обсужу это аргумент позже.

5 1.5. Поморы в академическом дискурсе

До настоящего времени трудно найти какие-либо систематические и комплексные исследования поморов этническая идентичность. Должен отметить, что поморы, как и другие коренные народы, в Россия никогда не исследовалась как самостоятельная группа до 20 века. Были множество этнографических описаний известных путешественников, писателей и художников, но большинство из них можно отнести к ненаучной литературе. Только во второй половине 20 ^-й век было проведено несколько исследований по изучению поморов как носителей специфических культурных особенностей, но также в рамках этнографии и истории русского этноса.

Начало 1990-х годов отмечено повышенным вниманием к этническому возрождению по всей России, и это было время, когда предпринимались попытки изучения истории, культуры и самобытности поморов как самостоятельный субъект с надеждой на возрождение и доказательство уникальности Архангельского региона и его жителей. Этот термин можно объяснить сдвигами в политическом дискурсе, а не в научный.

Сегодня мы можем наблюдать множество опубликованных работ, в которых обсуждаются политические и этнические вопросы поморы, но большинство из них сравнивают поморскую идентичность с коренной. В моем По мнению ученых, поморская идентичность как самостоятельная часть академического дискурса недостаточно исследована.

Даже современная ситуация политизации национальных вопросов не является предметом сложные академические исследования. Многие работы охватывают именно культурную составляющую аборигенности.

Другие статьи, посвященные политическим вопросам поморской национальности, слишком политически перегружены и следует внимательно относиться к источнику данных.

1.6. Значение исследования

Это исследование важно во многих отношениях. Во-первых, он обращает наше внимание на изменения в отношении групп местных меньшинств к праву на самоопределение и самоидентификацию в современных Россия. Он показывает, как «мобилизация этничности» может создать новые условия для меньшинств. группы должны быть признаны государством. Я рассматриваю это как размышление о существенных изменениях в русском языке. национальной политики по сравнению с советским периодом – провозглашение поликультурного и многонациональная нация. Во-вторых, он дает нам знания об этнополитической ситуации на как на национальном, так и на местном уровне в России на примере поморов.

Мое исследование интересно тем, что оно объединяет анализ национального дискурса о группы коренных народов с изучением идентичности поморов, которое стоит на повестке дня. В-третьих, мое исследование

проливает свет на современные черты поморских народов. Я также обсуждаю трудности в обучении Поморская культура в контексте севернорусской культурной традиции и как эта проблема могут влиять на исследовательские процессы и их результаты.

Кроме того, данное исследование заполняет пробел в научной литературе по идентичности поморов на местном уровне. шкала. Имеются различные статьи и отдельные публикации, посвященные этнографии и традиционным культуры местного населения, а не систематическое исследование современной идентичности и этнических черт Поморы. Более того, большая часть литературы основана на первобытном подходе, который до сих пор доминирует. в академических кругах. Недостаточно работ, обсуждающих поморскую идентичность с точки зрения этнические границы, созданные и поддерживаемые самой группой.

Кроме того, я хочу верить, что мое исследование может быть полезным для всех, кто интересуется коренные и этнические вопросы. Более того, я считаю, что именно это исследование поможет сделать понятно, что такое поморская идентичность?». Я надеюсь, что результаты моей работы привлекут внимание к проблемам с которыми поморы сталкиваются на пути к самоопределению и самопознанию. Более того, я обязательно поделюсь своими результатами с местными этнонациональными поморскими организациями и движениями, с надеждой, что моя работа может вдохновить кого-то переосмыслить свою личность и открыть для себя

«их корни».

1.7. План главы

Первая глава представляет собой введение в тему исследования, представляет предысторию проблемы и исследовательские вопросы. Значение исследования и краткий обзор поморов также представлены.

Глава вторая представляет международное и национальное законодательство в отношении коренных народов.

Представляю краткую историю российской политики в отношении коренных народов в разные периоды истории, чтобы установить связь между прошлым и настоящим в этой области, чтобы выяснить, где корни нынешней национальной политики могут быть.

В третьей главе обсуждаются теории этнической принадлежности и идентичности. Он также содержит важные определения для исследования и обрамления исторических периодов истории поморов. Он дает представление об основных методологические трудности в изучении культуры и истории поморов.

Четвертая глава посвящена методологии и результатам полевых исследований, описывает мою собственную роль как исследователь в этом проекте, и описывает проблемы, с которыми мне пришлось столкнуться во время работы по сбору данных.

В пятой главе представлена история колонизации области исследования, обзор условий что привело к тому, что поморы признали свою самобытность, а затем частично потеряли ее во время 20 ^й век. В главе также представлены изменения в традиционном образе жизни поморов с коленями. времен (9-20 века).

Шестая глава основана на результатах полевых исследований и данных интервью. Он имеет дело с чертами идентичности, которые отличить современных поморов от остальных русских в наши дни. Существует также обзор основных различий между этнографическими чертами прошлого и современной идентичностью маркеры среди поморов.

В седьмой главе представлен локальный уровень поморского движения в Архангельской области, начало с краткой историей и заканчивая текущими результатами. Я также обсуждаю различные уровни таких этнических мобилизации для выяснения ее целей и действующих лиц.

Восьмая глава является кратким изложением диссертации, построением модели современной поморской идентичности.

8 Глава 2

Правовая информация

2.1. Общий правовой контекст

В этой главе я подытожу отношения между государством и коренными народами, разделяющими этот длительный период на три части – Российская империя, советская эпоха и современная Россия. я также проанализирует понятие «коренной» в историческом контексте, чтобы выяснить, как и в чем формах, она была реализована в законодательстве. Это важно, поскольку я считаю, что трудности с современным термином уходят корнями в прошлое. Более того, краткое освещение нынешнего российского будет обсуждаться юридическая терминология, касающаяся коренных народов. Представленное законодательство показывает какие законы и другие гарантии важны для коренных народов и групп, которые борется за признание.

Эта глава стоит на первом месте, потому что понимание правовой основы борьбы поморов за официальный статус важен для понимания борьбы за возрождение поморской идентичности.

Я должен подчеркнуть, что термин «коренной» сам по себе довольно сложен. Если мы сравним Российские и международные правовые нормы в этой сфере мы найдем несколько важных отличий что необходимо учитывать при исследовании вопросов прав коренных народов в России. Федерация. Обычно в России коренные народы называют коренными малочисленными народы ² (коренные малочисленные народы). Вот самое главное отличие –

демографический фактор, который фактически создает своеобразный тип политики идентичности, основанный на размер этнической группы и место жительства в России (Донахью 2008:993). Международные правовые стандарты основаны на подходе, который уважает выбор образа жизни людей. Это означает, что международное сообщество не одобряет насильственную интеграцию коренных народов. Международный стандарты включают следующие характеристики: 1. особая связь с землей; 2. самоидентификация; 3. историческая преемственность с предками.

Для сравнения, российская политика в отношении коренных народов все еще отличается от международной права, поскольку идеи патернализма и интеграции являются основополагающими и доминируют в национальной политика (Соколовский 2008: 60). Российское законодательство унаследовало советскую патерналистскую традицию и когда дело доходит до классификации коренных народов, она ограничивается 50 000 человек. Согласно с

2 В этом проекте, говоря о русском контексте, я буду использовать термин «коренные народы», подразумевая «коренные малочисленных народов

Валерий Тишков, число 50 000 было получено в результате дискуссий этнологов и другими экспертами в начале 1990-х годов, в процессе разработки нового закона о правовом статусе Коренные народы России:

«Используя данные переписи 1989 года, они [эксперты] отметили, что крупнейший из 90 003 признанных небольших группы, ненцы, насчитывавшие чуть менее 35 000 человек. В конечном итоге это было определено, что порог в 50 000 был достаточно высоким, чтобы разрешить самые большие маленькие Группа имеет возможность роста, но все еще достаточно далеко от первой немаленькой группы . коренная группа (алтайцы с населением около 62 000 человек), что их исключение из категория не будет подвергаться сомнению» (Донахью 2008:998).

2.2. Эволюция законодательства коренных народов и термина «коренные»

В этом разделе я концентрируюсь на категории коренных малочисленных народов — и построил все мои дискуссии вокруг этого термина и вопросов, связанных с ним. Поэтому кажется важным сделать это ясно, что подразумевалось под термином «коренной народ» в разные периоды российской истории. Термин введен в российское законодательство сравнительно недавно – в начале 1990-х гг. Там до этого существовало множество вариаций этого определения, каждая из которых отражала отношение к коренные народы, населявшие Россию в разные исторические периоды.

2.2.1. Российская Империя

Северные народы имеют очень давнюю историю отношений с Российским государством. На самом деле они должны были иметь дело с тремя разными государствами: Российской империей, Советским Союзом и Российской Федерация, а это значит, что они зависели от трех разных политических систем. Должно принять во внимание, что нельзя говорить о понятии «коренность», как мы понять это до конца 20 ^-й в.

Российская имперская политика в отношении коренных малочисленных народов была довольно противоречивой. На одном рукой, осваивая новые земли (Север, Сибирь и Дальний Восток) русские первооткрыватели стремились не только расширить территорию государства, но и обогатить казну за счет введения новых налогов. Условия употребляется по отношению к аборигенным группам — «туземец» (выходец из чужого, чужого племени) и

«инородец» (языческий) — были широко распространены в системе российского законодательства. Эти термины связано с процессами колонизации Сибири, Дальнего Востока и Севера России. вновь открытые районы были значительно удалены от центра. Народы, населявшие эти территории воспринимались как чужие, носители иных культурных традиций и, главное — разные верования. Религия (православие) и язык (русский) имели большое значение для построения

национальная политика в государстве. В целом дача определений подразумевала этноцентристские тенденции. внутри русского общества в то время, когда уважался только русский культурный тип.

Ученые спорят о том, насколько жестоким и жестоким было обращение с новыми группами людей. методы управления отдаленными местами были строгими. Русский историк Н. Карамзин, например, определяет завоевание этих территорий как насильственный и насильственный процесс; и отношения между коренной знати и назначенных губернаторов как оскорбительных. С другой стороны, некоторые заявляют, что приток русских носил мирный характер, а новые поселенцы стремились просто сосуществовать с аборигенного населения, не ассимилировав их, (Соколовский 1999). Я считаю, что вторая позиция быть правдой лишь отчасти. В отношении Русского Севера, например, в исторических источниках есть много фактов. литературы о религиозном давлении на аборигенов с целью обращения их в православие. Этот подход вряд ли вообще можно считать мирным.

Одним из основных документов того времени было «Положение об управлении делами иностранцев». (инородцы) 1822‟. Этот документ был довольно перспективным даже по сравнению с сегодняшняя ситуация. Например, люди могли сохранять свои религиозные убеждения, они гарантированная собственность на землю и основные формы самоуправления. Однако есть как минимум два области, заслуживающие комментариев. Во-первых, даже если бы законодательство было прогрессивным, оно не относятся к исконным корням аборигенов. Во-вторых, исполнение законодательства не всегда доволен. Местные власти часто отказывались от правил официальных документов. Это произошло в основном из-за удаленности и слабого надзора за их деятельностью (Кряжков 2010).

В имперский период делались попытки создать респектабельные условия жизни для дальнейшее развитие северных/сибирских меньшинств. Государство признало уникальность коренных народов и считались с ними при принятии решений (Кряжков 2010: 43). Также как Донахью, представленный «процесс категоризации был в первую очередь для административных целей. и почти не имел ничего общего с признанием или созданием этнической «идентичности» (Донахью 2008:995). Так что в целом политика Российской империи в отношении коренных народов такова. оценивается учеными как положительное. Например, коренные народы считались подданными государства, но в то же время они не следовали общим правилам и были под особым контролем, ограждавшим их от губернаторского произвола.

11 2.2.2. Советский период

Но после русской революции Советское государство установило другую политику с главным черты всеобщего контроля, репрессивные методы и жесткая централизованная регламентация, затрагивающая все сферы жизни народов.

После русской революции 1917 года новое правительство попыталось ввести новую терминологию для разорвать всю родословную с прошлым; вот почему определения, которые использовались по отношению к коренным народам при империи были заброшены и исключены из лексикона законодательства.

Должен подчеркнуть, что в первое десятилетие советского государства не было договоренности о как обозначать северные народы. Мы можем найти некоторые функции, которые были разработаны в этих категории. Во-первых, требование малочисленности населения; второе — их удаленность от центра. Фактически определение «малочисленные народы Севера» было создано в 1920-х годов Комитетом содействия северным окраинам при президиуме Генеральный исполнительный комитет, ³ (Грей 2005:58). Так старые термины были заменены понятиями «малости» и «исчезаемости», которые сохранялись на протяжении всего советского периода и были выражается через разные термины в разные десятилетия. Такие термины, как «национальные меньшинства»,

также использовались «малые народы» и т.д.

По Соколовскому, в 1925 самый первый Общий список малочисленных народов был создано, и в этот список вошли 26 групп, разбросанных по всему Русскому Северу. Эти группы консолидировались по заданным признакам, таким как малочисленность, традиционность средства к существованию и так называемый «низкий уровень жизни» (Соколовский, 2001). В нем отразилась идея патернализм и интеграция «отсталых народов» в советское общество в первые десятилетия советское государство (Соколовский 2008).

Вплоть до 1980-х годов так называемый «национальный вопрос» рассматривался как решено. Этот период характеризовался застоем в развитии вопросов коренных народов.

К концу 1980-х гг. в ходу был термин «малые народности Севера». Весь смысл этого термин со ссылкой на «самобытность» или «исконность» (изночальность) был неофициально заброшен, потому что относится к происхождению народов, к их корням, ⁴ и это может быть основанием для претензии на землю и ресурсы (Соколовский 1999). Вот почему власти пытались избежать этого понятия

3 Комитет Содествия Северным Окраинам при Пессидиуме Центрального Исполнительного Комитета

4 Это официальная позиция СССР, высказанная на заседании Рабочей группы по делам коренных народов народов под ООН в 1985. Представитель СССР утверждал, что термин «коренной» можно использовать только . в колониальном контексте (Соколовский 2008).

в законодательстве. Более того, ученые выступали за то, чтобы разрешить большему количеству малых групп коренных народов быть официально зарегистрированными. признаны «малочисленными», в то время как другие вообще оспаривали необходимость наличия специальная категория для этих групп.

В целом советский период в отношении коренных народов и малочисленных народов Севера можно делится на три временные части. Кряжков предлагает начать с политики относительного невмешательства, затем опишите реализацию административно-командной системы и закончите словами патерналистская модель (Кряжков 2010).

1. В первый период, несмотря на стремление больишивиков пренебречь всякими связями с

«Империя Россия», обращение с коренным населением было основано на старой традиции законодательство: туземные группы были признаны специфическими и требующими особого нормативные документы. Конечно, развитие любых групп меньшинств проходило в рамках основная идеология- государственная собственность на землю и природные ресурсы, нерыночная экономика, власть, обеспечиваемая через централизованную систему государственных учреждений, и все решения, принятые в соответствии с единой государственной партией коммунистов. Наподобие было установлено самоуправление, и коренные народы предложили свое собственное самоуправление на основе структуры родства.

2. С 1930-х годов началась новая эра «советизации» коренных народов. замена этнического самоуправления централизованным; ускоренная интеграция народов советской системы общественных отношений. Коренные народы были реорганизованы на национальные округа (округи), они теряли свои земли и самоуправление, а также собственные пути развития. Основной целью нового административного деления было уравнивание между коренным населением и большинством населения.

3. С середины 1930-х до 1990-х годов – период застоя для коренных народов. разработка. Активная индустриализация северных территорий пошла традиционным путем. жизни под угрозой исчезновения. На первый план выдвинулись экономические приоритеты. Местный

В документе Идентичность и региональная культура: случай поморов в Архангельской области, Россия (сторона 10-0)

Beyond the Big Chill на JSTOR

журнальная статья

Обзор: За пределами большого холода

проверенная работа: Баренцев регион: сотрудничество в арктической Европе Олаф Шрам Стокке, Ола Тунандер

Обзор: Дженнифер Л. Бейли

Mershon International Studies Review

Vol. 40, № 1 (апрель 1996 г.), стр. 142-144 (3 страницы)

Опубликовано: Wiley

https://doi.org/10.2307/222656

https://www.jstor.org/stable/222656

Прочитать и загрузить

Войти через школу или библиотеку

Альтернативные варианты доступа

Для независимых исследователей

Читать онлайн

Читать 100 статей в месяц бесплатно

Подписаться на JPASS

Неограниченное чтение + 10 загрузок

Артикул для покупки

39,00 $ — Загрузить сейчас и позже

Чтение онлайн (бесплатно) основано на сканировании страниц, которое в настоящее время недоступно для программ чтения с экрана. Чтобы получить доступ к этой статье, обратитесь в службу поддержки пользователей JSTOR. Мы предоставим копию в формате PDF для программы чтения с экрана.

В личном кабинете вы можете читать до 100 статей ежемесячно за бесплатно .

Начать

Уже есть учетная запись? Войти

Ежемесячный план

Доступ ко всему в коллекции JPASS
Читать полный текст каждой статьи
Загрузите до 10 статей в формате PDF, чтобы сохранить и сохранить

$19,50/месяц Годовой план

Доступ ко всему в коллекции JPASS
Читать полный текст каждой статьи
Загрузите до 120 статей в формате PDF, чтобы сохранить и сохранить

19 долларов9/год

Приобрести PDF-файл

Купите эту статью за 39,00 долларов США.

Как это работает?

Выберите покупку вариант.
Оплатить с помощью кредитной карты или банковского счета с PayPal.
Прочитайте свою статью в Интернете и загрузите PDF-файл из своей электронной почты или своей учетной записи.

Предварительный просмотр

Информация о журнале

Окно о текущих тенденциях и исследованиях в области международных исследований во всем мире, Review публикует аналитические очерки наряду с рецензиями на новые книги. Каждая статья по-своему обобщает науку, разъясняет дебаты, обеспечить новые перспективы исследований, определить новые направления для поле или дать новое представление о науке в различных частях мира. Каждый выпуск будет привлекать ученых, педагогов и практиков к вид оценки, диалога и дебатов, которые определят будущее международного исследования. Под руководством редакционной группы из политологов, экономистов, социологов, антропологов и историков, журнал уделяет особое внимание междисциплинарная направленность изучения международных отношений. JSTOR предоставляет цифровой архив печатной версии Mershon International. Обзор исследований.

Сведения об издателе

Wiley — глобальный поставщик контента и решений для рабочих процессов на основе контента в областях научных, технических, медицинских и научных исследований; профессиональное развитие; и образование. Наши основные виды деятельности выпускают научные, технические, медицинские и научные журналы, справочники, книги, услуги баз данных и рекламу; профессиональные книги, продукты по подписке, услуги по сертификации и обучению, а также онлайн-приложения; а также образовательный контент и услуги, включая интегрированные онлайн-ресурсы для преподавания и обучения для студентов, аспирантов и учащихся на протяжении всей жизни. Компания John Wiley & Sons, Inc., основанная в 1807 году, уже более 200 лет является ценным источником информации и понимания, помогая людям во всем мире удовлетворять свои потребности и воплощать в жизнь свои стремления. Wiley опубликовал работы более 450 нобелевских лауреатов во всех категориях: литература, экономика, физиология и медицина, физика, химия и мир. Wiley сотрудничает со многими ведущими мировыми обществами и ежегодно публикует более 1500 рецензируемых журналов и более 1500 новых книг в печатном и онлайн-формате, а также базы данных, основные справочные работы и лабораторные протоколы по предметам STMS. С растущим предложением открытого доступа Wiley стремится к максимально широкому распространению и доступу к контенту, который мы публикуем, и поддерживает все устойчивые модели доступа. Наша онлайн-платформа Wiley Online Library (wileyonlinelibrary.com) — одна из самых обширных в мире многопрофильных коллекций онлайн-ресурсов, охватывающих жизнь, здоровье, социальные и физические науки, а также гуманитарные науки.

Примечание: Данная статья является обзором другого произведения, например, книги, фильма, музыкального произведения и т.п. Оригинал произведения не входит в покупку данного обзора.

Права и использование

Этот предмет является частью коллекции JSTOR.
Условия использования см. в наших Условиях использования
Обзор международных исследований Мершона © 1996 Издательство Оксфордского университета
Запросить разрешения

Новый отчет освещает нарушения прав коренных народов в России

В июне 2019 года Дмитрий Бережков и Павел Суляндзига подготовили отчет под названием «Акты запугивания, криминализации и иные виды деятельности, направленные на воспрепятствование правозащитной деятельности активистов коренных народов в России. ” Бережков является директором Arctic Consult, базы данных документации, которую коренные народы собрали об их правах на землю, ресурсы и самоопределение. Суляндзига является председателем правления Международного фонда развития коренных народов России «Батани». В отчете подчеркивается, как российское правительство препятствует работе активистов-правозащитников из числа коренных народов в России.

Коренные народы проживают на обширной территории России, хотя слово «коренной» не существует в российском законодательстве без числового обозначения. Под «коренными малочисленными народами Севера, Сибири и Дальнего Востока Российской Федерации» понимается более сорока коренных народов с населением менее 50 000 человек каждое. Коренные народы в России занимают большое количество земли из-за их кочевого образа жизни. Это одна из беднейших групп населения России. Однако они занимают районы, богатые природными ресурсами, и поэтому им приходится бороться с государством за право сохранять контроль над этими землями.

Российское государство разработало системные методы недопущения деятельности активистов-правозащитников из числа коренных народов, включая клеветнические кампании, личное запугивание и препятствование пересечению активистами российской границы.

Авторы отчета собрали информацию из открытых источников, СМИ и внутреннего обмена информацией независимой, неформальной и официально незарегистрированной сети « Форум аборигенов », объединяющей экспертов и активистов коренных народов России с цель защиты прав коренных народов на землю, ресурсы и самоопределение.

«Лач» — этноэкологический информационный центр, созданный в 2001 году для распространения информации о правах коренных народов Камчатского полуострова в России. В 2008 году анонимные писатели начали публиковать статьи, обвиняющие центр «Лах» в «конфликте с интересами Российской Федерации», препятствовании развитию добывающих отраслей, распространении негативной информации о региональном правительстве и отправке докладов о правах человека в ООН. .

Из-за этой клеветнической кампании «Лах» потерял двух своих основных спонсоров, Датское агентство по охране окружающей среды (DEPA) и Pacific Environment (PERC — США), которым пришлось закрыть свою деятельность в России. ВЕРС был внесен в список «нежелательных организаций» в РФ, а центр «Лах» был вынужден уволить всех сотрудников и прекратить большую часть своей деятельности.

С 2010 года нефтяная компания ОАО «Сургутнефтегаз» работает в районе озера Имлор на северо-западе Российской Сибири, где исторически проживали коренные народы ханты. С тех пор большая часть хантов покинула этот район из-за давления со стороны нефтяной компании и загрязнения, но один человек, шаман Сергей Кечимов, все еще живет там. Он протестовал против загрязнения, вызванного этой нефтяной компанией, но правоохранительные органы сопротивлялись ему. Например, в 2015 году нефтяная компания обвинила Кечимова в том, что он угрожал убить нефтяников. Он отрицал эти обвинения, но, несмотря на это и плохое знание русского языка, все же был осужден и приговорен к 30 часам общественных работ.

В последние годы в Интернете публиковались статьи, критикующие саамских активистов в России за их связи с активистами в Скандинавии и их партнерство со скандинавскими НПО. В статьях утверждается, что развитие саамского самоуправления в России представляет угрозу целостности российского государства, поскольку способствует сепаратизму.

В 2014 году шести саамским активистам не разрешили покинуть страну для участия в первой Всемирной конференции коренных народов. Некоторые из их паспортов были намеренно вырваны пограничниками. Остальные были избиты неизвестными преступниками. Двое пропустили свой рейс в Нью-Йорк, потому что не могли доехать до аэропорта, потому что шины их машины были проколоты. Затем они взяли такси до аэропорта, но такси трижды останавливали, а полиция проверяла документы активистов. По данным полиции, автомобиль, похожий на их такси, разыскивался властями. В результате этих событий активисты опоздали на рейс в Нью-Йорк.

Другое дело Ивана Мосеева (помор). Поморы являются потомками русских людей, которые много веков назад мигрировали на север России и смешались там с коренными племенами. Российское правительство не признает их коренными народами, но они борются за то, чтобы их признали таковыми. Иван Мосеев был председателем Ассоциации поморов Архангельской области, и он и другие сторонники организовывали борьбу поморов за самоуправление, в том числе организовали несколько съездов поморов. Однако Федеральная служба безопасности России (ФСБ) посчитала эти действия сепаратизмом и подала на Мосеева в суд за государственную измену. Пока ФСБ не доказала в суде госизмену, Мосеева оштрафовали, а его внесли в государственный список сепаратистов и террористов России.

Центр поддержки коренных малочисленных народов Севера (ЦПСК/ЦПМНС) — одна из самых известных правозащитных организаций коренных народов России. Права представителей Центра и председателя Родиона Суляндзиги были нарушены в связи с их политической деятельностью. Суляндзига была одной из шести активистов, которые не смогли пересечь границу России для участия во Всемирной конференции коренных народов.

В 2015 году CSIPN/RITC и две другие организации коренных народов были добавлены в список иностранных агентов российских властей. Хотя список предназначен только для обозначения НПО, получающих иностранное финансирование и влияющих на политическую жизнь в России, эксперты заметили, что государство использует этот список для подавления независимой деятельности, слабо связанной с политической жизнью.

Геннадий Щукин — еще один коренной активист, подвергшийся репрессиям со стороны российского государства. В последнее время Щукин сосредоточил свои усилия на борьбе за самоуправление Таймырского края и за права коренных охотников. В 2017 году его осудили за организацию незаконной охоты на диких северных оленей, из-за чего он не смог участвовать в таймырской региональной избирательной кампании. Щукин заявил, что приговор незаконен, и обратился в Конституционный суд РФ. Суд подтвердил правоту Щукина и постановил пересмотреть уголовное дело о незаконной охоте.

Кемеровская область — один из основных угледобывающих регионов России. Шорцы живут в деревнях в южной части региона, и шорские активисты протестуют против добычи угля, которая продолжает продвигаться дальше на юг. Против шорских активистов была развернута клеветническая кампания, и после нескольких уличных протестов милиция заявила лидеру шорской общины Яне Таннагашевой, что она несет уголовную ответственность за организацию акций. Она также была уволена с должности учителя и получала угрозы от полиции по поводу ее активности.

Представители коренных народов также подвергались клеветническим кампаниям или давлению со стороны властей до или после участия в одном из мероприятий ООН, посвященных правам человека. Имеются многочисленные случаи запугивания и возбуждения уголовных дел Российской Федерацией в отношении борцов за права коренных народов, в том числе в отношении авторов настоящего доклада Дмитрия Бережкова и Павла Суляндзиги.

Дмитрий Бережков – правозащитник коренных народов, начавший свою деятельность в 2001 году в Информационном центре «Лач» на Камчатке. Со временем он стал вице-президентом Российской ассоциации коренных малочисленных народов Севера (Райпон) в Москве. В 2004 году он начал переговоры с местными сотрудниками ФСБ о нарушениях прав коренных народов на ловлю рыбы на Камчатке. В 2010 году сотрудник ФСБ попросил его написать ложный донос о том, что Райпон занимается антигосударственной деятельностью, и Бережков отказался. В 2011 году его допрашивала полиция о деятельности Райпона, и его друг в ФСБ сказал ему, что у него будут проблемы с ФСБ, если он не будет с ними сотрудничать, и поэтому Бережков уехал из Москвы из соображений безопасности.

Он переехал в Норвегию, чтобы продолжить свою активную деятельность, но был арестован норвежской полицией в 2013 году сразу после встречи на Всемирной конференции коренных народов. Это произошло по запросу Генпрокуратуры России, которая обвинила Бережкова в мошенничестве. Однако после двух судебных заседаний в Норвегии запрос из России был признан политически мотивированным, и поэтому Бережков смог получить политическое убежище в России, чтобы продолжить свою работу.

Павел Суляндзига — один из лидеров движения за права коренных народов России с конца XIX в.80-е годы. Он был одним из лидеров удэгейцев, защищавших свои территории от лесозаготовительных компаний. С 1997 по 2010 год был первым вице-президентом Райпона в Москве. В России он также был председателем правления Международного фонда развития коренных народов «Батани». С 2010 года российские власти развернули клеветнические кампании против Суляндзиги и использовали запугивание, чтобы попытаться воспрепятствовать его деятельности. В конфиденциальном аналитическом отчете Администрации Президента за 2012 год Суляндзига охарактеризован как «плохо контролируемое лицо, негативно комментирующее ситуацию с правами коренных народов в России на международных форумах». Также в 2012 году, когда Суляндзига объявил, что будет баллотироваться в президенты Райпона, а в следующем году Минюст России попытался закрыть Райпон.

В 2015 году российское законодательство признало фонд «Батани», которым руководил Суляндзига, «иностранным агентом», а в 2017 году фонд был ликвидирован Минюстом России.

Поморы (Россия, 2013) – Афиша-Кино

2013, Россия

Актеры

Фильмы режиссера Д.Васюкова

Подборки «Афиши»

Мероприятия

«Те, кто по морю живут» Этот суровый народ первым пришел к российским северным берегам и стал для всех загадкой: Люди: 69-я параллель: Lenta.

Фильмы / Films

Другая жизнь. Киноверсия (Счастливые люди. Алтай) Another life. ENG subtitles

Другая жизнь. 1 серия (Счастливые люди. Алтай) Another life. 1 series

Другая жизнь. 2 серия (Счастливые люди. Алтай) Another life. 2 series

Другая жизнь. 3 серия (Счастливые люди. Алтай) Another life. 3 series

Другая жизнь. 4 серия (Счастливые люди. Алтай) Another life. 4 series

Фильм «Счастливые люди. Поморы» The film «Happy people.

Фильм «Счастливые люди. Енисей» — Весна (1-я серия) The film «Happy people. Yenisei» — Spring (1st series)

Фильм «Счастливые люди.

Фильм «Счастливые люди. Енисей» — Осень (3-я серия) The film «Happy people. Yenisei» — Autumn (3rd Series)

Фильм «Счастливые люди. Енисей» — Зима (4-я серия) The film «Happy people. Yenisei» — Winter (4th series)

традиции, обычаи, фольклор, промыслы, картины, сказка про поморов.

«Помору все от моря»

От рыбы до жемчуга — поморские промыслы

Поморские «большухи»

Кашубы и поморы

Поморы

Поморы — Новая Восточная Европа

8. «Море — наше поле»: поморская идентичность в русской этнографии

Поморские пейзажи и история славянской этнографии

Материальная культура

Северорусский фольклор и поморская речь

Поморская самобытность в панславянском обрамлении

Поморы как субетны

Местные идеи

Теории происхождения поморов

Недавние движения за самобытность поморов

Музейный подход к культуре

Поморские кресты

Претензии к коренному населению

Заключение

Опубликованные ссылки

Архивная справка

МАЭ: [Номерные коллекции] Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого РАН, Санкт-Петербург, Россия

измена

Историческая справка — Самобытность и региональная культура: случай поморов в Арханге

Beyond the Big Chill на JSTOR

Приобрести PDF-файл

Как это работает?

Новый отчет освещает нарушения прав коренных народов в России

Добавить комментарий Отменить ответ