Тьма накрыла ненавидимый прокуратором город: Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды Пропал Ершалаим – великий город, как будто не существовал на свете.

Содержание

Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды Пропал Ершалаим – великий город, как будто не существовал на свете.

Мастер и Маргарита — Михаил Булгаков (стр. 1)

The Master and Margarita
‘… who are you, then?’
‘I am part of that power which eternally wills evil and eternally works good.’

Михаил Афанасьевич Булгаков
Мастер и Маргарита
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
…Так кто ж ты, наконец?
– Я – часть той силы,
что вечно хочет
зла и вечно совершает благо.

Goethe, Faust

Гете.
«Фауст»

* BOOK ONE *
CHAPTER 1.

Глава 1

Never Talk with Strangers

Никогда не разговаривайте с неизвестными

At the hour of the hot spring sunset two citizens appeared at the Patriarch’s Ponds.

Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина.

One of them, approximately forty years old, dressed in a grey summer suit, was short, dark-haired, plump, bald, and carried his respectable fedora hat in his hand.
His neatly shaven face was adorned with black horn-rimmed glasses of a supernatural size.

Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару, был маленького роста, упитан, лыс, свою приличную шляпу пирожком нес в руке, а на хорошо выбритом лице его помещались сверхъестественных размеров очки в черной роговой оправе.

The other, a broad-shouldered young man with tousled reddish hair, his checkered cap cocked back on his head, was wearing a cowboy shirt, wrinkled white trousers and black sneakers.

Второй – плечистый, рыжеватый, вихрастый молодой человек в заломленной на затылок клетчатой кепке – был в ковбойке, жеваных белых брюках и в черных тапочках.

The first was none other than Mikhail Alexandrovich Berlioz, [2] editor of a fat literary journal and chairman of the board of one of the major Moscow literary associations, called Massolit [3] for short, and his young companion was the poet Ivan Nikolayevich Ponyrev, who wrote under the pseudonym of Homeless. [4]

Первый был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ, и редактор толстого художественного журнала, а молодой спутник его – поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный.

Once in the shade of the barely greening lindens, the writers dashed first thing to a brightly painted stand with the sign: `Beer and Soft Drinks.’

Попав в тень чуть зеленеющих лип, писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью
«Пиво и воды».

Ah, yes, note must be made of the first oddity of this dreadful May evening.

Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера.

There was not a single person to be seen, not only by the stand, but also along the whole walk parallel to Malaya Bronnaya Street.

Не только у будочки, но и во всей аллее, параллельной Малой Бронной улице, не оказалось ни одного человека.

At that hour when it seemed no longer possible to breathe, when the sun, having scorched Moscow, was collapsing in a dry haze somewhere beyond Sadovoye Ring, no one came under the lindens, no one sat on a bench, the walk was empty.

В тот час, когда уж, кажется, и сил не было дышать, когда солнце, раскалив Москву, в сухом тумане валилось куда то за Садовое кольцо, – никто не пришел под липы, никто не сел на скамейку, пуста была аллея.

‘Give us seltzer,’ Berlioz asked.

– Дайте нарзану, – попросил Берлиоз.

‘There is no seltzer,’ the woman in the stand said, and for some reason became offended.

– Нарзану нету, – ответила женщина в будочке и почему то обиделась.

‘Is there beer?’
Homeless inquired in a rasping voice.

– Пиво есть? – сиплым голосом осведомился Бездомный.

`Beer’ll be delivered towards evening,’ the woman replied.

– Пиво привезут к вечеру, – ответила женщина.

‘Then what is there?’ asked Berlioz.

– А что есть? – спросил Берлиоз.

‘Apricot soda, only warm,’ said the woman.

– Абрикосовая, только теплая, – сказала женщина.

‘Well, let’s have it, let’s have it! …’

– Ну, давайте, давайте, давайте!..

The soda produced an abundance of yellow foam, and the air began to smell of a barber-shop.

Абрикосовая дала обильную желтую пену, и в воздухе запахло парикмахерской.

«Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город»

Михаил Булгаков

10 марта 1940 скончался писатель Михаил Булгаков. В тот же день в его квартире раздался звонок из секретариата Сталина.

Спросили: «А что, товарищ Булгаков умер?»

Вдова ответила: «Да, умер».

На том конце провода положили трубку.

Власть не любил, но на конфликт не шел

Булгаков не конфликтовал с советской властью, считает Алексей Варламов, ректор Литературного института им. А. М. Горького.

«Он не любил ее – это правда. Но он хорошо понимал, что она пришла всерьез и надолго, и хорошо понимал, что по своей натуре он не борец, не оппозиционер, не диссидент (если воспользоваться более поздним словом). Он просто хотел выстроить свои отношения с советской властью таким образом, что, признавая ее независимость, он рассчитывает на то, что она будет признавать его независимость. Уважая ее закон, он предполагал, что она будет уважать его внутренние законы и позволит ему писать то, что он хочет, то, как хочет, то, как он думает. Казалось бы, его театральные опыты свидетельствовали о том, что так дальше и будет развиваться. Да, пусть бесится, пусть ярится, сколько угодно, критика, но собака лает – караван идет».

Однако в 1928-1929 годах вся эта благостная картина начала постепенно рушиться. О творчестве писателя и его сложных взаимоотношениях с советской властью и Сталиным — в цикле лекций Алексея Варламова для Академии «Фомы».

Сталин — Булгакову: «Может, действительно отпустить вас?»

28 марта 1930 года Михаил Афанасьевич написал письмо правительству СССР: «Я обращаюсь к гуманности советской власти и прошу меня, писателя, который не может быть полезен у себя, в отечестве, великодушно отпустить на свободу».

Последней каплей, которая привела Булгакова к столь решительному шагу, стал запрет его пьесы «Кабала святош» о Мольере, а до этого – еще нескольких. Причем в письме Булгаков не скрывал своих политических взглядов, говорил о том, что не приемлет революцию и ее идеалы, является сторонником эволюции. В общем, это было невероятно смелое письмо-вызов.

А 18 апреля 1930 года писателю позвонил сам Сталин.

Вождь спросил: «Ну что, мы вам очень надоели? Может, действительно отпустить вас за границу?»

На радио «Спутник» — о вечной теме, которая чрезвычайно волновала писателя, особенно в последние годы его жизни: художник и власть.

Кто для Булгакова Воланд, Мастер, Пилат и Иешуа и как их образы связаны с властью

О том, как роман «Мастер и Маргарита» отражает окружающую советскую действительность, об образах влати и Сталина в этом произведении, рассказывает Мариэтта Чудакова, доктор филологических наук, Член Европейской академии, профессор Литературного института им. Горького, председатель попечительского совета Фонда им. М. А. Булгакова. Ее полный курс лекций для онлайн-университета Arzamas доступен по ссылке.

Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город.

…опустилась с неба бездна и залила … базары, караван-сараи, переулки, пруды… Странную тучу принесло со стороны моря к концу тридцатого дня летнего месяца июля… >

vkontakte.ru/photo-15945921_174633913

Может, Булгаков писал про наш город???

Как всегда с опозданием. Хотела подождать других фотографий, но ждать мне их пришлось долго, поэтому выставляю только сейчас.

С 30 июля с самого утра с балкона был виден дым. Еще не сильный. Далеко, в районе многопрофильной. Мама позвонила в пожарку, там ее практически послали… ну, грубо ответили с намёком, что без вас разберемся. Надо сказать, что уже давно (я молчу про май-июнь) на ул. Горького под утро было все в дыму несколько дней подряд. Мама тоже звонила, полагаю, что результат звонков известен. А ведь звонила не она одна. Поэтому стоит предположить, что огонь, обступивший город 30 июля был внезапен для руководства города. Как говорится… «ничто не предвещало беды».

Часов в 18 поехали в «Реал», по дороге были шокированы рассеявшимся дымом в районе многопрофильной. По дороге заехали к «Буревестнику», а когда уже садились снова в машину, ужаснулись столбу чёрного дыма, вырывавшегося из-за ближайшего дома. Солнца не было видно вообще. Потом, при повороте на Карла Маркса убедились, что это горит далеко, но одновременно увидели далеко за стадионом «Труд» огромное облако со стороны Портпосёлка. Дым был уже в районе парка… Дома выгрузили продукты и решили разведать обстановку в районе.
из окна наблюдалось это:

Сначала проехали по ул. Мира до Автовокзала:

Увиденное впечатлило: со стороны баныкинского леса в сторону нас уверенно шёл здоровенный клуб серого-буро-малинового дыма. На пересечении улиц Родины и Баныкина по дороге на Портпосёлок с ужасом увидели, что дым становится все темнее и пытается объединиться с двух сторон дороги:

Мой бесстрашный сын предложил ехать прямо, но, на моё счастье, бензин был почти на нуле, и мы поехали на заправку сначала по улице Баныкина. Дым становился всё чернее и, казалось, хотел нас догнать:

Потом мы решили проехать к многопрофильной больнице и посмотреть, что там, но там дым большей частью развеялся, но небо заволокло конкретно:

Сначала по ул. Горького:

Потом у кольца детской многопрофильной больницы:

Наконец развернулись и поехали назад, глядя прямо в глаза наступающему со стороны баныкинского леса дыму:

Ощущение, что горело всё вокруг!

Вернулись к дороге на Портпосёлок. Дорога на него уже была полна автомобилей

народ пытался прорваться к своим домам, а кто-то, наверное, просто проехать в другой район.
Сын был готов ехать туда не обращая внимания на мои протесты, но на моё счастье там уже стояли машины ДПС. К сожалению, тут мой фотоаппарат «навернулся», не оставив даже завещания… Как всегда – «на самом интересном месте»… А жаль, потому что за 20 минут после первого посещения этого места, мы увидели, что, дым не просто сомкнул свои дружные ряды – он заволок всю дорогу в посёлок .

Если на фото вверху еще видно деревья, дорогу и небо, то на тот момент дорога, деревья и небо представляли собой нечто единое целое по цвету, наверное, темнее, чем кители нашей милиции (на фото получилось светлее). Это было страшно!!!!

Поскольку милиция тщательно фильтровала автомобили в сторону Портпосёлка, нам не оставалось вариантов, как свернуть на Баныкина.

Дальше проехали в Комсомольск.

Контраст неба на фото виден.

Но дорога на Портпосёлок была закрыта и там.

Мы вернулись обратно, попутно наблюдая из Комсомольского района надвигающийся стеной дым.

Дома, впрочем, тоже не было ничего хорошего. Как только приехали, с ужасом узнали, что отключена вода. Ну, меня это не очень шокировало – если помните, то я начала с того, что у меня полванны воды для «кота» была. Но через полчаса отключили электроэнергию. Ужин пришлось готовить «при свечах» в полном смысле этого слова, попутно озираясь на холодильник. Слава богу лампочки включили часа через четыре – продукты не успели умереть.

Но сын, прошлявшись полчаса по тёмной комнате, решил выйти на улицу.

Там задымлено было всё, в воздухе летал пепел, который я обнаружила утром на подоконнике.

Острой занозой в сердце было то, что весь наш квартал был чёрным без света, а напротив радостно сияли окошки соседей и магазинов и кафе. Я не про то, «чтобы и у них всё погасло», я за то, чтобы у нас светило.)))

Сначала дали свет. Еще через пару часов дали воду. Радостный сын выдернул пробку и слил «кошачью» воду….

Ржавая вода текла еще с сутки…. Зато теперь у меня куча пластиковых бутылок с водой и ведро. Мало ли что… пусть стоят хоть до зимы…

Начальники города отрапортовались высшему руководству, что пожары потушены. Судя по всему народ – идиот. И чего они вопят, что им дым глаза режет, что соседнего подъезда из окна не видать, что спать невозможно? Паникуют, наверное, как всегда мешая властям «справляться » с проблемами. Молодежь рвётся на защиту леса – помочь тушить, помочь восстановить. Люди объединяются сами. Власти нужно только грамотно их организовать и дать фронт работы. Но не хотят, потому что как всегда – сами справимся.

Зато я поменяла мнение о нашей молодёжи. Не о всех, конечно, но в целом – да! Сын тоже готов был идти помогать, но никто не говорил куда.

Экстремальная ситуация показала отношение к беде руководства города /страны и жителей. 30 июля вышел запрет на посещение леса, который уже с утра полыхал…

Вопрос остается открытым – если уже жареный петух клюнул, то кто-нибудь почешет свое «клюнутое место?
vkontakte.ru/photo-15945921_174681789

Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город. Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов… / Блог им. WerderDart / Великие Луки / myvl.ru

Перечитываемый мною роман, натолкнул на мысль поделиться с Вами впечатлениями о…

Наше с Лунтиком знакомство с Иерусалимом началось с вершины Масличной (Елеонской) горы – сейчас это панорамная площадка, откуда открывается такой вот вид на город
(видео (уррраа! я научилась йэго вставлять!!!), сразу говорю, не Спилберг снимал, так что, не придирацо)
Далее проследовали в Гефсиманский сад (конечно же, через лавку, в которой гид и продавцы старательно пытались ~~развести на бабки~~ убедить, что все сувениры, иконы, свечи, кресты и даже косметика Мертвого моря продаются только здесь и более нигде-нигде), в христианстве — место последней молитвы Иисуса, у Булгакова – место убийства Иуды из Кариафа:
Здесь же, на руинах византийского храма построена (в начале 20 века) католическая церковь Всех Наций. Церковь 12 купольная, по количеству стран, принимавших участие в строительстве (на сводах изображены флаги этих государств). Главной святыней здесь является камень, на котором (по преданию) и была совершена последняя земная молитва Христа. А еще обратите внимание: выше и правее под золотыми куполами на склоне Масличной горы — русская церковь Марии Магдалены:
К сожалению, от посещения церкви Двенадцати Наций остался таки осадок: были в нашей тургруппе три полудикие замечательные туристки, хоть и в длинных, но весьма ~~нагих~~ в прозрачных платьях. Так вот, когда одна из этих «паломниц» в порыве веры распласталась на камне последней молитвы, все ее телеса повыпали из глубочайшего декольте, цвет и фасон нижнего белья предстали перед взором других туристов во всей красе. Было весьма стыдно за нее. Тем более, что и при дальнейших посещениях храмов и святынь, они предпочитали укрывать платком голову, в ущерб сокрытию своего декольте ~~и голой жопы~~. И крайне возмущались, если служители делали им замечания. Ну, да не о них речь.)
Суетливый гид, собрав всех в кучу (при таком столпотворении –растерять половину своих туристов весьма возможно), повела в усыпальницу Божьей Матери (церковь Успения Пресвятой Богородицы). Гробница расположена в скале и храм находится под землей (ничего не напоминает?):
И кругом паломники, паломники…
Далее наш путь пролегал мимо Мусорных ворот (Сузские ворота, через которые Иешуа вошел в Ершалаим, не сфотографировали, так как не успевали крутить головой):

И, да-да, и такое можно увидеть, замусоренных мест тоже хватает:
Мимо церкви золотого петушка, места троекратного отречения Петра (фото из автобуса, потому – не очень), на вершину горы Сион, к могиле царя Давида и Горнице тайной вечери.
Сионские ворота (ворота буквой «г», посему выезд весьма проблематичен) со следами артобстрелов:
Царь Давид:
Кстати, переходя от одного святого места к другому, заходя то в церковь, то в Храм, Собор, усыпальницу, несложно запутаться в принадлежности конкретного места к той или иной конфессии. За прошедшие века земля, места и строения в Иерусалиме перепродавались, захватывались, дарились. В ход шли связи, интриги, подкупы. В итоге – колоритная смесь религий, церквей, храмов, мечетей; мест, являющихся святыми для католиков, иудеев, православных и мусульман. Конфессии не просто соседствуют, местами они переплетаются, сливаются, объединяются. И весьма сложно бывает понять и запомнить – кому принадлежит в настоящее время то или иное место паломничества.

На обеде, организованном в одном из сети отелей сельхозкомунны (кибуца) (наша гид рассказывала, что одно время жила в кибуце, что ей очень импонирует их принцип общего имущества и равенства в труде и потреблении. Однако жить там не осталась, так как не устроило то, что работать надо, не там где хочешь, а там где скажут. Скажут на скотник — иди на скотник, а ей такое не подходит), мы встретили, хоть и не Булгаковского, но все же, рыцаря печального образа:
После обеда, сытые и довольные туристы отправились в старый город. Путь пролегал мимо Геенны огненной (да-да, вот этот милый зеленый парк и есть место приношения в жертву человеческих младенцев):
Старый город:
Старый город – это не только история и место паломничества туристов всех национальностей, вероисповеданий, стран и континентов. Там вполне себе комфортно и полноценно живут люди. Когда мы шли по Старому городу навстречу то и дело попадались толпы школьниц в клетчатых сарафанах, торопящиеся из школы домой. Это двор колледжа для девочек в Старом городе:
Вообще, география старого города ~~для страдающих пространственным кретинизмом~~ весьма запутана: узенькие улочки, перетекающие из одной в другую, сквозные проходы, резкие свороты/повороты. Думаю, что, отстань я от группы, вряд ли сейчас писала бы постЕГи).
Забавно, но в том, что Израиль – страна не очень большая (по территории примерно, как Псковская область) мы убедились на собственном опыте, так как некоторые наши «однотургруппники» из поездки в Иерусалим постоянно попадались нам при посещении прочих достопримечательной в последующие дни (кого-то встретили на Мертвом море, кто-то плескался в соседнем бассейне на источниках Хамей-Йоав).
А вот и Храм Гроба Господня. Расположен на предполагаемом месте Голгофы (месте погребения головы Адама). Этот Храм мы все можем наблюдать во время Пасхальных трансляций, именно здесь снисходит Благодатный огонь
и находится Пуп Земли:
Собственно Голгофа:
Естественно, в обязательную программу обзорной экскурсии по Иерусалиму входит и посещение Стены плача (здесь еще и мусульманские мечети – и золотой купол слева и черный купол справа, и мост, похожий на Булгаковский висячий мост):

На десерт(кому не надоело) — стырнеченная крутилка Храм Гроба Господня
P.S. Понятно, что здесь далеко не все, что мы увидели, но в целом, думаю, представление о весьма суматошном (хочу за один день увидеть все-все-все-все) посещении нами Иерусалима сложится)))
P.P.S. Претензии по заваленному горизонту к Лунтику. Фото ее 😛

Этот город, этот прокуратор, этот роман

Как-то в классе, кажется, 10-ом, на уроке литературы одна из одноклассниц буквально выпучила на меня глаза:

— Как?! Ты не читала «Мастера и Маргариту»?
— Нет.
— Ты? И не читала?!

Чтоб не пасть в глазах одноклассников еще ниже, пришлось прочитать.

После первого прочтения книга мне очень понравилась. Не скажу детально — просто в общем.

Спустя какое-то время перечитала снова. И роман мне категорически не понравился. Настолько не понравился, что возникло даже недоумение — что же меня так обаяло в первый раз?..

Снова прошло какое-то время, и опять книга оказалась у меня в руках. В третий раз роман перечитывался с каким-то настороженным любопытством — мол, что на этот-то раз будет?

На тот раз абсолютно пришлась не ко двору пилатовская часть. Она казалась нудной, неинтересной и даже… лишней. Этот балкон, этот зной, эта головная боль, эти разговоры, этот город…

Зато современная часть пошла на ура. Было загадочно, волнующе, захватывающе. Было необычно.

Это уже становилось занимательно, ей-Богу — одна и та же книга, и такие разные восприятия. Означает ли это, что я резко или постепенно умнела?..

В четвертый раз я взялась за роман с то, что называется, чистым восприятием. Так, словно и не читала его прежде, словно никогда не знала этих героев. И в четвертую мою встречу с творением Булгакова «просела» современная часть — она показалась куда слабей пилатовской.

Зато как же мощно зазвучала именно та, пилатовская.

И вспыхнул кровавый подбой белого плаща, и обожгло ершалаимское солнце, и плавились в его мареве золотые идолы, и забивала нос сухая пыль с его улиц, и головная боль прокуратора ощутилась почти физически. Пилатовская часть буквально заворожила своими звуками, запахами, цветом, вкусом…

И загрохотала сапогами Марка Крысобоя фраза: «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город». Я видела однажды, какая тьма может прийти со стороны Средиземного моря… Тьма в буквальном смысле слова: средь бела дня, когда только-только светило яркое солнце. Тьма поднимается из моря стеной, сжирая линию горизонта, и накатывает густой непроглядной каменной серостью: ровной, сплошной, равнодушной… И кажется, что сметет она все на своем пути, уничтожив людей и города, как только что поглотила она границу между землей и небом.

На мгновение даже становится страшно…

«Ненавидимый прокуратором город». Уже тогда это прозвучало как бессильное откровение, вызвавшее бесконечное сочувствие. И не знала я еще тогда, что придет момент, и горечь этого откровения и бессилия я смогу испытать на собственной шкуре.

Работа. Место нового, внезапного назначения. Я честно старалась найти в нем, в этом месте, хоть какие-то плюсы, найти что-то, за что это место можно было бы полюбить. За полгода вынужденного пребывания там, я так и не смогла этого сделать. Я даже не смогла найти там хотя бы что-то такое, ради чего с этим местом можно было бы просто примириться. От скуки, от однообразия, от повторности сводило скулы, и держаться помогало только осознание того, что скоро можно будет отсюда уехать. Уехать и больше никогда, ни за что сюда не возвращаться.

И вот именно тогда стала постижима вся глубина пилатовского отчаяния, вся степень его кипящего неприятия и отторжения… «Не-на-ви-ди-мый про-ку-ра-то-ром город». Чеканная, с металлическим привкусом ненависть — глухая, глубинная, навязаная. Господи, как же хорошо я стала его понимать!.. О, как хорошо! И как же хорошо я до сих пор его понимаю. Ведь по иронии и там, и там море было Средиземным…

Однако складываться вместе, соединяться гармонично, становиться единым целым роман по-прежнему не желал. Книга в очередной раз была поставлена на полку и на какое-то время намерено забыта.

А в пятый раз наконец-то пришла гармония, и все сплелось между собой в тугой клубок абсолютной, непостижимой гениальности. Многогранной, ироничной, серьезной, философской.

С тех пор я перечитываю «Мастера и Маргариту», наверно, раз в год-полтора, это точно. Любимой главой по-прежнему является вторая глава первой части, а сокровенней всего неизменно звучит «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город».

Однажды бывший коллега, латыш, увидев у меня книгу, спросил, что я читаю. Услышав название, он уважительно качнул головой и поднял вверх большой палец. «Удивительная книга! — сказал он. — Читал ее несколько раз. И каждый раз нахожу в ней что-то новое».

Что еще?.. Еще, пожалуй, только тот случай, в Греции. Уже с другим коллегой мы гуляли по монастырю Серафима Саровского. Сопровождавший нас монах показывал и рассказывал, мы же, знакомясь, прикидывали потенциальную привлекательность монастыря в качестве туристического объекта.

Хоть убейте, я не помню, о чем конкретно рассказывал монах, когда в его речи прозвучало название — Иерусалим. Только он вдруг указал на меня и произнес:

— Можете у нее спросить, она знает, она была в Иерусалиме.

Мне не потребовался перевод — несмотря на то, что монах говорил по-гречески, а мой греческий — весьма примитивен. Я поняла, что он сказал.

Коллега почему-то удивленно обернулся на меня:

— Ты действительно была в Иерусалиме?
— Нет. Я никогда не была в Иерусалиме.

Когда коллега перевел мой ответ монаху, тот не поверил:

— Правда? Странно…
— Значит, тебе обязательно надо побывать в Иерусалиме, — задумчиво произнес коллега. — Он не зря это сказал.

Признаюсь — я до сих пор не побывала в Иерусалиме. Хотя и очень хочу. Но каждый раз, когда беру в руки «Мастера и Маргариту» или встречаю где-либо упоминание этого романа, мне вспоминаются слова того монаха.

И, подобно тому, как полная луна тревожила Ивана Бездомного, меня смутно тревожит, что я никак не доберусь до Ершалаима. Тревожит словно невыполненное обещание из общей чаши добровольно взятых обязательств.

Понятно, что Иерусалим давно уже изменился и вряд ли напоминает тот, с булгаковских страниц. Наивно полагать, что на его улицах встретятся кому-либо герои, оживленные росчерком талантливого пера.

Но кто знает… Может быть, когда я все же окажусь в ненавидимом прокуратором городе, воображение поможет расслышать в шуме людского водоворота шаркающую кавалерийскую походку жестокого пятого прокуратора Иудеи, всадника Понтия Пилата.

Тьма, пришедшая со средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город…

Хорошее фото, аж сейчас все поглотит тьма)

Спасибо!

Булгакову такое и не снилось…

Спасибо!
Булгакову снилось такое, что нам и не снилось! 🙂

И то правда.

А-а-а-а!!! Впечатляет!

Да я и сам был поражен. Хорошо, что фотоаппарат всегда под рукой.

Батюшки, жучища то какая

Ты представляешь, в каком кошмаре я живу! 🙂
Кстати, смайлик тут лишний.

Вместо «прокуратором» прочитал «прокуратурой» и офигел! )))))
А тучки знатные!

Я не знаю отношение прокуратуры к городу Москве, думаю, вполне адекватное тому, с кем из его жителей ей приходится иметь дело. 🙂
Из этих знатных тучек через 5 минут после съемки пролился не менее знатный ливень. 🙂

Страшно

Не страшно. Как пел БГ:
«Да, я видел гром, я слышал удар,
Я видел, что это так.
Слава Богу, гроза прошла стороной,
Не задев ни меня, ни вас.»
🙂

Кто такой БГ. Городницкий? или кто-то еще?

Борис Гребенщиков.

На фотке даже страшнее чем в жизни

Язык ночи: Мастер и Маргарита

Азазелло, Бегемот и Коровьев

Для подробного обсуждения неоконченного шедевра Михаила Булгакова Мастер и Маргарита потребуются тома, настолько он наполнен смыслом, возможностями для интерпретации, чистым восторгом и питательной пищей для размышлений. Мы не собираемся отдавать должное в кратком дневнике, да и пытаться не стоит. Но я хочу отметить пару аспектов великого романа как фэнтези, потому что в глубине души это фэнтези, которое критики прикрыли респектабельной фразой «магический реализм», чтобы облегчить обсуждение «Очень серьезными людьми».

Для протокола, пара моментов: я не русский ученый. На самом деле, если не считать чтения нескольких романов, я почти ничего не знаю о русской культуре или литературе, так что это сразу же делает меня самоуверенным любителем. Во-вторых, я предполагаю, что вы уже читали роман. Если нет, иди и сделай это; ваша жизнь будет лучше для этого. Ведь Мик Джаггер написал «Сочувствие дьяволу» после прочтения «Мастера и Маргариты » — представьте, что вы могли бы сделать.

Магический реализм

Магический реализм, как чистый уголь, в основном маркетинговый термин.Он сообщает продавцам книг, где разместить свои книги, а покупателям книг, где их найти. По большей части это маркетинговый термин, который возвышает литературные произведения над похлебкой жанра . Главным образом.

Есть несколько маркеров, которые отличают магический реализм, созданный Кафкой и Борхесом, от господствующего фэнтези, и эти маркеры служили ориентирами для писателей следующего поколения и последующих поколений, таких писателей, как Маркес, Кальвино и Рушди. Магический реализм существует в том же континууме, что и остальная литература, бок о бок с фантазией.Этот континуум помещает историю на один конец и поэзию на другой, так как танец существует в континууме с балетом на одном конце и акробатическим буги-вуги на другом, а все остальные формы переходят друг в друга по всему спектру. По сути, магический реализм имеет дело с вторжением фантастического в «реальный мир» — человек, проснувшийся однажды утром гигантским насекомым, к большому ужасу своих друзей и семьи, ангел, падающий на землю и запертый в курятник, двое мужчин выпадают из взорванного самолета и выживают, только чтобы обнаружить, что при приземлении один выглядит блаженно, а другой — сатир — настоящая жизнь.

В отличие от фэнтези, которое включает открытое построение мира и альтернативную реальность (как будто действие всей художественной литературы не происходит в мире, который должен быть построен автором, работающим в воображении читателя, и именно это я имел в виду под континуумом). Прочтите роман Элмора Леонарда или Дэшила Хэммета и скажите мне, что их декорации более реальны, чем «Другой мир Чикаго» Ари Мармелла 1930-х годов, и я покровительственно посмеюсь, потому что они все выдуманы , и это ни для кого не секрет. В этом большая разница между фэнтези и магическим реализмом, и на самом деле это скорее разница, чем разница.Во всяком случае, это правило: мир, который напоминает «реальный мир», но использует сверхъестественные элементы и , имеет персонажей, которые не поджигают свои волосы при встрече с парящим человеком в кричащем клетчатом костюме или гигантским котом, который стреляет в спину. водки, значит, это не фэнтези, а жанр более респектабельный и серьезный.

Да, это абсурд. По правилам, с точки зрения жанра, булгаковская « Мастер и Маргарита » квалифицируется как магический реализм, действие которого происходит в сталинской Москве.Он также установлен в Иерусалиме в первом веке нашей эры (еще один сеттинг «реального мира») и в пятом измерении, где сверхъестественное ускользает в «настоящую» Москву (в конце концов, не столько в «реальный мир»).

Мастер и Маргарита как фантазия

Хотя роман не закончен, так как Булгаков умер, редактируя его, форма и повествовательная направленность ясны. Книга была написана между 1928 и 1940 годами, один раз сожжена автором, запрещена советскими властями и не издавалась до 1967 года.Он считается необработанным драгоценным камнем, одним из величайших произведений двадцатого века и в высшей степени достоин своих похвал и репутации.

Я не хочу писать о богословии или о том, что для многих советских читателей, читавших роман, иерусалимские разделы стали их первым знакомством с историей Евангелий. Я не хочу говорить о параллельных сюжетах, сравнениях между советской Москвой и римским Иерусалимом с их соответствующими и дополняющими друг друга секретными службами, ненадежными информаторами и коррумпированными бюрократами, рассказчиками правды, которых распинают физически или метафорически, или любым другим бесчисленным множеством точки сравнения.Я также не хочу рассматривать выходки воландовского окружения — грозного Азазелло, остроумного Бегемота, резвого Коровьева, опасной Геллы — они развлекательные развлечения, когда не служат орудиями правосудия Воланда (хотя я люблю всех их). Я даже не хочу упоминать третью нить романа, самую слабую и самую бледную из сюжетных линий: Мастер и его бедственное положение, но я должен. Я не очень люблю Мастера; Маргарита гораздо более сильный персонаж. Но это, я думаю, намерение Булгакова; Мастер — его автобиографический дублер, а Маргарита основана на любви всей его жизни.Роман изо всех сил старается быть достойным ее.

Итак: Мастер — самая слабая ножка табуретки, самый слабый из трех сюжетов, но он также занимает центральное место в том, что я действительно хочу рассмотреть, а именно в романе как фэнтези.

Фантазия включает силу воображения, чтобы сделать реальностью, сделать метафорическое буквальным, психологическое проявленным и воплощенным, чтобы воплотить мечту в реальность. Это была центральная тема в Песочный человек , что мечтать и сильно мечтать значит формировать реальность.Писатель мечтает о реальности, а затем воплощает ее в реальность. Фантазия включает силу мечты.

Сила Учителя в том, что ему приснилась история Иерусалима, история Понтия Пилата и его встречи с Иешуа Га-Ноцри, попытки Пилата спасти жизнь Иешуа только для того, чтобы синедрион переиграл его. Это роман, который Мастер сжег в своей печи, зная, что его закроют. Как бы то ни было, написание романа привело его в приют.

Это похоже на рассказ, который Берлиоз заказал у поэта Ивана Бездомного, только Берлиоз хотел, чтобы стихотворение было бурлеском, опровергающим существование Иисуса, заказом на службе официально атеистического Советского государства.Берлиоз пытается увести Ивана от достоверной версии жизни Иисуса к чему-то официально санкционированному, фальшивому и скучному. Даже версия, написанная Иваном, он признает, что это ужасная поэзия. Он терпит неудачу там, где Мастер преуспел. Подавленная и сожженная версия настолько хороша, что Маргарита так яростно в нее верит, что чувствует, что ее жизнь связана с ней.

Она ласкала рукопись нежно, как ласкают любимую кошку, и все вертела ее в руках, рассматривая со всех сторон, то останавливаясь на титульном листе, то открывая до конца.Страшная мысль пронеслась над ней вдруг, что все это все колдовство, что тетради сейчас скроются из виду, и она будет в своей спальне в старом доме, и что, проснувшись, ей придется пойти и утопиться. Но это была ее последняя страшная мысль, отголосок пережитых ею долгих страданий. Ничто не исчезло, всемогущий Воланд действительно был всесилен, и сколько угодно, даже до самой зари, Маргарита могла шуршать страницами тетрадей, смотреть на них, целовать их и перечитывать слова:
«Тьма, пришедшая со Средиземного моря, покрыла ненавистный прокуратору город…..’ Да, темнота…. (1, стр. 297-298)

Рукопись, увы, не выдерживает второго сжигания. Но в этом нет необходимости. После бала и восстановления Воландом Мастера и его возлюбленной в маленьком подвале у Арабата к Воланду с просьбой приходит Матвей Левий, который все записал неправильно.

Это, конечно, теологически критическая сцена романа (которую мы не будем рассматривать). Здесь я хочу отметить, что Матвей Леви говорит Воланду:

Он прочитал работу мастера…и просит вас взять мастера с собой и наградить его миром. (1, стр. 360)

Иешуа прочитал роман.

Подумайте об этом: версия реальности, которая предвидит, которая конструирует, сам Иешуа — и Иешуа прочитал ее. На самом деле, он отправил Матвея Левия к Воланду с просьбой. И соответственно:

Лунный свет залил помост зелено и ярко, и вскоре Маргарита разглядела в этом пустынном месте кресло и в нем белую фигуру сидящего мужчины.Возможно, сидящий был глух или слишком погружен в свои мысли. Он не слышал, как содрогалась каменистая земля под тяжестью лошадей, и всадники приближались, не тревожа его.
Луна хорошо помогала Маргарите, она светила лучше самого лучшего электрического фонаря, и Маргарита видела, что сидящий человек, чьи глаза казались слепыми, судорожно потирал руки и теми же невидящими глазами вглядывался в диск луны. Теперь Маргарита увидела, что возле тяжелого каменного кресла, на котором искры блестели в лунном свете, лежала темная, огромная, остроухая собака и, как и ее хозяин, тревожно глядела на луну.У ног сидящего были разбросаны осколки разбитого кувшина и растеклась незасыхающая черно-красная лужа.
Всадники остановили своих лошадей.
– Ваш роман прочитан, – начал Воланд, обращаясь к мастеру, – и о нем только сказали, что он, к сожалению, не окончен. Итак, я хотел показать вам вашего героя. Около двух тысяч лет он сидит на этой платформе и спит, но когда приходит полнолуние, как видите, его мучает бессонница.Это мучает не только его, но и его верного опекуна, собаку. Если правда, что трусость есть самый тягчайший порок, то собака по крайней мере в ней не виновата. Бури были единственным, чего боялся храбрый пес. Что ж, тот, кто любит, должен разделить судьбу того, кого любит».
– Что он говорит? – спросила Маргарита, и ее совершенно спокойное лицо омрачилось состраданием.
– Он говорит одно и то же, – ответил Воланд. — Он говорит, что даже луна не дает ему покоя и что у него плохая работа.Так говорит он всегда, когда не спит, а когда спит, ему снится одно и то же: есть дорожка лунная, и хочет он пройти по ней и поговорить с узником Га-Ноцри, потому что, как он настаивает, он так и не закончил то, что говорил в то время, давным-давно, в четырнадцатый день весеннего месяца нисан. Но, увы, ему почему-то никогда не удается встать на этот путь, и никто к нему не приходит…» (1, с. 381-382)

Обратите внимание, что это , а не исторический Пилат; это Пилат Учителя, человек, склонный к головным болям и успокаиваемый присутствием своей любимой собаки Банги.Он не может двигаться, потому что Мастер не написал его концовку. Он существует (как Иешуа, как Воланд, вне времени, вне ограничений времени) две тысячи лет, ожидая, когда его конец будет предвиден, ожидая освобождения.

В этом сила романиста — сила превзойти время, буквально создать независимую сущность, создать Пилата, который может идти лунным путем к Свету и ждать только, пока Мастер, его создатель, освободит его.

Этот аспект романа отделяет его от магического реализма и уходит в самое сердце фэнтези.Это говорит о возможностях, скрытых в фантазии, о способности мечтать и воплощать мечту в жизнь в самой важной из реальностей.

Стоит отметить, что, хотя многие критики неправильно истолковали роль Воланда (и одно довольно забавное прочтение, которое втыкает Мастера и Маргариту в сказочную традицию — ссылка в формате pdf — это прочтение совершает литературную ошибку в утверждении Воланда и Ивана дьявол в Братья Карамазовы то же самое), видя в нем фигуру зла.Он совсем не злой.

Если Иешуа есть Свет, и искупительная сила милосердия, то Воланд есть справедливость. Он не злой, но дает людям именно то, что они заслуживают. Он засовывает тряпки в щели вокруг себя, чтобы милосердие не просочилось. Несмотря на атрибуты своего кабинета, заплатанную ночную рубашку и больное колено, надо признать, что Воланд — дьявол, которого нужно уважать, но он существо, которое работает в согласии с добром. , один гораздо больше в образе ветхозаветного Бога, чем он Противник. Ведь это Воланд, а не Иешуа, решает привести Учителя к Пилату, чтобы его история могла быть завершена, его бдение закончилось, его тоска и его терпение были вознаграждены:

Лунная дорожка, долгожданная прокуратором, тянулась прямо к этому саду, и первой по ней мчалась ушастая собака.Человек в белом плаще с кроваво-красной подкладкой поднялся с кресла и что-то прокричал хриплым надтреснутым голосом. Было невозможно понять, плакал он или смеялся, или что он кричал. Видно было только, что вслед за своим верным опекуном и он стремглав мчался по лунному пути.
….’Тот, кого так жаждет увидеть выдуманный вами и только что выпущенный на волю герой, прочитал ваш роман…» (1, с. 382-383)

Именно Воланд приносит страдающему Пилату возможность искупления, и не в силах Иешуа дать Господу покой; он может только нести свет.Воланд приносит награду.

Так завершается мое частичное и неполное прочтение Мастер и Маргарита . Встретимся в комментариях, и мы сможем продолжить обсуждение.

Михаил Булгаков: Мастер и Маргарита, перевод Финна Сиверта Нильсена

НИКОГДА НЕ ГОВОРИТЕ С НЕзнакомцами

Однажды знойным весенним вечером на Патриарших прудах в Москве появились два господа. Первый был в сером летнем костюме, невысокого роста, упитанный, лысый, деликатно держал в руке солидную фетровую шляпу.На его чисто выбритом лице нашлось место для пары огромных черных очков в роговой оправе. У второго, мускулистого молодого человека, были взлохмаченные рыжие волосы и сдвинутая со лба клетчатая кепка, он был одет в ковбойскую рубашку, белые брюки со складками и черные туфли.

Первым был не кто иной, как Михаил Александрович Берлиоз, председатель правления одного из крупнейших московских литературных объединений — сокращенно МАССОЛИТ — и редактор обширного литературного журнала. Его юным другом был поэт Иван Николаевич Понырёв, известный под псевдонимом Бездомный — «Бездомный».

Достигнув тенистого места под молодыми листьями группы лип, оба писателя направились прямо к яркой будке с вывеской: «Пиво и безалкогольные напитки».

Но здесь мы должны отметить первую странность этого страшного майского вечера. Не было видно ни души живой — ни у самого балагана, ни на обсаженной деревьями аллее по Малой Бронной улице. Целый день солнце палило город, пока, наконец, не ушло дуться куда-то в сухую дымку за Садовое кольцо.Казалось бы, люди будут глотнуть свежего воздуха, но никто не пришел прогуляться в тени под липами или посидеть на скамейках. Парк был пуст.

— Я буду нарзан, — сказал Берлиоз.

— У нас закончился Нарзан, — ответила женщина в будке, как-то обиженная на его просьбу.

— Как насчет пива? — хрипло спросил поэт.

— Сегодня вечером пиво привезут, — ответила женщина.

— Так что у тебя есть? — спросил Берлиоз.

— Абрикосовый сок. Но тепло, — сказала женщина.

— Давай, давай!..

Абрикосовый сок давал густую желтоватую пену, и в воздухе пахло, как в парикмахерской. Два покровителя литературы проглотили жидкость, тут же икнули, расплатились с продавщицей и уселись на скамейку лицом к пруду, спиной к Бронной.

И тут случилась вторая странность, касавшаяся только Берлиоза.Его икота прекратилась, сердце резко подпрыгнуло, на мгновение выпало из рук, а затем вернулось с пульсирующей в нем тупой иглой. Берлиоз был парализован страхом. Бояться было нечего, а хотелось только встать и рвануть прочь от Патриарших прудов так быстро, как только могли ноги. Берлиоз с тоской огляделся, но не понимая, что с ним происходит. Его лицо побледнело. Он вытер платком лоб и подумал про себя: «Что происходит? Такого никогда не было… мое сердце играет со мной злую шутку … Я слишком много работал. Может быть, мне просто отдать все это черту и успеть на первый же поезд до Кисловодска…»

В это время жгучий воздух перед ним сгустился, и из него высунулась прозрачная личность с самым удивительным видом. Крошечная головка в жокейской шапочке, короткополый клетчатый жакет воздуха… Человек был футов семи ростом, узкогрудый, неестественно худой и с видом, поверьте, совсем бессовестного проходимца.

Жизнь оставила Берлиоза совершенно неподготовленным к необычным событиям такого рода. Он еще больше побледнел, широко раскрыл глаза и услышал, как бешено болтает его разум: «Это ненастоящее!..»

Но, увы, так оно и было, и высокий прозрачный человек продолжал мягко покачиваться перед ним не только в одну, но и в другую сторону, не имея даже элементарного приличия удержаться на ногах. земля.

Берлиоз уже дошел до такого ужаса, что закрыл глаза.Когда он снова открыл их, все было кончено, мираж рассеялся, человека в шашках не стало, и в тот же миг он почувствовал, как тупая игла выскользнула из его сердца.

— Дьявол! — воскликнул редактор, — ты знаешь, Иван, у меня сейчас чуть инфаркт не хватил от этой жары! У меня даже была какая-то галлюцинация, — он попытался улыбнуться, но его глаза все еще были пронизаны тревогой, а руки дрожали.

Но, успокоившись, обмахиваясь платком, довольно смело продолжил: «Ну, как я и говорил», — и продолжил речь, прерванную абрикосовым напитком.

Позже выяснилось, что он говорил об Иисусе Христе. Дело в том, что редактор заказал у поэта длинное антирелигиозное стихотворение для очередного номера своего журнала. Иван Николаевич вовремя закончил стихотворение, но, к сожалению, редактору оно совсем не понравилось. Бездомный изобразил своего главного героя — Иисуса — в самых мрачных тонах, тем не менее редактор настаивал на том, что стихотворение придется переделывать с нуля. Теперь редактор читал своего рода лекцию об Иисусе, чтобы объяснить фундаментальную ошибку поэта.Трудно сказать, что именно сбило Ивана Николаевича с верного пути — одна живость его описательного таланта или полное незнание предмета, который он предлагал описывать, — но каким-то образом его Иисус ожил, хотя его личность, правда, вряд ли был привлекательным. Теперь Берлиоз пытался показать, что дело не в том, каким человеком был Иисус, хорошим, плохим или посредственным, а в том, что Иисуса как личности вообще никогда не существовало в этом мире, и что все рассказы о его были чистой фантазией — не чем иным, как мифом.

Следует напомнить читателю, что редактор был человеком начитанным и отлично разбирался в древних историках, которых он упоминал с живостью и легкостью, — например, знаменитый Филон Александрийский или блестяще образованный Иосиф Флавий, ни один из кто хоть слово написал о существовании Иисуса. С убедительной демонстрацией эрудиции Михаил Александрович сообщил поэту, между прочим, что место в книге 15, главе 44 знаменитых «Анналов» Тацита, повествующее о казни Иисуса, есть на самом деле не что иное, как последнее: дневная подделка.

Поэт, не знавший всего, что говорил ему Михаил Андреевич, устремил на редактора свои настороженные зеленые глаза и внимательно слушал, лишь изредка икая, а затем шепотом ругаясь абрикосовому соку.

— Так во всех восточных религиях, — сказал Берлиоз, — есть девственная мать, которая рождает Бога, — это совершенно нормально. Христиане не могли придумать ничего лучше, поэтому они представляли себе своего Иисуса, которого на самом деле никогда не существовало.Видите ли, это то, что вы должны донести до читателя…

По мере того, как его легкий тенор распространялся по парку, а Михаил Александрович все глубже проникал в глушь, в которую могут войти, не рискуя своей шеей, только самые ученые люди, поэт узнавал все больше интересных и полезных фактов о египетском Осирисе-Боге. благословений и сын Неба и Земли, Фаммуз — бог финикийцев, Мардук и даже менее известный грозный бог Вицлипутсли, некогда почитаемый мексиканскими ацтеками.

Как раз тогда, когда Михаил Александрович рассказывал поэту, как ацтеки слепили из теста фигурки, изображающие бога Вицлипутсли, в парке появился первый человек.

Впоследствии, когда было откровенно поздно, различные учреждения сравнили свои отчеты с описанием этого человека. Различия между ними не могут не удивлять нас. Так, первая утверждает, что мужчина был невысокого роста, с золотыми зубами и хромал на правую ногу. Согласно второй он был великаном с платиновыми пломбами и хромал на левую ногу.Третий лаконично подтверждает, что у мужчины вообще не было отличительных черт.

Следует признать, что каждый из этих отчетов ничего не стоит.

Во-первых, испытуемый не хромал ни на одну ногу, не был ни гигантским, ни низким, а просто высоким. Что касается его зубов, то они были золотыми с левой стороны и платиновыми с правой. Он был одет в дорогой серый костюм, в такие же туфли иностранного производства, в серой кепке, озорно надвинутой на одно ухо, и держал в руке трость с головой черного пуделя.Судя по его внешности, ему было чуть за сорок. Рот слегка искривлен. Чистое бритье. Волосы темные. Правый глаз черный, левый глаз — почему-то — зеленый. Черные брови, одна приподнята выше другой. Короче — иностранец.

Проходя мимо лавки с редактором и поэтом, иностранец наклонился к ним, остановился и резко сел на соседнюю скамейку, в двух шагах от них.

«Немец», — подумал Берлиоз

«Англичанин, — подумал Бездомный, — Боже, как же ему жарко в этих перчатках».

Иностранец позволил своему взгляду медленно пройтись по площади, образованной высокими зданиями, окружающими пруд. Было видно, что он видит это место впервые и что оно его очаровало.

Глаза его остановились на уровне окон верхнего этажа, из которых в последний раз отражалось в них разбитое солнце, прежде чем навсегда уйти от Михаила Александровича. Потом он посмотрел дальше вниз, где стекла уже темнели с наступлением вечера.Что-то вызвало отчужденную улыбку. Он зажмурил глаза, сложил руки на набалдашнике трости и оперся на них подбородком.

— Видишь ли, Иван, — сказал Берлиоз, — ты сделал прекрасную сатиру, скажем, на рождение Иисуса, Сына Божия, но дело в том, что до Иисуса был целый список Сынов Божиих. как фригиец Аттис, ни один из которых никогда не рождался и никогда не жил, и с Иисусом та же история, так что вы просто не должны продолжать описывать его рождение и трех царей и так далее.Вместо этого вы должны описать абсурдные слухи о его рождении… Иначе ваш рассказ в конечном итоге создаст впечатление, что он действительно родился!…

Бездомный сделал попытку остановить мучившую его икоту задержкой дыхания, но в результате икота стала еще громче и мучительнее. На этом Берлиоз оборвал свою речь, потому что иностранец вдруг встал и подошел к обоим авторам.

Они посмотрели на него с удивлением.

— Извините меня, пожалуйста, — сказал мужчина с иностранным акцентом, но достаточно понятно, — что я, не будучи знаком, позволяю себе… но предмет вашего ученого разговора был настолько интригующим, что…

Он вежливо приподнял шапку, и друзьям ничего не оставалось, как подняться со своих мест и поприветствовать его.

«Нет, наверное, он француз…» — подумал Берлиоз.

«Польский?..» — подумал Бездомный.

Надо прибавить, что первые слова иностранца произвели на поэта совсем неприятное впечатление, а Берлиозу он скорее понравился или не совсем понравился… ну, как бы это сказать… нашел его интересным или что-то в этом роде.

— Вы позволите мне сесть с вами? — вежливо спросил иностранец, и как-то машинально спутники раздвинулись; иностранец быстро уселся между ними и вступил прямо в их разговор.

— Вы, если я не ошибаюсь, только что сказали, что Иисуса никогда не существовало? — спросил иностранец, устремив свой левый глаз, зеленый, на Берлиоза.

— Вы совершенно правы, — любезно ответил Берлиоз, — именно это я и говорил.

— О, как интересно! — воскликнул иностранец.

— Какого черта он хочет? — подумал Бездомный и нахмурил брови.

— А вы согласились со своим спутником? — осведомился незнакомец, повернувшись направо к лицу Бездомного.

— До упора! — подтвердил поэт, любивший пафосные обороты речи.

— Удивительный! — воскликнул их незваный партнер, украдкой оглядываясь и почему-то понизив голос: — Извините за назойливость, но прав ли я, предполагая, что вы, помимо всего прочего, не верите в Бога? — Он широко раскрыл глаза от страха и добавил: — Я обещаю никому не рассказывать.

— Вы совершенно правы, мы не верим в Бога, — ответил Берлиоз, чуть улыбаясь страху туриста, — но вы можете говорить об этом совершенно открыто.

Иностранец откинулся на спинку скамейки и спросил голосом, полным любопытства, почти писка:

— Вы атеисты?!

— Да, мы атеисты, — с улыбкой ответил Берлиоз, а Бездомный сердито подумал про себя: «Теперь завязли с заграничным гусем!»

— О, как прекрасно! — воскликнул необыкновенный иностранец и покачал головой, переводя взгляд с одного автора на другого.

— У нас никого не удивляет атеизм, — дипломатично пояснил Берлиоз, — подавляющее большинство населения давно сознательно перестало верить в сказки о Боге.

Тут иностранец провернул настоящий трюк: встал, схватил изумленного редактора за руку и провозгласил:

— Разрешите выразить сердечную благодарность!

— За что ты его благодаришь? — спросил Бездомный, его глаза дернулись от удивления.

— За очень важную информацию, которая для меня, как для путешественника, представляет величайшую ценность, — объяснил чудак-иностранец, двусмысленно махнув пальцем.

Важная информация, казалось, совершенно честно произвела на иностранца глубокое впечатление, потому что он снова испуганно оглядывал дома, как будто ожидая, что из каждого окна выскочит атеист.

«Нет, он не англичанин…» — подумал Берлиоз, а Бездомный подумал про себя: «Где он научился так говорить по-русски — вот это интересный вопрос!» — и снова нахмурил брови.

— Но позвольте спросить, — заговорил после тревожной паузы их иностранный гость, — а как же доказательства бытия божьего, которых, знаете ли, не меньше пяти.

— Мне жаль! — с сожалением ответил Берлиоз, — все доказательства никуда не годятся, и человечество давно отправило их на свалку. Ибо вы согласны, не так ли, что в рациональном мире не может быть веских доказательств существования Бога.

— Браво! — воскликнул иностранец, — браво! Вы полностью поддерживаете взгляды беспокойного старого Иммануила на этот счет.Но вот любопытный факт: отшлифовав все пять доказательств, он продолжал, как бы в насмешку над собственными усилиями, строить свое собственное доказательство, как шестое.

— Доказательство Канта, — возразил ученый редактор, снисходительно улыбаясь, — тоже вряд ли убедительно. Шиллер был совершенно прав, что рассуждения Канта не могут удовлетворить никого, кроме раба, и Штраус просто посмеялся над его доказательством.

Говоря, Берлиоз все думал про себя: «Все это мило и щегольски, но кто же он вообще такой? И почему он так хорошо говорит по-русски?»

— Кто-то должен отправить этого парня Канта на Соловк, чтобы охладить несколько лет для такого доказательства! — неожиданно выпалил Иван Николаевич.

— Иван! — прошептал Берлиоз, краснея.

Но предложение послать Канта на Соловец не только поразило иностранца, но и воодушевило его.

— Да, да, — вскричал он, и его зеленый, левый глаз блеснул на Берлиоза, — вот ему место! Вот что я сказал ему тогда за завтраком: «Профессор, делайте, что хотите, но то, что вы придумали, — полная каша! Может, и умно, но чертовски сложно. ты».

Берлиоз широко раскрыл глаза. — За завтраком… К Канту?… Что он болтает? — он подумал.

— Но, — продолжал иностранец, невозмутимый удивлением Берлиоза и обращая его внимание на поэта, — отправить его теперь на Соловец совершенно невозможно, так как уже более ста лет, как его перевезли в пункты, гораздо более удаленные от Соловка. , и забрать его оттуда, уверяю вас, совершенно невозможно.

— Какой позор! — ответил провокационный поэт.

— Да, не так ли! — согласился незнакомец, сверкая глазами, и продолжал: — Но меня беспокоит другой вопрос: если Бога нет, то мы должны спросить себя, кто руководит жизнью человечества и всем порядком существования на земле.

— Руководит им сам человек, — торопливо огрызнулся Бездомный на этот, надо признать, довольно туманный вопрос.

— Простите, — тихо ответил незнакомец, — но чтобы руководить, надо так или иначе иметь точный план, охватывающий более или менее приличный отрезок времени.Скажите, пожалуйста, как человек может вообще чем-то руководить, когда он не только не в состоянии составить план на совершенно ничтожный период, скажем, в тысячу лет, но даже не может уследить за тем, что будет с ним завтра? Очень хорошо, — обратился незнакомец к Берлиозу, — допустим, ты, например, начинаешь руководить, организуешь себя и других, в общем, чувствуешь, а тут вдруг… хе… хе …легкий случай саркомы… — иностранец мило улыбнулся, как будто мысль о легкой саркоме наводила его на приятные мысли, — действительно, саркома, — он повторял резонирующие слоги с закрытыми глазами, как кошка , — Ваше руководство окончено! Единственная судьба, которая тебя сейчас интересует, это твоя собственная.Ваша семья начинает лгать вам; почувствовав неладное, тащишься сначала к ученым докторам, потом к шарлатанам, может быть, даже к старушкам в конце концов. Вы все время прекрасно знаете, что первое так же бессмысленно, как второе или третье. История кончается трагично: еще недавно ты думал, что режиссируешь что-то, а теперь вдруг неподвижно лежишь в деревянном ларце, и окружающая публика, быстро сообразив, что из человек, лежащий там, поджигает его в печи.Но бывает и похуже: кто-то решает ехать в Кисловодск, — иностранец едва подмигнул Берлиозу, — это, можно сказать, не проблема, но и это ему не по силам, потому что вдруг, ни с того ни с сего, троллейбус заносит и сбивает его! Только не говорите мне, что он сам это режиссировал? Не разумнее ли было бы подозревать, что им руководил кто-то другой? — незнакомец своеобразно засмеялся.

Берлиоз с пристальным вниманием следил за неприятной историей с саркомой и троллейбусом, и его стали мучить тревожные мысли.«Он не иностранец! Он не иностранец! — сказал он себе, — он очень необычный персонаж… но кто он, в конце концов?

— Вы хотели бы сигарету, я вижу? — вдруг обратился к Бездомному незнакомец, — какую марку вы предпочитаете?

— Вы имеете в виду, что у вас есть несколько? — мрачно спросил поэт. Он кончился.

— Какой ты предпочитаешь? — повторил незнакомец.

— Ну что ж, Наша Марка, — сердито выпалил Бездомный.

Незнакомец вынул из кармана портсигар и протянул Бездомному:

— Наша Марка.

Удивило редактора и поэта не столько наличие в портсигаре «Нашей Марки», сколько сам портсигар. Он был очень громоздким, из чистого золота, и когда открываешь крышку, он вспыхивает бело-голубым пламенем треугольника из бриллиантов.

Два литератора отнеслись к этому по-разному. Берлиоз: Нет, он не иностранец, Бездомный: Черт его возьми, а?

Поэт и владелец портсигара закурили, а некурящий Берлиоз отказался.

«Придется ответить ему так, — подумал про себя Берлиоз, — правда, человек смертен, этого никто не отрицает. Однако факт в том, что…

Но не успел он произнести этих слов, как незнакомец продолжил:

— Верно, человек смертен, но это само по себе только половина зла. Беда в том, что человек иногда внезапно смертен, вот в чем хитрость! По сути, он никогда не может сказать, что с ним будет сегодня вечером.

— Какой идиотский способ выразить это… подумал Берлиоз и возразил:

— Конечно, это преувеличение. Я более или менее точно знаю, что произойдет сегодня вечером. Конечно, если на Бронной мне на голову упадет кирпич…

— О кирпичах не может быть и речи, — резко оборвал его незнакомец, — ни один кирпич никогда никому не упадет на голову. Ни при каких обстоятельствах, уверяю вас, это не представляет угрозы. Ты умрешь другой смертью.

— А может быть, вы знаете, что именно? — с самой естественной иронией осведомился Берлиоз, он явно был втянут в какой-то нелепый разговор, — а можете мне сказать?

— Конечно, — ответил незнакомец.Он измерил взглядом Берлиоза, как будто шил ему костюм, и промямлил сквозь зубы, что-то вроде: «Раз, два… Меркурий во втором доме… луна зашла… шесть – несчастье». … вечер — семь… — потом громко и радостно провозгласил: — Тебе голову отрежут!

Бездомный уставился на незнакомца, явно получавшего удовольствие, с дикими глазами и сердитым взглядом, а Берлиоз, криво ухмыляясь, спросил:

— Кем именно? Враги? Иностранные агрессоры?

— Нет, — ответил его спутник, — русской женщиной, комсомолкой.

— Гм… — пробормотал Берлиоз, шутка незнакомца его разозлила, — извините, но это кажется крайне маловероятным.

— Мне тоже жаль, — ответил иностранец, — но это так. Ах да, я хотел спросить тебя, что ты делаешь сегодня вечером, если не секрет?

— Почему это должно быть секретом? Через некоторое время я поеду домой к себе на Садовую, тогда в десять часов вечера будет собрание в МАССОЛИТЕ, которое я буду вести.

— Это совершенно исключено, — твердо возразил иностранец.

— Могу я спросить, почему?

— Потому, — отвечал иностранец, глядя полузакрытыми глазами в небо, на фоне которого безмолвно вырисовывались черные птицы, предчувствуя вечернюю прохладу, — потому что Аннушка уже купила подсолнечное масло, мало того, что заплатила за него, она уже залила. Так что встречи не будет.

При этом, как и следовало ожидать, под липами наступила тишина.

— Простите, — сказал после паузы Берлиоз, бросив взгляд на бессмысленно болтающего иностранца, — а почему подсолнечное масло… а кто такая Аннушка?

— Я вам скажу, почему подсолнечное масло, — сказал вдруг Бездомный, он явно решил объявить войну их неизвестному товарищу, — вы случайно, сударь, не сидели в психиатрической больнице?

— Иван!… — воскликнул себе под нос Михаил Александрович.

Но иностранец ничуть не обиделся и весело засмеялся.

— Да, конечно, много раз! — воскликнул он, смеясь, но не отводя немигающих глаз от поэта, — я бывал в самых странных местах! Жаль, что я так и не нашел времени спросить у профессора, что такое шизофрения.Так это вы сами у него спросите, Иван Николаевич!

— Откуда ты знаешь мое имя?

— А Иван Николаевич, разве вас не все знают? — иностранец достал из кармана номер вчерашней «Литературной газеты», и тут же на первой полосе Иван Николаевич увидел свой собственный портрет, а под ним — его стихи. Поэт, который еще вчера был в восторге от этого доказательства своей славы и популярности, теперь ничуть не обрадовался.

— Прошу прощения, — сказал он, его лицо потемнело, — не могли бы вы извинить нас на минутку? Я хочу сказать несколько слов своему другу.

— Почему конечно! — воскликнул иностранец, — здесь под липами очень приятно, и, если подумать, я совсем не тороплюсь.

— Послушай, Миша, — прошептал поэт, оттянув Берлиоза в сторону, — он не иностранный турист, он шпион. Это русский эмигрант, который вернулся к нам домой. Требуйте документы, иначе он ускользнет…

— Ты так думаешь? — нервно спросил Берлиоз и подумал про себя: «Спорим, он прав!»

— Поверьте мне, — прошептал ему на ухо поэт, — он просто притворяется глупым, чтобы одурачить нас, чтобы мы ответили на его вопросы.Заметьте, как хорошо он говорит по-русски, — сказал поэт, косясь на незнакомца, чтобы тот не убежал, — ну, задержим его, а то он ускользнет…

Поэт потянул Берлиоза за руку обратно на скамейку.

Незнакомец, уже не сидевший на скамейке, стоял возле нее, держа в руках какой-то буклет в темно-сером переплете, толстый конверт из хорошей бумаги и визитку.

— Простите, но в пылу нашей дискуссии я совсем забыл представиться.Вот моя карточка, мой паспорт и мое приглашение приехать в Москву для консультаций, — церемонно сказал незнакомец, пристально вглядываясь в двух завсегдатаев литературы.

Они были совершенно ошеломлены. «Черт, он все слышал… — подумал Берлиоз, вежливым жестом дав понять, что документы осматривать не нужно. Пока иностранец протягивал их редактору, поэт только успел прочесть напечатанное иностранными буквами на карточке слово «профессор» и первую букву фамилии — «В.

— Очень приятно познакомиться, — растерянно промямлил редактор, иностранец вернул бумаги в карман.

Таким образом восстановив нормальные отношения, все трое вернулись на свои места на скамейке запасных.

— Так вы приглашены сюда в качестве консультанта, профессор? — спросил Берлиоз.

— Да, как консультант.

— Ты немец? — осведомился Бездомный.

— Я?… — повторил профессор, вдруг задумавшись. — Да, я полагаю, я немец… — он сказал.

— Вы прекрасно говорите по-русски, — заметил Бездомный.

— Ах да, я действительно довольно полиглот и знаю очень много языков, — ответил профессор.

— А какая у вас специализация? — осведомился Берлиоз.

— Я специализируюсь на черной магии.

«Ну будь я проклят!.. — эхом отозвалось в голове Михаила Александровича.

— И… вас пригласили сюда из-за этой специализации? — пробормотал он.

— Поэтому меня и пригласили, — повторил профессор и пояснил: — Здесь, в государственной библиотеке, обнаружены подлинные рукописи десятого века некроманта Герберта Орийакского. Теперь они хотят, чтобы я расшифровал их. Я единственный специалист в мире.

— Ах! Вы историк? — с облегчением и уважением спросил Берлиоз.

— Я историк, — подтвердил ученый и продолжил ни с того ни с сего: — Нынче вечером на Патриарших прудах будет интересная история!

Опять и редактор, и поэт совсем смутились, но профессор поманил их к себе и, когда они наклонились, прошептал:

— Имейте в виду, что Иисус действительно существовал.

— Вот видите, профессор, — ответил Берлиоз с натянутой улыбкой, — при всем уважении к вашим великим познаниям мы позволяем себе в данном случае придерживаться иной точки зрения.

— Точки зрения ничего не изменят! — ответил странный профессор, — он просто существовал, вот и все.

— Но ведь надо требовать каких-то доказательств… — начал Берлиоз.

— Доказательства тоже ничего не изменят, — ответил профессор, заговорив тихо и при этом почему-то исчез его акцент: — Все очень просто: в белом плаще…

ПОНТИЙ ПИЛАТ

В белой накидке с кроваво-красной подкладкой шаркающей походкой кавалериста ранним утром четырнадцатого дня весеннего месяца нисана в крытую колоннаду между двумя флигелями дворца Ирода Великого ступил Прокуратор Иудеи Понтий Пилат.

Больше всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла, и теперь все предвещало, что день будет скверный, так как этот запах преследовал прокуратора с раннего утра.Прокуратору показалось, что от кипарисов и пальм в саду веет запах роз, что запах кожи и гарды смешан с этой проклятой розовой струей. Дворец от флигелей к тылу, где разместилась первая когорта Двенадцатого легиона Молниеносных, пришедшего в Ершалаим с прокуратором, наполнился туманом до колоннады по самой верхней террасе сада и до самого верха сада. горького дыма, возвещавшего, что столетние повара принялись за приготовление полуденной трапезы, прибавлялся тот самый, маслянистый, розовый запах.О боги мои, боги мои, за что вы меня наказываете?

— Да, не может быть никаких сомнений! Это она, опять она, непобедимая, страшная болезнь гемикрания, когда мучает только одна половина головы. Нет против него средств, нет спасения. Я должен стараться не двигать головой.

На мозаичном полу у фонтана было приготовлено кресло, и прокуратор, ни на кого не глядя, сел на него и протянул руку в сторону.

В эту руку секретарь почтительно положил лист пергамента.Не в силах сдержать гримасу боли, прокуратор взглянул на то, что там было написано, вернул пергамент секретарю и с трудом произнес:

— Обвиняемый из Галилеи? Дело отправлено Тетрарху?

— Да, прокурор, — ответил секретарь.

— И?

— Он отказался выносить приговор по этому делу и прислал вам на утверждение смертный приговор Синедриона, — пояснил секретарь.

Щека прокурора дернулась, и он тихо сказал:

— Ввести обвиняемого.

В это время два легионера двинулись с садовой террасы через колоннаду на балкон, ведя мужчину, лет двадцати семи, к креслу прокурора. Мужчина был одет в старую и рваную тунику. На голову ему была намотана белая повязка, перетянутая ремешком через лоб, руки были связаны за спиной. Под его левым глазом был большой синяк, а в уголке рта была царапина запекшейся крови. Приезжий тревожно и с любопытством взглянул на прокурора.

Тот помолчал немного, потом очень тихо спросил по-арамейски:

— Так это вы подстрекаете народ к разрушению Ершалаимского храма?

Прокуратор сидел неподвижно, как статуя, едва шевеля губами, когда произносил слова. Прокуратор был как камень, потому что боялся потревожить свою горящую, адски больную голову.

Человек со связанными руками слегка наклонился вперед и начал говорить:

— Мой хороший человек! Поверьте мне…

Но прокурор, все так же не шевелясь и ни на ступень не повышая голоса, тут же оборвал его:

— Ты называешь меня хорошим человеком? Ты неправ. Все в Ершалаиме шепчутся, что я ужасное чудовище, и совершенно правы, — и так же монотонно добавил: — Ко мне сотник Крысобой.

Всем показалось, что балкон потемнел, когда перед прокуратором предстал сотник, командующий особым веком, Марк, известный как Крысобой-Крысобой.

Крысобой был на голову выше самого высокого солдата в легионе, а его плечи были так широки, что он совершенно закрывал солнце, еще низко стоявшее в небе.

Прокуратор обратился к сотнику по-латыни:

— Преступник называет меня «хороший человек». Выведите его на минутку наружу и объясните, как он должен обращаться ко мне. Не калечить его.

И глаза всех, кроме неподвижного прокурора, провожали Марка Крысобоя, который махнул рукой на арестанта, показывая, что тот должен следовать за ним.

Куда бы он ни пошел, люди провожали Крысобоя глазами, из-за его большого роста, а также, когда они впервые увидели его, потому что он был изуродован: его нос когда-то был раздавлен ударом немецкой булавы.

Потом послышался топот тяжелых сапог Марка по мозаике, связанный бесшумно ушел вместе с ним, в колоннаде стояла полная тишина, и слышно было, как воркуют голуби на садовой террасе у балкона и поет вода в фонтане. его замысловато приятная песня.

Прокуратор хотел только встать, подставить висок под падающую воду и остаться там, замерзший. Но он знал, что и это ему не поможет.

Выведя узника из колоннады в сад, Крысобой взял из рук легионера, стоявшего у подножия бронзовой статуи, кнут и, легонько взмахнув им назад, уронил его на плечи узника. Движение сотника было небрежным и легким, но связанный рухнул прямо на землю, как будто ему подрезали ноги, он задохнулся, краска исчезла с его лица и глаза его опустели.Одной левой рукой Марк легко, как пустой мешок, поднял упавшего на воздух, поставил его на ноги и заговорил гнусавым голосом, плохо выговаривая арамейские слова:

— Обратитесь к римскому прокуратору как к гегемону. Не используйте другие слова. Стой прямо. Ты меня понял или мне тебя ударить?

Арестант покачнулся, но овладел собой, цвет его вернулся, он затаил дыхание и хрипло ответил:

— Я понял тебя. Не бейте меня.

Через минуту он снова стоял перед прокурором.

Раздался слабый, больной голос:

— Имя?

— Мой? — быстро ответил арестант, всем своим существом выражая готовность ответить толково и ясно, и не вызывать дальнейшего гнева.

Прокуратор тихо сказал:

— Мой я знаю. Не строй из себя глупее, чем ты есть. Ваш.

— Иешуа, — поспешно ответил арестант.

— Вас зовут по другому имени?

— Ха-Ноцри.

— Где ты родился?

— В городе Гамала, — ответил арестант, показывая движением головы, что там, где-то далеко, справа от него, на север, лежит город Гамала.

— Кто ты по роду?

— Точно не знаю, — охотно ответил арестант, — родителей не помню. Мне сказали, что мой отец был сирийцем…

— Где ваше постоянное место жительства?

— Постоянного жилья у меня нет, — застенчиво ответил каторжник, — езжу из города в город.

— Можно было бы сказать короче, одним словом — бродяга, — сказал прокурор и спросил: — У вас есть семья?

— Нет, никто. Я один в мире.

— Ты умеешь читать и писать?

— Да.

— Вы знаете какой-нибудь другой язык, кроме арамейского?

— Да.Греческий.

Одна опухшая бровь приподнялась, затуманенный болью глаз сосредоточился на заключенном. Другой глаз оставался закрытым.

Пилат говорил по-гречески:

— Так вы задумали разрушить здание Храма и призвали к этому людей?

При этом каторжник снова оживился, страх улетучился из его глаз, и он заговорил по-гречески:

— Я, моя жижа… — глаза арестанта сверкнули ужасом, он почти оговорился, — я, игемон, никогда в жизни не планировал разрушать здание Храма и никогда никого не пытался убедить совершить такой бессмысленный поступок.

На лице секретаря, склонившегося над низким столиком для записи показаний, появилось выражение удивления. Он поднял голову, но тут же снова склонился над своим пергаментом.

— В этом городе перед праздниками собираются самые разные люди. Среди них есть и маги, и астрологи, и гадатели, и убийцы, — монотонно сказал прокурор, — и лжецы встречаются. Вы, например, лжец. Здесь ясно написано: подстрекал к разрушению Храма.Так говорят свидетели.

— Эти добрые люди, — сказал каторжник и поспешно прибавил: — игемон, — продолжал: — никакого образования не имеют и совершенно не поняли того, что я сказал. Я даже начал беспокоиться, что эта путаница может продолжаться очень долго. А все потому, что он неправильно пишет мои слова.

Наступила тишина. Теперь оба больных глаза тяжело упирались в каторжника.

— Говорю тебе еще раз, и в последний раз: перестань притворяться, что ты сумасшедший, разбойник, — тихо и монотонно сказал Пилат, — о тебе мало написано, но написано достаточно, чтобы тебя повесить.

— Нет, нет, игемон, — сказал арестант, всем телом напрягшись в желании убедить, — он идет за мной и идет за мной, человек с пергаментом из козьей шкуры, постоянно пишет. Но однажды, взглянув на этот пергамент, я ужаснулся. По правде говоря, там ничего не написано из того, что я сказал. Я умоляла его: ради бога, сожги свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал.

— Кто он? — с отвращением спросил Пилат и коснулся рукой своего виска.

— Левий Матфей, — охотно объяснил каторжник, — он был мытарем, и я впервые встретил его на дороге в Виффагию, как раз там, где она загибается за угол смоковницы, и заговорил с ним. Сначала он был настроен враждебно и даже обижал меня, то есть думал, что обидел меня, назвав меня собакой, — тут осужденный улыбнулся, — лично я не вижу в этом животном никакого зла, поэтому не обижаюсь на это слово. ..

Секретарь перестал писать и украдкой взглянул не на арестованного, а на прокурора.

— …однако, выслушав меня, он смягчился, — продолжал Иешуа, — наконец он бросил свои деньги на дорогу и заявил, что будет сопровождать меня в моих путешествиях…

Пилат иронически усмехнулся в одну щеку, обнажив желтые зубы, и всем телом повернулся к своему секретарю, чтобы сказать:

— О, город Ершалаим! Нет конца тому, что можно услышать в этом месте. Мытарь, слышишь, деньги на дорогу выбросил!

Секретарь, не зная, что на это ответить, почувствовал себя обязанным ответить на ухмылку Пилата.

— Он сказал, что отныне деньги стали ему ненавистны, — объяснил Иешуа странное поведение Левия Матфея и добавил: — И с тех пор он мой спутник.

Все еще морщась, прокуратор взглянул на пленника, потом на солнце, неумолимо поднимавшееся над конными статуями ипподрома далеко внизу справа от них, и вдруг, в волне тошнотворной боли, ему представилось, что самое простое Чтобы прогнать этого странного преступника с балкона двумя простыми словами: «Повесить его.Отослать караул, уйти с колоннады во внутренние пределы дворца, приказать затемнить комнату, лечь на кровать, потребовать холодной воды, жалобным голосом позвать собаку Бах и пожаловаться ей на гемикрания. И вдруг в больной голове прокуратора заманчиво промелькнула мысль об яде.

Он посмотрел на арестанта затуманенными глазами и некоторое время молчал, мучительно пытаясь вспомнить, почему этот арестант стоит перед ним под беспощадным утренним солнцем Ершалаима с изуродованным синяками лицом и какие еще, совершенно ненужные вопросы он надо еще у него спросить.

— Леви Мэтью? — хрипло спросил больной и закрыл глаза.

— Да, Левий Матвей, — высокий голос, мучая его, донесся до него как бы издалека.

— Так что ты говорил о Храме толпе на базаре?

Ответный голос как будто пронзил висок Пилата, боль была невыносимой, и голос сказал:

— Я говорил, игемон, о том, что Храм старой веры падет, и вместо него воздвигнется новый Храм правды.Я так выразился, чтобы люди меня лучше понимали.

— Зачем, бродяга, ты взбудоражил народ на базаре рассказами о правде, которой не постигаешь? Что правда?

При этом прокурор подумал: «О боги мои! Я задаю ему вопросы, не относящиеся к делу на суде… Мой ум мне уже не служит…» И снова он увидел перед собой чашу с темной жидкостью. «Яд, принеси мне яд!»

И снова он услышал голос:

— Правда в том, во-первых, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно думаешь о смерти.Тебе не только не под силу говорить со мной, тебе даже тяжело смотреть на меня. Итак, теперь я ваш невольный мучитель, и это меня огорчает. Вы вообще ни о чем не можете думать и можете только мечтать, что к вам придет ваша собака, единственное, кажется, существо, к которому вы привязаны. Но твои страдания скоро закончатся, твоя голова будет восстановлена.

Секретарь во все глаза уставился на осужденного и остановился на полуслове.

Пилат поднял свои страдальческие глаза на каторжника и увидел, что солнце уже стояло довольно высоко над ипподромом, что луч пробился в колоннаду и ползет к стоптанным сандалиям Иешуа, и что он пытается уйти с дороги солнце.

Вот и прокуратор поднялся со стула, схватился руками за голову, и на его пожелтевшем чисто выбритом лице появилось выражение ужаса. Но тотчас же подавил его своей волей и снова опустился на стул.

Осужденный тем временем продолжал свою речь, но секретарь перестала записывать; вытянув шею, как гусь, он старался не пропустить ни одного слова.

— Видишь ли, все кончено, — сказал арестант, дружелюбно глядя на Пилата, — и я этому очень рад.Советую тебе, игемон, покинуть на время дворец, чтобы прогуляться где-нибудь поблизости, может быть, в садах Елеонской горы. Будет гроза, — обернулся каторжник и зажмурился от солнца, — позже, к вечеру. Прогулка пойдет вам на пользу, и я был бы очень рад сопровождать вас. Мне пришли в голову некоторые новые мысли, которые, как я подозреваю, могут показаться вам интересными, и я был бы рад поделиться ими с вами, тем более, что вы кажетесь человеком значительного ума.

Секретарь смертельно побледнел и уронил свиток на пол.

— Беда в том, — продолжал невозмутимый связанный, — что вы слишком замкнуты и окончательно разуверились в людях. Ведь согласитесь, что нехорошо вкладывать всю свою привязанность в собаку. Жалко живешь, игемон, — и говорящий позволил себе улыбку.

К этому времени у секретаря была только одна мысль, верить ли своим ушам или нет.Ему придется поверить им. Он пытался вообразить себе, каким именно причудливым образом выразится гнев вспыльчивого прокурора на неслыханную дерзость этого арестанта. Но секретарь не мог себе этого представить, хотя хорошо знал прокурора.

Потом послышался сухой надтреснутый голос прокурора, говорящего по-латыни:

— Развяжи ему руки.

Один из легионеров стражи постучал копьем, передал его другому, подошел и снял с осужденного веревку.Секретарь взял свой свиток, решив, что пока ничего не запишет и ничему не удивится.

— Признайтесь, — тихо сказал Пилат по-гречески, — вы великий врач.

— Нет, прокурор, я не врач, — отвечал арестант, радостно потирая сморщенное и распухшее багровое запястье.

Резко нахмурившись, Пилат посмотрел на осужденного проницательными глазами, уже не затуманенными глазами, в них вновь появились знакомые искры.

— Я не спрашивал тебя, — сказал Пилат, — может быть, ты знаешь и латынь?

— Да, знаю, — ответил арестант.

Пожелтевшие щеки Пилата снова приобрели свой цвет, и он спросил по-латыни:

— Как ты узнал, что я хочу позвать свою собаку?

— Это очень просто, — ответил каторжник по-латыни, — ты провел рукой по воздуху, — каторжник повторил жест Пилата, — как будто хотел погладить, а твои губы…

— Да, — сказал Пилат.

Они молчали, потом Пилат спросил по-гречески:

— Так вы медик?

— Нет, нет, — оживленно ответил арестант, — поверьте мне, я не врач.

— Очень хорошо. Если вы хотите сохранить это в тайне, то сделайте это. Он не имеет прямого отношения к рассматриваемому вопросу. Таким образом, вы утверждаете, что не призывали к тому, чтобы Храм был снесен… или подожжен, или разрушен каким-либо иным образом?

— Повторяю, игемон, что ни к какому такому действию я не призывал.Я похож на полудурка?

— О нет, вы не похожи на слабоумного, — тихо ответил прокуратор с улыбкой, какой-то жуткой, — теперь поклянитесь, что вы этого не делали.

— Чем ты хочешь, чтобы я поклялся? — спросил развязанный мужчина, значительно оживившись.

— Ну, так будь жизнью, — отвечал прокуратор, — пора ей клясться, коль она висит на тонкой ниточке, поверь мне!

— Может быть, ты думаешь, что его там повесил ты, игемон? — спросил осужденный, — если так, то вы серьезно ошибаетесь.

Пилат вздрогнул и ответил сквозь зубы:

— Я могу обрезать эту нить.

— И в этом вы ошибаетесь, — возразил каторжник, весело улыбаясь и прикрывая глаза рукой от солнца, — ведь ведь согласитесь, что перерезать нитку может только тот, кто ее повесил?

— Ну-ну, — сказал Пилат, улыбаясь, — теперь я уже не удивляюсь, что все праздные отсталые Ершалаима шли за тобой по пятам. Не знаю, кто повесил твой язык на место, но он хорошо подвешен.Между прочим, скажи мне: правда ли, что ты приехал в Ершалаим через Сузские ворота, верхом на осле и в сопровождении толпы сброда, который приветствовал тебя, как будто ты был каким-то пророком? — Прокуратор указал на пергаментный свиток.

Осужденный с изумлением взглянул на прокурора.

— У меня и задницы нет, игемон, — сказал он. – Правда, пришел я в Ершалаим через Сузские ворота, но пешком, в сопровождении одного Левия Матфея, и никто мне ничего не кричал, так как никто в Ершалаиме не знал меня в то время.

— А разве вы не знаете этих людей, — продолжал Пилат, не сводя глаз с каторжника, — одного Дисмаса, другого Геста и третьего, Варраввана!

— Этих добрых людей я не знаю, — ответил каторжник.

— Это что правда?

— Это правда.

— А теперь скажи, почему ты постоянно употребляешь слова «хорошие люди»? Как это, вы ко всем так относитесь?

— Все, — ответил каторжник, — злых людей на свете нет.

— Я никогда раньше об этом не слышал, — сказал Пилат, ухмыляясь, — но, может быть, я плохо знаю жизнь! Следующее вам не нужно записывать, — обратился он к уже прекратившей запись секретарше и продолжил осужденному: — Вы читали это в одной из греческих книг?

— Нет, я сам придумал.

— И ты этому учишь?

— Да.

— Ну вот, например, сотник Марк, по прозвищу Крысобой, — он хороший?

— Да, — ответил арестант, — это правда, что он несчастный человек.С тех пор как добрые люди изуродовали его, он стал жестоким и бессердечным. Интересно, кто навлек на него эту травму?

— Я буду рад вам это сказать, — ответил Пилат, — раз я был свидетелем этого. Добрые люди бросились на него, как собаки на медведя. Немцы вцепились ему в шею, в руки, в ноги. Пехотная манипула была окружена, и если бы кавалерийская турма не прорвалась с фланга, а командовал ею я, — не пришлось бы тебе, философ, беседовать с Крысобоем.Это было в битве при Идиставизо, в Долине Дев.

— Если бы я только мог поговорить с ним, — вдруг подумал каторжник, — я уверен, что он сильно изменился бы.

— Я полагаю, — ответил Пилат, — что легат легиона вряд ли обрадуется, если вы вздумаете поговорить с кем-нибудь из его офицеров или солдат. Однако, к счастью для всех нас, этого никогда не произойдет, и я буду первым, кто убедится, что этого не произойдет.

В это время в колоннаду стремительно влетела ласточка, сделала круг под золотым потолком, спикировала вниз, чуть не задев своим острым крылом лицо бронзовой статуи в нише, и спряталась за капитель колонны.Возможно, он думал, что сможет построить там гнездо.

Во время его полета в сознании прокуратора сложилась формула, уже светлая и ясная. Дело было в том, что игемон пересмотрел дело против бродяги-философа Иешуа по прозвищу Га-Ноцри и не нашел оснований для обвинения. В частности, он не нашел ни малейшей связи между действиями Иешуа и недавними беспорядками в Ершалаиме. Бродяга-философ, похоже, психически болен.В результате смертная казнь, которую Малый синедрион вынес Иешуа, прокуратурой не подтверждается. Но ввиду того, что безумные, утопические слова Га-Ноцри могут вызвать смятение в Ершалаиме, прокуратор удаляет Иешуа из Ершалаима и помещает его под заключение в Стратоновскую Кесарию на Средиземном море, то есть как раз там, где прокуратор имеет свою резиденцию. .

Оставалось только продиктовать это секретарю.

Крылья ласточки вспорхнули вплотную к голове игемона, птица метнулась к чаше фонтана и вылетела на волю.Прокуратор поднял глаза на осужденного и увидел, что рядом с ним вспыхнул столб пыли.

— Это все на нем? — спросил прокурор у секретаря.

— К сожалению, нет, — неожиданно ответил секретарь и протянул Пилату очередной лист пергамента.

— Что еще там? — спросил Пилат и нахмурился.

Когда он прочитал то, что ему вручили, лицо его изменилось еще больше. Может быть, это была темная кровь, прилившая к его шее и лицу, а может быть, что-то еще, но по мере того, как его кожа теряла свой желтый оттенок, она становилась серовато-коричневой, а его взгляд словно провалился внутрь.

Опять-таки кажется вероятным, что кровь была виновата в том, что прилила к вискам и стучала по ним, но что-то случилось с видением прокуратора. Ему показалось, что голова арестанта куда-то уплыла, а ее место заняла другая. На этой лысой голове красовалась золотая корона с несколькими шипами; на лбу круглый нарыв, въедающийся в кожу и смазанный мазью; беззубый рот впал, нижняя губа капризно отвисла.Пилату казалось, что розовые колонны балкона, а внизу, за садом, далекие крыши Ершалаима, все исчезли, и что все вокруг поглотила пышная зелень каприанских садов. Что-то еще более странное случилось с его слухом — точно вдали звучали трубы, глухо и грозно, и он очень отчетливо слышал гнусавый голос, надменно протягивающий слова: «Закон об оскорблении величества…»

Мысли пронеслись в его голове, короткие, бессвязные и необычные: «Потеряли!», потом: «Мы погибли!…» И среди них один совсем помешался на каком-то неизбежном — но для кого?! — бессмертии, да и бессмертие это почему-то вызвало в нем невыносимую тоску.

Пилат выпрямился, прогнал видение из головы, снова устремил взоры на балкон и посмотрел в глаза каторжнику.

— Послушай, Га-Ноцри, — сказал прокуратор, как-то странно взглянув на Иешуа: лицо прокуратора было грозным, но глаза его были полны смятения, — ты когда-нибудь говорил что-нибудь о великом Цезаре? Отвечать! Ты сказал?… Или ты… не… сказал? — Пилат вытянул слово «не» несколько больше, чем было принято на суде, он как бы своим взглядом послал Иешуа мысль, которую хотел, чтобы тот заметил.

— Говорить правду легко и приятно, — заметил осужденный.

— Мне не нужно знать, — яростно ответил Пилат себе под нос, — приятно вам или не приятно говорить правду. Но вам придется рассказать об этом. Но пока говоришь, взвешивай каждое свое слово, если не хочешь не только неминуемой, но и мучительной смерти.

Никто не знает, что нашло на прокуратора Иудеи, но он позволил себе поднять руку, как бы защищаясь от солнца, и под прикрытием этой руки послал на арестанта странно многозначительный взгляд.

— Итак, — сказал он, — ответьте, знаете ли вы одного Иуду из Кариота, и что именно вы ему говорили, если что, о кесаре?

— Вот как это было, — с готовностью начал свой рассказ каторжник, — позавчера вечером перед Храмом я познакомился с молодым человеком, назвавшимся Иудой из Кариота.Он пригласил меня к себе домой в Нижнем городе и оказал мне гостеприимство…

— Хороший человек? – спросил Пилат, и из глаз его вспыхнул дьявольский огонь.

— Очень хороший человек и любознательный, — подтвердил арестант, — он очень интересовался моими мыслями и принял меня весьма благосклонно…

— Он зажег свечи… — сказал Пилат каторжным тоном, но сквозь зубы, сверкая глазами.

— Да, — продолжал Иешуа, несколько удивленный степенью осведомленности прокурора, — он попросил меня высказать свое мнение о полномочиях правительства.Его очень интересовал этот вопрос.

— И что ты сказал? — спросил Пилат, — или ты ответишь, что забыл, что сказал? — но уже в голосе Пилата была безнадежность.

— Я говорил между прочим, — рассказывал каторжник, — что всякая власть предполагает насилие над людьми и что придет время, когда не будет ни власти цезарей, ни власти какой-либо другой. Человек перейдет в царство правды и справедливости, где вообще не будет нужды во власти.

— А потом!

— А потом ничего не было, — сказал арестант, — потом прибежали люди, связали меня и повели в тюрьму.

Секретарь, стараясь не пропустить ни слова, записал эти заявления на пергаменте.

— Никогда в мире не было, нет и не будет силы более великой и прекрасной в глазах народа, чем власть императора Тиберия! — надрывался вокруг него надломленный и больной голос Пилата.

Прокурор почему-то с ненавистью взглянул на секретаря и охранника.

— И не тебе, сумасшедший преступник, судить об этом! — Тогда Пилат закричал: — Уведите охрану с балкона! — И, обратившись к секретарю, добавил: — Оставьте меня наедине с преступником, это дело государственное.

Стражники подняли свои копья и под ритмичный стук обутых в металл сандалий удалились с балкона в сад, а вслед за стражником последовал секретарь.

Некоторое время тишину на балконе нарушал только напев воды в фонтане. Пилат видел, как над носиком образовалась тарелка с водой, как обломались ее края, как они рухнули ручьями.

Осужденный заговорил первым:

— Я вижу, что произошло какое-то несчастье из-за того, что я сказал этому молодому человеку из Кериота. Я чую, игемон, что с ним случится что-то ужасное, и мне его очень жалко.

— Я думаю, — со странной улыбкой ответил прокуратор, — что есть на свете еще кто-то, кого вам следует жалеть больше, чем Иуду из Кариота, и кто пострадает гораздо хуже Иуды! Итак, Марк Крысобой, холодный, убежденный палач, люди, которые, как я вижу, — прокуратор указал на изуродованное лицо Иешуа, — избили тебя за твои проповеди, бандиты Дисмас и Гестас, которые со своими прихвостнями убили четырех солдат , и, наконец, грязный предатель Джуд — они все хорошие люди?

— Да, — ответил арестант.

— И царство правды наступит?

— Придет, игемон, — твердо ответил Иешуа.

— Никогда не придет! — воскликнул вдруг Пилат таким странным голосом, что Иешуа отступил назад. Много лет тому назад Пилат так в Долине дев кричал своим рыцарям: «Бейте их! Сократите их! Великан Крысобой пал! И тогда он возвысил голос, сломленный бесчисленными командами, и выкрикнул слова так, чтобы их было слышно в саду: — Преступник! Преступник! Преступник!

Потом, понизив голос, спросил:

— Иешуа Га-Ноцри, вы верите в каких-нибудь богов?

— Бог один, — ответил Иешуа, — я верю в него.

— Тогда молись ему! Усердно молитесь! Подумайте об этом, — тут голос Пилата сгладился, — это вам не поможет. У тебя нет жены? — спросил Пилат со странной тоской, он не мог понять, что с ним происходит.

— Нет я одна.

— Ненавистный город, — промямлил вдруг почему-то прокуратор и сгорбился, как от мороза, и потер руки, как будто мыл их, — если бы вы были заколоты до встречи с Иудой из Кериота, Говорю вам, так было бы лучше.

— Но ты бы меня отпустил, игемон, — неожиданно сказал каторжник, и голос его был тревожным, — я вижу, меня хотят убить.

Судорога исказила лицо Пилата, он уперся воспаленными белками своих красных прожилок глаз в Иешуа и сказал:

— Неужели ты думаешь, несчастный, что римский прокуратор когда-нибудь освободит человека, сказавшего то, что ты сказал? О боги мои, боги мои! Или вы думаете, что я готов занять ваше место? Я не разделяю ваших идей! И послушай меня: если ты с этой минуты хоть одно слово скажешь кому-нибудь, берегись меня! Я еще раз говорю вам: будьте осторожны.

— Гегемон…

— Тишина! — вскричал Пилат, и его яростный взгляд проследил за ласточкой, снова порхавшей над балконом, — ко мне! — проревел Пилат.

И когда секретарь и стража возвратились на свои места, Пилат объявил, что подтверждает вынесенный собранием Малого Синедриона смертный приговор преступнику Иешуа Га-Ноцри, и секретарь записал сказанное Пилатом.

Через мгновение перед прокурором стоял Марк Крысобой.Прокурор приказал ему доставить преступника к начальнику тайной службы, с распоряжениями прокурора о том, чтобы Иешуа Га-Ноцри содержался отдельно от других заключенных, а также о том, что запрещалось, под страхом сурового наказания, для тайной службы единицу, чтобы участвовать в любой беседе с Иешуа или отвечать на любые его вопросы.

По знаку Марка охранник окружил Иешуа и вывел его с балкона.

Затем предстал перед прокуратором нарядный, светлобородый человек, с блестящими львиными головами на груди, с орлиными перьями на гребне шлема, с золотыми блестками на эфесе шпаги, в туфлях на тройной подошве со шнуровкой на груди. на коленях, с пурпурным плащом, перекинутым через левое плечо.Это был легат, командующий легионом. Прокуратор спросил его, где сейчас стоит севастийская когорта. Легат сообщил ему, что севастийцы образовали кордон вокруг площади перед ипподромом, где перед народом будут оглашены приговоры преступникам.

Тогда прокуратор поручил легату отделить два века от римской когорты. Один из них под командованием Крысобоя должен был сопровождать преступников, повозки с орудиями правосудия и палачей во время их перехода к Лысой горе, а по их прибытии присоединяться к верхнему кордону.Другой немедленно направился бы к Лысой горе и немедленно занялся бы установлением кордона. Для этой же цели, т. е. для защиты Горы, прокуратор и просил легата прислать вспомогательный кавалерийский полк — сирийский ала.

Когда легат ушел с балкона, прокуратор приказал секретарю пригласить во дворец председателя Синедриона, двух его членов и начальника храмовой стражи в Ершалаиме, но прибавил, что хочет устроить так, чтобы он, прежде встречаясь со всеми этими людьми, мог говорить с президентом первым и наедине.

Распоряжения прокурора исполнялись быстро и точно, и солнце, палившее в эти дни Ершалаим с невиданной яростью, еще не успело приблизиться к своей высшей точке, как прокуратор на самой верхней террасе сада у двух белых мраморные львы, охранявшие лестницу, встретились с человеком, исполнявшим обязанности председателя Синедриона, первосвященником иудейским Иосифом Каифой.

В саду было тихо. Но когда он ступил из-под колоннады на самую верхнюю залитую солнцем садовую террасу с ладонями на чудовищных слоновьих ногах, ту террасу, с которой перед прокуратором открывался вид на весь ненавистный город Ершалаим, с его висячими мостами, его укреплений и — главное — эту немыслимую глыбу мрамора, с золотой драконьей чешуей, заменявшую крышу, храм Ершалаима, — острый слух прокуратора заметил далеко внизу, где каменная стена отделяла нижние террасы дворцового сада от городской площади — глухой гул, над которым через неравные промежутки времени поднимались слабые, жалобные стоны или крики.

Уже, отметил прокурор, на площади собралась огромная толпа жителей Ершалаима, огорченных последними беспорядками, толпа с нетерпением ждала оглашения приговора, а среди народа торговали беспокойные водоторговцы.

Прокуратор начал с того, что пригласил первосвященника на балкон, от нещадной жары, но Каифа вежливо отказался, объяснив, что в связи с завтрашним большим праздником не может.Пилат накинул капюшон на его едва лысеющую голову и открыл разговор. Разговор был на греческом.

Пилат сказал, что рассмотрел дело Иешуа Га-Ноцри и подтвердил смертный приговор.

Итак, трое бандитов были приговорены к смерти и сегодня будут казнены: Дисмас, Гестас, Вар-равван и, кроме того, этот Иешуа Га-Ноцри. Первые двое, пытавшиеся поднять народ на восстание против кесаря, попавшие в плен в жестоких столкновениях с римскими властями, находились в ведении прокуратора, и о них не могло быть и речи.А другие, Вар-равван и Га-Ноцри, были схвачены местными властями и осуждены синедрионом. Согласно закону и обычаю, один из этих двух преступников должен быть освобожден сегодня в честь приближающегося великого праздника Пасхи.

Итак, прокуратор просил узнать, кого из двух преступников синедрион намеревался отпустить: Вар-раввана или Га-Ноцри? Каифа склонил голову в знак того, что понял вопрос, и ответил:

— Синедрион просит вас освободить Варраввана.

Прокуратор точно знал, что ответит первосвященник, но его задачей было показать, что ответ его изумил.

Пилат сделал это с большим искусством. Брови его надменного лица приподнялись, прокуратор с удивлением посмотрел прямо в глаза первосвященнику.

— Должен признаться, что ваш ответ меня удивляет, — тихо сказал прокуратор, — боюсь, может быть какое-нибудь недоразумение.

Пилат объяснился. Римские власти, как хорошо известно первосвященнику, не желают посягать на прерогативы местных духовных властей, но в данном случае мы явно имеем дело с ошибкой.И римские власти, конечно же, озабочены исправлением этой ошибки.

В самом деле, преступления Вар-раввана и Га-Ноцри совершенно несравнимы по тяжести. В то время как второй — явно безумный человек, осужденный за произнесение нелепых слов, взбудораживших ершалаимцев и некоторых других мест, первый обременен гораздо более тяжелым послужным списком. Он не только осмелился прямо призывать к восстанию, но и убил охранника, когда его пытались арестовать.Вар-равван гораздо опаснее Га-Ноцри.

На основании этих соображений прокуратор убеждает первосвященника пересмотреть свое решение и отпустить менее вредного из двух осужденных, а это, несомненно, Иешуа. Это не?

Каифа посмотрел Пилату прямо в глаза и сказал тихим, но твердым голосом, что Синедрион досконально ознакомился с делом и еще раз подтвердил, что отпустит Варраввана.

— Так? Даже после моего заступничества? Заступничество того, кто говорит с силой Рима? Верховный жрец, повтори это в третий раз.

— В третий раз тоже подтверждаем, что отпустим Вар-раввана, — тихо сказала Каифа.

На том, конечно, и кончилось, и говорить больше было не о чем, Га-Ноцри ушел навсегда, и некому было облегчить страшные, злые муки прокуратора; от них нет лекарства, кроме смерти. Но не эта мысль поразила теперь Пилата. Та же непонятная тоска, которая впервые охватила его на балконе, проникла во все его существо.Он тотчас стал искать объяснения, но объяснение, к которому он пришел, показалось ему странным: прокурор смутно вообразил, что он что-то недоговорил с осужденным или, может быть, что-то недослушал.

Пилат прогнал эту мысль, и через мгновение она исчезла, как и появилась. Оно рассеялось, но мучительная боль осталась, необъяснимая, ибо уж никак не могла быть объяснена другой короткой мыслью, вспыхнувшей, как молния, и тотчас же исчезнувшей: «Бессмертие… бессмертие пришло… Чье бессмертие пришло? Этого прокуратор не понял, но мысль об этом загадочном бессмертии заставила его замереть на солнце.

— Хорошо, — сказал Пилат, — да будет так.

Теперь он огляделся, позволил своему взгляду блуждать по миру, который он мог видеть, и был поражен происшедшей переменой. Исчез куст, отягощенный розами, исчезли кипарисы, окаймлявшие самую верхнюю террасу, и гранатовое дерево, и белая статуя в зелени, и сама зелень.Вместо этого вокруг него разлилась какая-то багровая волна, в которой качались и куда-то уносились водоросли, а с ними уносился и сам Пилат. И вот его унесла, задушила и ошпарила самая страшная ярость, ярость бессильного.

— Воздух, — сказал Пилат, — дай мне воздух!

Холодной влажной рукой он сорвал застежку с воротника плаща, и тот упал на песок.

— Сегодня душно, гроза рядом, — ответил Каифа, не сводя глаз с покрасневшего лица прокуратора и предчувствуя всю ту боль, которая еще впереди.«О, как ужасен месяц нисан в этом году!»

— Нет, — сказал Пилат, — это не духота, ты меня душишь, Каифа, — и, опустив глаза, Пилат улыбнулся и добавил: — Будь осторожен, первосвященник.

Темные глаза первосвященника сверкнули, и лицо его с не меньшим искусством, чем лицо прокуратора перед ним, выражало удивление.

— Что я слышу, прокурор? — ответила Каифа гордо и ровно, — вы угрожаете мне после того, как сами подтвердили вынесенный приговор? Как это может быть? Мы привыкли к тому, что римский прокуратор выбирал слова перед тем, как говорить.Ты уверен, что нас никто не подслушал, игемон?

Пилат взглянул на первосвященника мертвыми глазами и, стиснув зубы, растянул губы в улыбке.

— Мой дорогой первосвященник! Кто мог подслушать нас сейчас? Ты думаешь, я похож на того юного лунатика, которого сегодня казнят? Я маленький мальчик, Кайфа? Я знаю, что говорю и где говорю. Сад окружен, дворец окружен, даже мышь не пролезет в малейшую щель! Ведь не только мышь не может войти, но и он, как его там… из города Кериоф. О да, вы знаете его, верховный жрец? Да… если когда-нибудь этот самый человек покажется здесь, он будет горько сожалеть об этом, вы мне, конечно, верите, когда я так говорю? Знай же, первосвященник, что отныне не будет тебе мира! Ни ты, ни твой народ, — и Пилат указал вдаль вправо, ввысь, где пылал Храм, — это я тебе говорю — Понтий Пилат, рыцарь Золотого Копья!

— Знаю, знаю! — бесстрашно ответил чернобородый Кайфа, и глаза его вспыхнули.Он воздел руку к небу и продолжал: — Люди Иудеи знают, что ты ненавидишь их жестокой ненавистью, и что ты заставишь их много страдать, но ты не уничтожишь их полностью! Бог их спасет! Услышит нас, услышит всемогущий Цезарь, защитит нас от Пилата-губителя!

— Не так! — воскликнул Пилат и с каждым словом чувствовал себя все более и более непринужденно: не надо было больше играть в игры, не нужно было подбирать слова. — Ты слишком часто жаловался на меня Цезарю, Каифа, теперь мое время пришло! Уже мчится мое послание, не к наместнику в Антиохию, не в Рим, а прямо на Капри, к самому императору, мое послание, чтобы вы скрывали от смерти самопровозглашенных мятежников.Тогда я не дам тебе, Ершалаим, воды Соломонова пруда, как когда-то намеревался для твоего же блага! Не вода, нет! Помнишь, как я был вынужден из-за тебя снять со стен щиты с императорскими знаками отличия, двинуть свои войска, вынужден был, как видишь, сам прийти и посмотреть, что здесь делается! Помяни мои слова, первосвященник. Ни одной одинокой когорты в Ершалаиме не увидишь, о нет! Когда к городским стенам подойдёт весь легион Фульмината и въедет арабская конница, тогда вы услышите горькие вздохи и плач! Тогда вы вспомните, что спасли Варраввана, и пожалеете, что послали на смерть философа с его миролюбивым учением!

Лицо первосвященника покрылось пятнами, глаза горели.Он, как и прокурор, усмехнулся, стиснув зубы, и ответил:

— Вы сами, прокурор, верите своим словам? Нет, ты не! Не мир, не мир принес он в Ершалаим, этот искуситель народа, и ты, всадник, прекрасно это понимаешь. Вы хотели освободить его, чтобы он будоражил народ, глумился над верой и вел народ под римские мечи! Но я, первосвященник Иудейский, не позволю, пока я жив, поругать веру, я буду защищать людей! Слышишь, Пилат? — И тут Каифа грозно поднял руку: — Послушайте, прокурор!

Каифа замолчал, и опять прокуратору показалось, что он слышит шум океана, разбивающегося о стены сада Ирода Великого.Звук поднимался снизу к ногам, потом к лицу прокуратора. А позади себя, за флигелями дворца, он услышал резкий сигнал рогов, хруст сотен ног, лязг стали, — прокуратор понял, что римская пехота, повинуясь его команде, уже идет, мчась по тот самый парад смерти, который пугает мятежников и грабителей.

— Слышите, прокурор? — тихо повторил первосвященник, — уж вы мне, конечно, не скажете, что все это, — тут первосвященник поднял обе руки, и темный капюшон упал с головы Каифы, — дело рук жалкого разбойника Варраввана?

Прокуратор вытер тыльной стороной ладони холодный влажный лоб, взглянул на землю, потом полузакрытыми глазами на небо и увидел, что яростно светящаяся сфера стоит теперь почти прямо над его головой, а тень Каифы сползлись вокруг львиного хвоста и сказали тихо и равнодушно:

— Близится полдень.Мы отвлеклись на наш разговор, но мы должны продолжать.

Извиняясь перед первосвященником в самых изысканных выражениях, он предложил ему подождать на скамейке в тени магнолии, а сам созвал остальных, нужных для этого последнего, краткого совета, и отдал последний приказ о казни.

Каифа вежливо поклонился, приложив руку к сердцу, и остался в саду, а Пилат вернулся на балкон. Там он приказал дожидавшемуся секретарю пригласить в сад легата легиона, трибуна когорты, а также двух членов синедриона и начальника храмовой стражи, ожидавших его вызова на соседней, нижней террасе сад, в круглом павильоне с фонтаном.Добавив, что он сам скоро появится снова, Пилат удалился во внутренние пределы дворца.

Пока секретарь собирал совет, прокуратор в затененной от солнца комнате за темными портьерами встретился с неким человеком, который носил капюшон, наполовину закрывавший лицо, хотя солнечные лучи вряд ли могли ему помешать в номер. Встреча была короткой. Прокуратор сказал этому человеку несколько тихих слов, после чего тот удалился, а Пилат прошел через колоннаду в сад.

Там в присутствии всех, кого он желал видеть, прокурор церемонно и сухо заявил, что подтверждает смертный приговор Иешуа Га-Ноцри, и официально осведомился у членов Синедриона, кого из преступников им угодно оставить в живых. . Получив ответ — Варравван, прокуратор сказал:

— Очень хорошо, — и приказал секретарю немедленно зафиксировать это в протоколе, сжимая рукой застежку, которую секретарь поднял с песка, и торжественно сказал: — Пора!

При этом все присутствующие спускались по широкой мраморной лестнице, обнесенной розами, источавшими одурманивающий аромат, спускались все дальше и дальше, вниз к дворцовым стенам, к воротам, выходившим на большую, гладко вымощенную площадь, в конце из которых виднелись колонны и статуи Ершалаимского стадиона.

Как только группа, выйдя из сада и войдя на площадь, поднялась на широкую каменную платформу, господствовавшую над площадью, Пилат, оглядываясь под опущенными бровями, оценил обстановку. Пространство, которое он только что пересек, т. е. пространство от дворцовых стен до платформы, было пусто, но перед ним Пилат вообще не мог видеть площади — толпа поглотила ее. Она подтекала бы вплотную к самой платформе и покрывала расчищенное пространство, если бы тройной ряд севастийских воинов слева от Пилата и солдат вспомогательной итурийской когорты справа от него не сдерживал ее.

Итак, Пилат взошел на помост, машинально сжимая бесполезную застежку и щурясь. Прокуратор прищурился не потому, что солнце жгло ему глаза, о нет! Ему почему-то не хотелось видеть группу осужденных, которых теперь, как он хорошо знал, выводили на помост вслед за ним.

Как только белый плащ с кроваво-красной подкладкой показался на вершине каменного утеса на краю человеческого моря, слепой Пилат ощутил волну звука, прижавшуюся к его ушам: «Ха-а-а…» Она началась тихо, зародившись где-то вдалеке у ипподрома, затем поднялась до грозовых высот и через несколько секунд стала отступать. «Меня видели», — подумал прокуратор. опустилась до низшей точки, прежде чем неожиданно снова начала вздыматься и, казалось, поднялась на еще большую высоту, чем прежде, а от второй волны, как пена, поднимающаяся с прибоя в море, поднялись свист и изредка женские крики, различимые сквозь рев.«Вот вывели на помост… — подумал Пилат, — и крики от женщин, которые были раздавлены, когда толпа ринулась вперед».

Он выждал некоторое время, зная, что никакая сила на земле не может заставить замолчать толпу, пока она не выпустит наружу все, что накопилось в ней, и не замолчит сама.

Когда этот момент наступил, прокуратор поднял правую руку, и толпа задула последний шум.

Тогда Пилат наполнил грудь свою горячим воздухом, сколько мог вдохнуть, и закричал, и над тысячами голов разнесся надломленный голос его:

— Во имя императора Цезаря!

При этом в уши его ударила череда железно-жестких отрывистых криков — в когортах, высоко подняв копья и штандарты, воины устрашающе кричали:

— Здравствуй, Цезарь!

Пилат запрокинул голову и выставил ее прямо на солнце.Сквозь веки его вспыхнуло зеленое пламя, зажигая мозг, и над толпой пронеслись хриплые арамейские слова:

— Четверо преступников, арестованных в Ершалаиме за убийство, подстрекательство к беспорядкам и издевательство над законами и верой, приговорены к позорной смерти — через повешение на столбах! Казнь будет осуществлена немедленно на Лысой горе! Имена преступников — Дисмас, Гестас, Вар-равван и Га-Ноцри. Они стоят перед вами!

Пилат жестикулировал правой рукой, не видя преступников, но зная, что они там, на назначенном им месте.

Толпа ответила долгим гулом, словно от удивления или облегчения. Когда стихло, Пилат продолжал:

— Но только трое будут казнены, так как один из них, по закону и обычаю и в честь праздника Пасхи, избран Малым синедрионом и утвержден римскими властями, и воля, по милости Император Цезарь, вернись к презренной жизни!

Пилат выкрикнул слова и заметил, как рев сменился великой тишиной.Ни вздох, ни шорох не достигали теперь его ушей, была даже минута, когда Пилату показалось, что все вокруг него просто исчезло. Город, который он ненавидел, был мертв, и только он стоял один, обожженный перпендикулярными лучами, лицом к небу. Пилат на мгновение замолчал, потом снова воскликнул:

— Имя того, кто сейчас будет освобожден,…

Он снова сделал паузу, сдержав имя, убедившись, что все сказал, так как знал, что мертвый город воскреснет после того, как будет произнесено имя счастливца, и никто не сможет услышать дальнейших слов.

«Все? — беззвучно прошептал себе Пилат, — все. Имя!»

И, перекатывая букву «р» над безмолвным городом, он воскликнул:

— Вар-равван!

Тут ему показалось, что солнце с грохотом вспыхнуло над ним, поливая огнем ему в уши. Огонь бушевал с ревом, криками, вздохами, смехом и свистом.

Пилат повернулся и зашагал по платформе обратно к лестнице, не глядя ни на что, кроме разноцветных квадратов на полу под ногами, чтобы не споткнуться.Он знал, что за его спиной на платформу градом посыпались бронзовые монеты и финики, и в ревущей толпе люди толкались друг в друга, лезли друг другу на плечи, чтобы своими глазами увидеть чудо — как человек, в объятиях смерти, вырвался из этих объятий! Как легионеры сняли с него путы, ненароком причинив страшную боль его вывихнутым на допросе рукам, как он, морщась и охая, все еще улыбался бессмысленной, безумной ухмылкой.

Он знал, что стражник уже ведет троих мужчин со связанными руками к боковой лестнице, откуда их выведут на дорогу, ведущую на восток, за город, к Лысой горе. Только сойдя с платформы, в тыл ее, Пилат открыл глаза, зная, что ему ничего не угрожает, — он уже не мог видеть осужденных.

Теперь к вздохам уже замолкнувшей толпы присоединились крики глашатаев, повторявших то по-арамейски, то по-гречески все то, что кричал с трибуны прокуратор.Кроме того, его уши уловили стук, цоканье приближающихся копыт лошадей и трубный рев, издававший какой-то короткий и радостный сигнал. На эти звуки отвечали пронзительные свистки мальчишек на крышах домов, выстроившихся вдоль улиц, ведущих от базара к площади ипподрома, и крики «уступи дорогу!».

Солдат, одиноко стоявший на пустом месте площади со знаменем в руке, подал им тревожный знак, и прокуратор, легионер, секретарь и гвардия остановились.

Кавалерийская аля удлиняющейся рысью вылетела на площадь, чтобы пересечь ее с одной стороны, минуя массу людей, и проехать по проходу под каменной стеной, поросшей виноградом, кратчайшей дорогой на Лысую гору.

Летящей рысью командир алы, маленький, как мальчик, смуглый, как мулат — сириец, поравнялся с Пилатом и на полном ходу что-то вскрикнул и вынул из ножен меч. Его вспыльчивый вороной конь, мокрый от пота, шарахнулся и встал на дыбы.Вернув шпагу в ножны, полководец ударил лошадь кнутом по шее, опрокинул ее и поскакал в проход, переходя в галоп. Трое в ряд, всадники мчались за ним в облаке пыли, качая остриями своих фонарей, бамбуковых копий, рядом с прокуратором проходили лица, казавшиеся необыкновенно темными под белыми чалмами, весело оскалившие блестящие зубы.

Подняв пыль к небу, ала ворвалась в проход, и в последнюю очередь мимо Пилата проехал солдат с рогом за спиной, сверкающим на солнце.

Прикрываясь рукой и недовольно сморщив лицо, Пилат двинулся дальше, к воротам дворцового сада, а за ним следовали легат, секретарь и стража.

Было около десяти часов утра.

СЕДЬМОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

«Вы не хотите знать, что мы делаем после наступления темноты» — Texas Monthly

ДУШНЫМ ПОСЛЕДНИМ ЛЕТОМ Я сижу в арендованной машине перед жилым комплексом на юго-западе Хьюстона.Молодой человек по имени Алекс в синей футболке и джинсах открывает пассажирскую дверь и садится на переднее сиденье. — О да, — говорит он, изучая окна. «Этого вполне достаточно, чтобы проехать мимо».

На секунду я не знаю, что сказать. — Проезд? Я спрашиваю. Алекс запрокидывает голову и смеется. «Сеньор Эль Болильо, я просто издеваюсь над вами».

Сеньор Эль Болильо: Мистер Белый Хлеб. Прозвище Алекса для меня. Он снова смеется. «Ты действительно думаешь, что я такой чокнутый, чтобы проехать мимо с любителем?»

Мы находимся в районе, всего в десяти минутах езды к югу от торгового центра Galleria, одной из самых известных достопримечательностей Хьюстона.В семидесятых этот район был известен как Swinglesville. Здесь, один рядом с другим, были построены десятки обширных жилых комплексов, некоторые из которых составляли целый квартал, для размещения орды молодых одиноких белых взрослых, которые тогда приезжали в город, чтобы начать свою карьеру. Комплексам были даны такие изысканные названия, как Chateaux Carmel, Napoleon Square, Villa Royal, Sterling Point и Turf Club. Владельцы посадили креповые мирты у главных ворот и бесплатно предложили видеомагнитофоны арендаторам, подписавшим годовой договор аренды.В одном комплексе построили двухэтажную дискотеку рядом с бассейном.

Сегодня креповые мирты продолжают цвести, но бесплатных видеомагнитофонов больше нет — и дискотеки. На стенах почти всех комплексов висят большие баннеры, многие из которых написаны на испанском языке, предлагающие специальные предложения за 99 долларов без проверки кредитоспособности. Во дворах, где одинокие молодые люди когда-то играли в волейбол на песке в откровенных купальниках, молодые матери в выцветших платьях прижимают младенцев к бедрам, наблюдая, как другие их дети пинают футбольные мячи.Старики сидят на пластиковых стульях на крошечных балкончиках и пьют пиво. Paleteros крутят свои велосипеды по парковкам, мимо ржавых автомобилей, продавая такие угощения, как фруктовое мороженое и острые огурцы, из металлических коробок, привязанных к их рулю.

А ближе к вечеру на тротуарах перед многими жилыми комплексами можно увидеть небольшие группы молодых мужчин, большинство из которых подростки, которые стоят вокруг, казалось бы, ничего не делая, засунув руки в карманы.Почти на всех одинаковая одежда: футболки, теннисные туфли и либо аккуратно скомканные синие джинсы, либо брюки цвета хаки от Дикки, которые они сами накрахмалили. Из задних карманов торчат узорчатые банданы. Вокруг их талии тканевые ремни, концы которых настолько длинные, что достигают колен, а на шее висят кресты или четки.

Существует только одно реальное различие в нарядах между группами. Банданы, ремни, кресты и четки на молодых людях перед некоторыми жилыми комплексами черные.На фоне других комплексов цвет белый. На глазах у других цвет синий или красный. Иногда футболки и брюки сочетаются по цвету с аксессуарами. Иногда цвет теннисных туфель одинаковый.

Молодые мужчины — гангстеры, члены таких уличных банд, как Southwest Cholos, La Primera, La Tercera Crips, Somos Pocos Pero Locos и Mara Salvatrucha, или, как это более известно, MS-13. По данным полиции Хьюстона, это злобные профессиональные преступники с татуировками, всю свою жизнь посвятившие бритвам, ножам и оружию.Они регулярно грабят ни в чем не повинных людей, живущих в многоквартирных домах. Они угоняют машины и взламывают предприятия. Они торгуют наркотиками на углах улиц. И они постоянно воюют друг с другом — дерутся, калечат, убивают и умирают из-за своих владений, своих цветов и своих ручных знаков, которые имеют особое значение только для них.

«Давай, покатаемся», — говорит Алекс. «Давайте посмотрим достопримечательности». Он смотрит на меня, его брови поднимаются, и он снова начинает смеяться. «Может быть, Эль Болильо, нам повезет, и мы увидим несколько пуль.

Двадцатилетний Алекс — один из местных ветеранов, ветеран-бандит. Хотя он ростом всего пять футов три дюйма и весит 138 фунтов, с густыми вьющимися черными волосами, небольшой бородкой, покрывающей подбородок, и мягкими глазами цвета шоколада, люди держатся от него на расстоянии. С одиннадцати лет он был членом местного отделения — или «клики» — Mara Salvatrucha, состоящей из молодых мужчин, чьи семьи иммигрировали в Хьюстон из Сальвадора и других стран Центральной Америки.По его словам, он участвовал как минимум в сотне — «может быть, в двух сотнях», как он оценивает, — кулачных боях, поножовщине, перестрелках и, да, в погонах за автомобилем. На его животе вытатуирована часть флага Сальвадора, а на спине — трехдюймовый «МС-13»: M чуть ниже левого плеча, S чуть ниже правого плеча, и «13» посередине. Среди татуировок на его руках есть одна с надписью «Улыбайся сейчас, плачь потом», которую, по его словам, он сделал в память об убийстве конкурирующего бандита.

А на левом запястье небольшая татуировка, состоящая всего из трех точек в треугольном порядке: символ la vida loca. Безумная жизнь. «Жизнь гангстера», — говорит Алекс.

Он указывает на одну из точек. «У нас здесь есть поговорка, что если вы живете la vida loca, , вы окажетесь в больнице». Он указывает на вторую точку. — Или ты окажешься в тюрьме. Затем он указывает на третью точку. — Или ты умрешь.

Я включаю передачу, и Алекс говорит мне повернуть в одну сторону, потом в другую, пока мы не окажемся на улице под названием Дэшвуд.«Ты их видишь? Чавала ? — спрашивает Алекс, указывая на трех молодых латиноамериканцев, стоящих перед одним из жилых комплексов.

chavala : сленговое название «враг». Трое мужчин являются членами Southwest Cholos, местной латиноамериканской банды, состоящей в основном из молодых людей, чьи родители являются коренными американцами мексиканского происхождения или иммигрантами из Мексики. С черными банданами в задних карманах они, по выражению гангстера, «показывают черную тряпку.

«Все, что мне нужно сделать, это показать им немного синего, и все начнет портиться», — говорит Алекс, у которого из заднего кармана торчит синяя бандана, а еще он носит длинный синий пояс и синие четки. .

Мы проезжаем мимо трех Чоло — они с правой стороны машины, недалеко от окна Алекса — и он смотрит на них с угрюмым, вызывающим выражением лица: «Бешеный сторож» или «грабеж с убийством» — это термин что гангстеры используют для описания такого взгляда. Чолос, в свою очередь, «бешеный пёс» его.

«Они тебя знают?» Я спрашиваю.

«Н-да, они меня знают, дурак. Все знают всех в капюшоне.

Внезапно занервничав, я нажимаю на педаль газа. Взятая напрокат машина рванулась вперед, и Алекс снова разразился смехом.

«Эль Болильо, — говорит он, — я не имею в виду неуважения, но вы никогда не сможете проезжать мимо, если будете продолжать так ездить».

«Знаете ли вы, что случилось бы, если бы ваш парень из МС-13 высунул в окно свой синий носовой платок и помахал им Чоло?» — спрашивает меня Джейсон Тран, крепкий полицейский из Хьюстона, который провел почти десять лет в погоне за бандитами на юго-западе Хьюстона, через несколько дней после поездки с Алексом.

– Чоло помахали бы ему в ответ платками? — говорю я слабо.

— Если бы у этих Чоло было оружие, они могли бы выстрелить в вашу машину, — говорит Тран.

«Что, если бы Алекс высунул руки из окна и заставил свою банду подписать?»

«То же самое».

Тран не может не ухмыльнуться, глядя на мое озадаченное выражение лица.

«Ты все еще не понимаешь?» он спросил. «Эти гангстеры играют на деньги. Я разговаривал с сотнями из них и спрашиваю каждого из них: «Почему так важно жить такой жизнью? Почему так важно стрелять в кого-то, потому что он пришел на вашу улицу и помахал вам банданой за девяносто девять центов, которая отличается от вашей банданы по цвету?» И они просто смотрят на меня — клянусь вам — как на меня. Я тот дурак, что даже задал вопрос.

Тран отвозит меня на своей полицейской машине обратно в Дэшвуд, на улицу, где я проехал мимо с Алексом. На углу стоят два подростка, оба черные. Тран выходит из машины и говорит: «Привет, ребята». Они пожимают плечами и не шевелятся. Они называют Трану свои имена — Мигель и Хосе (как и всех других несовершеннолетних в этой истории, их имена были изменены), — а затем Тран сообщает им, что я репортер и хочу дать интервью. К моему удивлению, они оба пожимают мне руку и вежливо здороваются.

Симпатичные детишки, худенькие, как тростник, с короткими темными волосами и безупречными лицами. По моей просьбе они показывают мне свои черные четки и длинные пояса из черной ткани. Когда я прошу показать их татуировки, они стаскивают футболки. У Мигеля на животе написано «SWC» (инициалы Юго-Западного Чолоса), а у Хосе на бицепсе правой руки выбито слово «Чолос». У обоих на руках татуировки la vida loca .

«Что будет, скажем, если здесь пройдет МСер и сбросит?» Тран спрашивает Чоло.

«Если какой-нибудь придурок puto хочет проявить к нам неуважение, тогда мы делаем то, что должны», — говорит Мигель.

«И что это значит?» Я спрашиваю.

Кажется, его совершенно не беспокоит, что рядом со мной стоит полицейский. Мигель смотрит мне в глаза и говорит: «Стреляй в них, коли их, пиздуй их. Что бы ни.»

Пару дней спустя полицейские Марио Валлес, Дэвид де Торрес и Джонатан Фрэйли, которым также поручено преследовать бандитов юго-западного Хьюстона, отводят меня в жилой комплекс примерно в миле от Дэшвуда, где находятся некоторые члены Somos Pocos Pero. Локосы (по-испански «Нас мало, но мы сумасшедшие») висят.Я встречаю невысокого, коренастого семнадцатилетнего мальчика, который говорит мне, что его бандитское прозвище — сеньор Тортоло (мистер Черепаха), и когда я спрашиваю его о цветах, он говорит: , «F— SPPL», то наш долг — отомстить. Мы выросли здесь. Капюшон останется у нас».

Пятнадцать минут спустя я разговариваю с парой членов банды Ла Примера в многоквартирном доме на Биссонет Драйв. «К нам приходили какие-то чоло и кричали: «F— Bissonet! Все дело в Беллере!» — говорит один из них, имея в виду Беллер-авеню, еще одно место сбора Чолос.«Мы знаем, кто они. Мы знаем, что делать».

Бандитизм, конечно же, преследует американские города на протяжении десятилетий. В отчете, опубликованном в октябре Исследовательским форумом руководителей полиции, в основном обвиняются банды в «резком» росте насильственных преступлений в этом году в крупнейших городах страны, включая Хьюстон. Согласно отчетам полиции, за первые семь месяцев 2006 года городские банды совершили не менее 298 нападений, 271 преступление, связанное с наркотиками, 130 ограблений и 32 убийства. что строго ограничивает возможность сотрудников полиции идентифицировать подозреваемого или потерпевшего в полицейском отчете как члена банды.«Если мы сложим все преступления, которые, как мы подозреваем, были совершены членами банды, это число удвоится», — говорит он.

Независимо от цифр, очевидно, что банды несут такую же ответственность за стремительный рост преступности в Хьюстоне — город находится на пути к 400 убийствам в 2006 году, что является самым высоким показателем за более чем десятилетие — как и эвакуированные Катрина, которые получили так много внимания средств массовой информации. Бандитские перестрелки были настолько частыми, что некоторые жители многоквартирных домов прятались с детьми в подъездах, чтобы их не задели шальные пули.Во время одного ужасного убийства член банды выстрелил в лицо молодой женщине, потому что она позвонила в полицию, чтобы сообщить о стрельбе. (Непосредственно перед тем, как нажать на курок, член банды якобы сказал ей: «Мне очень жаль, но я должен убить вас» — «мерк» на жаргоне банды означает «убийство».) В другом случае молодой человек, который, как сообщается, принадлежал в La Primera был застрелен, когда он входил в магазин в нескольких кварталах от своей средней школы. Его убийцы, которые, как сообщается, были членами La Tercera Crips, уехали только для того, чтобы вернуться через несколько минут, чтобы снова застрелить его, пока он лежал без сознания на стоянке, просто чтобы убедиться, что он мертв.

А средь бела дня в начале июня по меньшей мере двадцать бандитов, многие из которых жили в квартирах на юго-западе Хьюстона, столкнулись в общественном парке. Они ходили друг за другом с бейсбольными битами, клюшками для гольфа, монтировками и мачете. По данным полиции, пятнадцатилетний мальчик, который бежал с Марой Сальватруча, был зарезан шестнадцатилетней девочкой, которая бежала с бандой под названием Crazy Crew. После этого она пошла есть чипсы с сальсой в ближайший ресторан, отказываясь проявлять какие-либо угрызения совести, даже когда полицейские прибыли, чтобы арестовать ее.

С весны 2005 года полицейское управление расширило свое подразделение по борьбе с преступностью, создало «группу убийц» в отделе по расследованию убийств и выделило около 10,5 миллионов долларов на оплату сверхурочных, чтобы отправить больше места, большинство из которых охвачены бандами. В августе этого года начальник полиции Гарольд Хертт объявил о создании «Инициативы жестоких банд» — оперативной группы, состоящей из членов собственного специализированного «бандитского подразделения» департамента, а также агентов ФБР; Бюро алкоголя, табака и огнестрельного оружия; Управление по борьбе с наркотиками; иммиграционная и таможенная служба; и Департамент общественной безопасности.Хертт заявил, что целевая группа «нацелится на самые жестокие банды в Хьюстоне», а также «разрушит и ликвидирует сами банды».

Но до сих пор оперативной группе не удалось ликвидировать ни одной банды. И нигде это не проявляется так ярко, как в бывшем Свинглсвилле — районе, который некоторые полицейские теперь называют Бандитской землей.

«Кажется, никто понятия не имеет, что здесь происходит», — говорит Аманда Эскобедо, 65-летняя активистка сообщества на юго-западе Хьюстона, которая провела почти двадцать лет, проводя семинары и выступая в школах, пытаясь убедить детей держаться подальше от банд.«Хорошие люди из Хьюстона, которые живут в хороших районах Хьюстона и которые ходят за покупками в хорошую галерею, понятия не имеют — или им все равно, — что квартиры, в которых они все жили, теперь стали зоной боевых действий. И это зона боевых действий, не заблуждайтесь. Каждую неделю я слышу о поножовщине, стрельбе или ДТП, о которых не пишут в газетах. Это никогда, никогда не останавливается».

Постороннему человеку действительно трудно представить, что этот район является зоной боевых действий. (Чтобы добраться до Бандитской земли, все, что вам нужно сделать, если вы находитесь в Галерее, — это проехать около полумили по кольцевой дороге 610, повернуть на юг на техасское шоссе 59, затем свернуть на один из следующих нескольких съездов — Фонтанвью, Беллер, Хиллкрофт или Фондрен.) На главных бульварах экстерьеры многих жилых комплексов содержатся в хорошем состоянии. Живые изгороди возле офисов менеджеров подстрижены, а лампочки в уличных фонарях у главных ворот быстро заменяются, как только они перегорают. Хозяева квартир регулярно закрашивают любые бандитские граффити, которые могут быть видны с этих улиц.

Но когда сворачиваешь на переулки, начинаешь чувствовать, где ты на самом деле. Граффити наносят аэрозольной краской на задние стены многоквартирных домов, на стены мини-маркетов и такерий — даже на знаки остановки и сами стволы креповых миртов.Граффити похоже на современные иероглифы, сильно стилизованную серию букв и цифр. На разных стенах я видел инициалы многочисленных банд — «МЖК», «МС-13», «СППЛ», «ЛП». На одном «SWC» был отмечен большим черным крестиком, а прямо над ним было написано «MS-13». Я также видел нарисованную баллончиком фразу «187 to MS» («187» относится к разделу уголовного кодекса Калифорнии, касающемуся убийств). Эта фраза была зачеркнута и заменена на «MS-13 Controla!»

Свинглсвилл начал менять цвет лица в начале восьмидесятых по двум причинам: закон штата запрещал владельцам жилых комплексов сдавать их в аренду только взрослым без детей, а нефтяной кризис привел к краху экономики Хьюстона.Молодые одинокие люди, потерявшие работу, уезжали, и на их место не прибывали новые группы одиноких молодых людей. Арендная плата резко упала, и сюда начали въезжать более бедные семьи.

Вскоре в многоквартирных домах начали появляться банды. Черные банды, такие как Braeswood Boys и 59 Bounty Hunters, были сформированы в преимущественно афроамериканских жилых комплексах на окраине района. В центре района были банды латиноамериканцев. Группа мужчин сформировала банду под названием «Темные ангелы», а затем переименовала себя в «Юго-западные чолос».Один бывший участник и несколько друзей, которым не нравилось, как к ним относились юго-западные чоло, основали La Primera, выбрав белый цвет исключительно для того, чтобы отличаться от черного чоло. Группа подростков центральноамериканского происхождения, которые слышали о существующей банде в иммигрантских кварталах Лос-Анджелеса под названием Мара Сальватруча, стали называть себя Хьюстонскими Мара Сальватручанами. Другие подростки и молодые люди создавали отделения банд, таких как Браун и Прауд, которые уже существовали в малообеспеченных кварталах в других частях города, и даже другие создавали отделения банд, таких как Латинские короли, к которым принадлежали их отцы, когда они были детьми.

Некоторые банды выстояли, некоторые нет. Но недостатка в новобранцах никогда не было. «В этом районе были все элементы для создания этой огромной культуры банд», — говорит Чарльз Ротрамель, директор организации «Молодежные адвокаты», одной из немногих некоммерческих организаций в городе, которая занимается вмешательством банд. «Во-первых, он был густонаселен» — в этих квартирах набилось не менее 100 000 жителей; в некоторых семьях в квартире с двумя спальнями живет до восьми человек, «и для детей не было никаких удобств, потому что весь район был построен для одиноких взрослых, которые хотели жить.Было всего пару школ, которые сразу стали переполнены. Было всего несколько парков, в которых, я думаю, даже не было детских площадок. Не было ни молодежных спортивных программ, ни общественных центров, ни бойскаутов, ни молодежных программ в церквях — ничего. Эти дети были полностью отчуждены».

Дети были отчуждены не только по географии. «Это знакомая история, — говорит Ротрамель. «Обычно их отцы отсутствовали, многие из них сидели в тюрьме. Матери не участвовали в их жизни либо потому, что работали день и ночь за минимальную заработную плату, либо потому, что решали свои проблемы — часто с наркотиками и алкоголем, — и они были просто слишком разбиты, чтобы заботиться о них.За некоторыми из детей присматривали члены большой семьи, но, как это почти всегда бывает, у этих членов семьи было свое бремя. Так что это было незадолго до того, как вы проехали по улицам юго-западного Хьюстона и увидели множество детей, просто слоняющихся вокруг. Они прогуливали школу. У них не было денег, или те деньги, которые у них были, у них отобрали дети постарше или соседские головорезы, которые также избили их. И вот тут-то и появилась банда. В этом мире банда давала им статус и чувство принадлежности.Он дал им все, что они не могли найти больше нигде».

Во многих смыслах Алекс является классическим примером гангстера. Он родился в 1985 году, вскоре после того, как его родители переехали в Хьюстон из Сальвадора и оказались в одном из юго-западных жилых комплексов. По словам Алекса, брак его родителей был бурным, и он часто оказывался один, беспризорник. «Я был самым маленьким мальчуганом для своего возраста в квартале», — говорит он. «Поэтому я знал, что должен научиться боксировать, иначе у меня ничего не получится.

Он, видимо, стал выдающимся боксером («боксер» на сленге означает «уличный боец») — настолько, по его словам, что его отправили в колонию для несовершеннолетних в возрасте восьми лет, потому что какой-то мальчик из другой квартиры Комплекс крикнул: «Ты на х**, ты, сальвадорская курица», и Алекс бросился за ним с металлическим прутом.

Он сказал, что усвоил один очень важный урок в СИЗО: «Ни от кого не отступать. Если ты хочешь говорить со мной дерьмо, я буду говорить дерьмо в ответ.И если ты хочешь ударить меня, тебе лучше дважды подумать, потому что я буду драться грязно. Там была куча вато в тюрьме для несовершеннолетних, которые подходили ко мне и говорили, что я был бы идеальным боксером для их банды».

Он говорит, что его отправили в тюрьму для несовершеннолетних во второй раз за нападение на человека, который ударил его мать, и когда он вышел, он начал тусоваться на юго-западных улицах Хьюстона со старшими членами Mara Salvatrucha. «Я сделал все, что мог, чтобы произвести на них впечатление, — говорит он.«Я слышал истории об их OG [«Настоящие гангстеры», термин для лидеров банды] и преступлениях, которые они совершали. Я слышал об объездах банд, которые нас ненавидели. OG были моими героями».

Сразу после того, как ему исполнилось одиннадцать, группа бандитов отвела его за мусорный контейнер в одном из жилых комплексов. Они сняли рубашки и начали избивать его в течение минуты или двух. Это была инициация Алекса в Мару Сальватруча — процесс, который гангстеры называют «щелканием». Алексу не разрешалось сопротивляться или издавать какие-либо звуки.По окончании избиения ОГ подняли его на ноги и обняли.

«Теперь ты один из нас», — сказали они. «Вы homito ». Домашний мальчик.

«И что вы при этом почувствовали?» Я спрашиваю.

«Чувак, я был частью семьи. У меня всегда был кто-то, кто присматривал за моей спиной. Это много значило для меня. Я никогда не знал, каково это. Для меня рассеянный склероз был самым важным в моей жизни. Я жил для банды и собирался умереть за банду».

Алекс превратил свою комнату в храм Мары Сальватруча.Он повесил флаг Сальвадора на одну стену. На другой стене он повесил плакат, на котором сердитый молодой человек, тело которого покрыто татуировками, сбрасывает вниз один из знаков банды МС-13: рука в форме буквы S. Алекс ходил по окрестностям, крася баллончиком «МС-13» на стенах, а когда собрал немного денег, купил бандитскую одежду.

На протяжении многих лет гангстеры юго-западного Хьюстона, независимо от того, к какой банде они принадлежат, покупают одежду в одних и тех же магазинах.Они покупают свои штаны Dickies либо в конкретном продуктовом магазине по соседству, либо в ближайшем магазине униформы. Они покупают свои банданы в долларовом магазине по соседству, а тканевые ремни покупают на блошином рынке на пересечении шоссе 59 и Вестпарка. В Sharpstown Center, соседнем торговом центре, на входной двери которого висит табличка с надписью «Оружие в помещениях запрещено», они покупают то, что они называют «гангстерскими» Nike: черные или цветные Nike с белыми полосками. И пока они находятся в торговом центре, они направляются в ювелирные магазины, обычно в Jewelry Dog USA или TV Jewelry, чтобы проверить кресты и четки.

«Мне нравится быть голубым», — говорит он об одежде, которую носит. «Все, что я делаю, это говорю о голубом. Если я вижу домашнего мальчика, он говорит: «Какой ты, ниггер?» А я говорю: «Просто висит синяя тряпка», или «Он становится синим», или «Просто бросаю MS»

(по причинам, которые я мог никогда не понимал, все латиноамериканские гангстеры приветствуют товарища по дому, называя его «нигга».)

«А если вы увидите кого-то в другой тряпке?» Я спрашиваю.

«Это оскорбление, пощечина. И когда они проезжают мимо нашего многоквартирного дома, где мы отдыхаем, это пиздец, они пытаются напакостить нам в капюшоне.

В этот самый момент я сижу с Алексом в одной из тех квартир, которые он делит с двумя другими домашними мальчиками. В гостиной и столовой нет никакой мебели, кроме пары матрасов. В спальне есть кровать и дешевое радио, которое играет MEGA 101 FM, «Латино и гордый». Квартира не выглядит так, как будто в ней был ремонт с восьмидесятых годов. Ковры оборваны, стены нужно покрасить, а холодильник на кухне не остывает. При этом арендная плата составляет 650 долларов в месяц.

«Это место — этот многоквартирный дом — так важно для вас?» — спрашиваю я, не в силах скрыть удивление в голосе.

«Эль Болильо, — говорит Алекс, — это моя жизнь. Это единственная жизнь, которая у меня есть. Я не позволю кому-то трахаться со своей жизнью».

КОНСУЛЬТАНТ ПО УПРАВЛЕНИЮ компании из списка Fortune 500 был бы крайне раздражен, пытаясь выяснить, как организованы банды и как разделены территории. Например, в Southwest Cholos нет единого лидера или командной структуры, несмотря на то, что банда действует в основном на юго-западе Хьюстона.Еще больше усложняет ситуацию то, что каждая банда состоит из клик, которые в основном действуют как независимые банды и обычно разделены улицами, частями улиц, целыми жилыми комплексами или частями жилых комплексов.

Если, например, вы спросите гангстера, к какой банде он «причисляет себя», гангстер никогда не скажет, что он «принадлежит» к банде; он всегда говорит, что «претендует» на банду — он может сказать: «Я Чоло из Гленмонта». Это означает, что он член клики Southwest Cholos, которая околачивается в определенном квартале на Гленмонт Драйв, где у нескольких членов клики (хотя и не обязательно у всех) есть квартиры.Точно так же, когда он говорит о защите своего района, он часто говорит о районе вокруг Гленмонта, а не о самом районе.

Редко, если вообще когда-либо, все юго-западные чоло — или, если на то пошло, все члены любой другой банды — собираются на массовый митинг. Каждая клика занимается своим делом. Если одна из группировок хочет продавать на своей улице наркотики и проституток, она имеет на это право. Если он просто хочет взимать арендную плату с существующих торговцев наркотиками и проституток и продавать защиту близлежащим предприятиям, он может сделать и это.

Решения о деятельности клики свободно принимаются ОГ клики. Но в отличие от мафиозной семьи, у клики есть и другие приоритеты, кроме зарабатывания денег. Это очень похоже на студенческое братство. Если вы в одном из них, вы тусуетесь со своими товарищами-домашними парнями, вы тусуетесь со своими домашними мальчиками, вы обмениваетесь девушками со своими домашними мальчиками, вы одалживаете своим домашним мальчикам деньги, когда они в них нуждаются, и вы выходите и попадаете в неприятности со своими домашними мальчиками.

Более того, точно так же, как братства в братстве держатся подальше друг от друга, банды юго-западных жилых комплексов обычно поддерживают непростое перемирие, соблюдая определенные правила поведения.Допустимо, например, для одного члена банды зайти на территорию другого члена банды, если он не показывает свои цвета и не показывает свой знак. «И любой хороший гангстер знает, что он не пойдет за другим гангстером, если рядом одна из матерей», — говорит Алекс. «Это фигня. Ты знаешь, что должен проявлять уважение к своим матерям.

Но когда возникают споры, банды не идут на какой-то совет, как это делают братства. Банда, которая думает, что ее обесчестила другая банда, сделает все необходимое, чтобы вернуть себе уважение, например, проедет мимо.Это, в свою очередь, вынуждает другую банду ответить собственным проезжающим мимо.

Эти войны могут длиться месяцами и даже годами. В середине девяностых у юго-западных чолос и мара-сальватручан фактически был союз. Но согласно местной легенде, около шести лет назад чоло застрелил хорошо известного кореша МС-13, и с тех пор война продолжается. Соперничество настолько устоялось, что, когда я недавно спросил Кэролайн Дозье, прокурора окружной прокуратуры округа Харрис, которая специализируется на преступных группировках, почему члена банды MS-13 собирались судить за убийство, она пожала плечами и сказала: «О, , обычная причина.Он застрелил Чоло, когда проезжал мимо.

Во многих крупных городах есть банда МС-13. Каждая из них действует независимо, и, как и в случае с Юго-Западным Чоло, внутри банды каждого города существуют различные клики. Правда, в последние годы члены банды МС-13 из Центральной Америки нелегально пересекли границу и связались с одной из банд уже здесь. Многие из них более жестоки, чем доморощенные Мара Сальватручаны. Тем не менее, они существенно не изменили баланс бандитских разборок.Однажды Алекс пригласил меня пообедать с молодым членом MS-13 по имени Фернандо, который только что прибыл из Гватемалы. У него были татуировки на теле, но не на лице (когда газеты публикуют статьи о MS-13, они, как правило, публикуют фотографии центральноамериканских членов, которые находятся в тюрьме и имеют татуировки на лице), он хорошо одевался, и хотя он не мог Я не говорю по-английски, сказал он, как мог, когда обед закончился: «Спасибо, сэр», и пожал мне руку.

«Фернандо — обученный убийца?» Позже я спрашиваю Алекса, думая о некоторых алармистских статьях, которые я читал о МС-13.

«Эль Болильо, ты такой чертов тупой габачо, », — говорит Алекс. «Фернандо работает в мастерской по вышивке рубашек по соседству, зарабатывая 6,50 долларов в час».

После того, как Алекс бросил школу, он также работал в этом магазине, а также работал в кровельной компании своего дяди, зарабатывая 10 долларов в час. Насколько я могу судить, это его основной источник дохода, который позволяет ему платить за аренду, мобильный телефон и еду. Алекс явно в банде не из-за денег.У него нет машины, у него нет денег на собственную квартиру, и он не покупает много одежды. Когда я спрашиваю его, на что он зарабатывает деньги, когда оказывается в затруднительном положении, он улыбается мне одной из своих улыбок и говорит: «О, не волнуйся. Я знаю что делать.»

СВИДЕТЕЛЬСТВО ВЗРОСЛОГО АЛЕКСА относительно скудно: всего три судимости за хранение наркотиков и один судимость за нападение. Сотрудник правоохранительных органов сказал мне, что судимость Алекса в отношении несовершеннолетних, которую он по закону не может раскрывать, «гораздо более впечатляющая» и включает в себя различные кражи.

Алекс потчевал меня многочисленными историями о совершенных им преступлениях, за которые его не арестовали. По его словам, в возрасте тринадцати лет он угнал несколько автомобилей с парковки апартаментов на Беллер-сквер (притон Чоло) и продал их. По его словам, он и другие члены банды ворвались в магазин Wal-Mart, предприняв неудачную попытку добраться до кассы, чтобы получить деньги для внесения залога за товарища по дому.

Однако большая часть его рассказов посвящена битвам с соперником Чолосом, который каким-то образом проявил «неуважение» (одно из любимых слов Алекса).Он говорит, что затеял драку с Чоло в одном из ночных клубов по соседству, «сложив» его: он использовал обе руки, чтобы высвечивать знаки банды, одну за другой — подобно тому, как это делает тренер третьей базы в бейсболе. (Среди знаков, которые он показывает, есть тот, который показывает, что Чоло сбиты и протерты, что почти гарантированно спровоцирует драку.) Он говорит, что был частью команды членов MS-13, которые стреляли в Чоло, выходящего из вечеринка. (Он отказывается сообщить мне, был ли Чоло ранен или убит.) Он также говорит, что иногда его используют в качестве водителя в подъездах банды, «потому что я знаю все короткие пути и как исчезнуть в глухих переулках».

На самом деле, прямо под татуировкой MS-13 на его спине находится еще одна татуировка с надписью «Эль-Рата» — Крыса. Это его бандитское прозвище, которое, по его словам, не имеет ничего общего с его невысоким ростом. «Как только я делаю свое дело, я ухожу», — говорит он. «Я удираю, как крыса, от копов, от других банд, от всех, кто преследует меня. Если бы я не ушла, ты бы со мной не разговаривал.Я бы уже давно умер. Подумай об этом, Эль Болильо. Мне скоро исполнится двадцать один, а я все еще на улице. Немногие другие грёбаные гангстеры в баррио могут сказать, что занимаются этим так долго, как я».

НО ВОПРОС В ТОМ, Как долго Алекс сможет это делать? Во время одной из моих сентябрьских поездок по окрестностям до меня дошли слухи, что кто-то из Чоло напал на Алекса. «Да, у меня на голове бирка, но она всегда была на моей голове», — говорит он, когда я его вижу.

Не знаю, верить ли второй половине его предложения. Я спрашиваю его, правда ли, что кто-то стрелял в него на прошлой неделе. «Да, выхожу из мини-маркета на Рампарте. Кто-то проехал на черной машине, и в мою сторону попала пуля», — говорит он. «Чертов Чолос». Затем он говорит мне, что переезжает из одной квартиры в другую, на всякий случай.

Впервые я услышал об Алексе от Чарльза Ротрамеля из организации «Молодежные защитники». Каждый день двенадцать советников Ротрамеля отправляются в районы, охваченные бандами по всему городу, чтобы встретиться с бандитами, и в 2004 году один из них наткнулся на Алекса.(Раньше были и другие группы, которые делали то же самое, но теперь у них проблемы с финансированием. Большая часть государственного финансирования, которое они когда-то получали, идет в эпоху после 11 сентября на национальную безопасность. Управлению по борьбе с бандами, но у него всего шесть советников, чтобы охватить весь город.Поскольку городской совет Хьюстона не выделяет никаких средств из городского бюджета Управлению по борьбе с бандами, за исключением финансирования двух штатных должностей, ему также приходится изыскивать гранты для Держите его двери открытыми.)

К удивлению всех в Молодежных Защитниках, Алекс появился в здании Молодежных Защитников у Межгосударственного 45, далеко от юго-западного района.Он сказал, что хочет посмотреть программу брейк-данса и «посмотреть девушек».

«Мы решили, что это был его способ сказать, что бандитская жизнь, несмотря на все ее волнения, начала добираться до него», — говорит Ротрамель, недавно переместивший офис Молодежных адвокатов на юго-запад Хьюстона. «Вы видите, что это случается так часто со многими детьми из банд, когда им исполняется двадцать. Они знают, что несчастливы, не могут спать по ночам из-за стресса и беспокоятся, что копы или другие банды, наконец, догонят их.И вот одно место, где им предоставляется возможность жить по-другому — жизнь с пиццей, прослушиванием музыки и отсутствием необходимости думать о проезде».

Когда я вижу Алекса в сентябре, я спрашиваю его, думает ли он, что пришло время уходить.

«Что значит «уйти»?»

«Выходи из банды», — говорю я.

Во время этого разговора мы идем в район pupuséria, ресторан, который специализируется на сальвадорской кухне.Сразу клиенты перестают говорить. Я предполагаю, что они замолчали, потому что поняли, что прибыл член внушающего страх Мара Сальватруча, демонстрирующий свою голубизну.

«Нет, Эль Болильо», — говорит Алекс. «Они привыкли к гангстерам. Габахо сюда никогда не заходить.

Он заказывает два пива одновременно. Я снова спрашиваю его, думает ли он об уходе. Но вместо ответа он рассказывает мне историю о девушке, с которой познакомился год назад. Ей было четырнадцать, она была известна как «Чолита» — это означало, что среди чоло ее сексуально обделывали.«Мне было все равно, — говорит Алекс. «Когда я встретил ее, для меня это была совсем другая история. Мои внутренние ощущения были другими. Она знала, что я выполняю задания, чтобы избавиться от Чолоса, но все равно заботилась обо мне. Никто никогда не заботился обо мне так сильно, как она, и я никогда не заботился ни о какой девушке так, как о ней. Я не вру вам. Мои внутренние ощущения были другими».

Несколько месяцев они поддерживали тайные отношения. Он одолжил или, возможно, украл (мне так и не удалось добиться от него правды) машину и отвёз её в Олив Гарден к югу от Хьюстона, недалеко от Космического центра Джонсона — «единственное место, где я знал, что не найду его». какие-то бандиты.Он пошел в магазин Jewelry Dog USA в Sharpstown Center и купил ей колье из четырнадцатикаратного золота с медальоном с надписью «ЛЮБОВЬ». Она, в свою очередь, пошла в Jewelry Dog USA и купила ему гриль — популярный среди рэперов металлический мундштук с надписью MS-13 на передней пластине.

Когда подруга услышала об отношениях, она сказала ему, что это как в Ромео и Джульетта. Алекс, ничего не знавший о злосчастной любви, говорит, что пошел в видеомагазин и взял напрокат три разные версии фильма.«И мы наблюдали за ними всеми. Все они. Один с Леонардо ДиКаприо, другой с кем-то еще, и очень старый. Этот был моим любимым».

« ветерано с МС-13 посмотрел Ромео и Джульетту, » Тихо говорю я.

«Ах да, Эль Болилло, а еще у меня есть эта проклятая Вестсайдская история. Слишком много гребаной музыки.

Тишина, Алекс допивает пиво. Затем он возвращается к рассказу и рассказывает мне, что мать девочки узнала о нем.Она понимала, что если Чоло прознают об их отношениях, что неизбежно произойдет, ее дочь убьют. Однажды мать и дочь исчезли. «Они отправились куда-то в Центральную Америку, — говорит он. «Я так и не смог узнать. Прямо перед их отъездом я сказал своей девушке, что мы собираемся пожениться, уехать из Хьюстона и начать новую жизнь с ребенком. Я сказал ей, что мы можем поехать в Северную Каролину.

«Почему Северная Каролина?» Я спрашиваю.

«Я никогда там не был, но знаю, что это далеко.Я сказал ей, что всегда буду носить рубашку, чтобы никто не видел татуировок, чтобы меня никто не нашел. Я плакал, как ребенок, когда ее забрали у меня».

НЕСКОЛЬКО НЕДЕЛЬ СПУСТЯ я возвращаюсь на юго-запад Хьюстона и направляюсь в квартиру, где остановился Алекс. Когда я вхожу, он тусуется с тремя своими приятелями. Рев из бумбокса — рэп-песня, похожая на выстрелы. «Мы выжили, все еще стоим», — кричит рэпер по-испански.

Алекс плохо выглядит. Его лицо и тело в синяках.Одна из его губ опухла. На одной из татуировок на его левой руке свежий шрам.

«F—ing Cholos», — говорит он.

Он рассказывает другим домашним мальчикам и мне, что накануне днем шел один по Рэмпарт-стрит к квартирам на Беллер-сквер. Мимо проехала группа чоло на старом «линкольне» с отодвинутым до упора передним сиденьем. Один чоло высунул голову из окна и закричал: «Чолос контрола!»

«Да пошел ты, сопляк!» — крикнул другой Чоло.

— Что потом, Алекс? — спрашивает Джулиан, один из домоседов. Джулиану всего тринадцать лет. Пару месяцев назад его «влили» в банду, и он боготворит Алекса. В средней школе он с гордостью рассказывает другим ученикам, что является частью «команды» Алекса и выполняет с ним «миссии». (Когда я впервые встретил Джулиана, я спросил его, что это за миссии. Он самоуверенно усмехнулся и сказал так сильно, как только мог для человека, едва достигшего половой зрелости:Репортер, вы не хотите знать, что мы делаем после наступления темноты. Ты действительно не хочешь знать.»)

«Что ты сделал, Алекс?» — снова спрашивает Джулиан. Я понимаю, что задерживаю дыхание. Я хочу, чтобы Алекс сказал нам, что он держал голову опущенной, отказываясь клюнуть на приманку. Я хочу верить, что Алекс не зашел слишком далеко по определенному пути, чтобы иметь возможность вернуться по своим следам.

Но Алекс говорит: «Я сделал то, что должен был сделать для банды, моего homito. я скинул. Разделил на них наш знак.

По словам Алекса, водитель машины Чолоса ударил по тормозам, и все погнались за ним.Алекс побежал, но один из чоло оказался намного быстрее, чем ожидал Алекс. Он толкнул Алекса на землю. Другой Чоло подбежал и начал пинать его по ребрам.

«Но эти чертовы путос не видели моего ножа», — говорит Алекс, Эль Рата. «Я получил ногу одного из них, затем я порезал какому-то ублюдку руку. Это свело их с ума от моего лица. А потом меня не стало. Побежал по переулку и исчез».

«Что теперь?» — спрашивает Джулиан, его глаза блестят.

Алекс пожимает плечами и смотрит на Джулиана.«Что вы имеете в виду под «что теперь?» Они возвращаются к нам. И мы возвращаемся к ним».

Алекс снова пожимает плечами и, кажется, готов поговорить о чем-то другом. Он смотрит на меня, прислоненного к голой стене, и делает записи. Он улыбается мне. «Эй, Эль Болильо, пригласи нас поесть на свою кредитную карту», — говорит он. «Давай, ты же знаешь, что нам нужны наши фрукты и овощи».

Мы выходим из квартиры и спускаемся по лестнице на стоянку к моей машине. Инстинктивно он останавливается, чтобы посмотреть, кто еще может быть на стоянке.Он смотрит налево, потом направо. Он смотрит на улицу, чтобы увидеть, какие машины приближаются к нему.

«Давай, Эль Болильо. Поехали».

Фотографии Пенни Де Лос Сантос

Окружной прокурор Филадельфии Ларри Краснер и претендент Карлос Вега встречаются только в теледебатах

Окружной прокурор Филадельфии Ларри Краснер и его главный соперник от Демократической партии Карлос Вега обменялись колкостями и предложили конкурирующие взгляды на уголовное правосудие в среду вечером во время их единственных телевизионных дебатов.

Один очевидный вывод: кандидаты ненавидят друг друга и тратят много времени на клевету.

Краснер неоднократно называл Вегу лжецом, неоднократно осуждая «лазанью лжи» и обвиняя Вегу в использовании «тактики Трампа». Вега усомнилась в компетентности Краснера. «Нам нужен прокурор, а не социальный работник», — сказал он.

И после того, как камеры погасли, было больше ругани.

Вот что было особенно важно менее чем за две недели до предварительных выборов 18 мая.

Краснер неоднократно цитировал работу Веги в повторном судебном процессе над Энтони Райтом по обвинению в изнасиловании и убийстве после того, как доказательства ДНК показали, что преступление совершил другой мужчина. Краснер описал окружную прокуратуру до своего пребывания в должности как место, где прокуроры жульничали, чтобы выиграть дело.

Краснер также рекламировал Отделение честности обвинительных приговоров своего офиса, которое реабилитировало 20 человек, осужденных в соответствии с предыдущими окружными прокурорами.

«Это человек, который был в офисе в течение 35 лет, когда это была организация прикрытия», — сказал Краснер о Веге, бывшем помощнике окружного прокурора, которого Краснер уволил, когда он вступил в должность в 2018 году.

» ПРОЧИТАЙТЕ БОЛЬШЕ: Филадельфийский окружной прокурор Ларри Краснер готовит гонку против Карлоса Веги: «Это ближе, чем Ларри хочет» повторно судить Райта и что против него не было возбуждено никаких дисциплинарных взысканий. Вега неоднократно заявляла, что городу не нужно выбирать между реформой и безопасностью.

«Уровень убийств и уровень насилия у нас не уступает уровню 1990-х, — сказала Вега.«Ларри не удалось провести реальную реформу».

Вега подчеркнул общественный подход к общественной безопасности, заявив, что он будет работать с полицейским управлением, церквями, общественными организациями и школами.

«Мы видим, что у г-на Краснера разрозненные отношения с другими правоохранительными органами», — сказала Вега, сославшись на споры с Генеральной прокуратурой штата и прокуратурой США. «Видите ли, совсем недавно, несколько лет назад, федеральному правительству пришлось вмешаться, чтобы выступить с собственной инициативой по борьбе с насилием с применением огнестрельного оружия, потому что это не имеет никаких последствий, и г-н Блэк.Краснера не пригласили, потому что он плохо работал — или вообще не хотел работать — с этими другими агентствами».

» ПРОЧИТАЙТЕ БОЛЬШЕ: Окружной прокурор Филадельфии Ларри Краснер выходит на финишную прямую перед выборами, в то время как насилие с применением огнестрельного оружия

Краснер сказал, что он отправил помощников окружных прокуроров «в поле в полицейские подразделения» для работы с офицерами.

«С тех пор мы создали оперативную группу между Департаментом полиции и офисом окружного прокурора, где мы рассматриваем дела о насилии с применением огнестрельного оружия на этой неделе, чтобы убедиться, что они серьезные», — сказал он.

В то время как Краснер неоднократно цитировал то, что, по его словам, было почти 85% обвинительных приговоров за преступления с применением оружия, Вега поставил под сомнение эти цифры, предположив, что сделки о признании вины с легкими приговорами повышают их. В этом году полиция была на шаг впереди, чтобы произвести 3000 арестов за незаконное ношение оружия, что является рекордом, но люди, которым предъявлены обвинения, с меньшей вероятностью будут осуждены, как показало расследование Inquirer, проведенное в марте.

«Мы также должны признать, что одной из причин этого многолетнего снижения количества обвинительных приговоров по делам о владении оружием является изменение качества дел», — сказал Краснер.«Мы перешли от системы остановок и обысков, некоторые из которых незаконны, к системе массовых остановок автомобилей в определенных районах, в основном в кварталах чернокожих и коричневых».

Краснер также отметил, что городские суды в основном закрыты из-за пандемии.

» ПРОЧИТАЙТЕ БОЛЬШЕ: Аресты в Филадельфии с применением огнестрельного оружия идут рекордными темпами, но количество обвинительных приговоров снижается при окружном прокуроре Краснере.

«Когда он говорит о том, что полиция не выполняет свою работу, это были те же судьи и та же полиция до того, как он вступил в должность в 2018 году», — сказал Вега.«Единственное, что изменилось, — это мистер Краснер и его лидерство или отсутствие лидерства».

Камеры были выключены, а кандидаты сняли свои микрофоны в студии NBC10, когда Алекс Сильверман, программный менеджер KYW-Newsradio, написал в Твиттере горячую перепалку между Краснером и Вегой.

«Я твой самый страшный кошмар», — сказала Вега Краснеру, по словам Сильвермана, чья станция также транслировала дебаты. — Я давно в твоей голове.

Краснер пожал плечами: «Конечно, Карлос», на что Вега спросила: «У вас внизу есть охрана?»

Краснер спросил, нужно ли ему это.Вега спросил, не хочет ли Краснер подвезти его домой, прежде чем спросить, должны ли они пожать друг другу руки или «обняться».

Краснер прошел путь.

Раскрытие досье окружного прокурора Манхэттена Сая Вэнса

По словам СМИ, окружной прокурор Манхэттена Сайрус Вэнс-младший мягко относится к беловоротничковой преступности. Сначала пришло известие о том, что адвокат Иванки Трамп и Дональда Трампа-младшего организовал сбор средств для Вэнса после того, как он отказался преследовать их за мошенничество. Затем было решение Вэнса не выдвигать против Харви Вайнштейна обвинения в сексуальном насилии, несмотря на то, что полиция записала на пленку голливудского магната, признававшегося в преступлении.В прошлом месяце, вдохновленный историей в Нью-Йорке, губернатор Эндрю Куомо приказал генеральному прокурору штата расследовать действия Вэнса по этому делу. Инциденты дорого обошлись окружному прокурору: во время его безальтернативных выборов на третий срок в ноябре 10 процентов избирателей были настолько сыты им по горло, что потрудились написать кого-то, чье имя не было Сай Вэнс.

Но все внимание к обращению Вэнса с богатыми и влиятельными затмило более удивительный аспект его послужного списка: окружной прокурор, называющий себя прогрессивным реформатором, на самом деле гораздо более карателен по отношению к бедным и представителям меньшинств, чем его коллеги в других районах.Согласно отчету, опубликованному в прошлом году специальной комиссией на острове Райкерс, в 2016 году офис Вэнса отвечал за почти 38 процентов заключенных в городских тюрьмах, хотя ведал лишь 29 процентов всех уголовных дел в Нью-Йорке. «Ни один другой район не сравнится с ним», — заключает отчет. В Бруклине, несмотря на то, что жителей на миллион больше, чем в Манхэттене, приходится лишь 22 процента тех, кто находится за решеткой.

Избирательно жесткий подход
Вэнса к закону и порядку продолжился и в прошлом году.Несмотря на то, что окружной прокурор поддерживал растущее движение за закрытие Райкерс, его офис продолжал заполнять тюрьму гораздо быстрее, чем окружные прокуроры других районов. По состоянию на декабрь, согласно данным, опубликованным Департаментом исправительных учреждений, треть заключенных города, в том числе 2251 человек в Райкерсе, были отправлены туда из Манхэттена.
Этот парад тюремного заключения усугубляется обременительными требованиями Вэнса об освобождении под залог. В 2016 году, как показывает собственная статистика окружного прокурора, его офис задержал 17 процентов тех, кого обвиняли в проступках или незначительных нарушениях — от курения косяка до прыжка через турникет.Только Статен-Айленд, где количество мелких преступлений составляет в семь раз меньше, чем на Манхэттене, соответствует такому уровню тюремного заключения.
Еще есть общеизвестный скупой подход Вэнса к предоставлению адвокатам полицейских отчетов и свидетельских показаний, необходимых им для защиты своих клиентов. В то время как большинство других окружных прокуроров города перешли к практике «открытого обнаружения файлов», публикуя важные записи вскоре после предъявления обвинения, Вэнс преследует то, что адвокаты защиты называют «судом из засады», используя узкие требования закона штата о досудебном раскрытии информации. считается одним из самых строгих в стране — утаивать жизненно важные доказательства от неимущих обвиняемых до последнего возможного момента.В результате, говорят общественные защитники, бедные клиенты в Бруклине могут легко получить доказательства, в которых отказывают обвиняемым в аналогичных преступлениях на Манхэттене. «Это два района, разделенных рекой, — говорит Билл Гибни, ветеран Общества правовой помощи, старейшей и крупнейшей организации общественной защиты города. «Разная политика, разные результаты».
В длинном интервью обычно кроткий Вэнс раздражается при любом предположении, что его офис использует другой подход к правосудию, основанный на классе или расе.«Мы намеренно относимся к богатым иначе, чем к другим? Ответ — нет, — горячо говорит он. Любое такое предложение является «оскорбительным», добавляет он, указывая на два недавних дела, возбужденных его офисом: «Спросите двух молодых белых мужчин, только что осужденных за изнасилование, оба из богатых семей».
В случае с Вайнштейном, по словам Вэнса, прокурор его офиса по расследованию сексуальных преступлений решил, что обвинения недоказуемы. «Было принято решение, с которым я не мог не согласиться, что мы не будем продолжать это дело», — говорит он.«В то время это был проступок категории B», — снисходительно добавляет он. Это сравнение, однако, служит только для того, чтобы подчеркнуть, что офис Вэнса использует другой подход к бедным. Обычные проступки, подобные тому, с которым столкнулся Вайнштейн, обычно не заслуживают личного внимания со стороны окружного прокурора и обычно заканчиваются судебным преследованием обвиняемых. «Мы видим много жалоб, составленных с гораздо меньшим количеством доказательств», — говорит Эдвард Маккарти, руководитель отдела юридической помощи, имеющий двадцатилетний опыт работы в уголовных судах Манхэттена.Джонатан Оберман, профессор, обучающий государственных защитников в Юридической школе Кардозо, также насмехается над рассуждениями Вэнса. — Есть противоречивые истории от свидетеля? он говорит. «Хорошо — тогда просто примените один и тот же стандарт к бедным и людям с низким доходом и позвольте им получить одинаковую выгоду».
Такая критика особенно неудобна для Вэнса, который гордится тем, что находится в авангарде прогрессивных реформ. В 2010 году Вэнс стал первым окружным прокурором в штате, создавшим специальное подразделение для рассмотрения неправомерных приговоров, но с тех пор он отказывается раскрывать, действительно ли это подразделение реабилитировало кого-либо.Однако во время нашего интервью Вэнс меняет свое мнение и дает мне список из семи имен. «Мне сказали, что вы просили об этом, и я сказал, что мы должны это предоставить», — говорит он мне. Ранее он держал дела в секрете, пояснил он, потому что, «вообще говоря, существует мнение, что эти люди хотят, чтобы дела стояли за ними».
Однако при ближайшем рассмотрении выясняется, что один из подсудимых в списке Вэнса был осужден после повторного судебного разбирательства, а другой был освобожден только после того, как признал себя виновным по менее тяжким обвинениям.В общей сложности за восемь лет подразделение Вэнса реабилитировало только пятерых обвиняемых, которые были ошибочно осуждены, по сравнению с двумя дюжинами в Бруклине. Офис Вэнса «гораздо больше заинтересован в сохранении обвинительных приговоров, чем в свежем, объективном взгляде на все доказательства», — говорит Роберт Готтлиб, бывший член переходного комитета Вэнса, который пытался добиться реабилитации обвиняемого по имени Джон-Адриан Веласкес. с 2011 года. «Я называю это отделом повторного обоснования осуждения», — добавляет Рон Куби, который выиграл несколько исков о неправомерном осуждении от имени клиентов как в Бруклине, так и на Манхэттене.«Их метод состоит в том, чтобы собрать улики, чтобы опровергнуть ваших свидетелей и ваши аргументы».
В последние месяцы, стремясь укрепить свой имидж реформатора, Вэнс объявил, что его офис больше не будет требовать освобождения под залог по большинству обвинений в правонарушениях. Он сократил штрафы за хранение марихуаны и усилил данное им в прошлом году обещание не преследовать в судебном порядке большинство случаев уклонения от платы за проезд. Он с гордостью демонстрирует диаграмму, показывающую, что с 2014 года его ведомство сократило количество правонарушений, за которые оно расследует, на 26 процентов.Количество судебных преследований за мелкие правонарушения, такие как нелицензионная торговля или занятие более чем одного места в метро, сократилось на 87 процентов.
Но критики говорят, что Вэнс присваивает себе более широкие тенденции, на которые он не имеет никакого влияния. «Причина, по которой количество арестов за марихуану сократилось, заключалась в политическом давлении», — говорит Исса Колер-Хаусманн, профессор Йельской школы права и автор книги «Misdemeanorland». «Была массовая кампания против мелких арестов, направленных против чернокожих и выходцев из Латинской Америки. Это не имело ничего общего с тем, что Сай Вэнс был хорошим парнем.
Между тем, адвокаты бедных говорят, что Вэнсу не удалось провести в жизнь многие из его широко разрекламированных реформ. «Мы по-прежнему запрашиваем освобождение под залог для людей, которым не угрожает опасность бегства по обвинению в правонарушениях и ненасильственных преступлениях», — говорит Тина Луонго, главный поверенный по уголовным делам Общества правовой помощи. «Вся нация говорит о том, чтобы не устанавливать залог для этих групп людей, но он почему-то не может вдохновить или мотивировать своих сотрудников на это. Разочаровывает то, что кто-то хвастается тем, что выступает за реформы, и не признает, что у них почти два разных отдела судебного преследования — один для людей с доступом и влиянием, а другой для бедных.
Мрачная история рабства и расизма в Индонезии в период голландской колонии
Антирасистский протест, начавшийся в США, распространился на Европу и мир.
Протестующие не только осуждают расизм, но и осуждают рабство в колониальную эпоху, снося статуи колонизаторов и работорговцев.
В Нидерландах протестующие призвали убрать статую Яна Питерсоона Коэна, генерал-губернатора Голландской торговой компании (VOC) в 17 веке в Голландской Ост-Индии (Индонезия).
Торговля рабами была широко распространена в голландский колониальный период в Индонезии. Торговля людьми с плантаций, известными как кули, особенно на Северной Суматре, широко практиковалась около 150 лет назад.
В прошлом году я взял нескольких австралийских студентов в Медан в рамках программы «Новый план Коломбо», чтобы узнать о плантационном сельском хозяйстве на Северной Суматре. Во время поездки я начал исследовать почву Северной Суматры. Я узнал, что в колониальную эпоху на почвах Дели проводилось множество исследований.
Регион недалеко от Медана славится своим табаком Deli, и колониальные плантаторы исследовали, как увеличить производство табака. За золотым веком и успехом голландских исследований я обнаружил огромные человеческие жертвы при строительстве плантаций на Северной Суматре. Широко распространены расизм и рабство на плантациях, управляемых колониальными компаниями.
Мемориал работорговцам
Хотя в некоторых романах и академических трудах описывается жизнь наемных рабочих на Северной Суматре, широкая публика редко обсуждает историю рабства.
Даже до конца 20-го века правительство Нидерландов никогда не признавало насилие в колониальные времена.
Медан, известный как торговый город в начале 20-го века, когда-то воздвиг два памятника в честь славы работорговцев. В 1915 году перед почтовым отделением Медана был установлен фонтан в память о Джейкобе Ниенхейсе как «первопроходце» плантации Дели.
Почта Медана. Фонтан Ниенхейса, установленный в 1915 году перед почтовым отделением Медана в память о Якобе Ниенхейсе.Фонтан был разрушен в 1958 году. Коллекция Tropenmuseum
В 1928 году перед административным зданием Ассоциации плантаций деликатесов (ныне военный госпиталь Путри Хиджау) была установлена статуя Якоба Теодора Кремера с надписью «Кремер, 1847-1923. Основатель табачных плантаций Дели, основатель железной дороги в Дели, неутомимый воин, трудившийся на благо этой плантационной страны».
Статуя Кремера Кули была открыта в 1928 году перед офисом Deli Planters Vereeniging, ныне военным госпиталем Путри Хиджау в Медане.Монументальная колониальная коллекция
Эти два памятника больше не существуют, но наследие кули от двух колониальных деятелей все еще ощущается сегодня на Северной Суматре.
История кули в гастрономе
Рассказывают, что Якоб Ниенхейс, голландский торговец табаком, приехал в Лабухан Дели на Северной Суматре в 1863 году. Лабухан был небольшой деревней недалеко от Белавана, в которой проживало всего 2000 малайцев, около 20 китайцев и 100 индийцев.
Голландское колониальное правительство только что отменило культурную политику (или принудительное выращивание) и внедрило «либеральную» экономическую систему в Голландской Ост-Индии, которая была открыта для частных компаний.
Султан Дели, султан Мамун Аль-Рашид Перкаса Алам (1853-1924), был заинтересован в освоении земель в Дели в качестве плантаций. Он дал Ниенхейсу в концессию землю для выращивания табака. Первой проблемой, с которой столкнулся Nienhuys, была нехватка рабочей силы. Местные малайцы и батаки не хотели работать на плантациях.
Затем компания Nienhuys искала рабочую силу, «импортировав» 120 китайских кули из Пенанга, Малайзия, в 1864 году. После нескольких лет испытаний компания Nienhuys успешно разработала табак Deli как высококачественную обертку для сигар, востребованную европейскими и американскими курильщиками.
Благодаря капитальным вложениям из Роттердама Ниенхейс основал Deli Maatschappij или Deli Company и развил промышленные крупномасштабные табачные плантации в Дели.
С бурным развитием плантаций ему понадобилось больше рабочих. Ежегодно из Пенанга и Сингапура привозили тысячи китайских кули. Также были доставлены рабочие с Явы, Банджара и Индии.
В 1890 году голландцы перевезли в Дели более 20 000 китайских кули. Имея дешевую рабочую силу, табачные компании могли бы вести очень прибыльный бизнес.В 1896 году продажа 190 000 тюков табака Deli в Амстердаме принесла 32 миллиона гульденов. Если перевести в текущие деньги, это около 450 миллионов долларов США.
Общий объем продаж табака Deli, осуществленный колониальными плантаторами с 1864 по 1938 год, достиг 2,77 миллиарда гульденов, или в пересчете на нынешнюю валюту составляет около 40 миллиардов долларов США.
Белый расизм
Голландские плантаторы обращались с кули бесчеловечно и как с рабами.
В письме от 28 октября 1876 года Франса Карла Валка, помощника резидента Восточной Суматры, отмечено:
«Воистину было бы чудом, если бы респектабельных китайских кули привлекло место, где кули избивают до смерти или, по крайней мере, так жестоко обращаются с ними, что после побоев остаются неизгладимые шрамы, где в порядке дня облавы.…. Совсем недавно до меня дошел слух об одном европейце, который гордился тем, что повесил его после того, как кули совсем посинел.
Ниенхуйс писал, что «китайцы — смелые архи-мошенники, а яванцы — ленивы и вспыльчивы» и «батаки — глупая раса в целом».
В статье от 30 мая 1913 года в Sumatra Post писалось, что около 1867 года Ниенхуйсу было предъявлено обвинение в том, что он забил до смерти семь китайских кули. Дело так и не было ни доказано, ни опровергнуто, но султан Дели приказал Ниенхейсу покинуть землю Дели и никогда не возвращаться.
В 1869 году Дж. Т. Кремер сменил Ниенхуйса на посту администратора компании Deli. Чтобы контролировать тысячи рабочих из Китая и Явы, Кремер разработал Постановление о кули, принятое правительством Голландской Ост-Индии в 1880 году. Постановление позволяло компаниям нанимать кули по контракту, который связывал их на три года. Рабочие должны были оплатить свой «долг» за транспортные расходы до земли Дели.
Контракт включал штрафную санкцию, которая позволяла компании наказывать рабочих, если они нарушали договор.Постановление дало плантаторам право наказывать кули, которые считались непослушными, ленивыми или пытались сбежать.
Монополия и жестокость
Ассоциация плантаторов табака Дели была основана в 1879 году для монополизации табачных плантаций в Дели. Кремер также лоббировал правительство Нидерландов, чтобы оно привлекало рабочих непосредственно из материкового Китая. В 1900 году 6900 рабочих были доставлены прямо из портов Сватоу в провинции Гуандун и Гонконге. С 1888 по 1930 год в Дели было отправлено более 200 000 китайских рабочих.
Начиная с 1910 года, кули также поставлялись с Явы по мере создания новых каучуковых плантаций. К 1930 году на плантациях Дели работало 26 000 китайцев, 230 000 яванцев и 1 000 индийцев.
В 1902 году Ван дер Бранд, голландский юрист из Медана, в памфлете под названием «Миллионы из Гастронома ( De Millionen uit Deli )» раскрыл жестокость колониальных плантаторов по отношению к своим рабочим. Это издание считается Max Havelaar Deli.
Колониальное правительство почувствовало себя обязанным отреагировать и направить прокурора Дж.Л.Т. Ремрева для расследования дела. В отчете Ремрева 1904 г. описывалось еще худшее обращение с рабочими. Но отчет был спрятан и только в 1987 году обнаружен Яном Бреманом, исследователем из Амстердамского университета.
Антиколониальный активист из Индонезии Тан Малака, который был учителем на плантации Дели в 1920-х годах, описал жизнь там:
Дели, страна золота, пристанище для капиталиста, но страна пота, слез и смерти, ад для рабочих.
Кули заставили работать; они были рабами. Кули работали от зари до ночи, получали достаточно жалованья, чтобы набить себе желудки и прикрыть спину; они жили в сарае, как козы в своих клетках, назывались годвердом и могли быть побиты в любое время и могли потерять своих жен и дочерей по желанию барина.
Бреман подсчитал, что четверть кули умерла до истечения срока их контракта.
Наследие колониальных плантаций
После обретения Индонезией независимости об этом случае рабства забыли как в Нидерландах, так и в Индонезии.
Помимо уничтожения человечества, голландские и европейские колониальные компании, осваивая плантации на Северной Суматре, очистили огромную территорию от девственных лесов. Карл Пельцер, академик из Йельского университета, подсчитал, что более половины земель в Регентствах Дели-Серданг и Лангкат были расчищены под плантации в период голландской колонии.
Наследие голландской системы плантаций все еще сохраняется. На плантациях Северной Суматры до сих пор применяется колониальная система управления с администратором, помощником плантатора, клерками, мастерами и рабочими.
Большое количество яванцев все еще работает на плантациях, хотя они больше не связаны контрактом, заработная плата по-прежнему минимальна.
Романтика Гастронома
В последнее время богатая история земли Дели была романтизирована как земля с богатым историческим наследием.
Наряду с этой красивой сказкой о Ниенхейсе рассказывается как об основателе современного города Медана. Веб-сайт голландского колониального памятника прославляет Кремер как колонию с высочайшими идеалами, принесшими цивилизацию, процветание, мир и порядок.
Ниенхейс и Кремер разбогатели на плантациях Дели. Дом Ниенхуйса в Амстердаме теперь является Институтом исследований войны, Холокоста и геноцида NIOD. В нем представлена специальная золотая ванная комната Ниенхуйса. Кремер даже был колониальным министром в голландском правительстве (1897-1901).
На страницах Википедии Ниенхуйс и Кремер изображают их как основателей табачной компании и табачного магната и не перечисляют созданную ими систему рабства.
Романтика истории Медана не должна забывать о поте и крови сотен тысяч наемных рабочих, которые были порабощены на плантациях в колониальные времена.
Примечание редактора: пересмотрено количество продаж табачных изделий.
Исключая чернокожих присяжных по делу Кертиса Флауэрса Нарушение Конституции, правил Верховного суда
ВАШИНГТОН. Дуг Эванс, белый прокурор из Миссисипи, десятилетиями пытался осудить Кертиса Флауэрса, темнокожего мужчину, за убийство четырех человек внутри мебели в 1996 году. хранить. В ходе шести судебных процессов мистер Эванс полагался на фирменную тактику: он усердно работал над тем, чтобы чернокожие не попадались на глаза мистеру Блэку.Жюри цветов.
В шестой раз мистер Флауэрс был осужден и приговорен к смертной казни. Но он подал апелляцию, и в конце концов дело дошло до Верховного суда по делу, которое привлекло большое внимание, в том числе было показано в подкасте на протяжении всего сезона, а также в эпизодах документального сериала.
Однобоким решением Верховный суд в пятницу постановил, что г-н Эванс нарушил Конституцию. Только два самых консервативных члена суда — судьи Кларенс Томас и Нил М.Горсуч — возражал. И решение большинства было написано другим консерватором суда, его самым новым — судьей Бреттом М. Кавано, возможно, в его самой значительной роли в суде с тех пор, как он присоединился к нему прошлой осенью после необычно ожесточенной битвы за утверждение, в которой участвовало яростное сопротивление демократов.
Как обычно, председатель Верховного суда Джон Дж. Робертс-младший не дал никаких оснований для того, чтобы присвоить мнение большинства судье Кавано. Но это громкое назначение могло быть вызвано давним интересом судьи Кавано к этому вопросу.Когда он был студентом юридического факультета Йельского университета, судья Кавано написал статью в The Yale Law Journal, в которой призвал к строгому исполнению решения Верховного суда 1986 года, запрещающего расовую дискриминацию при отборе присяжных.
Так что именно судья Кавано почувствовал укол своих коллег-консерваторов, назвавших его мнение «явно неверным».
«Если сегодняшнее мнение суда имеет искупительное качество, — писал судья Томас, — то оно заключается в следующем: штат совершенно свободен снова осудить Кертиса Флауэрса.”
Вынося решение в пользу мистера Флауэрса, судья Кавано сказал, что он просто применяет устоявшиеся правовые принципы. «Мы не нарушаем никаких новых юридических оснований», — написал он. В совпадающем мнении судья Сэмюэл А. Алито-младший написал, что это дело было «вероятно, единственным в своем роде».
Судья Кавано заявил, что мистер Эванс нарушил одно из основных положений Конституции. «Равное правосудие по закону требует проведения уголовного процесса без расовой дискриминации в процессе отбора присяжных», — написал он.
Это решение стало последним примером раскола между двумя назначенными президентом Трампом в Верховный суд.Судья Горсуч, который присоединился к суду в 2017 году, подписал язвительное несогласие судьи Томаса, в котором говорилось, что г-н Флауэрс явно виновен и что г-н Эванс привел достаточные расово-нейтральные причины для исключения потенциальных присяжных заседателей.
Один из адвокатов мистера Флауэрса, Шери Линн Джонсон, призвала государственных чиновников освободить ее клиента.
«Седьмой судебный процесс был бы беспрецедентным и совершенно необоснованным, учитывая как несостоятельность улик против него, так и длинный след неправомерных действий, из-за которых он неправомерно находился в заключении все эти годы», — сказала г-жа Дж.— говорится в заявлении Джонсона. «Мы надеемся, что штат Миссисипи, наконец, откажется от неправомерных действий Дуга Эванса, откажется от проведения еще одного судебного разбирательства и освободит мистера Флауэрса».
Г-н Эванс не ответил на запрос о комментариях.
Решение суда основывалось на решении 1986 года по делу Бэтсон против Кентукки, в котором суд выделил исключение из многовекового правила, согласно которому безапелляционные отводы во время отбора присяжных — те, которые не требуют объяснения причин — являются полностью дискреционны и не могут быть предугаданы.
Но суд постановил, что есть одно исключение, и это раса. Адвокаты, обвиняемые в дискриминации по признаку расы при отборе присяжных, заявил суд, должны предоставить другое объяснение.
В пятницу судья Кавано отклонил доводы г-на Эванса и расчистил путь для седьмого судебного разбирательства по делу г-на Флауэрса, если прокуроры захотят провести его. Тем временем г-н Флауэрс, скорее всего, останется под стражей.
Судья Томас в части своего несогласия, в которой он говорил только от своего имени, написал, что у него есть глубокие сомнения относительно того, было ли решение Бэтсона правильным в первую очередь.
У судьи Кавано таких сомнений не было. Он сказал, что Бэтсон потребовал отмены обвинительного приговора г-ну Флауэрсу по нескольким причинам, начиная с истории г-на Эванса.
В первых четырех судебных процессах над г-ном Флауэрсом, проходивших в период с 1997 по 2007 г., г-н Эванс использовал все 36 своих безапелляционных отводов, чтобы ударить чернокожих потенциальных присяжных. Три из этих судебных процессов закончились отменой обвинительных приговоров в апелляционном порядке, а одно судебное разбирательство завершилось ошибкой.
«Действия штата в первых четырех судебных процессах обязательно влияют на нашу оценку намерений штата в отношении шестого судебного процесса над Флауэрсом», — написал судья Кавано.«Мы не можем игнорировать эту историю. Мы не можем вынести эту историю из дела».
Официальные судебные протоколы не показывают расовый состав присяжных на пятом судебном процессе в 2008 году, но в состав самих присяжных входили девять белых и трое черных. Дело зашло в тупик, и судья объявил неправильное судебное разбирательство.
На шестом судебном процессе, непосредственно рассматриваемом в деле Верховного суда «Флауэрс против Миссисипи», № 17-9572, мистер Эванс принял первого чернокожего потенциального присяжного и вычеркнул следующих пятерых.
«Решение штата о забастовке пятерых из шести предполагаемых чернокожих присяжных, — написал судья Кавано, — является еще одним свидетельством того, что государство в значительной степени руководствовалось дискриминационными намерениями».
Во время отбора присяжных г-н Эванс особенно тщательно расспрашивал чернокожих потенциальных присяжных, задавая им в среднем по 29 вопросов каждому. Он задал 11 белым присяжным заседателям, которые в конечном итоге заняли свои места, в среднем по одному вопросу каждый.
Судья Кавано сказал, что этот образец также был проблематичным.«Можно нарезать статистику и придумать всевозможные способы сравнения допроса государством исключенных чернокожих присяжных с допросом государством принятых белых присяжных заседателей», — написал он. «Но любое осмысленное сравнение дает одну и ту же основную оценку: государство потратило гораздо больше времени на допрос чернокожих потенциальных присяжных, чем принятых белых присяжных заседателей».
В знак несогласия судья Томас ответил, что и обвинение, и защита задали больше вопросов потенциальным присяжным, которых они хотели исключить.«Более того, — писал он, — большинство забывает, что корреляция не есть причинность».
Жюри шестого судебного процесса, состоящее из одного черного и 11 белых присяжных, признало г-на Флауэрса виновным и приговорило его к смертной казни. Верховный суд штата Миссисипи подтвердил обвинительный приговор и приговор, приняв объяснения г-на Эванса относительно его последних забастовок.
Г-н Эванс сказал, что он исключил чернокожих потенциальных присяжных по разным причинам, включая то, что они знали свидетелей или членов семьи г-на Флауэрса, против них подал в суд мебельный магазин, где произошли убийства, они сомневались в смертной казни или опоздал на отбор присяжных.
Судья Кавано заявил, что некоторые из этих доводов были ложными и что г-н Эванс не задавал подробных вопросов белым присяжным заседателям, имеющим сопоставимое отношение к делу.
«При рассмотрении других доказательств дискриминации, — писал судья Кавано, — ряд фактически неточных объяснений забастовки чернокожих потенциальных присяжных может оказаться показательным. Так что это здесь».
Дело мистера Флауэрса в течение всего сезона рассматривалось подкастом «В темноте», что вызвало существенные вопросы о его виновности.В феврале подкаст получил престижную премию в области журналистики Джорджа Полка за работу по этому делу.
No related posts.

ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ

ПОХОЖИЕ ЦИТАТЫ

Мастер и Маргарита — Михаил Булгаков (стр. 1)

«Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город»

Власть не любил, но на конфликт не шел

Сталин — Булгакову: «Может, действительно отпустить вас?»

Кто для Булгакова Воланд, Мастер, Пилат и Иешуа и как их образы связаны с властью

Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город.

Этот город, этот прокуратор, этот роман

Тьма, пришедшая со средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город…

Язык ночи: Мастер и Маргарита

Михаил Булгаков: Мастер и Маргарита, перевод Финна Сиверта Нильсена

НИКОГДА НЕ ГОВОРИТЕ С НЕзнакомцами

ПОНТИЙ ПИЛАТ

СЕДЬМОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО

«Вы не хотите знать, что мы делаем после наступления темноты» — Texas Monthly

Окружной прокурор Филадельфии Ларри Краснер и претендент Карлос Вега встречаются только в теледебатах

Раскрытие досье окружного прокурора Манхэттена Сая Вэнса

Мрачная история рабства и расизма в Индонезии в период голландской колонии

Мемориал работорговцам

История кули в гастрономе

Белый расизм

Монополия и жестокость

Наследие колониальных плантаций

Романтика Гастронома

Исключая чернокожих присяжных по делу Кертиса Флауэрса Нарушение Конституции, правил Верховного суда

Добавить комментарий Отменить ответ