Жизнь людей в средние века: самое интересное о книгах, писателях, литературных жанрах и течениях

Содержание

Жизнь тела: что и как лечили в Средневековье. И почему это выглядит так дико

Истории

Насмешки и отвращение

Тела средневековых мужчин и женщин, несомненно, могли столь же разниться между собой, как их социальное положение, но не нашлось такого, которое шокирующим образом отличалось бы от современных. Вопреки стереотипу, люди Средних веков не были все без исключения низкорослыми по сравнению с нами.

Любовная сцена. Фреска. Комната подесты, западная стена. Художник — Memmo di Filippuccio (1250–1325)

Фото: Меммо ди Филиппуччо / Wikimedia Commons

Одно недавнее археологические исследование группы тел, захороненных в течение 900 лет на маленьком сельском кладбище в Линкольншире, показало, что почти нет разницы в росте жителей Средневековья и Викторианской эпохи. Это приблизительно 5 футов 7 дюймов для мужчины и 5 футов 3 дюйма для женщины. Не были средневековые люди все подряд беззубыми, искалеченными или постоянно больными.

Да, тогда отсутствовали современные знания об инфекциях, что помогли бы в борьбе с высоким уровнем заболеваемости, например, в случае с «черной смертью» — быстро распространявшейся бактериальной эпидемией, унесшей, как считается, четверть мирового населения в 1340-х годах. Но воздух, которым дышали тогда, и пища, которую употребляли, еще не отравлены химическими примесями и загрязняющими веществами и, по всей вероятности, гораздо здоровее наших.

Яркое отличие тем не менее было в самих средневековых представлениях о жизни тела. В целом биологические и медицинские понятия Средних веков обычно вызывают реакцию двух типов.

Во-первых, насмешки. Дошедшие до нас медицинские источники предлагают подвергать тело всем вообразимым странным процедурам, для того чтобы исцелить его.

Многие из этих методов лечения могут казаться причудливо-смешными в своей ошибочности: применение свежего навоза для лечения больных слезных протоков; смесь уксуса и меда, втиравшаяся в кожу головы против облысения; перечное зерно, помещавшееся в вагину после совокупления как контрацептив.

Но забавные глупости легко сменяются методами, вселяющими сильное ощущение дискомфорта или даже отвращения.

В Средние века головную боль могли лечить, прокалывая шею и выпуская из тела несколько пинт крови. Зелье из кабаньей желчи и смертельно опасного болиголова могло служить анестетиком, а при многих недугах облегчение приносили, как считалось, прижигания раскаленным докрасна металлическим прутом различных участков поверхности тела.

С выигрышной современной точки зрения, такие способы «лечения» выглядят не просто бесполезными, но и крайне мучительным.

Тут сложность для нас заключается в том, как следует воспринимать средневековое тело. Обладатели этих тел смотрели на них сквозь призму теорий, которые в позднейшую пору были отвергнуты, даже признаны абсурдными. Однако это совершенно не меняет факта, что данные теории казались правдивыми и вполне логичными в Средние века.

Мы думаем о своих телах как об относительно замкнутых и самодостаточных средах, которые отделены кожей как очевидной границей между тем, что находится внутри, и тем, что снаружи. Но в Средневековье человеческая физическая форма рассматривалась как более открытый и проницаемый агломерат органов и систем. Поэтому понимание мира, окружающего тело, было принципиально важным для понимания того, что происходит внутри него.

Западная стена: приглашение к купанию, и сцена совместного купания. Комната подесты, Сан Джиминьяно. Художник — Memmo di Filippuccio (1250–1325)

Фото: Меммо ди Филиппуччо (1250–1325) / Wikimedia Commons

Философы природы и теоретики предшествующей Античной эпохи передали средневековым мыслителям понятие о четырех первичных простых элементах, из которых состоит физический мир, — огне, воде, воздухе и земле, а также представление о том, что взаиморасположение этих четырех начал воздействует на внешний облик и внутренние качества всех существующих объектов. Каждый элемент определялся далее двумя категориями: влажностью и температурой.

Огонь был горячим и сухим, вода холодной и влажной стихией, земля — стихией сухой и холодной, а воздух — влажной и горячей. Вещества, которые ассоциировались с каждым элементом, также содержали его неотъемлемые качества, и прямым отображением такого состава внешней среды были, как думали, содержащиеся в средневековых телах внутренние жидкие активные начала, известные как гуморы: кровь, флегма, желтая желчь и черная желчь.

Телесное состояние человека определялось, по тогдашнему мнению, равновесием, в котором пребывало каждое из этих деятельных веществ, гуморов, и каждое из которых было согласовано со своим особым элементом, своей стихией.

Эта биологическая модель, возможно, не так уж абстрактна, как кажется на первый взгляд. Ее пережитки присутствуют и в нашем понимании здоровья: мы часто говорим о теле, что с ним «что-то не в порядке» или что мы «чувствуем себя разбитыми», когда хотим указать на неопределенное ощущение болезненного состояния. Тем самым как бы подразумевается, что машина нашего тела настроена не совсем так, как следует.

Иллюстрация 16 века, 4 темперамента человека: флегматический (флегма, мокрота), сангвинический (кровь), колерический (желтая желчь) и меланхолический (черная желчь)

Фото: Wikimedia Commons

Но в Средние века нарушенное равновесие гуморов имело более формализованный и, видимо, более серьезный характер, нежели наше современное недомогание. Их неупорядоченность была способна вызвать тяжелую болезнь и даже смерть.

Первой своей задачей многие средневековые медики считали предотвратить токсичный дисбаланс этих подвижных жидкостей или поправить их равновесие посредством разнообразных практик лечения.

Излишки гуморов можно было вывести из тела, а специальные предписания заключались в том, чтобы, например, использовать естественные свойства сухих и горячих, то есть «огненных», корней и специй или, наоборот, охлаждающих трав и мазей, дабы вернуть пациента в уравновешенное физическое состояние.

Врачеватели не ограничивались лишь применением лекарств. Диапазон средневековой медицинской мысли охватывал всю логику соответствий между человеком и природой. Какой-либо момент годового цикла мог произвести особые естественные изменения в телесной упорядоченности, и каждое из времен года было связано со своим определенным элементом: воздух с весной, огонь с летом, земля с осенью, вода с зимой.

Рис. Схема из книги, написанной в первое десятилетие XII в. и известной как Thorney Computus

На схеме в общем виде представлен средневековый образ мира с его принципиальным наложением различных связей; изображены соответствия между четырьмя элементами (Terra, Aqua, Aer, Ignis) и месяцами, знаками зодиака, ветрами, лунными циклами и возрастами человека. Первые буквы латинских названий четырех основанных географических направлений составляют слово ADAM. Человеческий род находится, таким образом, в центре этого кружения.

Развитие человеческого существа от возраста к возрасту также вызывало перемену в стихиях тела, разные этапы жизни от детства до старости обозначали постепенное охлаждение тела и перестройку его стихийных основ.

Даже изучаемое астрологией движение звезд и планет, вращающихся вокруг Земли, было вовлечено в эту антропоцентрическую картину природы, и небесные тела, от созвездия Козерога до созвездия Водолея и от Луны до Юпитера, обладали властью над чуткими стихиями, из которых состояло человеческое существо.

Неудивительно, что, когда средневековым мыслителям приходилось графически отображать в своих рукописях эти переплетенные между собой представления о природном мире и человеке, получавшиеся у них схемы покрывались густым узором связей и соответствий. Восприятие тела было лишь одной частью в попытке понять всю полноту универсума.

Область применения медицины, порожденная таким складом ума, разумеется, должна была выглядеть и ощущаться совершенно иначе, чем та, что основана на современных клинических принципах экспериментов, проб и ошибок. Притом что средневековая система мышления опиралась на унаследованную и в большей степени теоретическую традицию, долго не выходившие из употребления письменные источники играли важную роль в обширных секторах тогдашней практической жизни.

За понятиями, кажущимися нам слишком абстрактными, однако обусловливавшими лечение, стояли столетия обсуждений и споров вокруг книг античных и более поздних авторов, стояли поколения ученых, которые переписывали, редактировали, компилировали, комментировали и опять переписывали целый набор трудов, властвовавших и над кругозором медицины, и над ее конкретными средствами в силу своей строгой внутренней связности.

К этим текстам испытывали такое почтение, что часто к ним прибегали прежде наблюдения над самим средневековым телом. Это приближает нас к объяснению, почему кто-то вообще продолжал возиться с навозом, кабаньей желчью и кровопусканием.

Для развития средневековой медицины парадигмой было постоянство в применении терапевтических средств, употреблявшихся высокоучеными предшественниками, а не изобретение новых. Даже если один какой-нибудь конкретный метод и оказывался сомнительным или неэффективным — а время от времени такое должно было происходить, — все равно, для того чтобы проложить новые пути в познании средневекового тела, понадобилось бы опрокинуть столетия умственной работы.

Перемены могли свершиться лишь на более общих научных революциях и не вышли бы стремительными. Учению о гуморах, отяжеленному средневековыми комментариями, предстояло оставаться столпом медицинской практики вплоть до середины XVIII века.

Лекари и истории

К кому шел средневековый человек, когда тело подводило его? Хотя в этой книге и достается многим, не так-то просто должным образом очертить все разнообразие целителей, населявших тогдашний медицинский мир. Большинство оставило после себя только легчайшие следы в исторической памяти, и часто мы вынуждены размышлять о них, имея лишь имя, написанное каракулями на полях, раскопанный фундамент больницы или обломки надгробной плиты с одним словом: medicus, «врач».

Но известно, что раннее Средневековье, как и Римская империя прежде, не знало настоящей системы медицинской квалификации под государственным контролем: ни предопределенного пути, ни предполагаемой подготовки для того, кто хотел стать искусным врачом. Это возмещалось тем, что школы и институализированные сообщества наставляли на медицинское поприще в гораздо более гибкой форме.

Отдельные местности стяжали международную славу благодаря искусству своих врачей. С начала VIII века мусульманские города Ближнего и Среднего Востока попали в число наиболее важных центров медицинской науки. Эти центры широко известны тем, что смогли обогатить классические европейские тексты, переведенные на арабский язык, многочисленными азиатскими вставками, заимствованными из китайской и индийской традиций.

Багдадскими, дамасскими и каирскими лекарями-специалистами создавались весьма подробные медицинские трактаты, а также был разработан ряд новых методов в хирургии и фармацевтике.

Рис. Врач, сидящий справа, разговаривает с двумя пациентами, у одного из которых наложена повязка на глаза, а у другого — распухший живот. Рисунок иллюстрирует текст, посвященный фармакологии, который принадлежит древнегреческому врачу I века н. э. Диоскориду и переведен на арабский язык в Багдаде в 1224 году

Фото: Рисунок из книги Джека Хартнелла «Голое Средневековье»

Кроме того, богатые представители элит этих городов были первыми, кого жажда благотворительности подвигла поддерживать своими даяниями самые ранние многоместные больничные комплексы. Эти бимаристаны (بيمارستان), как их называли, вырастали до огромных размеров и располагали специализированными отделениями и помещениями для дополнительных нужд — такими, как бани, библиотеки и образовательные факультеты.

Багдадский бимаристан, основанный около 981 года байидским эмиром Адуд аль-Давлахом, ярко описан одним из посетителей как сооружение, соперничающие в своем великолепии с пышнейшими дворцами. Госпиталь представлял собой вереницу прекрасных зданий, открытых в равной степени для богатых и бедных, мужчин и женщин, мусульман и немусульман.

Больница (бимаристан) и Большая мечеть Диврини (Divriği, Турция), основанная в XIII веке

Фото: Mxcil (CC BY-SA 3.0) / Wikimedia Commons

Распространение арабской (по своему языку) врачебной науки было внушительным: на западе она через мусульманскую Северную Африку достигла южной Испании. Медики остальной Европы извлекали немалую пользу из возможности работать в точках сближения западной и средневосточной культур.

Как мужчины, так и женщины южноитальянского города Салерно, например, снискали к XI веку громкую славу врачевателей: лечебное искусство процветало в силу расположения Салерно там, где соприкасались и смешивались разные культуры. С благополучием и ученостью здешних бенедиктинских монахов сочетались влияние интеллектуалов магометанской Сицилии и античное наследие близлежащих районов, где говорили по-гречески.

Высокая репутация салернских лекарей, с их многоязычной образованностью, была столь широка, так что состоятельные клиенты готовы были путешествовать сюда издалека, чтобы получить врачебную помощь у лиц, по-настоящему компетентных.

Упоминается, что в 980-х годах верденский епископ Адальберон совершил разорительную поездку через весь континент из своей епархии на северо-востоке Франции в Салерно, с переходом через Альпы, подвергая себя дорожным опасностям только ради хорошего лечения.

Постоянное развитие медицины благодаря взаимному обогащению традиций упрочилось в Европе, когда стали возникать первые университеты, с конца XI века, в Болонье, Париже, Оксфорде, Кембридже, Монпелье, Падуе и других местах.

Обученные в университетах врачи были больше настроены идти по пути медленного накопления широких, насколько возможно, познаний, нежели специализироваться в какой-либо отдельной медицинской области.

Лучшие из студентов блистали энциклопедической образованностью, касавшейся многих сторон врачевания, а в особенности тех, что имели своим истоком книжные занятия. Эти последние походили на занятия более популярными предметами — юриспруденцией и богословием.

Но такие лекари мало отличались друг от друга. В университеты принимали только мужчин, и притом мужчин добрых нравов и хорошего воспитания, то есть тех, кто, как подразумевалось, будет подчиняться моральным и интеллектуальным нормам этих религиозных, в большой степени, учреждений. Также студенты должны были быть достаточно богаты, чтобы иметь возможность учиться.

Более того, от медицины такого элитарного, теоретического и академического рода часто было мало толку, когда дело шло об обычном конкретном больном.

Сложно вообразить, чтобы пациент с кровоточащей раной на голове или страдающий от жестокой лихорадки оценил пространную латинскую цитату из «Афоризмов» Гиппократа, «Изагога» Иоаннита^* или книги Галена^** «О целебном дыхании». В действительности, такие просвещенные университетские знатоки редко бывали теми, к кому в первую очередь обращались за помощью.

* Хунайн ибн Исхак, или Иоаннит (809–873) — врач и переводчик, христианин-несторианин; как ученый, интересовался в основном физикой, но перевеел медицинские сочинения Гиппократа и Галена, великих врачей античности.

Фото: Wikimedia Commons

** Гален (II в. н. э.) — римский врач, хирург и диетолог, оказал огромное влияние на медицину Средних веков и Возрождения.

Галену принадлежит ряд значительных медицинских открытий, касающихся строения человеческого тела и фармакологии.

Фото: Wikimedia Commons

Эти персонажи были только вершиной айсберга, относительно маленькой группой вышколенных, преуспевающих людей, которые, со своими незаурядным происхождением и высокими расценками, могли обслуживать лишь верхние слои средневекового общества.

Большей же части средневекового населения врачебные услуги оказывало великое множество целителей, иногда обобщенно обозначаемых как «знахари»: костоправы, повивальные бабки, аптекари, цирюльники, зубные врачи, все наиболее сведущие практически, по тогдашним представлениям, ремесленники и ремесленницы.

Хотя их заботы о здоровье подчинялись все тем же общим мнениям — согласно которым состояние тела определяется равновесием гуморов и факторами окружающей тело среды, — знахари отличались от своих университетских коллег именно практической направленностью познаний.

Они обучались своим умениям не в аудиториях, а в мастерских или в полях, поначалу как подмастерья опытных целителей, точно так же как обстояло дело с молодыми плотниками, мясниками, горшечниками и работниками других промыслов. Большинство было неграмотно, хотя некоторые и обладали не меньшими навыками, чем требовались от врачей академической выучки.

Подмастерье хирурга должен был внимательно наблюдать, стоя рядом с мастером, за мельчайшими подробностями движений ножа в его руке, за тем, как правильно втирать мази и накладывать сложный бандаж. Ему также не помешало бы подметить и запомнить какую-нибудь вовремя примененную уловку в манере вести себя у постели больного, чье доверие нужно завоевать.

Если знания врача сохранялись на понятном лишь для избранных латинском языке, на пергаментах в закрытых библиотеках, то секреты знахарей сберегались семейными традициями или гильдиями ремесленников. Такие сообщества могли стать могущественными социальными институтами.

В больших городах вроде Парижа или Флоренции цеха медиков контролировали работу своих членов, отчаянно отстаивая их права и привилегии, поддерживая престарелых и больных представителей ремесла, следили за делами местного управления, проводили красочные шествия по городу в праздничные дни, с песнями и флагами.

Но врач или знахарь необязательно оседал в одном из таких городов и заводил постоянную практику. Многие поступали, как французский хирург XV века Жан Жиспаден, бесконечно путешествовавший и имевший клиентов из числа самой пестрой публики.

Мы знаем о работе Жана по его сохранившейся записной книжке, на страницах которой он фиксировал все детали собственной врачебной работы и даже оставил скрупулезные зарисовки своих хирургических инструментов.

Рис. Инструменты странствующего хирурга Жана Жиспадена, который зарисовал их на нескольких страницах в конце записной книжки

Фото: Рисунок из книги Джека Хартнелла «Голое Средневековье»

Эти ножи, пинцеты, щипцы, ножницы и другие грозно выглядящие орудия должны были сопровождать Жана в хирургических странствиях, когда он, обходя обширные территории Западных Альп, предлагал помощь опытного целителя. И взимал, вероятно, щедрую плату, обеспеченную его известностью в искусстве врачевания.

Между этими столь разными типами целителей мы можем отметить основное разграничение. Университетское книжное обучение давало больший престиж и возможность запрашивать большую цену за услуги, нежели за повседневные хлопоты хирургов и других знахарей.

В некоторых местах эти два разряда медиков ладили друг с другом и сотрудничали в вопросах врачевания, полагаясь на свои взамодополняющие компетенции. Но бывало и по-другому. Иногда они, кажется, обитали в совершенно раздельных, противостоящих частях социума.

Даже сейчас, среди современных медиков, словоупотребление напоминает о различиях в эпоху Средневековья: хирурги до сих предпочитают обращение «мистер» (то есть «мастер») слову «доктор», невольно признавая таким образом происхождение своей профессии из мира материальных ремесел, а не от академической иерархии университетов.

_{Отрывок из книги Джека Хартнелла «Голое Средневековье. Жизнь, смерть и искусство в Средние века». М.: Издательство АСТ, 2019.}

Читайте книгу целиком

Понятие телесности в Средние века — предмет удивительный и во многом для нас необычный. Что люди думали о жизни и смерти своей оболочки — и как они ее изображали? Ответ на этот нетривиальный вопрос ждет вас на страницах этой глубокой и увлекательной книги, богато и ярко иллюстрированной.

Реклама. book24.ru

Редакция

Теги

книги
Библиотека «Вокруг Света»
история
медицина
история медицины
здоровье

Историк-медиевист — о продолжительности жизни в Средние века

Примерно в 1235 году, достигнув серьезного возраста, перевалив за шестьдесят, болонский профессор риторики Бонкомпаньо да Синья задумался о тяготах старости. Чтобы утешиться, он решил написать об этом на латыни книжицу, назвал ее «О бедствии, старости и дряхлости» и отправил своему знакомому — архиепископу Флоренции, рассчитывая, видимо, на какую-нибудь ответную милость от прелата. О милостях ничего не известно, но средневековый Запад получил первое систематическое изложение представлений о неприятностях, связанных со старением. Картина, написанная Бонкомпаньо, малоутешительна: болезни ведут к порче характера, неуемное сластолюбие приводит к «неравному браку» и превращает ни на что не годного потенциального рогоносца в предмет насмешек, даже если для них нет повода, страх за скудные накопления безусловно порождает жадность. Смерть в одиночестве — печальный, но логичный итог такой старости.

Перед нами сатирическое по жанру и полемическое по тональности свидетельство наблюдательного современника. Ему как минимум нужно было поспорить с уважительным, возвышенным портретом почтенной старости, написанным стоиком Цицероном в I веке до н. э. Свободный римлянин старел красиво. Но и средневековый человек умел ценить седины как гарантию авторитета: например, папа римский, глава христианского мира, почти по определению должен был быть престарелым уже в момент избрания. В этом понтифик на протяжении столетий отличался от подавляющего большинства светских государей и даже многих прелатов, потому что лишь в темные времена в папы мог выйти юный и удачливый карьерист. Для власти, несшей ответственность за души многомиллионной паствы, старость ее носителя представляла серьезную проблему, потому что шансы провести на троне больше нескольких лет были мизерными. Поэтому римская курия вела постоянную работу по символическому осмыслению тленности тела папы. Всеми способами — в ритуалах, одеяниях, изобразительном искусстве — дряхлость и бренность папы противопоставляли вечности представляемого им института: Церкви, этого особого царства «не от мира сего». Когда эта работа достигла апогея, в XIII–XIV веках, забота о реальном, а не символическом теле папы тоже достигла больших успехов, причем в дело пошли не только гигиена и медицина, но даже алхимия.

Папа Климент IV передает митру Фоме Аквинскому, средневековая гравюра

Реклама на РБК www.adv.rbc.ru

Христианское Средневековье много думало о возрастах. Это связано с особой тягой средневекового человека к периодизациям, классификациям всего и вся, к упорядочиванию не только своей плохо устроенной рутины, но и космоса. Напомню, что средневековый мир — божье творение. История мира делилась на эпохи, или возрасты, слово aevum («век», «эпоха») было созвучно слову aetas («возраст», «эпоха»). В конце света никто не сомневался не только потому, что о нем говорится в Библии, но и по той простой причине, что все люди умирают. И даже вочеловечившийся Бог умер, как любой из нас, причем молодым. Но и воскрес, чтобы обещать такое же воскресение каждому из нас. Примерно так рассуждал средневековый христианин. Исключение делали лишь для ветхозаветных Илии и Еноха: считалось, что они попали в рай именно живыми, не пройдя через телесную смерть. Но это исключение лишь подчеркивало правило: мир родился и умрет, при этом изрядно состарившись.

Бонкомпаньо начал свой трактат с педантичного схоластического введения в суть дела и рассказал, на какие возрасты делится жизнь человека. Он приводит различные точки зрения — от четырех до семи — и останавливается на пяти: детство, отрочество, молодость, старость и дряхлость. Каждому возрасту он приписал временную границу, поместив старость около семидесяти и флегматично заметив под конец, что «о границе дряхлости судит одна лишь смерть».

Хосе де Рибера, портрет папы Григория I Великого, ок. 1614

Пятеричное деление совпадает с тем, которое предложил еще на рубеже VI‒VII веков св. Григорий Великий. Этот авторитетный отец Церкви трактовал притчу о винограднике и работниках (Мф. 20:1‒16) так, что рабочий день превратился под его пером в картину всей человеческой жизни. Его 19-я гомилия на Евангелие часто копировалась и читалась на Семидесятницу, третье воскресение перед Великим постом, давая повод каждому задуматься о своем месте на этой земле на очередном витке собственной жизни.

Влияла ли подобная высоколобая рефлексия на реальную жизнь людей? Каково было в Средние века быть ребенком, юношей, стариком? Всегда ли Средневековье было «страдающим»? Или как-то особенно страдающим по сравнению с другими эпохами? Не думаю, хотя и уверен, что жилось несладко. Детей «кроили» в большом количестве: в 1461 году одна жительница Арраса в 29 лет овдовела с 11 детьми на руках. Это, что называется, «особый» случай. Но все же итальянка, вышедшая замуж лет в 17, за 20 лет могла рассчитывать родить с десяток детей, француженка — чуть меньше. Обычай рано выдавать девушку замуж связан с простой правдой жизни: невероятно высокой детской смертностью, надолго пережившей Средневековье. Нужно было спешить. Общей средневековой статистики нет, либо она представлена слишком приблизительными цифрами, но история не знает ни одной даже царственной четы, не потерявшей одного или нескольких детей в младенчестве, детстве и юности. Если из десятерых зрелости достигали трое, это можно было считать удачей, даром небес.

Если девушка рано вступала в брак, чтобы без остановки рожать, то юноша тоже очень рано вступал во взрослую жизнь: 14-летние государи посылали на смерть и вершили суд, дети ремесленников вовсю помогали родне в мастерской, умник в двадцать с гаком мог стать профессором — причем тоже не только в Средние века, но и в начале ХХ века.

Неизвестный фламандский ткач, «Предложение сердца», ок. 1410

Сегодняшняя юность, продлеваемая несколькими этапами образования и родительским кошельком до тридцати, если не дальше, в Средние века могла называться тем же словом, но представляла собой совершенно иную форму социального бытия, иную картину мира. Взрослели раньше, чтобы раньше и состариться. Стариком могли назвать 50-летнего мужчину и приносить присягу 15-летнему герцогу. Не думаю, однако, что кому-то пришло бы в голову назвать старым Карла Великого на склоне дней, когда тому было 70: с иным накладно вздорить, король всегда молод, а папа, даже молодой, — стар. То есть статус, личная харизма, удача — все эти факторы влияли на восприятие возраста в каждом конкретном случае, особенно в позднее Средневековье.

Характерно, что рождение индивидуального портрета в XIV‒XV веках связано во многом с возрастными категориями, с размышлениями над жизнью и смертью, о молодости и старости. Около 1270 года в Витербо появилось великолепное надгробие Папы Климента IV (1265‒1268), где Папа впервые изображен с лицом, несущим на себе следы страданий и старения. За этим памятником последовала целая традиция таких лежащих статуй, которые искусствоведы называют французским термином gisants. Знатные заказчики стали даже заказывать по два изображения: одно в облачении, с молитвой на лице, другое — в виде полуразложившегося трупа. Эта «странность» странна лишь для нас, потому что для заказчиков переход от состояния скелета к вечной жизни во плоти, здоровой и молодой, был главной надеждой всей жизни на бренной земле.

Фреска «Триумф смерти», XIV век, Клузоне, Италия

Смерть детей и молодых людей обоих полов была привычной на всех уровнях власти и благосостояния. С подобными объективными сложностями не могли справиться веками, и они накладывали свой отпечаток на мир чувств и характер отношений между людьми. Можно встретить расхожее мнение о своеобразной черствости средневекового человека по отношению к самым близким, даже к собственным детям. Ни младенчество, ни детство, ни отрочество, ни юность, ни старость никого не умиляли. Эта сухость противоречит их же, средневековых людей, вспыльчивости и эмоциональности, которая к тому же проявлялась публично, будь то потоки слез или бурное ликование. Значит ли это, что детей или стариков не любили?

Да, неприглядная или, по меньшей мере, неудобная действительность вроде бы оставляла взрослым меньше возможностей для проявления чувств к детям, чем в наши дни. Передача новорожденных на кормление и воспитание под чужой кров распространилась в позднее Средневековье, но наверняка практиковалась и раньше. Мы периодически встречаем кормилиц в песнях о деяниях и в куртуазных романах. В таких условиях физическое родство, видимо, ощущалось как данность, не более. Если ребенок покидал этот мир в чужом доме, что наверняка случалось постоянно, вряд ли родители реагировали на это так же, как на потерю того, кто растет рядом. Детей выкидывали за дверь, подкидывали под дверь, а то и не слишком нечаянно душили в постели. Подобную дичь следует называть дичью, не разыскивая экзистенциальных объяснений. Но следует принять во внимание, что насилие над женщиной, ведущее к совсем не желанной беременности, тоже было в порядке вещей. Одна жестокость порождала другую. На заре Нового времени проповедники очень часто говорили о младенцах, задушенных в постели, твердили об ответственности родителей за жизнь ребенка. И говорили с такой настойчивостью, что понимаешь: родителей действительно нужно было убедить, что подобная потеря не в порядке вещей и что жизнь даже такого беспомощного создания, как нежеланное или нелюбимое дитя, тоже ценна, что прерывание ее по «недосмотру» есть преступление.

Такой же дичью, как убийства младенцев, но уже на другом возрастном уровне, в другом социальном пространстве, были кровопролитные походы сыновей на отцов, известные как Западу, так и Востоку, как христианскому миру, так и соседнему исламу. Сюжеты и коллизии иных шекспировских трагедий — вполне средневековые по происхождению. Сын, опираясь на недовольную, сплотившуюся вокруг наследника знать и рать, требовал от отца отказа от престола, и ничего хорошего проигравшего не ждало. Если же верх брал отец, то с сыном он поступал так же, как Петр I с царевичем Алексеем. Проигравшего обезвреживали доступными Средневековью способами.

Фрагмент гобелена из Байё, изображающий смерть короля Гарольда в битве при Гастингсе, предположительно 1070-е гг.

Конечно, не всегда отношения между поколениями складывались так плохо. До нас дошли утешительные послания, в которых говорится о потере сыновей, реже дочерей, но они всегда написаны в связи с потерей взрослого сына и пестрят моральными максимами, позаимствованными либо у стоиков, либо у Отцов Церкви. Утешители рассыпались в рассуждениях о справедливости Творца, забирающего к себе того, кого пожелает, и тогда, когда пожелает. За подобной риторикой опять же не услышишь плача. Андрей Боголюбский поставил церковь Покрова на Нерли в память о погибшем сыне. И это вполне средневековый жест скорби, молитва в камне, понятная, однако, и сегодня: похожие случаи известны в современной России. Но опять же — речь о взрослом сыне, о наследнике престола. Мы знаем из специально написанной поэмы, как горевал королевский двор, когда в 1230-х годах серьезно заболел юный король Людовик IX. Мы знаем, что он был очень привязан к матери — испанке Бланке Кастильской. И наконец, мы наверняка знаем от его биографа Жана де Жуанвиля, что он плакал, когда во время крестового похода, в сражении, фактически у него на глазах погиб его брат, граф Робер д’Артуа. Жуанвиль увидел слезы, когда король снял шлем, и эта маленькая деталь указывает на то, что перед нами чуть ли не первые искренние, настоящие слезы, зафиксированные европейской литературой в самом начале XIV века.

средневековых заблуждений: какой на самом деле была жизнь в средние века?

Иллюминация изображает брак Элеоноры Аквитанской с Людовиком VII Французским. (Фото Энн Ронан Пикчерз/Коллекционер печати/Getty Images)

Но теперь мы также знаем гораздо больше о повседневной жизни женщин из самых разных слоев общества. Женщины участвовали в социальной, экономической и политической жизни активно и часто критически.

Например, крестьянки играли решающую роль в своих приусадебных участках; одинокие женщины в городах были очень экономически активны; женщины-торговцы иногда очень успешно вели бизнес. И женщины держались вместе. Мы находим случаи, когда женщины помогали друг другу в случае болезни; сестры, матери и дочери заступаются друг за друга; и женщины, сопровождающие друг друга в трудных путешествиях.

Все были невысокими и умирали молодыми

Такие свидетельства, как небольшой размер многих средневековых дверных косяков, заставили многих поверить в то, что в Средние века люди были значительно ниже ростом. На самом деле, археологический анализ показывает, что средний рост мало изменился за последние 1000 лет. С 10-го по 19-й век средний рост не изменился более чем на несколько сантиметров: примерно 158 см у женщин и 170 см у мужчин.

Также ошибочно думать, что продолжительность жизни значительно сократилась. Средние значения искажаются из-за очень высоких показателей смертности в периоды эпидемий, таких как Черная смерть 1348 года, и из-за высокой детской смертности. На самом деле, источники приводят множество примеров деревенских старейшин в возрасте восьмидесяти лет, способных вспомнить о глубоких социальных изменениях, происходивших с детства.

Послушайте, как Ханна Шкода расскажет о некоторых распространенных заблуждениях о средневековье, от иррациональных крестьян до бессмысленного насилия:

Крестьяне были мятежными и иррациональными

Это правда, что средневековые крестьяне не имели доступа к грамотности или , но они отнюдь не были глупы. Когда они участвовали в акциях протеста, они делали это стратегически и сознательно ссылались на важные документы о своих древних правах, такие как «Книга судного дня» 1086 года9. 0003

Многие крестьяне умели пользоваться весьма изощренными доводами о том, как управлять своими сельскохозяйственными предприятиями. (Фото: Fine Art Images/Heritage Images/Getty Images)

Что касается их более общей проницательности, то многие крестьяне могли эффективно опираться на стратегические и довольно сложные доводы в отношении того, как управлять своими сельскохозяйственными предприятиями. А сохранившиеся судебные доказательства по всей Европе демонстрируют, что крестьяне знали, как использовать правовые системы и суды в своих интересах — будь то в спорах с соседями, с их мужьями и женами или даже со своими повелителями.

Средневековые города были антисанитарными и запущенными

Хотя многие средневековые города, вероятно, действительно воняли, людей это, безусловно, беспокоило. Все больше и больше недавних научных работ сосредоточено на усилиях по поддержанию чистоты и здоровья средневековых городов, особенно в период позднего средневековья.

Хотя мы могли часто видеть или читать изображения городской грязи и нищеты, существовало огромное количество правил, касающихся таких вопросов, как сброс нечистот на улицах или разрешение животным свободно бродить.

Победить Черную смерть: средневековая медицина помогла людям выжить?

Посмотрите лекцию Ханны о преступности и насилии в средние века, , записанную в рамках нашего бесплатного виртуального Фестиваля истории средневековой жизни и смерти:

Средневековые люди были жестокими и бездумно жестокими1020 900 900 900 Хотя это очень трудно оценить статистически, уровень межличностного физического насилия действительно был, вероятно, очень высоким. Однако это было то, что действительно беспокоило средневековых людей: в различных контекстах они действительно мучились из-за уровня насилия и вреда, который оно могло причинить, в то же время признавая, что иногда это был полезный способ восстановить «порядок».

Например, насилие в семье иногда поощрялось как способ «дисциплинировать» непослушных жен, но также вызывало опасения, что оно может зайти слишком далеко. Кодексы рыцарства давали способы прославлять насилие, но в то же время пытались направить и сдержать его.

Еще нравится это

Смерть душит жертву чумы. Из Stiny Codex, 14 век. (Фото: Fine Art Images/Heritage Images/Getty Images)

Средневековые люди думали, что мир плоский, и имели мало представлений о мире в целом

Хотя средневековые люди любили фантастические истории о чудовищных народах в далеких землях, большинство из них, возможно, были на удивление хорошо осведомлены о мире за пределами их дома.

Отчасти это было связано с тем, что в Средние века путешествия были очень распространены: паломничество, торговля и коммерция, дипломатия — все это означало, что было много перемещений.

А средневековые люди думали, что мир плоский? На самом деле, большинство понимало, что мир сферический. Если средневековые карты кажутся современным глазам довольно наивными, то часто это происходит потому, что их функция была иной: многие карты были задуманы как религиозные объекты, а не масштабированные географические представления.

Средневековая карта Лондона, ок. 1265 г. (Фото DEA PICTURE LIBRARY/De Agostini через Getty Images)

У средневековых людей не было чувства юмора

Это, пожалуй, самое вопиющее заблуждение из всех. Хотя это не всегда может быть в нашем вкусе, средневековая жизнь была пронизана остроумием и юмором. Был аппетит к шуткам, от тонких и изощренных до непристойных и похабных.

Иногда уцелевшие доказательства являются существенными. Например, один шут по имени Фромаж из северной Франции запечатал свой счет куском сыра, плесень которого все еще неприятно остается на пергаменте. Другой торговец из Нидерландов написал остроумную строку, чтобы объяснить, что ему пришлось начать новый лист пергамента в своих счетах, потому что его кошка помочилась на страницу.

Смешные истории тоже были повсюду, так как люди любили развлекаться. Рассказы таких писателей, как итальянский поэт Джованни Боккаччо и английский писатель Джеффри Чосер, часто опирались на старые народные сказки и упивались грубыми шутками и случаями ошибочного опознания.

10 фактов о Средневековье, которых вы (вероятно) не знали или иметь средства) для навязывания абсолютного религиозного единообразия. В то время как Средние века перемежаются периодами цензуры и преследований, во многих средневековых университетах активно поощрялось религиозное мышление весьма изощренного типа. Прогресс в знаниях, меняющий парадигму, был достигнут за счет постановки фундаментальных вопросов: например, о природе Бога.
На более популярном уровне люди также придерживались самых разных религиозных взглядов. Грань между магией и религией стиралась, и развивался ряд религиозных практик, которые могут показаться нам откровенно странными. Амулеты и амулеты были популярным и широко терпимым способом справиться с плохим здоровьем или беременностью.
Казнь трех ведьм через повешение, гравюра на дереве, 1589 год. (© INTERFOTO/Alamy)
9
Часто применялись пытки, повсеместно применялись жестокие телесные наказания
Во многих случаях телесные наказания фактически заменялись денежной выплатой. Очень часто власти весьма неохотно наказывали людей телесно. А когда казни действительно случались, они часто вызывали жалость и ужас: собственно, в этом и был смысл.
В некоторых случаях применялись пытки, но опять же, мы знаем, что средневековые мыслители мучились из-за проблем, которые они поднимали: не в последнюю очередь из-за того, что они могли вызвать отчаянные и ложные признания.
10
В Средние века было мало понятия о детстве
Этот миф возник из известной книги историка Филиппа Ариеса, впервые опубликованной в 1960 году, в которой утверждалось, что в Средние века не существовало четкого представления о детстве.
Это заведомая неправда — средневековые дети, безусловно, относились к детям иначе, чем современные, но было реальное ощущение, что у детей были другие потребности и поведение, отличающееся от взрослых.
Школьники за книгами, Великобритания, 1338–1344 годы нашей эры. Из бодлеанской рукописи MS. Бодл. Разное 264. Иллюстрация из «Краткой истории английского народа, том 2» Джона Ричарда Грина. (Фото из архива Халтона/Getty Images)
С тех пор это наиболее полно проиллюстрировано в работе Николаса Орма о средневековом образовании. Сохранившиеся средневековые игрушки являются трогательным свидетельством того, что дети часто считались особенными. Они катались на коньках, играли в шарики и тискали кукол.
11
Торговли или коммерции было мало, отчасти из-за слабого развития кредита
Истоки современной коммерческой практики лежат именно в этот период. Возникли чрезвычайно сложные коммерческие модели – как на местном уровне, так и на международном уровне. Они, как правило, подкреплялись сложными системами кредита, и в 14 веке даже было создано то, что сегодня известно как «суперкомпании». И неправда, что все ссуды под проценты осуществлялись еврейскими общинами, даже если это формировало все более опасный антисемитский клише.
12
Ренессанс был моментом прорыва с точки зрения критического мышления, нового открытия классики и чувства личности
Идея «темных веков» была придумана итальянским ученым Франциском Петраркой в середине -14 век. Петрарка был ранним мыслителем-гуманистом, и одной из черт гуманизма было пренебрежительное отношение к Средним векам как к эпохе слепого и некритического догматизма. Излишне говорить, что это мусор.
Средневековые мыслители, особенно в контексте университетов, были умопомрачительно изощренными. Многие классические тексты были хорошо известны и считались важными авторитетами, в частности, для написания истории. И представление о том, что только в эпоху Возрождения возникло истинное чувство личности, — вздор. Средневековые люди увлекательно формулировали отношения между личностью и обществом и мучительно размышляли о роли индивидуальной совести.
В любом случае у Ренессанса 15 и 16 веков были предшественники. Средние века видели как минимум два предыдущих «Ренессанса»: Каролингское Возрождение 8–9 веков; и то, что известно как «Возрождение 12-го века», период процветания интеллектуальных дебатов и провокационных идей.
Ханна Шкода — научный сотрудник и преподаватель средневековой истории в колледже Святого Иоанна в Оксфорде. Она работает над социальной и культурной историей позднего Средневековья и опубликовала, в частности, Medieval Violence (OUP, 2013 г.) и совместное редактирование двух томов Legalism (OUP, 2012 и 2018 гг.) , брак и религия – нажмите здесь. Эти лекции были записаны в рамках нашего бесплатного виртуального Фестиваля истории средневековой жизни и смерти, который проходил в мае 2020 г.0037 Шекспир, король Генрих IV, часть 2.*
Особенно, когда эта голова кишит головными вшами, как сообщил Адам из Уска, когда он присутствовал на коронации короля Генриха IV 13 октября 1399 года!
Болезнь короля Генриха была обычным явлением в средние века, и вши, безусловно, не уважали социальный статус.
Грязь была фактом жизни для всех классов в Средние века. Города и поселки были грязными, на улицах стояли сточные канавы; не было проточной воды и знаний о гигиене не существовало. Навоз, мусор и туши животных сбрасывали в реки и канавы, отравляя воду и прилегающие территории. В этих условиях процветали блохи, крысы и мыши. Действительно, это была идеальная среда для распространения инфекционных заболеваний и чумы: Черная смерть должна была убить более половины населения Англии между 1348 и 1350 годами.0003
Поскольку в Средние века не было знаний о микробах или о том, как распространяются болезни, церковь объясняла болезнь «божественным возмездием» за греховную жизнь.
Распространенные заболевания в Средние века включали дизентерию («флюс»), туберкулез, артрит и «потливость» (вероятно, грипп). Детская смертность была высокой, а роды рискованными как для матери, так и для ребенка.
Тростник и травы, используемые в качестве напольных покрытий, представляли реальную гигиеническую проблему. В то время как верхний слой мог быть заменен, базовый уровень часто оставался гноиться. Как заметил Эразм:
» Полы, как правило, выложены белой глиной и покрыты камышом, изредка обновляющимся, но настолько несовершенным, что нижний слой остается нетронутым, иногда в течение двадцати лет, таящим в себе мокроту, рвоту, истечение собак и люди, элевый помет, рыбные объедки и другие мерзости, не достойные упоминания».
Отсутствие гигиены среди средневековых людей приводило к ужасным кожным заболеваниям. Бедняки мылись холодной водой, без мыла, так что это мало помогало предотвратить заражение. Наиболее уродливые кожные заболевания обычно классифицировались как проказа и даже проказа, вызываемая бактерией 9.0037 mycobacterium leprae , может возникнуть из-за грязных условий. Он атакует и разрушает конечности тела, особенно пальцы ног и пальцев, а иногда и нос.
(На снимке справа: Ричард Валлингфордский, аббат Сент-Олбанса; его лицо обезображено проказой.)
Проказа была не единственной болезнью, которая могла поразить человека таким образом: недуг, известный как огонь Святого Антония, также мог привести к гангрене и судорогам. Это состояние было вызвано грибком спорыньей, который растет на ржи. Когда зерно перемалывали в хлеб, люди, которые ели хлеб, отравлялись.
Болезни, передающиеся половым путем, такие как сифилис, были распространены среди всех социальных слоев. Симптомы включали неприглядную кожную сыпь, повторяющиеся приступы лихорадки, слепоту, психические заболевания и, в конечном итоге, смерть.
В то время как беднякам приходилось довольствоваться традиционными травяными средствами и суевериями, чтобы вылечить свои болезни, богатые могли позволить себе платить врачам.
Однако наем врача не гарантирует выздоровления пациента. Успех любого лечения во многом зависел от удачи; действительно, многие из «лекарств» сегодня кажутся нам довольно странными.
Было довольно широко распространено мнение, что в теле есть четыре «гумора», и если они выходят из равновесия, вы заболеваете. Моча пациента использовалась, чтобы определить, действительно ли имел место дисбаланс. Кровотечение (с пиявками или без них), потливость и вызываемая рвота были средствами выбора для восстановления баланса юмора.
Даже королевский рыцарский спорт был не лишен опасностей – и не только переломов конечностей. Например, считается, что король Генрих IV страдал от припадков, возможно, в результате неоднократных ударов по голове, полученных во время рыцарских поединков в юности.
No related posts.