Деревянное зодчество русского севера – Александр Хропов. Русский Север: Архангельская и Вологодская области

potapenkov.com

Деревянное зодчество русского севера (Архангельская область, день 1-ый)

Целью поездки было посещение г. Каргополь, посещение деревянных церквей и когда-то жилой деревни с таинственным и таким странным названием-Кучепалда…
Пааааехали!)

И снова длинная лента Ярославского шоссе, пробегающие мимо деревеньки, высыхающие речушки, пронизывающие тонкими лентами дорогу…
Около 1000 км пройденного пути и мы на месте. Ну что ж, прошлой осенью русский север встретил нас солнцем и голубым небом, а в этот раз нас ждала дождливая осень. Но как говорится, у природы нет плохой погоды…

На фото, представленной ниже изображен храмовый комплекс в д. Кречетово (Погост).
Справа церковь Троицы Живоначальной (год постройки: между 1833 и 1867гг.) Слева-церковь Александра Ошевенского (1800г.)

Деревянное зодчество занимает исключительное положение в русской архитектуре. Север богат деревом, которое и давало возможность возводить прекрасные по своим художественным качествам сооружения. Для строительства в основном служили хвойные породы: сосна и ель, а также вяз, осина и реже лиственница и дуб.

Понимаю, что многим сейчас совсем не до ЖЖ, не до фото,  и все же, спасибо всем тем, кто не поленился и заглянул под кат!:)
Не переключайтесь, дальше будет интереснее….

svetliya4ek.livejournal.com

Деревянное зодчество русского севера

Грабарь И. Э., Горностаев Ф. Ф.

Если в Новгороде это влияние еще не так заметно, то позже в эпоху возвышения Москвы, оно оказывается настолько решающим, что сама история московского зодчества есть в значительной степени история перенесения деревянных форм на каменные сооружения. Изложение этого периода совершенно немыслимо без предварительного знакомства с деревянными церквами русского Севера.

Задолго до крещения Руси в ней уже были деревянные храмы. В договоре Кн. Игоря с греками упоминается церковь Ильи Пророка, в которой русские христиане давали клятву на верность договору. Летописец, рассказывающий об этом событии под 945 годом, называет церковь соборной, и она была не единственной. В той же летописи под 882 годом в рассказе об убийстве Олегом Аскольда и Дира упоминаются еще две церкви – «божниця святаго Николы» и «святая Орина». Эти церкви были деревянные, что видно из летописей, называющих их «срубленными» и отметивших, что все они сгорели. В Новгороде, по-видимому, также были церкви уже задолго до крещения Руси. Об одной из них, церкви Преображения, сохранилось известие в отрывке Якимовской летописи1.

После крещения киевлян Владимир, по свидетельству летописи, «нача ставити по градом церкви и попы». Отправляя своих сыновей в уделы, и им наказывал заботиться о построении храмов и посылал с ними священников. Все эти церкви, вне всякого сомнения, рубились из дерева, и появление первых каменных храмов летописи отмечают как событие совершенно исключительной важности. По всему видно, что деревянное зодчество в этой по преимуществу лесной стране было уже в достаточной степени развито, и рубка церквей едва ли доставляла много затруднений тогдашним плотникам.

Какова была архитектура этих церквей? К сожалению, ответить на этот вопрос при тех скудных сведениях, которые дошли до нас, нет никакой возможности, и если не поможет какой-либо счастливый случай, какое-либо неожиданное открытие – фреска, икона или рукопись с изображениями первых деревянных церквей, — то вопросу суждено навсегда остаться без ответа. Пока же у нас нет данных даже для приблизительных и гадательных предположений. Единственное сведение, которым мы располагаем, относится к деревянной Софии в Новгороде, сгоревшей в 1045 году и замененной вслед затем каменной. Она была поставлена в 989 году первым новгородским епископом Иоакимом, которого Владимир вывез из Корсуня и отправил крестить новгородцев. Эта соборная Софийская церковь вся была срублена из дуба и имела 13 верхов2. Ясно, что она представляла весьма сложное сооружение, требовавшее большого искусства, знаний и опыта. И как раз Новгород славился уже с древнейших времен своими искусными плотниками. Когда в 1016 году новгородцы с Ярославом пошли на Святополка Киевского, то недаром киевляне презрительно называли их «плотниками». Из этого можно заключить, что на юге плотницкое дело было не в почете, и с появлением каменных храмов деревянные рубились только там, где нельзя было поставить каменного. Не то мы видим на Севере, где были выработаны совершенные формы деревянного зодчества, которые в течение веков непрерывно влияли на всю совокупность русского искусства. Формы эти являлись тем неиссякаемым родником, из которого черпали новую жизнь застывавшие временами художества на Руси, и значение их все еще недостаточно оценено.

С чрезвычайно отдаленных времен вырабатывались как самые плотничьи приемы, так и та терминология, которая сохранилась на Севере до наших дней. Слова «стопа», «сруб» «клеть» говорят о форме и способе постройки деревянных сооружений. Древний термин «хоромы», определявший соединенную в одно целое группу жилых богатых помещений, всецело выражал впоследствии и внешность «храма», т.е. той же храмины, хоромины, хором, как жилища, но жилища не простого смертного, а бога – «дом божий». Таким образом, в самом слове «храм», будь он каменный или деревянный, скрывается определение богатого жилища.

С распространением христианства расширялась и потребность в сооружении храмов. Византийское церковное зодчество с установленными церковью основными формами плана и фасадов было принято как завет, как нерушимая святыня, остававшаяся неподвижной целые века. Свободному замыслу тут долго не было места. Только первые деревянные церкви, появившиеся еще до каменных, могли быть срублены иначе, ибо не было еще образцов, к которым местные плотники должны были приноравливаться. Они вынуждены были искать форм для нового сооружения, одной стороны, в преданиях хоромного строительства, с другой – в собственном воображении. Когда же появился первый каменный храм, то такой образец был дан, и с этих пор деревянное церковное строительство получило возможность заимствовать некоторые особенности каменного храма.

Конечно, о точном воспроизведении его форм в дереве не могло быть и речи. Прежде всего, этому препятствовал уже самый материал и создававшиеся веками строительные приемы деревянного зодчества, находившегося в руках самого народа. Слишком строгой охраны византийских форм не допускали разбросанность и глушь деревенской Руси. Понемногу у народа выросло свое особенное представление о красоте «божьего храма». Все это вместе взятое неотразимо направляло развитие деревянного храмового зодчества в совсем другую сторону и постепенно привело его к той изумительной самобытности, в которой бесследно исчезли черты, заимствованные некогда у Византии.

В этой борьбе народного вкуса с чуждыми ему началами духовная власть оказалась в силах удержать только самое общее очертание первоначального византийского плана. Осталось центральное помещение для молящихся, алтарь и притвор. Но и они с течением времени значительно видоизменились и получили народные, чисто бытовые прибавки. Место притвора заняла обширная «трапезная», а сам он превратился в необходимую принадлежность жилищ – сени, получив вместе с их значением и их конструкцию. Наконец, как и подобало хоромам, храм приподнялся на целый этаж, получив так называемые «подклеты», а вместе с ними и казовую часть хором – крыльца с «рундуками», как назывались крытые входные площадки этих крылец. Конструктивное устройство отдельных частей храма в виде прямоугольных срубов, совершенно тождественных по рубке с обыкновенным жилищем, требовало и тождественного потолочного перекрытия по «матицам», или иначе балкам, либо «прямью», либо «в косяк». Различные высоты срубов, или клетей, требовали их отдельного кровельного покрытия.

«Божий храм», по народному воззрению, непременно должен быть «приукрашенным», и подобно тому, как главная красота хором сосредоточивалась на украшении их верха, так и на верхах храмов строители давали волю тому декоративному инстинкту, который на суровой глади бревенчатых стен не находил выхода. Насколько просто, скромно и как бы намеренно скупо убраны стены срубов, настолько причудливо и богато украшены кровли храма. Но, походя на богатые хоромы, храм требовал и присущего ему отличия, выражавшегося в главах и крестах. Готовых форм для главы в дохристианском деревянном строительстве на Руси не было, и приходилось брать их с храмов каменных, но уже самое устройство потолочного перекрытия и кровель деревянного храма обрекало главу на роль чисто декоративного придатка. Сохраняя присущую главам округлую форму, соответствующую каменному куполу, а также округлость его шеи, или барабана, деревянная церковная глава никогда не достигала величины глав каменных церквей, хотя и получила для своего увеличения «пучину», превратившись в куполок луковичной формы, в так называемую «маковицу». Другая отличительная форма каменной церкви – «закомара», или полукруглое окончание верхов фасадных стен, нашла соответствующее применение и в деревянном зодчестве. Сохраняя округлость, она, тем не менее, вполне отвечала своему прямому назначению – служить кровлей деревянного сооружения. Эта форма известна под названием «бочки», так как напоминает обыкновенную бочку, часть которой срезана во всю ее длину. Бочка поставлена своей срезанной стороной на сруб, а вверху ее круглое тело получило заострение. Такое же заострение получилось и на дне ее, являющемся как бы полуарочным фронтончиком и получившим характерное название «кокошника». «Бочкой» перекрывались обыкновенно алтари и притворы, а иногда она служила и подножием для глав. Покрывается ею нередко и главный «рундук» крыльца, где обыкновенно находится икона. Насколько эта форма «бочки» или лицевой ее части, «кокошника», присуща ее церковному значению, наглядно показывают верхние окончания деревянных и металлических складней, киотов, сеней.

Как главы и их шеи, так и бочки покрывались особой деревянной чешуей, называвшейся «лемехом». Первоначально в лемехе стремились, по-видимому, воспроизводить черепицу, покрывавшую первые каменные храмы, но позже этот способ покрытия приобрел совершенно самостоятельное значение и стал решительно неотделим от деревянной церкви. Лемех стругали обыкновенно из осины, тонкими узкими дощечками, наружные концы которых вырубались в виде крестов. Надо видеть на месте, на Северной Двине, на Онеге и Мезени, древние церкви, покрытые лемехом, чтобы понять тяготение былых строителей к чешуйчатым кровлям. Такая кровля не только издали, но даже на близком расстоянии производит впечатление серебряной или посеребренной, и тот, кому случается увидеть из-за седого леса стройные чешуйчатые главки северной церкви, может биться об заклад, что они крыты не деревом.

Разрастаясь в ширину через устройство приделов, сеней и крылец, деревянные храмы, как хоромы божьи, естественно, стремились еще больше в высь, далеко оставляя позади хоромы смертных. Были храмы, достигавшие 35 сажен высоты3, а 20-саженная вышина была уже обыкновенной. Стремление украсить наилучшим образом верхние части храма привело к очень распространенному приему многоглавия, доходящему иногда до 22 глав.

mirznanii.com

Деревянное зодчество Архангельской области

На севере России в Каргопольском районе Архангельской области сохранилось много уникальных памятников деревянного зодчества. Трудно судить, что больше тому способствовало, но такие недостатки, как плохое дорожное сообщение и отдалённость неоспоримо оказали положительное влияние в данном случае.
Все деревянные церкви, конечно же, памятники архитектуры, но состояние большинства из них оставляет желать лучшего. Зачастую если бы не помощь какой-нибудь группки местных энтузиастов или просто небезразличных людей, своими силами и на свои же деньги, поддерживающие состояние храмов, некоторые из них были бы безвозвратно потеряны. Особенно это относится к маленьким часовням и к трудно доступным церквям, оставшимся где-нибудь в лесной глуши.
Тем не менее, ветхость и старина придают им какой-то особенный колорит, присущий всему, что имеет большое и интересное прошлое.
Я очень люблю места, где многое с течением веков сохранилось в неизменном виде, и Каргопольский район как раз один из таких.
2

Это Богоявленская церковь Ошевенского погоста (1787 год). Сохранилась лучше всех остальных, действующая, но открыта не всегда, и службы из-за нехватки священников проходят нерегулярно.
3

Другой хорошо сохранившийся памятник находится в селе Саунино. Церковь Иоанна Златоуста.
4

5

6

Ничуть не уступают по красоте и гражданские постройки. Встречаются большие избы с пятью или даже шестью окнами в ряд, с сильно выступающими вперёд свесами, на которых ещё сохранились вот такие росписи.
7

Или вырезанные из дерева узоры.
8

9

Красная Ляга. О том, что здесь когда-то жили люди, напоминает стоящая посреди поля Сретено-Михайловская церковь 1655 года постройки. Самая старая и одновременно хуже всего сохранившаяся.
10

По внешнему виду больше напоминает колокольню.
11

12

От ансамбля Лядинского погоста остался только Богоявленский храм.
13

После недавнего пожара безвозвратно пропала одна из церквей и колокольня. Об этом более подробно смотрите и читайте здесь.
14

15

Впечатляет своей конструкцией и росписью необыкновенное крыльцо.
16

Небо и звёзды.
17

18

Колодцы с колосом всё больше становятся редкостью даже здесь.
19

Ими уже не пользуются, и многие просто забиты досками.
20

А здесь ещё можно набрать воды.
21

Деревня Шелоховская, она же Архангело.
22

Ещё одна интересная особенность этих мест – многие населённые пункты имеют несколько названий. Так Лядины иначе называют Гавриловская, а Саунино – Кипрово.
23

24

Большая Шалга. Деревни такой давно нет, всё что осталось – это лесной островок вокруг двух церквей, деревянной и каменной, чьи голубые купола виднеются сквозь густую листву.
25

Но поблизости есть другие деревни, поэтому есть и дороги. Иначе место это, подобно Малой Шалге, было бы крайне труднодоступно.
26

Дерево – материал не долговечный, требующий постоянного ухода и своевременной замены. И поэтому, без необходимого внимания, северное деревянное зодчество, мы рискуем потерять.
И кто знает, сколько всё это так простоит? Хотелось бы верить, что очень долго, раз уж простояло не один век. Но как жизнь показывает, особенно после событий в Лядинах, что такая уверенность мнима.

Как доехать, карта:

До всех перечисленных мест, за исключением разве что Малой Шалги, доехать можно даже на легковой машине. Дороги в основном грейдерные, проходимые в нормальную погоду теплого сезона. Зимой не был, поэтому рекомендовать не берусь, но думаю, что там, где чистят, ситуация не сильно отличается. Ниже для удобства приведена карта, на которой я отметил все перечисленные выше достопримечательности.

Как видите, Саунино — самое легко доступное место. Так что если будете в Каргополе, не поленитесь, загляните туда.

Что же касается Малой Шалги, то дорога туда плохая. Люди на машинах повышенной проходимости всё же добираются, но стоит ли, решайте сами. Там находится деревянная церковь Смоленской иконы Божьей Матери и погост. Лес подступил почти в плотную к стенам, в буквальном смысле слова зажал здание. Церковь далеко не в лучшем состоянии и на данный момент закрыта.

Отдельной темы так же заслуживают и часовни. Но об этом будет уже в следующих частях.

Смотрите далее:

Большие Лядины
Красная Ляга
Село Архангело
Большая Шалга
Деревянные часовни севера
Саунино
Деревенские дома на Русском Севере

Ещё про эти места:

Достопримечательности Каргополя
Заброшенная деревня Кучепалда
Ошевенский монастырь и деревянный храм
Река Онега

На машине на Русский Север. Анонс всего путешествия

nordhot.ru

Деревянное зодчество русского севера

Деревянное зодчество русского севера 
Грабарь И. Э., Горностаев Ф. Ф. 
Если в Новгороде это влияние еще не так заметно, то позже в эпоху возвышения Москвы, оно оказывается настолько решающим, что сама история московского зодчества есть в значительной степени история перенесения деревянных форм на каменные сооружения. Изложение этого периода совершенно немыслимо без предварительного знакомства с деревянными церквами русского Севера.
Задолго до крещения Руси в ней уже были деревянные храмы. В договоре Кн. Игоря с греками упоминается церковь Ильи Пророка, в которой русские христиане давали клятву на верность договору. Летописец, рассказывающий об этом событии под 945 годом, называет церковь соборной, и она была не единственной. В той же летописи под 882 годом в рассказе об убийстве Олегом Аскольда и Дира упоминаются еще две церкви – «божниця святаго Николы» и «святая Орина». Эти церкви были деревянные, что видно из летописей, называющих их «срубленными» и отметивших, что все они сгорели. В Новгороде, по-видимому, также были церкви уже задолго до крещения Руси. Об одной из них, церкви Преображения, сохранилось известие в отрывке Якимовской летописи1.
После крещения киевлян Владимир, по свидетельству летописи, «нача ставити по градом церкви и попы». Отправляя своих сыновей в уделы, и им наказывал заботиться о построении храмов и посылал с ними священников. Все эти церкви, вне всякого сомнения, рубились из дерева, и появление первых каменных храмов летописи отмечают как событие совершенно исключительной важности. По всему видно, что деревянное зодчество в этой по преимуществу лесной стране было уже в достаточной степени развито, и рубка церквей едва ли доставляла много затруднений тогдашним плотникам.
Какова была архитектура этих церквей? К сожалению, ответить на этот вопрос при тех скудных сведениях, которые дошли до нас, нет никакой возможности, и если не поможет какой-либо счастливый случай, какое-либо неожиданное открытие – фреска, икона или рукопись с изображениями первых деревянных церквей, — то вопросу суждено навсегда остаться без ответа. Пока же у нас нет данных даже для приблизительных и гадательных предположений. Единственное сведение, которым мы располагаем, относится к деревянной Софии в Новгороде, сгоревшей в 1045 году и замененной вслед затем каменной. Она была поставлена в 989 году первым новгородским епископом Иоакимом, которого Владимир вывез из Корсуня и отправил крестить новгородцев. Эта соборная Софийская церковь вся была срублена из дуба и имела 13 верхов2. Ясно, что она представляла весьма сложное сооружение, требовавшее большого искусства, знаний и опыта. И как раз Новгород славился уже с древнейших времен своими искусными плотниками. Когда в 1016 году новгородцы с Ярославом пошли на Святополка Киевского, то недаром киевляне презрительно называли их «плотниками». Из этого можно заключить, что на юге плотницкое дело было не в почете, и с появлением каменных храмов деревянные рубились только там, где нельзя было поставить каменного. Не то мы видим на Севере, где были выработаны совершенные формы деревянного зодчества, которые в течение веков непрерывно влияли на всю совокупность русского искусства. Формы эти являлись тем неиссякаемым родником, из которого черпали новую жизнь застывавшие временами художества на Руси, и значение их все еще недостаточно оценено. 
С чрезвычайно отдаленных времен вырабатывались как самые плотничьи приемы, так и та терминология, которая сохранилась на Севере до наших дней. Слова «стопа», «сруб» «клеть» говорят о форме и способе постройки деревянных сооружений. Древний термин «хоромы», определявший соединенную в одно целое группу жилых богатых помещений, всецело выражал впоследствии и внешность «храма», т.е. той же храмины, хоромины, хором, как жилища, но жилища не простого смертного, а бога – «дом божий». Таким образом, в самом слове «храм», будь он каменный или деревянный, скрывается определение богатого жилища.
С распространением христианства расширялась и потребность в сооружении храмов. Византийское церковное зодчество с установленными церковью основными формами плана и фасадов было принято как завет, как нерушимая святыня, остававшаяся неподвижной целые века. Свободному замыслу тут долго не было места. Только первые деревянные церкви, появившиеся еще до каменных, могли быть срублены иначе, ибо не было еще образцов, к которым местные плотники должны были приноравливаться. Они вынуждены были искать форм для нового сооружения, одной стороны, в преданиях хоромного строительства, с другой – в собственном воображении. Когда же появился первый каменный храм, то такой образец был дан, и с этих пор деревянное церковное строительство получило возможность заимствовать некоторые особенности каменного храма.
Конечно, о точном воспроизведении его форм в дереве не могло быть и речи. Прежде всего, этому препятствовал уже самый материал и создававшиеся веками строительные приемы деревянного зодчества, находившегося в руках самого народа. Слишком строгой охраны византийских форм не допускали разбросанность и глушь деревенской Руси. Понемногу у народа выросло свое особенное представление о красоте «божьего храма». Все это вместе взятое неотразимо направляло развитие деревянного храмового зодчества в совсем другую сторону и постепенно привело его к той изумительной самобытности, в которой бесследно исчезли черты, заимствованные некогда у Византии.
В этой борьбе народного вкуса с чуждыми ему началами духовная власть оказалась в силах удержать только самое общее очертание первоначального византийского плана. Осталось центральное помещение для молящихся, алтарь и притвор. Но и они с течением времени значительно видоизменились и получили народные, чисто бытовые прибавки. Место притвора заняла обширная «трапезная», а сам он превратился в необходимую принадлежность жилищ – сени, получив вместе с их значением и их конструкцию. Наконец, как и подобало хоромам, храм приподнялся на целый этаж, получив так называемые «подклеты», а вместе с ними и казовую часть хором – крыльца с «рундуками», как назывались крытые входные площадки этих крылец. Конструктивное устройство отдельных частей храма в виде прямоугольных срубов, совершенно тождественных по рубке с обыкновенным жилищем, требовало и тождественного потолочного перекрытия по «матицам», или иначе балкам, либо «прямью», либо «в косяк». Различные высоты срубов, или клетей, требовали их отдельного кровельного покрытия.
«Божий храм», по народному воззрению, непременно должен быть «приукрашенным», и подобно тому, как главная красота хором сосредоточивалась на украшении их верха, так и на верхах храмов строители давали волю тому декоративному инстинкту, который на суровой глади бревенчатых стен не находил выхода. Насколько просто, скромно и как бы намеренно скупо убраны стены срубов, настолько причудливо и богато украшены кровли храма. Но, походя на богатые хоромы, храм требовал и присущего ему отличия, выражавшегося в главах и крестах. Готовых форм для главы в дохристианском деревянном строительстве на Руси не было, и приходилось брать их с храмов каменных, но уже самое устройство потолочного перекрытия и кровель деревянного храма обрекало главу на роль чисто декоративного придатка. Сохраняя присущую главам округлую форму, соответствующую каменному куполу, а также округлость его шеи, или барабана, деревянная церковная глава никогда не достигала величины глав каменных церквей, хотя и получила для своего увеличения «пучину», превратившись в куполок луковичной формы, в так называемую «маковицу». Другая отличительная форма каменной церкви – «закомара», или полукруглое окончание верхов фасадных стен, нашла соответствующее применение и в деревянном зодчестве. Сохраняя округлость, она, тем не менее, вполне отвечала своему прямому назначению – служить кровлей деревянного сооружения. Эта форма известна под названием «бочки», так как напоминает обыкновенную бочку, часть которой срезана во всю ее длину. Бочка поставлена своей срезанной стороной на сруб, а вверху ее круглое тело получило заострение. Такое же заострение получилось и на дне ее, являющемся как бы полуарочным фронтончиком и получившим характерное название «кокошника». «Бочкой» перекрывались обыкновенно алтари и притворы, а иногда она служила и подножием для глав. Покрывается ею нередко и главный «рундук» крыльца, где обыкновенно находится икона. Насколько эта форма «бочки» или лицевой ее части, «кокошника», присуща ее церковному значению, наглядно показывают верхние окончания деревянных и металлических складней, киотов, сеней.
Как главы и их шеи, так и бочки покрывались особой деревянной чешуей, называвшейся «лемехом». Первоначально в лемехе стремились, по-видимому, воспроизводить черепицу, покрывавшую первые каменные храмы, но позже этот способ покрытия приобрел совершенно самостоятельное значение и стал решительно неотделим от деревянной церкви. Лемех стругали обыкновенно из осины, тонкими узкими дощечками, наружные концы которых вырубались в виде крестов. Надо видеть на месте, на Северной Двине, на Онеге и Мезени, древние церкви, покрытые лемехом, чтобы понять тяготение былых строителей к чешуйчатым кровлям. Такая кровля не только издали, но даже на близком расстоянии производит впечатление серебряной или посеребренной, и тот, кому случается увидеть из-за седого леса стройные чешуйчатые главки северной церкви, может биться об заклад, что они крыты не деревом.
Разрастаясь в ширину через устройство приделов, сеней и крылец, деревянные храмы, как хоромы божьи, естественно, стремились еще больше в высь, далеко оставляя позади хоромы смертных. Были храмы, достигавшие 35 сажен высоты3, а 20-саженная вышина была уже обыкновенной. Стремление украсить наилучшим образом верхние части храма привело к очень распространенному приему многоглавия, доходящему иногда до 22 глав.
Деревянное зодчество растет и развивается только в лесной стране, а таковой издревле и поныне является весь русский Север. Обитатели этого края с малых лет знакомились с плотничным делом. Летописные известия очень рано отмечают уже роль Новгородского Севера в деревянном строительстве. О блестящем развитии плотничного искусства северной Руси говорят и московские акты XVII века, называющие плотников, живущих по Ваге, лучшими мастерами. Важские плотники постоянно пополняли кадры царских мастеров.
Роль русского Севера в созидании самобытных форм деревянного церковного зодчества становится особенно понятной, если бросить взгляд на церковную архитектуру Украины и Прикарпатских земель. Наиболее интересными и наиболее самобытными из них оказываются церкви самых глухих мест в Карпатских горах. Причудливо своеобразные их формы чужды тех влияний, которыми полны их более культурные соседи на западе и востоке. Самобытность их объясняется той непринужденностью и свободой, с которой чисто бытовые формы жилища призваны служить обширным декоративным замыслам храмоздательства, чуждого далекому от них контролю. И вдали от шумных городов, в глуши заброшенных деревенских уголков выросли такие поистине народные создания, как церковь в Малнове, в Скольских горах Галиции. Своеобразность и глубоко народный характер церквей Норвегии также объясняются отдаленностью их от культурных центров, всегда сглаживающих и нивелирующих самобытные черты. Несмотря на все сходство этих церквей по общим контурам и силуэту с романскими каменными церквами, они отличаются не меньшей самобытностью, нежели церкви Галиции и Прикарпатской Руси. Последние кажутся похожими скорее на норвежские, чем северные русские, но сходство это только кажущееся. По самой конструкции они, несомненно, роднее церквам Северной Руси, с которыми имеют общий прием горизонтально положенных бревен, тогда как в Норвегии, Дании, Англии и Германии бревна ставились вертикально, стоймя. Только по грандиозности размаха и величию замысла они напоминают несколько храмы-великаны Северной Двины и Мезени. Таковы знаменитые церкви в Боргунде и особенно в Гиттердале.
Особенности деревянного церковного зодчества на русском севере
На русском Севере сохранилось еще, по счастью, такое множество старинных деревянных церквей, что по ним мы можем воссоздать все приемы, бывшие в ходу в деревянном храмоздательстве в течение целого ряда веков. Правда, наиболее древние из них не заходят далее начала XVI века, а в безусловно сохранившемся первоначальном виде дошла до нас только одна церковь этого столетия и то самого конца его, но формы древнейших памятников деревянного зодчества отличаются таким поразительным совершенством, такой ясностью, простотой и логичностью конструкций, что нужны были века для того, чтобы народное творчество их выработало. Последние церкви, выдержанные еще в древних формах, были срублены в конце XVIII века. С этого времени зодчий-плотник уступает свое место городскому архитектору, и народ уже не сам и не по своему вкусу создает себе храмы, а получает их из города.
Подразделяясь на разнообразные, ярко выраженные типы, храмы того трехвекового периода, который более или менее доступен нашему обследованию, в общих чертах совершенно одинаковы по своей конструкции. Сравнивая храмы и избы, возникшие одновременно, нельзя не видеть общности их приемов, доходящей в деталях, особенно в украшениях, до полной тождественности. Одной из главных особенностей народного творчества является его несокрушимая верность преданиям, тяготение к своим формам выражения, созидавшимся веками. Всякие новшества, вливающиеся в сферу народного творчества, тотчас же претворяются, подчиняясь этим вековечным, основанным на устойчивости народного быта, формам. Оттенки народного стиля суть претворенные новшества. Значение их главным образом чисто декоративное. Принимая во внимание чрезвычайную медленность движения вперед, обычную для народного искусства, а также вековые традиции деревянного строительства, едва ли ошибочным будет предположение, что еще задолго до XVI века существовали близкие по конструктивным и художественным формам предшественники уцелевших до нас храмов. Эти предшественники, несомненно, сыграли значительную роль в сформировании каменной архитектуры XVI века, яркими представителями которой являются храмы Вознесения в селе Коломенском под Москвой и московский Василий Блаженный. Нельзя допустить и мысли об обратном влиянии этих храмов на деревянное церковное зодчество, ибо мы имеем данные, говорящие совершенно определенно о существовании шатровых церквей задолго до Василия Блаженного и до Коломенской.
При изучении конструктивных особенностей деревянного зодчества не перестаешь изумляться их необычайной простоте и рациональности.
Все жилые и нежилые деревянные сооружения русского Севера возводились из плохо просушенного леса, преимущественно хвойного. Опыт научил, что из такого леса можно возводить строения рядами или «венцами» из бревен, положенных горизонтально. При ссыхании они не дают щелей, надавливая друг на друга, чего не бывает при вертикально поставленных бревнах. Соединение венцов производилось при помощи вырубки в концах их соответствующих бревну полукруглых углублений, причем неизбежно приходилось оставлять выпущенные «концы». Такое соединение называлось «в обло», т.е. по округлому. Это соединение – самое примитивное, допускающее работу наиболее простым инструментом, топором. Другой способ соединения уже не по округлому, а «в зуб» или «в лапу», по-старинному «в шап», причем выпускных концов нет, а самые концы бревен каждого венца должны быть так вырублены, чтобы схватиться друг с другом как бы зубами, или лапами. Такой способ соединения экономнее, но вместе с тем и несколько сложнее, так как требует аккуратности в сцеплении зубьев. Употребление этого способа вызывалось или неизбежной необходимостью, или роскошью. Наружные бревна оставались круглыми, необтесанными, тогда как внутренние стены обтесывались и «выскабливались в лас», причем в углах часто закруглялись.
Ряды так или иначе соединенных венцов назывались «стопами» или «срубами». Вполне оборудованные помещения с косяками для дверей и окон, с полом и потолком – назывались «клетями». Суровость климата при обилии атмосферных осадков вызывала необходимость устраивать жилье на втором этаже, верхнем или «горнем», откуда и название «горницы». Нижний этаж получал название «подклета».
То же свойство климата вызвало высокий подъем кровель от 110 до 30° в углах верхнего соединения «князька», или, по-древнему, «кнеса» и «кнеска»4. К первым относится обыкновенное покрытие северной избы на два ската, а к последним покрытие шатровое. Середину между ними в 40 — 45° занимает особое покрытие на два ската, так называемое «клинчатое», т.е. в форме клина, принадлежащее главным образом храмам.
Все покрытие производилось деревом, причем двускатные постройки крылись тесом, а шатры и дуговые формы «кожушились», т.е. покрывались в чешую, «лемехом». Конструкция и нынешней северной кровли избы отличается необыкновенной прочностью. На сруб ставятся, прежде всего, стропильные ноги, или «быки», крепко связанные горизонтальными обрешетинами, или «лотоками», и соединенные вверху подконьковой жердью, так называемой «князевой слегой». Внизу быки врубаются в бревна верхнего венца сруба, зовущиеся «подкуретниками». Кровельный тес зажат в нижних концах желобом – «застрехой», или «водотечником», держащимся на загнутых концах быков, на их «курицах», а в верхнем конце, на князьке, он зажат тяжелым бревном, «охлупнем». Лотоки покоятся на сучках, оставленных на быках.
Такая кровля легко выдерживает натиски жестоких северных ветров. Надо заметить, что все ее части соединяются между собой «вырубкой», и только в самых необходимых случаях пускаются в ход деревянные костыли, о железных же гвоздях до недавнего времени не было и помина. Но удивительнее всего – отсутствие в числе плотничьих инструментов пилы, столь, кажется, необходимой нынешнему плотнику. На Севере есть старожилы, которые помнят, как лет 50 – 60 тому назад у них впервые только появился этот инструмент. Отсутствие пилы в древнем строительном искусстве можно проследить повсюду. Выходящие концы венцов не отпилены, а обрублены, но обрублены так мастерски, что, на первый взгляд, они кажутся опиленными. Между тем поперечная рубка, т.е. перпендикулярная слою дерева, — сама трудная. Все косяки окон и дверей, все доски потолка, пола и крыш обтесаны также одним топором. Диву даешься, глядя на эту огромную и упорную работу. Сколько нужно было уменья и навыка, чтобы «справлять» все дело одним топором. Рубили лес и дрова, рубили храмы и избы, рубили в прямом смысле слова. Приготовить из срубленного дерева доску составляло уже немалый труд, ибо, не имея пилы, нужно было посредством клиньев расщепить бревно на слои и затем обтесывать каждый слой со всех сторон. Слово «тес» нужно понимать в буквальном смысле, да и слово «доска» происходит от одного корня: дска, тска, цка. Последнее слово можно слышать местами и до сих пор. Трудность приготовления досок заставляла древнего строителя очень бережно относиться к декоративным украшениям, состоявшим из пришивных висячих досок, прорезанных узором, или так называемых «причелин». В большинстве случаев обходились без них, вырубая декоративные украшения прямо на конструктивных частях, например, на косяках дверей и окон, на столбах крылец. Если же где-либо необходимость заставляла вводить причелину, например, на свесах кровель – прямых, шатровых, бочечных, где надо было прикрыть концы «лотков» или же венцов, — то причелинам не давали игривого рисунка, полагая, вероятно, в простоте души, что чисто выструганная доска причелины уже сама по себе, по труду, на вытеску ее положенному, представляет достаточное украшение. Отсюда такая простота и рациональность украшений.
Строго воспитывалось жизнью и художественное чутье, устремленное главным образом не на декоративную сторону, а на выработку форм и общих пропорций масс. Кому приходилось подолгу бывать на Севере, тот знает, как нелегка там жизнь. Когда после долгой и жестокой зимы приходит лето, и без того короткое, но еще больше сокращаемое необычайно затяжным вешним половодьем, то необходимо напрягать все силы, чтобы справиться с работами до новой стужи. И слово «страда», которым народ окрестил пору летних работ, нигде не приобретает такого буквального смысла, как именно на Севере, где короткое лето – действительно «страдная пора». Эта суровая школа жизни отразилась на искусстве и привела к созданию произведений, прямо поражающих своей классической простотой и захватывающих выразительностью и правдой. Иные из северных церквей настолько срослись с окружающей их природой, что составляют с нею одно неразрывное целое. И, кажется, будто эти произведения – сама природа, так они безыскусственны и неотразимы.
Сооружение храма в древности было делом не простым, а исключительной важности. Кроме заботы о прочности и вместимости сооружения, требовалось еще и сохранение всех основных частей его, присутствие которых отличало бы храм от жилого дома. Требовалось устройство центрального, увенчанного крестом помещения, к которому с востока и запада примыкали бы невысокие клети для алтаря и притвора. Такой простейший тип храма видоизменялся в зависимости от местных условий и нужд, а также благодаря соревнованию в «преукрашенности», не выходившей, однако, из тесного круга декоративно-служебных форм народного искусства, выраставшего медленно и постепенно – веками. Идеалом «преукрашенности» и выражения величия является многоглавие и значительная высота храмов, достигавших, даже с современной точки зрения, размеров поистине колоссальных. Последнее обстоятельство заставляет особенно высоко ценить искусство древних строителей, умевших так легко справляться с конструированием огромных масс и следивших в то же время неустанно за красотою форм. Прямо поразительно то великолепное понимание ракурсов, которым они обладали, и тонкое чутье пропорций, вылившееся в этих формах. Так росло и развивалось деревянное церковное строительство, оставаясь все время в пределах народного творчества и сохраняя в себе церковные заветы отдаленных времен.
Примечания:
1. Архимандрит Макарий. Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях, ч.I. М., 1860, стр.9, прим.8 (однако, архимандрит Макарий считает, что существование церкви Преображения в Новгороде до крещения Руси «с достоверностью не может быть доказано»). 
2. По мнению архимандрита Макария, 13 верхов знаменовали собой Спасителя и 12 апостолов. Подобная же дубовая церковь была построена и в Ростове в 992 году. По свидетельству Воскресенской летописи, она сгорела в 1160 году. Лаврентьевская летопись под 1160 годом говорит: «Того же лета погоре Ростов, и церкви все, и сборная дивная и великая церквы святое Богородице, якое же не было ни будеть». 
3. Церкви Важской области (т.е. на берегах реки Ваги): соборная Михаила Архангела в Шенкурске и Успения в Верховажском посаде (ныне – селе Верховажье, Вологодской области). Нередко встречающиеся в писцовых книгах конца XV века церкви с прозванием «Великий» Спас, Никола, Дмитрий, Георгий, Архангел Михаил, конечно, указывают на высоту храмов. В самом Новгороде существовал в 1494 году Иван Великий. 
4. Верхнее ребро двускатной крыши доселе зовется в народе «князьком», а также «коньком», что указывает на близость и, вероятно, тождество в глубокой древности обоих корней: конь-конязь-князь-konung-könig.

znakka4estva.ru

Русское деревянное зодчество

Сохранение культурного наследия — одна из важных задач человечества. На территории России, подвергающейся в XX в. грандиозным потрясениям, эта задача стояла и стоит особенно остро — не только вороги, но и невежество, и недомыслие стоящих у власти поставили бытие самих памятников под угрозу утраты.

В лесной зоне Европейской территории России осталось множество заброшенных храмов, часовен, колоколен, да и за Уралом, в Сибири, сохранились уникальные объекты деревянного зодчества. Долгое время трудности пути закрывали к ним доступ, позволяя им медленно стареть и дряхлеть.

Но не только время разрушало памятники деревянного зодчества, но и удары молний поджигали горделиво возвышающиеся над окружающим ландшафтом колокольни, огромные избы со взвозами. Беззащитны были они и от бродяг, находивших временный приют под их крышами, а позже, и от туристов, забывших погасить костер или недокуренную сигарету.

Памятники деревянного зодчества — весьма хрупкая часть историко-культурного наследия. Только полный список утрат — своеобразный мартиролог, включает сотни памятников. Все эти культовые постройки создавались в XVII-XVIII вв. и их можно, вероятно, отнести к своеобразному «русскому барокко», так представляется автору. Менее полутора веков понадобилось для расцвета этого вида построек. Затем каменное зодчество вытеснило дерево как строительный материал при сооружении храмов.

Другая часть памятников перевезена под музейную охрану, в музеи под открытым небом, наиболее известные из которых — Кижи и Малые Корелы. Десятки музеев деревянного зодчества возникли на территории Российской Федерации. Объекты деревянного зодчества были тщательно изучены на местах, разобраны по бревнышку с пометами их исконного местоположения, заменены в случаях надобности схожим материалом и вновь собраны на территориях музеев, занимающих площади в десятки и даже сотни гектаров.

Безусловно, они при этом потеряли связь с окружающим их некогда ландшафтом, рукотворным украшением которого они были. Но зато их сохранили от воздействия стихии и не менее опасных деяний людей, не ведающих, что творят. Остановимся на изначальном расположении объектов деревянного зодчества, памятуя, что из всех видов художественного творчества, архитектура — есть наиболее материальный, наиболее тесно связанный с данной житейской обстановкой элемент культурного ландшафта.

Зодчество находится в самой сильной зависимости от местных условий, например, климата, рельефа, растительности, наличных строительных материалов, привычек и потребностей населения. Крестьянин, приспосабливая к местным условиям устройство своей деревенской избы, конечно вовсе не думал о том, что создает особый национальный тип постройки. А между тем, и не без основания, многие исследователи считают такие избы за прототип русского национального зодчества.

Освоение территорий северо-запада, севера и Сибири славянами заняло более тысячи лет. Было множество препятствий: дебри лесной таежной зоны, заболоченность грандиозных пространств. Обустраиваться возможно было по берегам рек, около многочисленных озер.

Возникновение древнего Новгорода и колонизационная политика его правителей привела к освоению и практически бескровному присоединению севера и северо-востока Русской равнины вплоть до Урала. Угро-финские племена легко вошли в более молодой славянский этнос. Продвижение славян за Урал было остановлено более чем на три века монгольским нашествием. Но и позже, в XVI-XVII вв., освоение сибирских просторов шло по рекам. Но не деревни и городки вставали на путях землепроходцев, а крепости-остроги, в которых теснились дома служивых людей, воевод и торговцев.

Эволюция деревянных построек великолепно прослеживается в крупных музеях деревянного зодчества под открытым небом, прежде всего в Кижах и Малых Корелах, где представлены десятки разнообразных сооружений. Древняя Русь, хотя и имела немало городов, но основа ее была деревня. Именно в ней сформировались строительно-архитектурные особенности деревянного зодчества, начиная от архитектурно-планировочных решений и до выбора стандартов — модулей при сооружении разных видов построек.

Деревни тяготели к речным долинам и на севере европейской России были пространственно, в архитектурном отношении, связаны друг с другом и с окружающим ландшафтом. В организации жилища и хозяйственных служб была создана система для защиты человека и домашних животных от неблагоприятных природных условий — влаги и холода.

Остановимся на принципах построения жилых и хозяйственных построек. Первый — компактность сооружений, для того, чтобы терять как можно меньше тепла в суровых климатических условиях. Здесь использован принцип живой природы — минимальное отношение поверхности тела к объему, так как тепло теряется через поверхность. Поколения мастеров-плотников искали и нашли способы их соотношения, приближающие рукотворные сооружения к природному оптимуму.

Второй — дом ставился на высоком подклете, который отделял жилую часть от поверхности земли воздушной подушкой, своеобразным теплоизолятором, и одновременно воздух изолировал жилье от влаги, идущей от земли. Бревна разделялись берестяными и моховыми прокладками. Влага почти не поступала в сруб, чему способствовали различные приемы обработки бревен. Плотничали только топором (в перерубленное бревно вода не пойдет), ударами топора забиты древесные сосуды и поры. Пила не давала нужного эффекта, распиленное бревно втягивало воду, подобно сухому грибу. Часто сруб ставился на валуны. На севере их хватало с лихвой — память о ледниках, покрывавших в прошлом северо-запад и север России.

В-третьих, козырек крыши выносился до полутора метров над стенами, он служил защитой от атмосферных осадков.

В-четвертых, все хозяйственные постройки собирались под одну крышу. С помощью разнообразных переходов можно было легко пройти из избы в хлев, в амбар, в подсобные помещения. Возник особый весьма ценный тип жилого комплекса — «дом-двор», представленный на русском севере многочисленными разновидностями.

Но, какая деревня и какое хозяйство обходились без гумна, амбаров, овинов, сараев, бань, ледников и многих других построек? Были и общественные инженерные постройки — мосты, ветряные и водяные мельницы. Пожалуй, наиболее разнообразны были ветряные мельницы, их типы и размеры значительно различаются. Они всегда ставились на наиболее возвышенном, продуваемом месте — вершине холма, на речном высоком мысе — крутояре, где ветру было где разгуляться. И.Э. Грабарь отмечает различия ветряков по реке Онеге и Подвинью: первые — короче и приземистее, вторые — выше и стройнее, что связано с особенностями ветрового режима. Но и те, и другие ставились на господствующих высотах около сел и деревень и, махая своими крыльями-лопастями, издали привлекали путников.

Дом или, шире говоря, жилище, работал как фильтр по отношению к окружающей среде: обогревал зимой, сохранял прохладу в знойные дни лета, не допускал ни сырости, ни духоты. Конструкция дома создавала главный переход от внутреннего пространства к наружному через ряд переходов-шлюзов, например, сеней. Дом был как бы частью окружающей природы. Размеры деревьев определяли размер дома, его длину и высоту. Основой была клеть, в плане имеющая форму прямоугольника, иногда — квадрата. В зависимости от состояния владельца, его доходов, дома могли быть пяти- и шестистенные, обширные, с мезонинами, балконами, затейливыми крыльцами, что свидетельствовало о богатстве хозяина.

С чрезвычайно отдаленных времен вырабатывались как сами плотничьи приемы, так и та терминология, которая сохранилась на севере до наших дней. Слова «стопа», «сруб», «клеть» говорят о форме и способе постройки деревянных сооружений. Древний термин «хоромы» означал соединенную в одно целое группу жилых богатых помещений. Отсюда же произошло слово «храм», в котором (будь он каменный или деревянный) «скрывается определение богатого жилища» (И.Э. Грабарь).

Селения были не просто скопищем домов, они выстраивались по берегам рек и озер, как бы любуясь своей красотой в зеркале вод. На севере значительная ширина улиц определялась высотой солнца, так как затененность несла дополнительный импульс холода. На выбор месторасположения поселения оказывали влияние следующие факторы: удобство сообщения (реки, озера), особенности речной долины (сужения, расширения, крутые изгибы), другие характеристики рельефа. Кроме того, учитывали экспозицию склона, направление господствующих ветров, уровень подъема речных вод весной, в половодье. От тяжелых ледоходов защищались ряжевыми стенками.

Соразмерность зданий, их декор также создавались с учетом окружающих ландшафтов. Мерой была красота и сам человек, его пропорции. Сажень, маховая сажень, локоть и другие плотницкие меры, как «золотое сечение» в Средиземноморье, притягивали взор человека. На бессознательном уровне пропорции живого создавали соразмерность природного и рукотворного. Неповторимость природных особенностей, непозволительность нарушения природной гармонии, поддерживаемая вековой народной мудростью, были той основой, которая рождала индивидуальность каждого поселения.

Планово-высотные особенности ландшафтов использовались при выборе места для возведения храма или группы храмов. Само их местоположение выбиралось с учетом дальних зрительных связей, т.е. использовались видовые точки рельефа. Они были нарядно «одеты» кружевной резьбой, главками и шатрами-навершиями. Шатровое завершение напоминает конус ели, вышедшей из леса, покрытый осиновой дощечкой-лемехом, он сияет серебром на солнце.

Каждое сооружение, от простой бедной избы, до хором и храмов, украшено, декорировано резьбой. Глухая и более поздняя пропиловочная резьба опоясывает дом. Фасад дома — чело, декорировано резными деревянными «полотенцами», окна обрамлены узорчатыми наличниками. В домах богатых крестьян — затейливое, у бедняка — попроще, но везде взор притягивает резное кружево. Истоки русской народной резьбы, по мнению специалистов, уходят корнями в скандинавскую мифологию и язычество. Солнечный круг — солярный знак — явный языческий символ. Завершение крыши дома — охлупень в виде резного коня — очевидно, происходит из дохристианских обычаев. Конек защищал дом и хозяев от злых духов, болезней, неурожаев. Широкое распространение получила неглубокая глухая резьба. Очевидно, что во влажном и холодном климате быстрее уничтожается барельефная, а тем более горельефная резьба. На деревянных столбиках, подпорках и балясинах резались то неглубокие «перехваты» и «пояски», то кругляки, из которых появлялись «дыньки», «грибки», «маковицы» и тому подобная прелесть. Русская резьба делалась «на глаз», «по чувству», отсюда ее свобода. Глазомер мастера, выверенный природой, смягчает геометрический орнамент и оживляет ритмику рисунка.

Можно долго восхищаться творениями зодчих и плотников, создавших великолепные образцы деревянного зодчества сел и деревень, но следует вспомнить и об оборонном зодчестве, также характерном для средневековой Руси. Остроги-крепости Европейской России практически не сохранились. Редко их руины можно увидеть на старых фотографиях XIX в. или на планах древних городов. Таков, например, план г. Олонец в Карелии. Большинство остатков оборонной архитектуры находится в Сибири. В настоящее время имеется пять сохранившихся башен: две Братского и по одной Илимского, Бельского и Якутского острогов. Однако, еще в начале XX в. от шестнадцатибашенной якутской крепости сохранились пять башен и два прясла деревянной стены. Башня Якутского острога в 90-е гг. ушедшего века сгорела, но ныне она восстановлена. Ряд башен создан по обмерам и чертежам, одна из них находится в селе Торговище Пермской области. Подобные башни существуют в музеях деревянного зодчества, например, в Талицах, под Иркутском.

В 1969 г. на реке Казым (Березовский район Тюменской области) в глухой тайге были обнаружены и детально исследованы развалины Юильского острога. От него довольно хорошо сохранились срубы двух крепостных башен, полуразвалившаяся изба-казарма и следы более ста других построек.

Кроме того, на территории России сохранилось несколько деревянных конструкций монастырей, часть из них перенесена в музеи деревянного зодчества, а часть сохраняется в исконных ландшафтах.

Всего в нашей стране существует несколько десятков музеев деревянного зодчества. Один из первых музеев под открытым небом возник на острове Кижи Онежского озера, вокруг Кижского погоста, включающего два сказочных по красоте своей храма и колокольню, связывающую их в архитектурный, неповторимый ансамбль. Гряда, пересекающая остров, настолько гармонирует с рукотворным чудом, что человек испытывает радость и счастье, любуясь величием открывшегося перед взором ландшафтом. Это центр всего музея, который формировался в основном в 1950-60-е гг. по проекту известного архитектора-реставратора А.В. Ополовникова. Недаром у пристани, к которой прибывают в теплое время года суда встречает туристов небольшой бюст А.В. Ополовникова, — идеолога, собирателя и планировщика музея, собравшего лично или с помощью коллег и исследователей около 100 объектов деревянного зодчества Карелии и Заонежья.

Перемещение памятников с их первоначальных мест в музей сопряжено со значительными трудностями. Эти трудности связаны не только с разборкой, транспортировкой и возведением сооружений на новых местах или с их попутной реставрацией. Здание оказывается «вырванным» из природного ландшафта, в который его умело и бережно встраивали народные строители-плотники. А.В. Ополовников писал: «Как бы ни велика и тяжела была потеря подлинной среды памятника, она никогда не может быть больше потери самого памятника». Экспозиция столь огромного музея под открытым небом строится на основе ряда этнографическо-архитектурных зон, в которых размещены крестьянские постройки всех видов и типов из различных районов Карелии. Северные дома, как уже отмечалось, представляют собой крупные сооружения, великолепно приспособленные для суровых северных зим. Дом-двор, где находились помещения для скота (хлев), для хранения различных припасов и сена (сарай, кладовые, чуланы), а также для занятия ремеслами образует одно общее здание с различными жилыми комнатами как отапливаемыми, так и холодными летними горницами, светелками. Возведение огромных домов столь значительных размеров определялось особым, патриархальным бытом и укладом местного крестьянства, как правило, жившего большими неразделенными семьями.

Собиранием и сохранением всего разнообразия деревянного зодчества архитекторы-реставраторы озаботились в 60-70-е гг. XX столетия. Отдельные памятники гражданской и культовой архитектуры как отражение народного бытия свозили, разобранные по бревнышку, в особо примечательные ландшафты — приречные, приозерные, где бережно собирали и попутно реставрировали. После чего, они становились частью музеев деревянного зодчества, занимающих площадь от нескольких до десятков гектаров. Часть памятников пряталась за стенами монастырей, таких как Спасо-Прилуцкий или Кириллово-Белозерский на Вологодчине, часть — привозилась в Москву, где в Коломенском гуляющим и отдыхающим гражданам можно было восхищаться умениями градодельцев и плотников России. На европейском Севере сохранялись сельские поселения, где весь набор жилых, хозяйственных и культовых построек поражал на первых порах «диких», а позже организованных туристов умением с помощью топора создать удивительные по красоте и комфортные по сути своей сооружения. Каргополье и Пинежье, Подвинье и некоторые другие регионы радовали глаз выразительными силуэтами храмов, колоколен и богато изукрашенных резьбой крестьянских дворов.

Утраты многих сторон северного быта, памятников зодчества, требовала создания научного этнографического музея под открытым небом, где сохранились бы шедевры русского деревянного зодчества. Выбор места произведен был весьма удачно — недалеко от г. Архангельска, в живописном ландшафте у селения Малые Корелы. На возвышенном правом берегу реки Северной Двины, рассеченном небольшой речкой Корелкой, с холмистым рельефом, небольшим фрагментом коренных хвойных и лиственных лесов, с опушками и покосами, оврагами с родниками, зарослями кустарников и проплешинами полей, а также обрывами и небольшим болотцем была организована обитель для памятников, привозимых из разных частей огромной, до революции 1917 г., Архангельской губернии. Москва и Ленинград стали первыми разработчиками плана размещения объектов деревянного зодчества, выбора их среди других для показа на территории музея. Необходимо было найти эти памятники деревянного зодчества, обследовать и перевезти на территорию музея, где каждому региону было определено свое место, характерное для различных районов бывшей Архангельской губернии. Регионы различались специализацией хозяйственной деятельности и, очевидно, по характеру архитектуры и быту.

Архивные материалы, записки путешественников XVIII-XX вв., замечательная книга Максимова «Один год» пригодились для правильного расположения объектов. Главным среди профессиональных архитекторов был Александр Владимирович Ополовников.

Музейная композиция в Малых Корелах строится на построении музейной экспозиции на базе ландшафтно-средового метода, что позволяет учитывать историко-культурные особенности поселений, заложенных в различных ландшафтах.

Секторный показ дает возможность увидеть фрагмент деревни, где важны не только отдельные сооружения, но и их взаимоотношения друг с другом. В результате удается показать все многообразие народного деревянного зодчества Русского Севера.

Глубокий овраг делит территорию музея на две неравные части, две платообразующие возвышенности, — «Большую» и «Малую». На «Малой» представлены историко-культурные территории западной части Архангельской области — Каргопольско-Онежский сектор, а на «Большой» — регионы остальной ее территории.

Своеобразным символом музея деревянного зодчества является колокольня-звонница Кулика Драковенова, вывезенная из-под села Красноборск. Чуть левее входных ворот посетителя встретит деревянная мельница из деревни Большая Шалга Онежского района, один из наиболее архаичных типов — «столбовка на ряже».

Центром любой усадьбы на Севере был дом. Разнообразие изб, поднятых на высоких подклетах над землей поражает. Здесь представлены «курные» и «белые» каргопольские, ошевенские избы — четырехстенки, топившиеся «по-черному», из деревни Гарь, с полутораметровым козырьком, защищающим фасад дома от осадков, а также другие типы изб, в том числе и двухэтажная, летняя изба с неотапливаемой горницей. Автору удалось побывать в Каргополе в конце 70-х гг. и увидеть в деревнях Низ, Гарь, Погост удивительно гармонично встроенные в ландшафт дома, зерновые амбары, колодцы, а также баньки, сбегающие к речке.

Обзорная тропа ведет туриста от сектора к сектору. Знакомство с особенностями хозяйственной деятельности и быта, чертами материальной и духовной культуры весьма основательно и глубоко продумано в предоставленной экспозиции. На переходах к Важскому и Мезенскому секторам стоят часовенки, как бы приглашая посетителя задуматься о душе, сбросив физическую усталость дороги. Невозможно описать все особенности каждого сектора музея, а тем более, каждого из 120-ти с лишним памятников. В Мезенском секторе, где многие селения располагаются по высоким обрывистым речным берегам, для их укрепления рубили подпорные стенки, на них делали деревянный настил. На настил ставили амбары, ледники.

Пинежский сектор, расположившийся у лесного массива, удивляет тем, что избы здесь поставлены в «порядок», лицом к солнцу.

Архитектурный ансамбль Подвинья построен вокруг красивейшей Георгиевской церкви XVII в. из села Вершина Верхнетоемского района.

Поморский и Важские сектора — самые «молодые», они еще насыщаются экспонатами, но уже готовы показать тяжелый труд поморов в морском зверобойном промысле, речном и морском рыболовстве. Здесь можно увидеть множество простых и хитрых приспособлений, снасти и небольшие суда.

Важский сектор, вопреки мнению о бесперспективности земледелия на севере, доказывает обратное — староверы и их потомки выращивали там овес и рожь, овощи, и этот сектор был одним из «хлебных» областей Архангельской губернии. Нелегкий труд, представленный в экспозициях Поморского и Важского секторов, позволял выживать значительному, по здешним меркам, населению. И рассуждения некоторых ученых, обремененных научными званиями, о бесперспективности, «черных дырах» огромных территорий России, представляются мягко говоря, неубедительными. Музей в Малых Корелах экспонирует интерьеры изб, часовен, где представлена характерная обстановка, отражающая специфику материальной и духовной культуры северорусского населения.

Обратимся к другому музею деревянного зодчества «Витославлицы», что расположился в окрестностях Великого Новгорода, недалеко от Юрьева монастыря, на берегу реки Волхов. Место для музея под открытым небом выбрал знаток деревянной архитектуры А.В. Ополовников, а главным его устроителем был Новгородский реставратор Л.Е. Красноречьев. Выбранное место оказалось удачным: деревянные постройки вписались в исторический ландшафт южных предместий Новгорода, обогатив его красивыми силуэтами перевезенных сюда храмов.

Композиционным ядром музея являются три близко поставленных храма, которые как бы воссоздают древний погост — общественно-административный центр сельской округи. Храмы представляют разные типы культовых деревянных построек с точки зрения объемно-пространственного построения. Самая простая — Клетская церковь Успения Богородицы построена в 1599 г. К приподнятому срубу, крытому на два ската, примыкает с востока небольшой сруб для алтаря, а с запада — для паперти. Обходная открытая галерея и крыльцо оживляют весьма строгую композицию храма. Подобные храмы были широко распространены на северо-западе. Празднично красива и сложена по композиции церковь Рождества Богородицы (XVI в.) на крещатом (в плане) срубе покоится восьмерик, увенчанный большим шатром. Маленькие главки прирубов подчеркивают величественность центрального шатра. С трех сторон основной объем опоясывает галерея-гульбище, устроенная на кронштейнах, которая придает храму нарядность. Крыльцо на два всхода — приглашение войти в храм. Никольская церковь из деревни Высокий Остров относится к типу ярусных построек XVII-XVIII вв., возникших после запрета Никона на строительство церквей с шатровым завершением, он видел в них языческое начало. Церковь Николы Чудотворца — четырехъярусная: на четвериковом основании поставлены три уменьшающихся к верху восьмерика. Ярусной композиции церкви вторит высокая колокольня с шатровым верхом.

От главного храмового комплекса идет уличная застройка крестьянскими домами. Такие строения и сегодня можно встретить по нижнему и среднему течению реки Мсты. Дома «двужилые», то есть двухэтажные. Нижний этаж, — «подызбица» — без окон, используется для хозяйственных надобностей. Второй этаж — жилой. Перед домом — галерея на резных столбах, где можно посидеть, укрыться от дождя, заняться каким-либо ремеслом. За избой, под одной крышей расположен большой хозяйственный двор, отделенный от нее сенями. Пристройка сбоку от избы с большими воротами (передок), служила для хранения телег, саней, конской сбруи. Дощатой перегородкой в избе был отделен «бабий кут» или чулан, где на полках стояла глиняная берестяная посуда. Все в крестьянском доме было продумано и функционально.

Несколько храмов расположены отдельно на территории музея. Среди них горделиво высится на обозрение всем Успенская церковь из села Курицко, построенная в XVI в. на берегу озера Ильмень. Ее шатровое завершение покоится на приземистом четверике. Среди вековых вечнозеленых сосен уютно и трогательно встроена Никольская церковь XVII в. из деревни Тухоея. Ее высокие прирубы и крытые на два ската завершения с маленькой главкой напоминают кряжистого новгородского воина. В южной части музейной территории находится необычайно интересный по своей композиции храм — церковь Николая Чудотворца (XVIII в.) из деревни Мякишево, что была перевезена с берега реки Песь. Внешне простые ее двускатные крыши от крыльца к алтарной части ступенчато воздымаются к небу.

Под стенами известного Ипатьевского монастыря, что расположился при слиянии реки Костромы с рекой Волгой, возник музей деревянного зодчества, который принимает значительный поток туристов из России и зарубежья. Начинался он с упрятанной за стенами монастыря церкви Преображения из села Спас-Вежи (1628 г.). Она стояла на сваях, а рядом с ней размещались избушки-баньки, высоко поднятые на «курьих ножках». Воспел деревню Спас-Вежи, откуда были доставлены в музей чудные произведения костромских плотников, Н.А. Некрасов в стихотворении «Дед Мазай и зайцы»:

…Летом, ее убирают красиво,

Исстари хмель в ней родится

на диво,

Домики в ней на высоких столбах

(Всю эту местность вода заливает,

Так что деревня весною всплывает,

Словно Венеция). Старый Мазай

Любит до страсти свой

низменный край…

Храм с двухскатной крутой крышей поражал изяществом пропорций, в нем все гармонично, архитектура весьма функциональна, даже сваи не упрятаны. Под храмом, между сваями, гулял ветер, ускоряя его просушку после наводнения. К сожалению, недавно церковь сгорела.

За стенами монастыря можно полюбоваться всем разнообразием деревянных построек селян Костромской губернии. Вблизи церкви Рождества Богородицы стоит ветряная мельница. «На избушке» второй половины XIX в. — овин традиционный и простой по форме: перед входом имеется помост на консолях и большой свес с крыши для защиты от дождя. Храмы XVIII-XIX вв., а также часовня строги по силуэтам, но их оживляет резной декор. Он же прослеживается в украшении изб крестьян разного достатка, но даже бедняк старался пусть штрихами, глухой резьбой украсить вход и оконце своего дома. Туристы посещают крестьянские дома, где столярная работа также выполнена с помощью топора, но ее нельзя назвать «топорной».

В музее можно увидеть использование в декоре храмов и жилых изб разных пород дерева: липы, ели, березы, осины.

Но пора двигаться дальше. И мы посетим весьма своеобразный музей деревянного зодчества «Хохловка» вблизи города Пермь. Место для него выбрано характерно возвышенное, открытое к Камскому водохранилищу: лысый склон «солнопек» и затененный елями противоположный склон, характерный для ландшафтов Прикамья. У входа в музей расположились крестьянские дома, привезенные из разных районов Предуралья. Поднимаясь на вершину холма, где расположены колокольня и храм…, поражаешься простором, открывающимся с вершины. Спускаясь с холма по тропе, выходишь к охотничьим заимкам и лабазам. Здесь представлены разнообразные типы охотничьих промысловых сооружений — от шалаша-навеса до избушек с печками, где можно отдохнуть, устроиться на ночлег, заняться проверкой припасов. Добычу укладывали в лабазы, поставленные на сваях, с зарубками, чтобы грызуны не смогли добраться до заготовленного мяса. Ниже по склону стоит пожарное депо с наблюдательной вышкой, сараем, насосами, телегами, баграми и другими необходимыми приспособлениями.

Но самое оригинальное сооружение — деревянный завод по производству соли — поставлен вблизи воды. Он был привезен с берега Камы, смонтирован и готов к работе, которую выполнял до 70-х гг. XX столетия. Огромные печи с противнями, на которые поступал рассол, выкачиваемый из скважин; гигантский соляной амбар, где складировалась соль; причал, к которому подходили баржи — все поражает отлаженностью, но и опасностью производства. На экологические проблемы владельцы предприятия не обращали внимания, а погрузка готовой слежавшейся за зиму соли иногда приводила к гибели грузчиков. Да еще и окрестные леса переводились на топливо для огромных печей на добрый десяток верст.

Небольшой, но весьма выразительный и содержательный музей деревянного зодчества открыт в Ханты-Мансийском национальном округе. В поселке Руссенская демонстрируются не только охотничьи домики, лабазы и амбары хантов-охотников, но и в краеведческом музее природы и человека прекрасно отображены взаимодействия человека и природы, бережное отношение к ней. Следует отметить и деревянные строения в историко-культурном центре «Старый Сургут», который занимает исторический центр города. 

В Восточной Сибири выделяется своей представительностью музей деревянного зодчества «Тальцы», расположенный в Иркутской области, на трассе Иркутск — Листвянка. На берегу Ангары, а точнее Иркутского водохранилища, так как река здесь подтоплена сооруженной ГЭС, расположился музей-заповедник. Пожалуй, главная его достопримечательность — башни и прясла стен деревянного Усть-Илимского острога. Грозный силуэт башен, тын-стена из заостренных бревен, узкие бойницы разных уровней боя переносят посетителей в XVII-XVIII века — время освоения территории Прибайкалья. Вдоль острога, ниже его стен, удачно расположилась улица, сбегающая к Ангаре. Она прерывается площадью, на которой кроме административно-торговых точек возвышается деревянное здание трактира. Культовое зодчество представлено не так широко, как в музеях Европейской России. По-видимому, жили по принципу — «На Бога надейся, а сам не плошай».

Отметим еще в центре города Якутск, в Республике Саха, сохранившуюся башню местного острога. В 2003 г. она сгорела, но быстро была восстановлена. А под городом, рядом со столицей республики находится музей деревянного зодчества, где представлены традиционные жилища якутов, выдерживающие 50-60-градусные морозы. Они приземисты и в нижней части защищены землей. К сожалению, в журнальной статье сложно охватить все многообразие музеев и памятников деревянного зодчества России, народов ее населяющих.

Упомянуты только наиболее известные музеи деревянного зодчества, хотя на Камчатке, на Дальнем Востоке также созданы подобные музеи, на территории которых бережно сохраняются не только памятники зодчества, но и собраны великолепные этнографические коллекции. В ряде музеев подобного типа созданы так называемые «ожившие экспозиции», где мастерицы заняты вышивкой, плетением и прочими радующими женские сердца ремеслами. Тут же, в сувенирных лавках можно приобрести изделия, которые украсят не только интерьер дома, но и ее хозяйку.

Нельзя не отметить начавшие формироваться, в 90-е гг., музеи-заповедники деревянного зодчества. Отметим среди них Архитектурно-этнографический музей Вологодской области «Семенки», где собраны и продолжают собираться памятники деревянного зодчества юга таежной зоны России.

Феноменом русской православной культуры является резная скульптура, Христа, Богоматери и основных святителей, которые широко представлены в Пермском крае. Стефан Пермский проводя христианизацию язычников использовал эту скульптуру, которая заменила поклонения идолам. В храмах многочисленны прекрасные изображения святых, но лица их часто напоминают лица местных жителей — коми, манси, хантов. Экспрессия, страдания, запечатленные в лицах и фигурах святых вызывали ответные чувства у коренных жителей этого региона. Пришедшие на Русь из католицизма деревянная скульптура сыграла значительную роль в районах, присоединенных к территории русского государства.

http://www.portal-slovo.ru/impressionism/45372.php

ruskline.ru

Деревянное зодчество русского севера

Деревянное зодчество русского севера

Если в Новгороде это влияние еще не так заметно, то позже в эпоху возвышения Москвы, оно оказывается настолько решающим, что сама история московского зодчества есть в значительной степени история перенесения деревянных форм на каменные сооружения. Изложение этого периода совершенно немыслимо без предварительного знакомства с деревянными церквами русского Севера.

Задолго до крещения Руси в ней уже были деревянные храмы. В договоре Кн. Игоря с греками упоминается церковь Ильи Пророка, в которой русские христиане давали клятву на верность договору. Летописец, рассказывающий об этом событии под 945 годом, называет церковь соборной, и она была не единственной. В той же летописи под 882 годом в рассказе об убийстве Олегом Аскольда и Дира упоминаются еще две церкви – «божниця святаго Николы» и «святая Орина». Эти церкви были деревянные, что видно из летописей, называющих их «срубленными» и отметивших, что все они сгорели. В Новгороде, по-видимому, также были церкви уже задолго до крещения Руси. Об одной из них, церкви Преображения, сохранилось известие в отрывке Якимовской летописи¹.

После крещения киевлян Владимир, по свидетельству летописи, «нача ставити по градом церкви и попы». Отправляя своих сыновей в уделы, и им наказывал заботиться о построении храмов и посылал с ними священников. Все эти церкви, вне всякого сомнения, рубились из дерева, и появление первых каменных храмов летописи отмечают как событие совершенно исключительной важности. По всему видно, что деревянное зодчество в этой по преимуществу лесной стране было уже в достаточной степени развито, и рубка церквей едва ли доставляла много затруднений тогдашним плотникам.

Какова была архитектура этих церквей? К сожалению, ответить на этот вопрос при тех скудных сведениях, которые дошли до нас, нет никакой возможности, и если не поможет какой-либо счастливый случай, какое-либо неожиданное открытие – фреска, икона или рукопись с изображениями первых деревянных церквей, — то вопросу суждено навсегда остаться без ответа. Пока же у нас нет данных даже для приблизительных и гадательных предположений. Единственное сведение, которым мы располагаем, относится к деревянной Софии в Новгороде, сгоревшей в 1045 году и замененной вслед затем каменной. Она была поставлена в 989 году первым новгородским епископом Иоакимом, которого Владимир вывез из Корсуня и отправил крестить новгородцев. Эта соборная Софийская церковь вся была срублена из дуба и имела 13 верхов². Ясно, что она представляла весьма сложное сооружение, требовавшее большого искусства, знаний и опыта. И как раз Новгород славился уже с древнейших времен своими искусными плотниками. Когда в 1016 году новгородцы с Ярославом пошли на Святополка Киевского, то недаром киевляне презрительно называли их «плотниками». Из этого можно заключить, что на юге плотницкое дело было не в почете, и с появлением каменных храмов деревянные рубились только там, где нельзя было поставить каменного. Не то мы видим на Севере, где были выработаны совершенные формы деревянного зодчества, которые в течение веков непрерывно влияли на всю совокупность русского искусства. Формы эти являлись тем неиссякаемым родником, из которого черпали новую жизнь застывавшие временами художества на Руси, и значение их все еще недостаточно оценено.

С чрезвычайно отдаленных времен вырабатывались как самые плотничьи приемы, так и та терминология, которая сохранилась на Севере до наших дней. Слова «стопа», «сруб» «клеть» говорят о форме и способе постройки деревянных сооружений. Древний термин «хоромы», определявший соединенную в одно целое группу жилых богатых помещений, всецело выражал впоследствии и внешность «храма», т.е. той же храмины, хоромины, хором, как жилища, но жилища не простого смертного, а бога – «дом божий». Таким образом, в самом слове «храм», будь он каменный или деревянный, скрывается определение богатого жилища.

С распространением христианства расширялась и потребность в сооружении храмов. Византийское церковное зодчество с установленными церковью основными формами плана и фасадов было принято как завет, как нерушимая святыня, остававшаяся неподвижной целые века. Свободному замыслу тут долго не было места. Только первые деревянные церкви, появившиеся еще до каменных, могли быть срублены иначе, ибо не было еще образцов, к которым местные плотники должны были приноравливаться. Они вынуждены были искать форм для нового сооружения, одной стороны, в преданиях хоромного строительства, с другой – в собственном воображении. Когда же появился первый каменный храм, то такой образец был дан, и с этих пор деревянное  церковное строительство получило возможность заимствовать некоторые особенности каменного храма.

Конечно, о точном воспроизведении его форм в дереве не могло быть и речи. Прежде всего, этому препятствовал уже самый материал и создававшиеся веками строительные приемы деревянного зодчества, находившегося в руках самого народа. Слишком строгой охраны византийских форм не допускали разбросанность и глушь деревенской Руси. Понемногу у народа выросло свое особенное  представление о красоте «божьего храма». Все это вместе взятое неотразимо направляло развитие деревянного храмового зодчества в совсем другую сторону и постепенно привело его к той изумительной самобытности, в которой бесследно исчезли черты, заимствованные некогда у Византии.

В этой борьбе народного вкуса с чуждыми ему началами духовная власть оказалась в силах удержать только самое общее очертание первоначального византийского плана. Осталось центральное помещение для молящихся, алтарь и притвор. Но и они с течением времени значительно видоизменились и получили народные, чисто бытовые прибавки. Место притвора заняла обширная «трапезная», а сам он превратился в необходимую принадлежность жилищ – сени, получив вместе с их значением и их конструкцию. Наконец, как и подобало хоромам, храм приподнялся на целый этаж, получив так называемые «подклеты», а вместе с ними и казовую часть хором – крыльца с «рундуками», как назывались крытые входные площадки этих крылец. Конструктивное устройство отдельных частей храма в виде прямоугольных срубов, совершенно тождественных по рубке с обыкновенным жилищем, требовало и тождественного потолочного перекрытия по «матицам», или иначе балкам, либо «прямью», либо «в косяк». Различные высоты срубов, или клетей, требовали их отдельного кровельного покрытия.

«Божий храм», по народному воззрению, непременно должен быть «приукрашенным», и подобно тому, как главная красота хором сосредоточивалась на украшении их верха, так и на верхах храмов строители давали волю тому декоративному инстинкту, который на суровой глади бревенчатых стен не находил выхода. Насколько просто, скромно и как бы намеренно скупо убраны стены срубов, настолько причудливо и богато украшены кровли храма. Но, походя на богатые хоромы, храм требовал и присущего ему отличия, выражавшегося в главах и крестах. Готовых форм для главы в дохристианском деревянном строительстве на Руси не было, и приходилось брать их с храмов каменных, но уже самое устройство потолочного перекрытия и кровель деревянного храма обрекало главу на роль чисто декоративного придатка. Сохраняя присущую главам округлую форму, соответствующую каменному куполу, а также округлость его шеи, или барабана, деревянная церковная глава никогда не достигала величины глав каменных церквей, хотя и получила для своего увеличения «пучину», превратившись в куполок луковичной формы, в так называемую «маковицу». Другая отличительная форма каменной церкви – «закомара», или полукруглое окончание верхов фасадных стен, нашла соответствующее применение и в деревянном зодчестве. Сохраняя округлость, она, тем не менее, вполне отвечала своему прямому назначению – служить кровлей деревянного сооружения. Эта форма известна под названием «бочки», так как напоминает обыкновенную бочку, часть которой срезана во всю ее длину. Бочка поставлена своей срезанной стороной на сруб, а вверху ее круглое тело получило заострение. Такое же заострение получилось и на дне ее, являющемся как бы полуарочным фронтончиком и получившим характерное название «кокошника». «Бочкой» перекрывались обыкновенно алтари и притворы, а иногда она служила и подножием для глав. Покрывается ею нередко и главный «рундук» крыльца, где обыкновенно находится икона. Насколько эта форма «бочки» или лицевой ее части, «кокошника», присуща ее церковному значению, наглядно показывают верхние окончания деревянных и металлических складней, киотов, сеней.

Как главы и их шеи, так и бочки покрывались особой деревянной чешуей, называвшейся «лемехом». Первоначально в лемехе стремились, по-видимому, воспроизводить черепицу, покрывавшую первые каменные храмы, но позже этот способ покрытия приобрел совершенно самостоятельное значение и стал решительно неотделим от деревянной церкви. Лемех стругали обыкновенно из осины, тонкими узкими дощечками, наружные концы которых вырубались в виде крестов. Надо видеть на месте, на Северной Двине, на Онеге и Мезени, древние церкви, покрытые  лемехом, чтобы понять тяготение былых строителей к чешуйчатым кровлям. Такая кровля не только издали, но даже на близком расстоянии производит впечатление серебряной или посеребренной, и тот, кому случается увидеть из-за седого леса стройные чешуйчатые главки северной церкви, может биться об заклад, что они крыты не деревом.

Разрастаясь в ширину через устройство приделов, сеней и крылец, деревянные храмы, как хоромы божьи, естественно, стремились еще больше в высь, далеко оставляя позади хоромы смертных. Были храмы, достигавшие 35 сажен высоты³, а 20-саженная вышина была уже обыкновенной. Стремление украсить наилучшим образом верхние части храма привело к очень распространенному приему многоглавия, доходящему иногда до 22 глав.

Деревянное зодчество растет и развивается только в лесной стране, а таковой издревле и поныне является весь русский Север. Обитатели этого края с малых лет знакомились с плотничным делом. Летописные  известия очень рано отмечают уже роль Новгородского Севера в деревянном строительстве. О блестящем развитии плотничного искусства северной Руси говорят и московские акты XVII века, называющие плотников, живущих по Ваге, лучшими мастерами. Важские плотники постоянно пополняли кадры царских мастеров.

Роль русского Севера в созидании самобытных форм деревянного церковного зодчества становится особенно понятной, если бросить взгляд на церковную архитектуру Украины и Прикарпатских земель. Наиболее интересными и наиболее самобытными из них оказываются церкви самых глухих мест в Карпатских  горах. Причудливо своеобразные их формы чужды тех влияний, которыми полны их более культурные соседи на западе и востоке. Самобытность их объясняется той непринужденностью и свободой, с которой чисто бытовые формы жилища призваны служить обширным декоративным замыслам храмоздательства, чуждого далекому от них контролю. И вдали от шумных городов, в глуши заброшенных деревенских уголков выросли такие поистине народные создания, как церковь в Малнове, в Скольских горах Галиции. Своеобразность и глубоко народный характер церквей Норвегии также объясняются отдаленностью их от культурных центров, всегда сглаживающих и нивелирующих самобытные черты. Несмотря на все сходство этих церквей по общим контурам и силуэту с романскими каменными церквами, они отличаются не меньшей самобытностью, нежели церкви Галиции и Прикарпатской Руси. Последние кажутся похожими скорее на норвежские, чем северные русские, но сходство это только кажущееся. По самой конструкции они, несомненно, роднее церквам Северной Руси, с которыми имеют общий прием горизонтально положенных бревен, тогда как в Норвегии, Дании, Англии и Германии бревна ставились вертикально, стоймя. Только по грандиозности размаха и величию замысла они напоминают несколько храмы-великаны Северной Двины и Мезени. Таковы знаменитые церкви в Боргунде и особенно в Гиттердале.

Особенности деревянного церковного зодчества на русском севере

На русском Севере сохранилось  еще, по счастью, такое множество старинных деревянных церквей, что по ним мы можем воссоздать все приемы, бывшие в ходу в деревянном храмоздательстве в течение целого ряда веков. Правда, наиболее древние из них не заходят далее начала XVI века, а в безусловно сохранившемся первоначальном виде дошла до нас только одна церковь этого столетия и то самого конца его, но формы древнейших памятников деревянного зодчества отличаются таким поразительным совершенством, такой ясностью, простотой и логичностью конструкций, что нужны были века для того, чтобы народное творчество их выработало. Последние церкви, выдержанные еще в древних формах, были срублены в конце XVIII века. С этого времени зодчий-плотник уступает свое место городскому архитектору, и народ уже не сам и не по своему вкусу создает себе храмы, а получает их из города.

Подразделяясь на разнообразные, ярко выраженные типы, храмы того трехвекового периода, который более или менее доступен нашему обследованию, в общих чертах совершенно одинаковы по своей конструкции. Сравнивая храмы и избы, возникшие одновременно, нельзя не видеть общности их приемов, доходящей в деталях, особенно в украшениях, до полной тождественности. Одной из главных особенностей народного творчества является его несокрушимая верность преданиям, тяготение к своим формам выражения, созидавшимся веками. Всякие новшества, вливающиеся в сферу народного творчества, тотчас же претворяются, подчиняясь этим вековечным, основанным на устойчивости народного быта, формам. Оттенки народного стиля суть претворенные новшества. Значение их главным образом чисто декоративное. Принимая во внимание чрезвычайную медленность движения вперед, обычную для народного искусства, а также вековые традиции деревянного строительства, едва ли ошибочным будет предположение, что еще задолго до XVI века существовали близкие по конструктивным и художественным формам предшественники уцелевших до нас храмов. Эти предшественники, несомненно, сыграли значительную роль в сформировании каменной архитектуры XVI века, яркими представителями которой являются храмы Вознесения в селе Коломенском под Москвой и московский Василий Блаженный. Нельзя допустить и мысли об обратном влиянии этих храмов на деревянное церковное зодчество, ибо мы имеем данные, говорящие совершенно определенно о существовании шатровых церквей задолго до Василия Блаженного и до Коломенской.

При изучении конструктивных особенностей деревянного зодчества не перестаешь изумляться их необычайной простоте и рациональности.

Все жилые и нежилые деревянные сооружения русского Севера возводились из плохо просушенного леса, преимущественно хвойного. Опыт научил, что из такого леса можно возводить строения рядами или «венцами» из бревен, положенных горизонтально. При ссыхании они не дают щелей, надавливая друг на друга, чего не бывает при вертикально поставленных бревнах. Соединение венцов производилось при помощи вырубки в концах их соответствующих бревну полукруглых углублений, причем неизбежно приходилось оставлять выпущенные «концы». Такое соединение называлось «в обло», т.е. по округлому. Это соединение – самое примитивное, допускающее работу наиболее простым инструментом, топором. Другой способ соединения уже не по округлому, а «в зуб» или «в лапу», по-старинному «в шап», причем выпускных концов нет, а самые концы бревен каждого венца должны быть так вырублены, чтобы схватиться  друг с другом как бы зубами, или лапами. Такой способ соединения экономнее, но вместе с тем и несколько сложнее, так как требует аккуратности в сцеплении зубьев. Употребление этого способа вызывалось или неизбежной необходимостью, или роскошью. Наружные бревна оставались круглыми, необтесанными, тогда как внутренние стены обтесывались и «выскабливались в лас», причем в углах часто закруглялись.

Ряды так или иначе соединенных венцов назывались «стопами» или «срубами». Вполне оборудованные помещения с косяками для дверей и окон, с полом и потолком – назывались «клетями». Суровость климата при обилии атмосферных осадков вызывала необходимость устраивать жилье на втором этаже, верхнем или «горнем», откуда и название «горницы». Нижний этаж получал название «подклета».

То же свойство климата вызвало высокий подъем кровель от 110 до 30° в углах верхнего соединения «князька», или, по-древнему, «кнеса» и «кнеска»⁴. К первым относится обыкновенное покрытие северной избы на два ската, а к последним покрытие шатровое. Середину между ними в 40 — 45° занимает особое покрытие на два ската, так называемое «клинчатое», т.е. в форме клина, принадлежащее главным образом храмам.

Все покрытие производилось деревом, причем двускатные постройки крылись тесом, а шатры и дуговые формы «кожушились», т.е. покрывались в чешую, «лемехом». Конструкция и нынешней северной кровли избы отличается необыкновенной прочностью. На сруб ставятся, прежде всего, стропильные ноги, или «быки», крепко связанные горизонтальными обрешетинами, или «лотоками», и соединенные вверху подконьковой жердью, так называемой «князевой слегой». Внизу быки врубаются в бревна верхнего венца сруба, зовущиеся «подкуретниками». Кровельный тес зажат в нижних концах желобом – «застрехой», или «водотечником», держащимся на загнутых концах быков, на их «курицах», а в верхнем конце, на князьке, он зажат тяжелым бревном, «охлупнем». Лотоки покоятся на сучках, оставленных на быках.

Такая кровля легко выдерживает натиски жестоких северных ветров. Надо заметить, что все ее части соединяются между собой «вырубкой», и только в самых необходимых случаях пускаются в ход деревянные костыли, о железных же гвоздях до недавнего времени не было и помина. Но удивительнее всего – отсутствие  в числе плотничьих инструментов пилы, столь, кажется, необходимой нынешнему плотнику. На Севере есть старожилы, которые помнят, как лет 50 – 60 тому назад у них впервые только появился этот инструмент. Отсутствие пилы в древнем строительном искусстве можно проследить повсюду. Выходящие концы венцов не отпилены, а обрублены, но обрублены так мастерски, что, на первый взгляд, они кажутся опиленными. Между тем поперечная рубка, т.е. перпендикулярная  слою дерева, — сама трудная. Все косяки окон и дверей, все доски потолка, пола и крыш обтесаны также одним топором. Диву даешься, глядя на эту огромную и упорную работу. Сколько нужно было уменья и навыка, чтобы «справлять» все дело одним топором. Рубили лес и дрова, рубили храмы и избы, рубили в прямом смысле слова. Приготовить из срубленного дерева доску составляло уже немалый труд, ибо, не имея пилы, нужно было посредством клиньев расщепить бревно на слои и затем обтесывать каждый слой со всех сторон. Слово «тес» нужно понимать в буквальном смысле, да и слово «доска» происходит от одного корня: дска, тска, цка. Последнее слово можно слышать местами и до сих пор. Трудность приготовления досок заставляла древнего строителя очень бережно относиться к декоративным украшениям, состоявшим из пришивных висячих досок, прорезанных узором, или так называемых «причелин». В большинстве случаев обходились без них, вырубая декоративные украшения прямо на конструктивных частях, например, на косяках дверей и окон, на столбах крылец. Если же где-либо необходимость заставляла вводить причелину, например, на свесах кровель – прямых, шатровых, бочечных, где надо было прикрыть концы «лотков» или же венцов, — то причелинам не давали игривого рисунка, полагая, вероятно, в простоте души, что чисто выструганная доска причелины уже сама по себе, по труду, на вытеску ее положенному, представляет достаточное украшение. Отсюда такая простота и рациональность украшений.

Строго воспитывалось жизнью и художественное чутье, устремленное главным образом не на декоративную сторону, а на выработку форм и общих пропорций масс. Кому приходилось подолгу бывать на Севере, тот знает, как нелегка там жизнь. Когда после долгой и жестокой зимы приходит лето, и без того короткое, но еще больше сокращаемое необычайно затяжным вешним половодьем, то необходимо напрягать все силы, чтобы справиться с работами до новой стужи. И слово «страда», которым народ окрестил пору летних работ, нигде не приобретает такого буквального смысла, как именно на Севере, где короткое лето – действительно «страдная пора». Эта суровая школа жизни отразилась на искусстве и привела к созданию произведений, прямо поражающих своей классической простотой и захватывающих выразительностью и правдой. Иные из северных церквей настолько срослись с окружающей их природой, что составляют с нею одно неразрывное целое. И, кажется, будто эти произведения – сама природа, так они безыскусственны и неотразимы.

Сооружение храма в древности было делом не простым, а исключительной важности. Кроме заботы о прочности и вместимости сооружения, требовалось еще и сохранение всех основных частей его, присутствие которых отличало бы храм от жилого дома. Требовалось устройство центрального, увенчанного крестом помещения, к которому с востока и запада примыкали бы невысокие клети для алтаря и притвора. Такой простейший тип храма видоизменялся в зависимости от местных условий и нужд, а также благодаря соревнованию в «преукрашенности», не выходившей, однако, из тесного круга декоративно-служебных форм народного искусства, выраставшего медленно и постепенно – веками. Идеалом «преукрашенности» и выражения величия является многоглавие и значительная высота храмов, достигавших, даже с современной точки зрения, размеров поистине колоссальных. Последнее обстоятельство заставляет особенно высоко ценить искусство древних строителей, умевших так легко справляться с конструированием огромных масс и следивших в то же время неустанно за красотою форм. Прямо поразительно то великолепное понимание ракурсов, которым они обладали, и тонкое чутье пропорций, вылившееся в этих формах. Так росло и развивалось деревянное церковное строительство, оставаясь все время в пределах народного творчества и сохраняя в себе церковные заветы отдаленных времен.

Примечания:

1. Архимандрит Макарий. Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях, ч.I. М., 1860, стр.9, прим.8 (однако, архимандрит Макарий считает, что существование церкви Преображения в Новгороде до крещения Руси «с достоверностью не может быть доказано»).
2. По мнению архимандрита Макария, 13 верхов знаменовали собой Спасителя и 12 апостолов. Подобная же дубовая церковь была построена и в Ростове в 992 году. По свидетельству Воскресенской летописи, она сгорела в 1160 году. Лаврентьевская летопись под 1160 годом говорит: «Того же лета погоре Ростов, и церкви все, и сборная дивная и великая церквы святое Богородице, якое же не было ни будеть».
3. Церкви Важской области (т.е. на берегах реки Ваги): соборная Михаила Архангела в Шенкурске и Успения в Верховажском посаде (ныне – селе Верховажье, Вологодской области). Нередко встречающиеся в писцовых книгах конца XV века церкви с прозванием «Великий» Спас, Никола, Дмитрий, Георгий, Архангел Михаил, конечно, указывают на высоту храмов. В самом Новгороде существовал в 1494 году Иван Великий.
4. Верхнее ребро двускатной крыши доселе зовется в народе «князьком», а также «коньком», что указывает на близость и, вероятно, тождество в глубокой древности обоих корней: конь-конязь-князь-konung-könig.

www.portal-slovo.ru