Восточной азии: Страны Юго-Восточной Азии проявляют большой интерес к проектам в России

alexxlabОставить комментарий на Восточной азии: Страны Юго-Восточной Азии проявляют большой интерес к проектам в РоссииРазное

Содержание

в чём отличие от Европы? — Клуб «Валдай»

Дипломатия после институтов

Конфликты в Восточной Азии: в чём отличие от Европы?

© Reuters

Государства Восточной Азии, будучи продуктом национального освобождения от колониальной или полуколониальной зависимости от Запада, ценят свою независимость и национальный суверенитет в гораздо большей степени, нежели европейские страны, которые зачастую спокойно передают часть своих прерогатив на надгосударственный уровень, как в случае с ЕС или НАТО. Об особенностях восточноазиатского восприятия международной безопасности пишет Дмитрий Стрельцов, один из ведущих российских японистов, доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой востоковедения МГИМО МИД РФ.

Как в Европе, так и в Восточной Азии периодически вспыхивают международные кризисы, таящие в себе угрозу перерастания с регионального на глобальный уровень. Конфликтность в системе международных отношений Восточной Азии проявляет себя в не меньшей, если не в большей степени, нежели в Европе.

Однако в её основе лежат несколько иные причины, чем в Старом Свете.

Условный Восток (и Восточную Азию, в частности) отличает гораздо более высокая степень цивилизационно-исторической, этноконфессиональной и национально-психологической гетерогенности. В отличие от условного Запада, который развивался под эгидой единой христианской цивилизации, в Восточной Азии сосуществуют между собой такие конфессионально-культурные ареалы, как конфуцианско-буддистский, исламский, христианский. Более разнообразны в Восточной Азии и формы общественно-политического строя: авторитарные режимы там сосуществуют с демократиями, причём шкала «авторитарности» и «демократичности» здесь гораздо шире, чем на евроатлантическом пространстве. В этих условиях оказывается практически невозможным обеспечить консенсус по поводу единых «норм и правил», которые должны лежать в основе общего порядка, что становится источником конфликтности на системном уровне.

Если же говорить о неких«общих ценностях», которые могли бы стать в Восточной Азии основой международного сотрудничества, они гораздо менее очевидны, чем на Западе. Например, считается, что азиатские культуры отдают предпочтение интересам группы над индивидом, порядку над свободой и обязательствам над правами. Однако в реальности этические нормы в различных странах Востока могут быть основаны как на приоритете традиционной социальной иерархии, так и находиться ближе к западным стандартам с их акцентом на эгалитаризм и равенство возможностей.

По этой причине строительство неких «коллективных» или «многосторонних» систем безопасности, основанных на общем понимании принципов, лежащих в их основе, оказывается на Востоке гораздо более сложной задачей, нежели в Европе.

Следует учесть и то, что, в отличие от Европы, где кризисы, подобные украинскому, связаны с проблемным и неоднозначным наследием холодной войны и постбиполярного мироустройства,значительная часть конфликтов в Восточной Азии уходит корнями в более отдалённые исторические эпохи – колониальную и даже доколониальную. К их числу можно отнести территориальные споры в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях, конфликты в связи с проблемами сепаратизма, религиозного и этнического экстремизма, особенно в связи с подъёмом национализма «нетитульных наций» и обострением межконфессиональных противоречий, а также конфликты, связанные с так называемыми «историческими обидами», какие можно наблюдать во взаимоотношениях между Японией, Китая и государств Корейского полуострова.

Такие конфликты, даже если они находятся в тлеющем состоянии, имеют склонность периодически выходить на поверхность по причине повышенной чувствительности к ним со стороны общественного сознания.

Нередко «исторические конфликты» насаждаются сверху из внутриполитических соображений. Используя травматическую память о событиях прошлого, связанную с допущенными в отношении собственных стран несправедливостями, в том числе и теми, которые имели место десятилетиями и даже столетиями ранее,руководство стран Восточной Азии добивается с помощью нарративов «исторических обид» консолидации населения своих стран вокруг действующей власти и обеспечения его лояльности. Формируя соответствующий внутриполитический фон, такие нарративы становятся существенным фактором конфронтационности в отношениях этих стран с государствами – источниками этих обид, приводя к серьёзным дипломатическим конфликтам.

Для внедрения исторических нарративов в общественное сознание используется широкий инструментарий образовательных, медийно-популяризаторских и политико-идеологических методов и средств, которыми располагает государство.

Эта цель достигается с помощью образовательных практик в рамках системы школьного и вузовского образования, в частности, учебных программ и школьных учебников.Они воспроизводятся в средствах массовой информации, выступлениях общественных деятелей и лидеров общественного мнения, публикациях и комментариях представителей экспертно-академического сообщества, становясь мощным средством патриотического воспитания масс. Большую роль также играют мнемонические мемориалы и исторические музеи,призванные обеспечить «правильное» историческое просвещение их посетителей.

Например, в Китае дискурс вокруг «исторических обид» тесно связан со «столетием унижения» (1840–1949) и необходимостью возрождения величия страны, что в современной идеологии выражено в концепции «китайской мечты о великом возрождении китайской нации» – идее преодоления «исторической несправедливости» по отношению к Китаю, ответственность за которую несут как «великие державы» – государства Запада, так и соседи (и прежде всего Япония).

Доминирующая в общественно-политическом дискурсе Республики Корея«теория колониальной эксплуатации» (однозначно негативная оценка периода японского колониального правления 1910–1945 годов) не позволяет провести полноценную нормализацию отношений с Японией, несмотря на принадлежность обоих стран к лагерю военно-политических союзников США и наличие общих угроз безопасности. Аналогично страны ЮВА не могут договориться с Китаем о «кодексе поведения» в Южно-Китайском море во многом по причине своего имеющего многовековые корни глубинного недоверия к азиатскому гиганту. Есть и «исторические обиды» в отношениях Китая и Республики Корея, в основе которых лежат различия в оценке субъектности Кореи как независимого государства в период синоцентричного мира.

Ещё один источник конфликтогенности в регионе – неурегулированность многих границ между странами Восточной и Юго-Восточной Азии (особенно морских). Территориальные проблемы Южно-Китайского и Восточно-Китайского морей стали постоянным источником неутихающих конфликтов в отношениях между Китаем и Японией, Китаем и Вьетнамом, Китаем и Филиппинами и так далее. Эта конфликтность связана с наследием колониальной системы: колониальные державы устанавливали границы между своими заморскими территориями достаточно произвольно, без учёта исторических, географических, популяционно-демографических, экономических и иных факторов – главным критерием были их договорённости между собой.К тому же закреплённого вестфальской системой понятия «государственных границ» в Восточной Азии не существовало –в рамках синоцентричной вассально-даннической системы его просто не требовалось. Свою роль играет и то, что Сан-Францисский мирный договор 1951 года, не указав чёткие географические координаты территорий, от которых отказалась Япония по итогам Второй мировой войны, и не обозначив страны, в пользу которых был сделан этот отказ, по сути, закрепил неурегулированность границ между Японией и её странами-соседями (Китаем, Республикой Корея и СССР) и заложил бомбу замедленного действия под всю региональную систему международных отношений. Положение здесь коренным образом отличается от Европы, где в результате послевоенного урегулирования и заключения Хельсинкского заключительного акта, провозгласившего незыблемость границ на континенте, отсутствуют какие-либо территориальные конфликты, связанные с итогами Второй мировой войны.

При отсутствии общих подходов к границам не до конца приемлемой, а потому фактически нереализуемой является идея запуска в Восточной Азии некоего регионального Хельсинкского процесса, который бы закрепил принцип нерушимости границ и недопустимости войн из-за территорий. Это создаёт дополнительные проблемы для безопасности стран региона, вынужденных считаться с реальными возможностями изменения статус-кво путём военной силы.

Следует учесть и то обстоятельство, что государства Восточной Азии, будучи продуктом национального освобождения от колониальной или полуколониальной зависимости от Запада, ценят свою независимость и национальный суверенитет в гораздо большей степени, нежели европейские страны, которые зачастую спокойно передают часть своих прерогатив, в том числе касающихся вопросов внешней политики и безопасности,на надгосударственный уровень, как в случае с ЕС или НАТО.

В восточноазиатских странах принятие внешних обязательств в области военной безопасности и передача части суверенных прав внешним субъектам рассматривается как частичная утрата суверенитета, а значит и переход к зависимому состоянию.

При недостатке ценностного и особенно морально-этического обоснования для такого шага собственные национальные интересы на национально-психологическом уровне на этом фоне имеют явный приоритет перед общерегиональными и межгосударственными.

Забыть о европейской обороне, думать о европейской безопасности

Тимофей Бордачёв

Уходящий 2019 год стал для Европы важным как в плане осмысления собственного непростого положения в мировых делах, так и в дискуссии о том, каким образом из этого положения выходить. По мнению программного директора клуба «Валдай» Тимофея Бордачёва, если Европейский союз сможет в своём внешнеполитическом мышлении перейти от философии конкуренции к философии сотрудничества и поощрения любых устремлений налаживать межгосударственные отношения на основе права, а не силы, то у Европы может появиться шанс. В том числе и на решение таких вопросов, как, например, безопасность на европейском географическом пространстве, которые пока выглядят как безнадёжные.

Мнения участников

На этом фоне ситуация в сфере международной безопасности, которая принципиально не изменилась здесь с периода холодной войны, коренным образом отличается от Европы. Это пресловутая система оси и спиц, для которой характерно наличие страны гегемона и его младших партнёров. Ослабление США и уменьшение военного присутствия – процесс, наблюдаемый на протяжении нескольких десятилетий, так и не привёл к созданию в Восточной Азии действенных механизмов обеспечения безопасности. Региональные форматы безопасности в афро-азиатском мире носят сугубо диалоговый характер и не предполагают решений обязывающего характера. В силу приверженности принципу незыблемости суверенитета страны Востока не хотят стеснять себя какими-либо ограничениями и лишаться пространства для манёвра. К тому же эффективность многосторонних мер в сфере безопасности оказывается непредсказуемой в силу волатильности и непредсказуемости перспектив развития международной ситуации, страха перед появлением новых «чёрных лебедей».

По мере нарастания процессов деглобализации и снижения управляемости глобальной международной системы усиливается тенденция к автономизации политики в сфере безопасности стран Восточной Азии. Одним из сильных мотиваторов движения в этом направлении стала пандемия коронавируса. Государства вновь подтвердили свою особую роль в реагировании на кризисы и защите своего суверенитета, использовании чрезвычайных методов управления экономикой в периоды кризисов, при явном отказе от возможностей международного сотрудничества. Усиление «пандемийного национализма» подорвало авторитет институтов глобализации и международного порядка, которые опираются на принципы многосторонности в решении проблем безопасности.

Однако имеется в Восточной Азии и источник конфликтности, сходный с тем, что существует в Европе. В Восточной Азии речь идёт о назревающем в течение нескольких десятилетий конфликте между Китаем и его странами-соседями, обеспокоенными ростом напористости в региональной политике Пекина, в первую очередь с объединёнными общими ценностями восточноазиатскими союзниками США, которые пытаются координировать усилия по «сдерживанию Китая». В Европе это конфликт между Россией с коллективным Западом. И там, и там две страны, противостоящие «демократическому лагерю», выступают за пересмотр установленных Западом «норм и правил», считая их несправедливыми. Обе они психологически испытывают схожий комплекс обиды на коллективный Запад: Китай за «сто лет унижения» и за доминирование Запада в институтах глобального управления, Россия – за отказ Запада считаться с её интересами после распада СССР и за расширение НАТО на Восток. Близость интересов России и Китая здесь касается не регионального, а общемирового порядка, и потому именно эти конфликты и порождаемые им международные кризисы можно связать в единое целое как проявление «антиревизионистской» конфликтности глобального уровня.

Дипломатия после институтов

Китай и кризис европейской системы безопасности

Иван Зуенко

Если бы не было активного сближения Москвы и Пекина все последние десятилетия, не появилось бы азиатской альтернативы европейским рынкам сбыта российской нефти и газа, то не случилось бы никакое «двадцать четвёртое февраля». Является ли Китай главным выгодополучателем из европейского кризиса? Развивается ли ситуация по китайскому плану? Об этом пишет Иван Зуенко, старший научный сотрудник Института международных исследований МГИМО МИД России, доцент кафедры востоковедения МГИМО МИД России.

Мнения участников

Данный текст отражает личное мнение автора, которое может не совпадать с позицией Клуба, если явно не указано иное.

Восточная Азия

Европа

Китай

конфликты

Распечатать

Опубликовать в блоге

Опубликовать в блоге

Китайско-российское сотрудничество под влиянием внутренних и внешних факторов

26.06.2023

Китай для Южной Кореи: не милая панда, а грозный тигр?

23.06.2023

Клуб «Валдай» проведёт дискуссию на тему «БРИКС и политэкономия нового мирового порядка»

22. 06.2023

Валдайский клуб обсудит политическую ситуацию в Сербии и перспективы двусторонних отношений с Россией

22.06.2023

Россия и Африка: задачи сотрудничества в сфере образования

22.06.2023

«Долгий кризис» XXI века: какой путь выхода наиболее надёжный?

21.06.2023

в чём отличие от Европы? — Россия в глобальной политике

В Восточной Азии, как и в Европе, периодически вспыхивают кризисы, чреватые переходом с регионального на глобальный уровень. Однако международная конфликтность имеет там несколько иной генезис, чем в Старом Свете. Условный Восток (и, в частности, Восточную Азию) отличает гораздо более высокая степень цивилизационно-исторической, этноконфессиональной и национально-психологической гетерогенности.

Например, в Восточной Азии, в отличие от условного Запада, который развивался под эгидой единой христианской цивилизации, сосуществуют такие конфессионально-культурные ареалы, как конфуцианско-буддистский, исламский, христианский. Более разнообразны и формы общественно-политического строя: авторитарные режимы соседствуют с демократиями, причём практическая шкала «авторитарности» и «демократичности» гораздо шире, чем на евроатлантическом пространстве. Консенсус по поводу единых «норм и правил», формирующих общий порядок, обеспечить практически невозможно.

Отторжение западных ценностей и политической культуры связано во многих странах Востока с горьким историческим опытом колониальной эпохи. Вторжение европейских держав подорвало действовавшие веками порядки и вызвало крах китаецентричной вассально-даннической системы. Давние обиды и предубеждения по отношению к европейцам, а также неприятие их глобалистского взгляда на безопасность есть не только в Китае, но и в других странах региона. Это подпитывает восточноазиатский национализм и уверенность, что при строительстве институтов региональной интеграции следует обойтись без Запада, а сами институты должны быть устойчивы к внешнему давлению (достаточно вспомнить лозунг Махатхира Мохамада – «Азия для азиатов»)[1]. За этим стоит не только память о колониальной эпохе, но и осмысление более свежих событий, когда «помощь» западных стран и созданных ими глобальных структур управления оказывалась мало- и даже контрпродуктивной (например, при преодолении последствий азиатского финансового кризиса 1997–1998 гг.).

Общие же азиатские ценности, которые могли бы стать основой международного сотрудничества в регионе, куда менее очевидны, чем на Западе.

Например, считается, что азиатские культуры отдают предпочтение интересам группы, а не индивида; порядку, а не свободе; обязательствам, а не правам. Но в реальности этические нормы в разных странах Востока могут и основываться на приоритете традиционной социальной иерархии, и находиться ближе к западным стандартам с акцентом на эгалитаризм и равенство возможностей. Строительство коллективных или многосторонних систем безопасности, базирующихся на общем понимании, – задача здесь гораздо более сложная, чем в Европе.

 

Не холодной войной единой

В отличие от сегодняшней Европы, где кризисы, подобные украинскому, связаны с наследием холодной войны и постбиполярного мироустройства, значительная часть конфликтов Восточной Азии уходит корнями в более отдалённые эпохи – колониальную и даже доколониальную. К их числу относятся территориальные споры в Восточно-Китайском и Южно-Китайском морях, проблемы сепаратизма, религиозного и этнического экстремизма, особенно в связи с подъёмом национализма нетитульных наций и обострением межконфессиональных противоречий, конфликты, связанные с так называемыми историческими обидами, которые можно наблюдать во взаимоотношениях Японии, Китая и государств Корейского полуострова.

Пребывая обычно в тлеющем состоянии, противоречия периодически вспыхивают по причине повышенной общественной чувствительности.

Смена поколений привела к существенному поправению электоральных слоёв, обострению национализма, запросу на проактивную внешнюю политику для защиты национальных интересов не только экономическими, но и военными рычагами. С конца 2010-х гг. для идейного обоснования такой политики лидеры Китая, Японии и Республики Корея всё чаще обращаются к прошлому. Они выступают за пересмотр прежних исторических нарративов и утверждение в официальном дискурсе более «патриотичного» видения истории, которое позволило бы им укрепить легитимность и повысить рейтинги доверия среди населения. «Патриотичное» видение истории предполагает бескомпромиссный подход к сложным и болезненным проблемам прошлого, а также его экстраполяцию на современную повестку дня.

Нередко «исторические конфликты» насаждаются из внутриполитических соображений. Используя травматическую память о прошлых (в том числе и тех, которые имели место десятилетиями и даже столетиями ранее) потрясениях и проявлениях несправедливости в отношении собственных стран, лидеры государств Восточной Азии добиваются лояльности населения и его консолидации. Самостоятельно формируя новую идентичность, основанную, в частности, на нарративах исторических обид, политические элиты воспринимают аналогичные усилия элит стран-партнёров как вызов. Постоянные требования извинений от источников исторической несправедливости усугубляют конфронтационность и ведут к серьёзным дипломатическим конфликтам.

Для внедрения исторических нарративов в общественное сознание государства широко используют образовательные, медийно-популяризаторские и политико-идеологические методы и средства. Эти идеи отражены в учебных программах, воспроизводятся средствами массовой информации, в выступлениях лидеров общественного мнения, публикациях и комментариях экспертно-академического сообщества, становятся средством патриотического воспитания масс. Большую роль играют мемориалы и музеи, обеспечивающие соответствующее историческое просвещение.

Например, в Китае тема исторических обид тесно связана со «столетием унижения» (1839–1949 гг.). Идея преодоления исторической несправедливости, ответственность за которую несут «великие державы» – государства Запада и соседи (прежде всего Япония), – выражена в концепции китайской мечты о великом возрождении китайской нации.

Доминирующая в общественно-политическом дискурсе Республики Корея однозначно негативная оценка периода японского колониального правления 1910–1945 гг. не позволяет полноценно нормализовать отношения с Токио, хотя обе страны принадлежат к лагерю военно-политических союзников США и угрозы безопасности у них общие.

Страны Юго-Восточной Азии не могут договориться с Китаем о «кодексе поведения» в Южно-Китайском море во многом по причине недоверия к азиатскому гиганту. Недоверие это имеет многовековые корни: есть обиды в отношениях КНР и Республики Корея, в основе которых лежат различия в оценке субъектности Кореи как независимого государства в период синоцентричного мира.

 

Территории раздора

Территориальные разногласия на Востоке проявляются гораздо острее, чем на Западе. Например, в Восточной Азии проблемы Южно-Китайского и Восточно-Китайского морей, связанные с суверенными правами на обширные акватории, богатые рыбой и энергоресурсами, стали постоянным источником конфликтов между Китаем и Японией, Китаем и Вьетнамом, Китаем и Филиппинами и так далее. Это тоже наследие колониальной системы: колониальные державы устанавливали границы между заморскими территориями достаточно произвольно, без учёта исторических, географических, популяционно-демографических, экономических и иных факторов. Главным критерием служили договорённости метрополий между собой. С началом деколонизации уважение территориальной целостности со стороны стран Запада превратилось в способ обеспечения независимости бывших колоний[2]. В европейских столицах понимали: стоит поставить под сомнение хотя бы одну из границ, зафиксированных на картах колониальной эпохи, и взаимные претензии, как снежный ком, накроют весь «третий мир». А войны между бывшими колониями не позволили бы создать надёжную и стабильную систему миропорядка.

В послевоенный период в условиях военно-политического соперничества между Западом и Востоком постулат о нерушимости границ свято соблюдался. В его основе лежало осознание, что нарушение запрета на ведение войн между государствами (территориальные конфликты относятся к наиболее распространённым их видам) может перерасти в мировое ядерное столкновение. Тем не менее огромное количество унаследованных споров стало для многих стран Востока неприятным «довеском» к независимости.

Большинство этих разногласий упирается в отсутствие договорно-правовой базы, фиксирующей международно признанную систему границ.

В колониальный период она не сложилась в силу противоречий между метрополиями. К тому же в Восточной Азии не было понятия «государственные границы», подобного тому, что существовало в Европе в рамках вестфальской системы – для доминировавшей там синоцентричной вассально-даннической модели отношений это просто не требовалось[3].

Сан-Францисский мирный договор 1951 г., по сути, закрепил неурегулированность границ между Японией и её соседями (Китаем, Республикой Корея и СССР) и заложил бомбу замедленного действия под региональную систему международных отношений. В нём не указаны чёткие координаты территорий, от которых отказалась Япония по итогам Второй мировой войны, и не обозначены страны, в пользу которых это сделано. Таково коренное отличие от Европы, где в результате послевоенного урегулирования и Хельсинского заключительного акта, провозгласившего незыблемость границ, нет территориальных конфликтов, связанных с итогами Второй мировой войны.

В отличие от западных стран, готовых регулировать территориальные конфликты с помощью политических и судебных методов, в Восточной Азии (да и в целом в афро-азиатских странах) для решения территориальных споров не склонны обращаться в суды, в том числе и в Международный суд ООН. Это связано с тем, что данный орган отдаёт приоритет существующей договорной базе, которая, как уже отмечалось, за пределами Европы крайне слаба. Доверять суду третьей стороны большинство стран-участниц конфликтов не готовы.

Американский эксперт Барбара Уолтер показывает, сколь важную роль в мотивации стран, вовлечённых в территориальный конфликт, играют репутационные соображения[4]. Правительства, ставшие объектом территориальных претензий, занимают жёсткую позицию и отказываются вести переговоры главным образом из-за опасения, что любые уступки будут восприняты как проявление слабости и спровоцируют новые претензии. Но риск потери лица в глазах прочих государств, вовлечённых в конфликт, либо третьих сторон, есть и для стран-субъектов территориальных исков, если им придётся отказаться от своих требований или их снизить. Это провоцирует жёсткость, даже когда проявление гибкости целесообразно ради стратегических интересов добрососедства. Переговоры заходят в тупик.

Напряжённость на границах, сохраняющаяся десятилетиями и не утратившая остроты в постбиполярный период, не позволяет нормализовать отношения, а в отсутствие спокойной и доброжелательной обстановки пограничные проблемы, в свою очередь, не находят решения. Порочный круг порождает перманентный кризис. К тому же после окончания холодной войны сдерживающий момент, связанный с вовлечённостью большинства постколониальных стран в орбиту ядерной биполярности, отошёл на задний план. Лишившись «привязки» к одному из двух противостоящих лагерей, страны Востока стали существенно меньше оглядываться на соображения мирополитического контекста и ориентироваться больше на собственные интересы, в частности, внутриполитические, часто трактуемые с эгоистических позиций и не учитывающие требования международной безопасности.

Отсутствие общих подходов к границам делает фактически нереализуемой идею запуска в Восточной Азии аналога Хельсинкского процесса, который закрепил бы принцип нерушимости границ и недопустимости войн из-за территорий[5]. Страны региона вынуждены считаться с реальными возможностями изменения статус-кво военной силой.

 

Как понимают безопасность

Восприятие современных конфликтов элитами многих незападных стран (в том числе Восточной Азии) и реагирование на них, проявляющиеся в государственной политике безопасности, существенно отличаются от западных моделей. На условном Западе повестка безопасности постепенно эволюционировала от военной и разоруженческой тематики к комплексной безопасности, включающей проблемы экологии, изменения климата, устойчивости развития, продовольственной и энергетической темы. Стабильное место в повестке получили вопросы борьбы с новыми угрозами, которые в отличие от традиционных проблем, касающихся прежде всего безопасности национального государства, носят универсальный, транснациональный характер и требуют скоординированных усилий человечества. Яркие примеры – борьба с пандемией COVID-19 и иными инфекциями, глобальным потеплением, международным терроризмом, киберпреступностью.

На Востоке повестка безопасности по большей части по-прежнему ориентирована на интересы государства[6]. За ними стоят задачи высшей политической элиты, которые, как правило, приоритетны по сравнению с любыми транснациональными проектами. При разработке проектов в сфере национальной безопасности (оборонное строительство, усиление спецслужб и другие) зачастую одним из определяющих критериев выступают интересы военных и силовиков, а также приближённых к высшим кругам бизнесменов. Сами вызовы формулируются исходя из националистического представления об окружающем мире. Это, мягко говоря, не самые благоприятные предпосылки для построения устойчивых систем региональной безопасности.

Замкнутость на собственных интересах, неспособность к компромиссу и широкому видению проблем, национальный эгоизм вступают в противоречие с общими интересами и становятся источником конфликтов, в том числе вооружённых.

В политических режимах многих стран Азии преобладают персоналистские начала, автократические традиции, жёсткие формы государственного управления[7]. На национальном уровне это создаёт перекос в сторону обеспечения личных гарантий безопасности правителя и его ближайшего окружения, которые понимаются как ключевые аспекты безопасности всего государства. На международном уровне эти вопросы могут стать предметом торга и даже закулисных сделок между державами глобального уровня. Например, безопасность КНДР обсуждается во многом как вопрос личной безопасности государственного руководства, причём не только лидера, но и его окружения.

Государства Восточной Азии, будучи продуктом освобождения от колониальной или полуколониальной зависимости, ценят национальный суверенитет гораздо выше, чем европейские страны, которые не боятся передавать часть полномочий, в том числе касающихся вопросов внешней политики и безопасности, на надгосударственный уровень, как в случае с ЕС или НАТО. В Восточной Азии передача части суверенных прав внешним субъектам рассматривается как частичная утрата суверенитета, а значит – как переход к зависимости. Недостаток ценностного и морально-этического обоснования для такого шага обуславливает то, что собственные национальные интересы имеют явный приоритет над региональными и межгосударственными.

 

Этнические конфликты

Ещё один пример специфики конфликтности за пределами Европы – этноконфессиональная сфера. Многие страны «третьего мира» сталкиваются с этническими и этноконфессиональными конфликтами при решении задачи национального строительства. Имея как внутреннее, так и международно-политическое измерение, такие конфликты протекают гораздо активнее и обретают более агрессивные формы, чем на Западе, дестабилизируя международно-политическую обстановку и создавая источники напряжённости.

Есть точка зрения, что межэтнические конфликты чаще всего связаны вовсе не с этническими различиями, а с политическими, экономическими, социальными, культурными или территориальными проблемами[8]. Между тем в основе этнических и конфессиональных конфликтов на Востоке лежат иные структурные, политические, экономические, социально-культурные и перцептивные причины, а динамика развития определяется факторами, отличными от наблюдаемых на Западе.

В качестве структурных факторов, составляющих восточную специфику, можно назвать более слабую, чем на Западе, государственность.

Это, конечно, относится не ко всем – в Азии, например, достаточно устойчивых и динамичных государств. Но хватает и тех, кто не контролирует всю территорию и сталкивается с сепаратизмом, подогреваемым соседями. Присутствует и этногеографический фактор (он касается практически всех),  выражающийся в транснациональном характере расселения этнических групп, которые зачастую лишены должного представительства в центральных органах власти и борются за право самоопределения.

Этнические конфликты чаще возникают там, где ради модернизации предпринимаются попытки создать единые «нации» в границах централизованных государств. Обретение государственного суверенитета и территориальной целостности после провозглашения независимости в некоторых случаях сопровождалось принуждением к ассимиляции отдельных этнических групп во имя «национального строительства». Под лозунгами укрепления единства в государствах «третьего мира» нередко подавляли идентичность малых этносов или нацменьшинств и игнорировали их специфические интересы. Дискриминационные практики проявлялись там, где границы, установленные в процессе колонизации и деколонизации, охватывали ареалы компактного проживания различных этнических групп и означали необходимость уживаться между собой в рамках неестественной или противоречащей их политическим и экономическим интересам территориально-государственной единицы.

Иначе, чем на Западе, действуют политические факторы. Одна из главных причин этноконфессиональных конфликтов – политика, принижающая определённые этносы. Это может быть, например, отказ в гражданстве или политических и экономических правах, использование партией власти дискриминационных социально-культурных практик в отношении этнических меньшинств, включая их принудительную культурную и языковую ассимиляцию. Не менее важную роль в создании условий для потенциально жестоких этнических конфликтов играют экономические и социальные факторы: дискриминация этнических меньшинств при приёме на работу, несправедливая с точки зрения нетитульных наций система распределения национального дохода или политика регионального развития в отношении мест с компактным проживанием нетитульных наций. Всё это способствует мобилизации меньшинств и предопределяет чрезвычайно острый и даже непримиримый характер этнических конфликтов.

В постбиполярный период тенденция к демократизации в ранее авторитарных странах, пробивающая себе дорогу по мере глобализации, предоставила этническим меньшинствам больше возможностей. Широкое освещение проблем дискриминации меньшинств в международном медийном пространстве привлекло внимание мировой общественности, что, в свою очередь, стимулировало протесты этнических групп в пользу самоопределения (можно вспомнить выступления курдов в Турции и Сирии, «движение подсолнухов» на Тайване, беспорядки в Тибете и в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая).

Этнически обусловленные сепаратистские и ирредентистские движения, несущие риск дезинтеграции и фрагментации государства, стали большой проблемой для многих стран Азии и Африки. Но за исключением отдельных случаев (Бангладеш, Эритрея, Восточный Тимор) они не добились национального самоопределения, оставшись серьёзнейшим источником не только внутренней, но и международной конфликтности[9].

 

Европа – не пример, но риск

Ситуация в сфере международной безопасности Восточной Азии принципиально не изменилась со времени холодной войны. Она коренным образом отличается от ситуации в Европе. Это пресловутая система оси и спиц, для которой характерно наличие страны гегемона и её младших партнёров. Ослабление США и уменьшение их военного присутствия (процесс, наблюдавшийся на протяжении нескольких десятилетий) так и не привели к появлению действенных механизмов региональной безопасности. Имеющиеся форматы носят сугубо диалоговый характер и не предполагают решений обязывающего характера. В силу приверженности принципу незыблемости суверенитета государства Восточной Азии не хотят стеснять себя ограничениями и лишаться пространства для манёвра. К тому же эффективность многосторонних мер непредсказуема в силу неопределённости перспектив развития международной ситуации, страха перед появлением «чёрных лебедей» и других причин.

Тенденция к автономизации политики в сфере безопасности восточноазиатских стран усиливается по мере усугубления деглобализации и снижения управляемости международной системы. Одним из катализаторов стала пандемия коронавируса. Государства вновь подтвердили ведущую роль в реагировании на кризисы и защите суверенитета, использовании чрезвычайных методов управления экономикой в нештатные периоды при отказе от международного сотрудничества[10].

«Пандемийный национализм» подорвал авторитет институтов глобализации и международного порядка, опирающихся на принципы многосторонности в решении проблем безопасности.

Конечно, в Азии есть источники конфликтности, сходные с теми, что существуют в Европе. Например, в Восточной Азии таковым стал назревающий десятилетиями конфликт между Китаем и его соседями, обеспокоенными ростом напористости Пекина в регионе. В первую очередь это восточноазиатские союзники США, которые пытаются координировать усилия по «сдерживанию Китая». Это созвучно текущему конфликту в Европе между Россией с коллективным Западом.

Китай и Россия – две страны, противостоящие «демократическому лагерю», – выступают за пересмотр установленных Западом «норм и правил», считая их несправедливыми. Обе испытывают схожий комплекс обиды на коллективный Запад: Китай – за «сто лет унижения» и доминирование Запада в институтах глобального управления, Россия – за отказ Запада считаться с её интересами после распада СССР и расширение НАТО на Восток. Близость интересов России и Китая касается не регионального, а общемирового порядка, и потому эти конфликты и порождаемые ими международные кризисы можно связать в единое целое как проявление «антиревизионистской» конфликтности глобального уровня.

Получается, что опыт институтов поддержания безопасности, выстроенных в Европе во второй половине ХХ в., в Азии неприменим. А вот угрозы, которые в прошлом столетии превратили Европу в самую взрывоопасную часть мира, для Азии вполне актуальны. И они нарастают по мере того, как соперничество США и КНР превращается в основной сюжет международной политики, провоцируя милитаризацию Азиатско-Тихоокеанского региона и общий рост мировой напряжённости.

Данный материал представляет собой дополненную и переработанную версию комментария, подготовленного по заказу Международного дискуссионного клуба «Валдай». Статьи автора для Валдайского клуба можно прочесть по адресу https://ru.valdaiclub.com/about/experts/6926/

Верховенство мнимости

Владимир Малявин, Артём Казанцев

В противовес западному суверенитету, предполагающему однородность его носителя, Китай предлагает «единство в многообразии», пространство «китайской специфики», которая открывает перспективу жизни в неформальной совместности. В этом смысле суверенитет даже невозможно поставить под угрозу.

Подробнее

Сноски

[1]       Премьер-министр Малайзии, предложивший в начале 1990-х гг. создать «Экономическое совещание восточноазиатских стран» без участия стран Запада.

[2]      St J Anstis S.C., Zacher M.W. The Normative Bases of the Global Territorial Order // Diplomacy & Statecraft. 2010. Vol. 21. No. 2. P. 306.

[3]      Колдунова Е. В. Безопасность в Восточной Азии: новые вызовы. М.: Navona, 2010. С. 83.

[4]      Walter B. F. Explaining the Intractability of Territorial Conflict // International Studies Review. 2003. Vol. 5. No. 4. P. 138.

[5]      Sahni V. From Security in Asia to Asian Security // International Studies. 2004. Vol. 41. No. 3. P. 260.

[6]      Beeson M. Security in Asia: What’s Different, What’s Not? // Journal of Asian Security and International Affairs. 2014. Vol. 1. No. 1. P. 17.

[7]      Howe B. State-Centric Challenges to Human-Centered Governance. In: B. Howe (Ed.), National Security, Statecentricity, and Governance in East Asia. Security, Development and Human Rights in East Asia. L.: Palgrave Macmillan, 2018. P. 2–3.

[8]      См.: Ethnic Conflict // Britannica. URL: https://www.britannica.com/topic/ethnic-group (дата обращения: 05.02.2023).

[9]      Singh M. Ethnic Conflict and International Security: Theoretical Considerations // World Affairs. 2002. Vol. 6. No. 4. P. 72–89.

[10]    Qingming H. The Pandemic and the Transformation of Liberal International Order Journal of Chinese // Political Science. 2021. Vol. 26. P.11–12.

Нажмите, чтобы узнать больше

#Азия #безопасность #геополитика #конфликт #этнический конфликт #Юго-Восточная Азия

новостей Восточной Азии — последние из Китая, Вьетнама, Кореи и других стран — Новости VOA

Новости Восточной Азии — последние из Китая, Вьетнама, Кореи и других стран — новости VOA — Голос Америки (новости VOA)

Ссылки специальных возможностей

  • Перейти к основному содержанию
  • Перейти к основной навигации
  • Перейти к поиску

Предыдущий Следующий

Последние новости

    Восточная Азия

    • Австралия увеличит военную помощь Украине

    • Верховный суд Австралии отклонил ходатайство России о запрете выселения посольства

    • Американский авианосец прибыл во Вьетнам

    • Посылки из Китая хлынули в США; Некоторые говорят, что лимит беспошлинной торговли в 800 долларов был ошибкой

    • Россия: Китай поддерживает усилия по стабилизации страны после восстания наемников

    • Официальные лица США согласны: Си Цзиньпин — диктатор

    • Американский авианосец прибыл во Вьетнам

    • Поток посылок из Китая побуждает Конгресс пересмотреть лимит беспошлинной торговли

    • Международные гонки лодок-драконов в Гонконге возвращаются после 4-летнего перерыва

    • Обзор уйгурских новостей: 17–23 июня 2023 г.

    • Четверо арестованы за взрыв в китайском ресторане, в результате которого погиб 31 человек

    • В Сингапуре прошел первый митинг ЛГБТК после декриминализации гомосексуального секса

    • В Бангладеш арестован руководитель группировки исламистских боевиков

    • 11 человек пострадали в результате прерванного рейса Cathay Pacific в Гонконге

    • Рассекреченная разведка США ответила на несколько вопросов о COVID-19Истоки

    • Румын признал себя виновным в гибели 39 вьетнамских мигрантов

    • США предъявляют первые в истории обвинения китайским производителям фентанила

    • Авианосец США совершит редкий заход в порт Вьетнама, поскольку страны соревнуются за благосклонность в Юго-Восточной Азии

    Наверх

    XS

    SM

    MD

    LG

    Восточная Азия • Центр Стимсона

    О Стимсоне

    Исследует тенденции, события и дипломатические инициативы держав в Восточной Азии.

    Программа для Восточной Азии изучает тенденции и освещает развитие региональных инициатив в области безопасности и дипломатии, а также стратегические интересы США в регионе. Программа анализирует динамику отношений по обе стороны пролива, включая двусторонние отношения между США, КНР и Тайванем.

    Программа Восточной Азии оценивает события и тенденции в регионе посредством обмена идеями и людьми между США и Азиатско-Тихоокеанским регионом. Программа часто собирает экспертов и политиков из региона для обсуждения жизненно важных вопросов безопасности. Благодаря откровенным дискуссиям как в США, так и в регионе ученые и официальные лица могут обменяться мнениями о текущих проблемах и разработать инновационные и прагматичные политические решения.

    Команда программы

    Заместитель директора

    Старший научный сотрудник и содиректор

    Старший научный сотрудник и содиректор

    Научный сотрудник