8. Ершалаим. Воланд и Маргарита
8. Ершалаим
О том, что Ершалаим может быть рассмотрен как роскошная декорация, намеком говорится только в одном месте романа: Ивану Бездомному видится «город странный, непонятный, несуществующий» (с. 752). Как и положено декорации, реальные детали соединены в нем с театральной условностью. Все топографические названия даны в русском переводе и соответствуют действительным местам Иерусалима.
Имелся в Иерусалиме храм с золотой крышей, был и дворец Ирода Великого, был и гипподром. Из любви к античному искусству, а также из политических соображений Ирод Великий украсил дворец скульптурой, нарушив запрет на сооружение идолов – «Не сотвори себе кумира, и всякого подобия, елика на небеси горе, и елика на земле низу…» (Втор. 5: 8). Есть там и башня Антония, и Нижний Город, и дворец Хасмонеев, и Елеонская гора, и Гефсимань. С этой точки зрения, все в романе мастера точно. Как считает И. Бэлза, для изучения топографии Иерусалима Булгаков воспользовался книгой Н.
Лысая Гора, следовательно, – нововведение Булгакова; она вызывает ассоциацию вовсе не с Иерусалимом, а с Киевом и с ведьминскими шабашами на Лысой Горе. Лысая Гора под Ершалаимом, бал у Воланда, на котором фигурирует «череп Берлиоза», оторванная голова конферансье в Варьете, хотя и не лысая, но все же с «жидкой шевелюрой» (с. 541), Лысая Гора под Киевом и киевский дядька Берлиоза становятся единой ассоциативно-смысловой цепочкой, связанной темой бесования. Именно поэтому довольно произвольное название места гибели Иешуа приобретает особую значимость в смысловой структуре романа.
Вообще в описании Ершалаима есть нечто тревожное и настораживающее, и в первую очередь – идолы. Булгаков не ограничивается мимолетным упоминанием о них, но настойчиво к ним возвращается, в результате чего ершалаимские идолы приобретают самодовлеющий характер. Они царят над городом. Они взлетают выше дворца, утопающего в тропической зелени, – масштаб явно преувеличен. Перечитывая рукопись, Маргарита начинает особенно волноваться, дойдя до их описания: «…и эти идолы, ах, золотые идолы.
Статуи в реальном дворце Ирода были, но вряд ли в таком количестве. Масштабы явно гиперболизированы, размеры гипертрофированы, и статуи видятся символами. Ершалаим – это город, подавленный древними богами. Идолы окружают Пилата, как его собственная рать, и в то же время они владеют городом. Конечно, акцент на этом поставлен неслучайно. Идолы – неотъемлемая часть духовного мира римлянина Пилата, но в их грандиозности – торжество язычества над Единым Богом древних иудеев.
Топографически дворцу Ирода противостоит храм. Пилату, который не любит Ершалаим, храм ненавистен особенно. Он его видит как «не поддающуюся никакому описанию глыбу мрамора» (с. 450). Гроза над городом высвечивает молниями то «безглазые золотые статуи», то «великую глыбу храма» (с. 715), как бы демонстрируя соперничество. Писатель поместил храм на западном холме, детальное его описание опущено. Куда подробнее описан дворец Ирода, и наличие террас перед ним позволяет сделать вывод, что эта архитектурная деталь создана из фрагментов реального иерусалимского храма и дворца Ирода с добавлением некоторых черт планировки, отсутствующей и в том, и в другом случае. Реальный храм располагался на одной из самых высоких точек Иерусалима – плоской вершине скалы Мориа, но Булгаков не пишет об этом, помещая его просто на один из западных холмов, тогда как чрезвычайно высокое положение дворца неоднократно им подчеркивается. Многочисленные крытые колоннады и портики – тоже принадлежность реального храма, равно как и террасы, ведущие от подножия скалы.
Существовавший при Христе иерусалимский храм начали сооружать еще при Ироде Великом на месте старого, пятисотлетней давности, который разобрали по камням. Возведение храма началось в 20 году до н. э. и длилось 83 года. Ирод умер, так и не увидев храм достроенным, и Христос тоже не застал его завершенным. Храм размещался на трех гигантских террасах из гранитных глыб (ср. с дворцом Ирода в Ершалаиме над террасным спуском). Двойная колоннада окружала внешний двор для язычников. От него поднимались лестницы, ведущие во двор для женщин, а затем во двор для правоверных иудеев. Над дворами возвышался Великий Жертвенник, а еще выше поднимался пятидесятиметровый фасад собственно храма. Разрушил его в 70 году сын римского императора Веспасиана Тит, впоследствии тоже император.
Булгаков описывает ершалаимский храм в самых общих чертах. Ясно, что он очень большой, сделан из мрамора, а крыша покрыта золотом. Все это соответствует действительности. Многочисленные сооружения иерусалимского храма были покрыты белым мрамором, его крышу усеивали острые золотые шипы, чтобы на нее не садились птицы.
Крыша ершалаимского храма выделена особо. Она названа «сверкающим чешуйчатым покровом» (с. 715) и «золотою драконовой чешуею» (с. 450). Этими определениями храм уподобляется гигантскому дракону, что придает ему зловещий характер, поскольку в библейской символике дракон олицетворяет космическое зло. Эпитет «
Напоминанием о «драконе» может служить и ассоциация Маргариты, вызванная взглядом на луну. Летя на бал, она видит, что луна «странным образом стоит на месте, так что отчетливо виден на ней какой-то загадочный, темный – не то дракон, не то конек-горбунок, острой мордой обращенный к покинутому городу» (с. 657). Такая же луна, «в начале вечера белая, а затем золотая, с темным коньком-драконом», плывет над бывшим поэтом Иваном Николаевичем Бездомным (с.
Крыша ершалаимского храма и луна в Москве мечены одной, довольно зловещей, печатью. Зловещей выглядит и та «бездна», в которую во время ершалаимской грозы погружается храм: «…из кромешной тьмы взлетала вверх великая глыба храма со сверкающим чешуйчатым покровом. Но он (огонь. – Т. П.) угасал во мгновение, и храм погружался в темную бездну» (с. 715). Следом за этим разражался другой разряд, и тогда «другие трепетные мерцания вызывали из бездны… дворец Ирода Великого, и страшные безглазые золотые статуи взлетали к черному небу…» (с. 715).
В «бездну» погружаются и храм, и дворец Ирода. Похоже, что и весь Ершалаим погружается в эту «бездну» подобно тому, как уходит в нее Понтий Пилат, а следом за ним – Воланд со своей свитой. Ершалаим – город скорее ирреальный, что становится ясно во время грозы: «Пропал Ершалаим – великий город, как будто не существовал на свете» (с. 714).
В булгаковском Ершалаиме есть еще одна странная деталь, не имеющая отношения к реальности, но создающая художественный образ.
Это горящие над храмом «гигантские пятисвечия». Первым их видит Иуда: «Ноги сами несли Иуду, и он не заметил, как мимо него пролетели мшистые страшные башни Антония… Пройдя башню, Иуда, повернувшись, увидел, что в страшной высоте над храмом зажглись два гигантских пятисвечия. Но и их Иуда разглядел смутно, ему показалось, что над Ершалаимом засветились десять невиданных по размерам лампад, спорящих со светом единственной лампады, которая все выше подымалась над Ершалаимом, – лампады луны» (с. 731). Вторым эти пятисвечия видит Афраний. Возвращаясь из Гефсимани, он, как и Иуда, поглядывает на «нигде не виданные в мире пятисвечия
В закрытой части иерусалимского храма (в Святилище) находился золотой семисвечник, но его никто из находящихся вовне не видел.
Семисвечник заповедал Моисею Господь: «Объяви Аарону и скажи ему: когда ты будешь зажигать лампады, то на передней стороне светильника должны гореть семь лампад. Аарон так и сделал: на передней стороне светильника зажег лампады его, как повелел Господь Моисею» (Числ. 5: 2–3). В первом иерусалимском храме, построенном Соломоном, фигурирует число 5, но не в описании светильника, а в композиционном решении дверной конфигурации: «для входа в давир сделал двери из масличного дерева, с пятиугольными косяками» (3 Цар. 6: 31).
Возле самого храма находился единственный источник света, способный привести в трепет, – громадный костер перед Жертвенником, на котором жарились туши жертвенных животных. Пламя этого костра было настолько высоко, что освещало весь храм. Этот костер никогда не гас, он поддерживался денно и нощно, и даже грозы и ливень не в силах были погасить его.
Пятисвечия – явный признак ирреальности Ершалаима, знак его декоративности, самый явный среди других атрибутов, ассоциативно сближающий Ершалаим с Москвой.
Поскольку топография этих двух городов сопоставима, зажигающиеся вечером пятисвечия в Ершалаиме напоминают горящие пятиконечные звезды Кремля.[102] Тем более что единственная башня Антония у Булгакова превратилась в «мшистые страшные башни», вполне сопоставимые с кремлевскими.
Упоминание об Антониевой башне далеко не случайно. В Иерусалиме она находилась в северо-восточном углу дворцовых построек Ирода Великого, в ней размещался римский преторий. По легенде, именно в этой башне Понтий Пилат допрашивал Иисуса Христа, но в романе мастера об этом ничего не говорится. Прямо перед исторической Антониевой башней простиралась вымощенная камнем площадь Габбата, на которой новозаветный прокуратор Понтий Пилат провозгласил перед собравшимися иудеями свое решение по поводу казни трех преступников, одним из которых был Иисус. У мастера башня мелькает дважды: сначала ее видит Иуда, затем к ней направляется Афраний. Точных координат ее не дается, не считая указания на то, что она находилась «на севере и в непосредственной близости от… храма» (с.
727), хотя логичнее было бы сказать, что она расположена в непосредственной близости от дворца Ирода. Что делал Афраний в Антониевой крепости – неизвестно, но он там «пробыл очень недолго» (с. 727). Создается впечатление, что эта башня упомянута как ориентир подлинных новозаветных событий, отличных от ершалаимских.
Тем не менее напрашивается новая параллель: «Антониевы башни» – кремлевские башни. Гигантский храм Ершалаима может быть сопоставлен с храмом Христа Спасителя.
Кремль – ориентир, напоминающий о первом свидании мастера с Маргаритой. У Кремля она встречалась и с Азазелло. Напротив Кремля находится дом Пашкова, ставший местом решения судеб героев романа. Пашков дом стоит на холме, перед ним разбит пейзажный сад, в 1938 году к нему была пристроена лестница. Подобно дворцу Пилата, его центральная часть украшена крытой колоннадой, по обе стороны которой размещаются два крыла. Неподалеку расположен Манеж (ср. гипподром в романе мастера). На крыше Пашкова дома Воланд встречается с Левием Матвеем (ср.
встречу Пилата и Левия во дворце Ирода).
Возникает параллель: дворец Ирода – квартира № 50 в «пятом измерении» – Пашков дом. Один архитектурный комплекс Ершалаима имеет в Москве две аналогии, что еще раз подчеркивает неоднократно упоминавшуюся особенность композиционного построения романа: единственная деталь «ершалаимской части» в Москве, как правило, множится, дробится.
Параллель Пашков дом – дворец Ирода основана не только на сходном описании зданий: Воланд и Левий встречаются непосредственно над библиотекой, в которой якобы хранится «рукопись Герберта Аврилакского» – мнимая цель прибытия Воланда в Москву. В Ершалаиме Пилат предлагает Левию служить в его личной библиотеке и сам разбирает рукопись Левия об Иешуа. Подобие мизансцены встречи Воланда с Левием и встречи Пилата с ним же усиливается благодаря неизменному костюму бывшего сборщика податей.
Дом Пашкова – смысловой узел всей московской топографии «Мастера и Маргариты». В одном из его флигелей находится филиал зрелищной комиссии (въезд с Ваганьковского переулка), которая, в свою очередь, имеет прямое отношение к Варьете и, следовательно, к пародийному «московскому Ироду Антипе» – Степе Лиходееву, а через него – к Берлиозу.
Ершалаим – «город странный, непонятный» еще и потому, что своей планировкой обязан не только реальному Иерусалиму, но и Москве. Правда, у дворца Ирода, помимо отмеченных нами московских аналогов, есть и еще один: в «Белой гвардии» Булгаков описывает имение Юлии Рейсс, чрезвычайно напоминающее место временного обитания Пилата. Оно находится в Киеве на Владимирской горке, в глубине «сказочного многоярусного сада».[103] Казармы, расположенные близ дворца Ирода, ассоциируются с сараями рядом с домом Юлии. (С позиций выходящего из дворца Афрания казармы оказываются справа; с позиции входящего в особняк Алексея Турбина сараи помещаются слева, таким образом и те, и другие находятся по одну сторону от центральной постройки.) В этом пусть и относительном сходстве – отождествление Булгаковым себя с мастером: писатель наделяет своего героя скрытыми знаниями, перекидывает своеобразный мостик от себя к мастеру, что еще раз свидетельствует об условности Ершалаима.
Кроме того, едва намеченная связь Москвы с Киевом в «Мастере и Маргарите» посредством киевского дяди Берлиоза имеет еще и скрытые корни (более подробно о теме Киев – Москва – Ершалаим см. ч. III, гл. 9).
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Михаил Булгаков | Публикации | Г.А. Лесскис, К.Н. Атарова. Москва — Ершалаим: Путеводитель по роману М. Булгакова «Мастер и Маргарита»
Роман, повествующий о событиях, между которыми пролегла пропасть в 1900 лет, крепко спаян в единое целое за счет параллелей и лейтмотивов, связывающих оба его плана. Назовем лишь некоторые из этих параллелей, продвигаясь от крупного к мелкому.
Москва — Ершалаим — центральная параллель, которую пытался разрушить цензор в журнальной публикации романа. Две столицы с близким пейзажным рельефом; кривым арбатским переулкам соответствуют улочки Нижнего Города в Ершалаиме.
Балкон Иродова дворца в Ершалаиме «рифмуется» с балюстрадой дома Пашкова в Москве. Сопоставление особенно очевидно в финальных сценах романа, где говорится об исчезновении Москвы («Маргарита на скаку обернулась и увидела, что сзади нет не только разноцветных башен с разворачивающимся над ними аэропланом, но нет уже давно и самого города, который ушел в землю и оставил по себе только туман»). Заметим, что эта фраза была исключена из журнальной публикации, а во франкфуртском издании звучала еще резче: «…нет давно уж и самого города. Он как сквозь землю провалился, — остались лишь туман и дым». Этот «дым» — видимо, след той ранней редакции, в которой пожар охватывает весь город и Москва гибнет, подобно Содому и Гоморре.
(Е. Яблоков отмечает перекличку этого эпизода со словами героя-рассказчика романа Достоевского «Подросток»: «Мне сто раз, среди этого тумана, задавалась странная, но навязчивая греза: «А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху, не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?»»)
Этому эпизоду соответствует, несколько ранее, исчезновение Ершалаима: «Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город.
Исчезли висячие мосты, соединяющие храм со страшной Антониевой башней, опустилась с неба бездна и залила крылатых богов над гипподромом, Хасмонейский дворец с бойницами, базары, караван-сараи, переулки, пруды… Пропал Ершалаим — великий город, как будто не существовал на свете». Этот ершалаимский предгрозовой пейзаж почти дословно повторяется и в московском предгрозовом пейзаже: «Эта тьма, пришедшая с запада, накрыла громадный город. Исчезли мосты, дворцы. Все пропало, как будто этого никогда не было на свете. Через все небо пробежала одна огненная нитка. Потом город потряс удар. Он повторился, и началась гроза».
И оба города в финале одновременно возникают вновь, но уже как видение, как мираж. («Над черной бездной, в которую ушли стены, загорелся необъятный город с царствующими над ним сверкающими идолами поверх пышно разросшихся за много тысяч лун садов. <…> — Мне туда, за ним? — спросил беспокойно Мастер <…> — Так, значит, туда? — спросил Мастер, повернулся и указал назад, туда, где соткался в тылу недавно покинутый город с монастырскими пряничными башнями, с разбитым вдребезги солнцем в стекле».
) С. Бобров заходит в своих сопоставлениях еще дальше: дворец Ирода — Кремль, Гипподром — Манеж, находящийся с ним поблизости базар — Охотный ряд… (см.: Бобров. «Мастер и Маргарита»: Ершалаим и/или Москва).
Подобно месту действия, рифмуются и главные действующие лица: Мастер (глава, где он впервые появляется, так и названа — «Явление героя») и Иешуа Га-Ноцри, главный протагонист романа Мастера.
Каждый из них имеет своего ученика и своего предателя. Возникают еще две параллели: Иванушка Бездомный — Левий Матвей и Алоизий Могарыч — Иуда из Кириафа. Ученики прошли похожий путь, некую чудесную метаморфозу — в своей прежней жизни один был советским поэтом и воинствующим безбожником, другой — сборщиком податей. И оба, даже и преобразившись, не вполне достойны своих учителей.
Левий Матвей не очень-то понимает проповедь своего учителя, ведет какие-то отрывочные записи, которые сам Иешуа предлагает уничтожить. Его намерение убить своего учителя, чтобы избавить его от крестных мук, а затем из мести убить Иуду тоже противоречит духу учения Иешуа.
Да и в сцене встречи на террасе Румянцевского музея он оказывается более тупым и догматичным, чем Воланд.
Иван, отбросив свой псевдоним, становится профессором истории Иваном Николаевичем Поныревым, сотрудником Института истории и философии. «Ивану Николаевичу все известно, он все знает и понимает. Он знает, что в молодости стал жертвой преступных гипнотизеров, лечился после этого и вылечился». И только раз в году, во время весеннего полнолуния, он вновь ощущает себя учеником Мастера и во сне видит финал романа о Понтии Пилате. Заметим, что эта картина (как, впрочем, и первая, описанная в главе «Казнь») открывается Ивану мистическим образом — ведь никто ему этого не рассказывал, этого не было даже в романе Мастера.
Иерусалим. Фото конца XIX в.
Двух предателей — Иуду и Алоизия — объединяет только то, что обоими движет корысть; свойственна обоим и «профессиональная» любознательность. Интересно, что Мастер и Иешуа одинаково доброжелательно и доверительно относятся к этим предателям, не догадываясь о роковой роли этих людей в их судьбе.
Сопоставлены Каифа и Берлиоз, идеологи древнего и современного мира. И так как все мельчает, Берлиоз изображен безликим и ничтожным (он и в загробном мире превращается в ничто) по сравнению с по-своему мужественной фигурой Каифы.
Даже в параллель собаке Банге, верному другу Пилата, в московских главах возникает другой пес — Тузбубен. А с ласточкой, птицей небесной, промелькнувшей в ершалаимских главах во время допроса Иешуа, контрастирует вредный воробушек, появившийся в приемной профессора Кузьмина, посланец нечистой силы.
Сопоставлены и жители Ершалаима и Москвы в целом. Подробнее о поведении толпы в древнем и современном городе см. статью «Толпа».
Рифмуются и некоторые эпизоды московских и ершалаимских глав.
Встреча Иуды с Низой описана в тревожно-напряженных тонах, напоминающих встречу Мастера с Маргаритой. Только в первом случае она завершается реальным убийством, во втором — убийство метафорическое («Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих.
Так поражает молния, так поражает финский нож!»).
Мучительная головная боль Пилата, гемикрания, в сниженном виде, но с близкими симптомами повторяется у Степы Лиходеева наутро после пьянки. Причем первого излечивает Иешуа Га-Ноцри, второго — Воланд.
Подкупу Босого, которому пачка с деньгами сама влезла в портфель, соответствует тема тридцати тетрадрахм, полученных Иудой.
Тема одиночества, объединяющая четырех главных героев романа, выражена и в словесной перекличке:
«Я один в мире», — говорит Иешуа Га-Ноцри. «Один, один, я всегда один», — «горько» вторит ему Воланд.
Вид Москвы с храма Христа Спасителя
Мраморная лестница, по которой Пилат и его люди спускаются после вынесения приговора, повторяется в лестнице, тоже окруженной стенами роз, на Весеннем бале полнолуния. И там и тут присутствует к тому же и запах розового масла. Этот сладкий запах розового масла, мучающий Пилата, заставляющий его помышлять о яде, перекликается с роковым подсолнечным маслом, которое разлила Чума-Аннушка, — причиной гибели Берлиоза.
Даже нож, которым продавец в Торгсине «кокетливо ковыряет» лососину, «очень похож на нож, украденный Левием Матвеем» из хлебной лавки; даже заплесневелый кувшин с фалернским в траурной парче в сцене отравления Мастера и Маргариты напоминает тот самый кувшин с вином, который разбил, в сердцах швырнув его об пол, Пилат и черепки которого плавают в черно-красной луже рядом с креслом прокуратора и в трансцендентном мире.
Повторяются, и почти дословно, даже темы бесед в московских и ершалаимских главах.
На Патриарших прудах Воланд задает своим собеседникам вопрос: «…Ежели бога нет, то, спрашивается, кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?
— Сам человек и управляет, — поспешил сердито ответить Бездомный на этот, признаться, не очень ясный вопрос.
(Вспоминается Маяковский: «Нам не бог начертал бег, / а, взгудев электромоторы, / миром правит сам человек». — К.А.)
— Виноват, — мягко отозвался неизвестный, — для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок.
Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если он не только лишен возможности составить какой-нибудь план, хотя бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?»
Понтий Пилат
Эта же тема возникает в сцене допроса Иешуа Га-Ноцри, при этом Воланд и Иешуа оказываются единомышленниками:
«— Чем хочешь ты, чтобы я поклялся? — спросил, очень оживившись, развязанный.
— Ну, хотя бы жизнью твоею, — ответил прокуратор, — ею клясться самое время, так как она висит на волоске, знай это.
— Не думаешь ли ты, что ты ее подвесил, игемон? — спросил арестант. — Если это так, ты очень ошибаешься.
Пилат вздрогнул и ответил сквозь зубы:
— Я могу перерезать этот волосок.
— И в этом ты ошибаешься, — светло улыбаясь и заслоняясь рукой от солнца, возразил арестант, — согласись, что перерезать волосок уж наверно может лишь тот, кто подвесил?»
(Этому эпизоду соответствует такой евангельский текст: «Пилат говорит Ему: мне ли не отвечаешь? не знаешь ли, что я имею власть распять Тебя и власть имею отпустить Тебя? Иисус отвечал: ты не имел бы надо Мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше» (Ин.
19: 10—11). Любопытно сопоставить этот разговор Пилата с Иешуа и письмо Булгакова его другу Павлу Попову от 20 апреля 1932 г.: «Прежде всего о «Турбиных», потому что на этой пьесе как на нити подвешена теперь вся моя жизнь, и еженощно я воссылаю молебны Судьбе, чтобы никакой меч эту нить не перерезал».)
Другой пример: Воланд в той же беседе говорит Берлиозу: «Ровно ничего из того, что написано в евангелиях, не происходило на самом деле никогда». Эта фраза перекликается со словами Иешуа, который открещивается от записей Левия Матвея: «Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там записано, я не говорил».
Повторяются даже сны героев, находящихся в разных мирах. Уже после казни Иешуа Пилат видит провидческий сон. Картина этого же сна возникает в сознании Ивана в Эпилоге к роману (см. об этом подробнее статью «Незавершенный разговор»).
Насколько важны были для Булгакова эти сопоставления, объединяющие оба плана романа, можно заключить из воспоминаний В.
Виленкина, присутствовавшего при чтении Булгаковым его произведения. Виленкин утверждает, что Булгаков не заботился о выразительности, не подчеркивал комизма отдельных сцен, но «огромную роль играли при этом ритмические изменения <…> всякие повторы, соединяющие современность с древностью, с Евангелием, звучали в его устах почти как музыка» (Виленкин. Последняя встреча…).
В необъятной литературе об этом романе Булгакова немало и весьма произвольных сопоставлений двух великих столиц, которые мы обходим молчанием. Однако в чем-то оправданна и позиция А.А. Кораблева: «Призывы прекратить этот произвол и отнестись к возникающим ассоциациям более ответственно и доказательно нельзя не признать справедливыми в отношении академической науки, но в отношении булгаковского романа они оказываются совершенно неисполнимыми, а главное, ненужными, мешающими исполнению куда более важных смыслов, чем те, которые пропускает цензура научной методологии. Ведь если читатель, сравнивая две эпохи, которые для того и противопоставлены, чтобы их сравнивать, не только обнаруживает авторские подсказки, но и совершает собственные маленькие открытия, он, может, и выходит за художественные границы романа, но остается в пределах его творческого бытия.
Он идет по указанной ему дороге, размыкая художественный мир произведения «до черт знает каких размеров». Конечно, есть риски потеряться, что нередко и происходит, зато есть шанс к чему-то прийти» (Кораблев. Мистерия власти… С. 117—118).
Перенесемся в далекий Ершалаим во дворец прокуратора Иудеи (Мастер и Маргарита Булгаков)
В своем романе М. А. Булгаков показывает читателям эту вечную борьбу добра и зла. Причем делает это своеобразно — перед нами появляются два романа. Автор в одной книге описывает события двадцатых-тридцатых годов нашего века и события библейских времен. Булгаков представляет вниманию читателей роман в романе, и оба они объединены одной идеей — поисками истины и борьбы за нее.
Перенесемся в далекий Ершалаим, во дворец прокуратора Иудеи Понтия Пилата.
По воле судьбы перед ним человек — зовут его Иешуа, — которого обвиняют в подстрекательстве к разрушению ершалаимского храма. Арестант хотел было оправдаться: «Добрый человек! Поверь мне…», но его тут же «научили» соблюдать этикет и правильно обращаться к прокуратору. Понтий Пилат живет по своим законам: он знает, что мир разделен на властвующих и подчиняющихся им. И вдруг появляется человек, который думает иначе: «…рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины». Этот человек не боится возражать прокуратору и делает это столь просто, что Понтий Пилат приходит на некоторое время в замешательство. В невиновности Иешуа прокуратор убеждается сразу же. Но, несмотря на это, он проявляет малодушие: из-за боязни доноса, боязни погубить собственную карьеру Пилат идет против своих убеждений, голоса человечности и совести. Иешуа казнен. Понтия же Пилата преследуют кошмары, а его могущество оказывается мнимым. Он трус, верный слуга кесаря. Совесть мучает прокуратора, и ему никогда не будет покоя.
Но как связаны ершалаимские главы с основным содержанием романа? Герои и времена, описанные в этих двух романах, как будто разные, а суть одна. Вражда, недоверие к людям инакомыслящим, зависть царствуют в мире, который окружает Мастера, и в мире, где живет Иешуа. Все эти пороки обнажает Воланд. Воланд — это художественно переосмысленный образ Сатаны. Цель Сатаны и его помощников, появившихся в Москве, -обнажить сущность негативных явлений в человеческом обществе, выставить их на всеобщее обозрение. Фокусы Воланда в Варьете и прочие его проделки лишний раз показывают читателю всю порочность человеческой природы. В конце представления Воланд приходит к выводу: «Ну что же… они — люди как люди. Любят деньги… и милосердие иногда стучится в их сердца… обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних… квартирный вопрос только испортил их…». Воланд точно определяет «кто есть кто»: Степа Лиходеев, известный человек в культурном мире Москвы, — бездельник, развратник и пьяница; Никанор Иванович Босой- взяточник; Фокин, буфетчик «Варьете»,- вор; барон Майгель, служащий одной из контор, — доносчик, а «тщательно маскирующийся под пролетария» поэт А.
Рюхин — закоренелый лицемер.
Но вечное стремление к добру неодолимо. Прошло двадцать веков, а олицетворение добра и любви — Иисус Христос — жив в душах людей. Мастер, главный герой романа, создает роман о Христе и Пилате. Христос для него — это мыслящая и страдающая личность, бескорыстно служащая людям. Мастер пытается проникнуть в глубину веков, чтобы разобраться в вечном. Истина открылась ему, и он шагнул навстречу добру, чтобы выполнить то, зачем он пришел на землю, — написать роман об Иисусе Христе. Но такой герой не впишется ни в один социальный заказ, а сам автор всегда будет считаться врагом общества. Литературные критики буквально набросились на него. Увы, мир оказался таким, каков он есть. И лишь Сатана оказался способным раздать всем по заслугам.
Мастер уходит от людей. Но на земле у него остался ученик и роман, которому суждена долгая жизнь. И этот роман служит нам постоянным напоминанием о том, что наши нравственные проблемы предстоит решать нам самим. Борьба добра и зла продолжается.
..
«Я часть той силы, что вечно хочет зла
и вечно совершает благо».
И. В. Гёте. «Фауст»
Эти слова эпиграфа свидетельствуют о нетрадиционном для русской литературы отношении Булгакова к сатане. Если для Гоголя и Достоевского дьявол — это воплощение зла, то Булгаков пишет о сложном переплетении добра и зла в жизни. Как же взаимодействуют добро и зло в художественном мире Булгакова?
Вот судьба советского поэта, который в короткое время превращается из Ивана Бездомного в Ивана Николаевича Понырёва. Из существа недумающего он преображается в профессора философии, который по роду своих занятий должен размышлять о проблемах добра и зла. Благодаря чему случилось пробуждение его натуры? Как ни странно, благодаря встрече с самим сатаной. Знакомство с Воландом открыло перед Иваном головокружительную серьезность, сложность и трагедийность жизни, а также дало возможность оценить графоманский характер своих стихотворных опытов. Безусловно, для каждого человека высочайшая ценность — возможность жить своей собственной жизнью, а не проводить отпущенное ему время в каком-то чужом, хотя и «счастливом», сне.
Так что Воланд привносит в жизнь Безродного, скорее всего, добро: ведь он помогает Ивану встретиться с самим собой, понять истинное свое лицо, уйти от штампов, навязываемых эпохой.
Или администратор Варьете Иван Савельевич Варенуха. Он превращается из хамоватого карьериста в вежливого и обходительного человека. Чем это вызвано? Прежде всего, страхом. На балу у Воланда, под страхом смерти, он обещал больше не хамить по телефону. Я думаю, что мысль Булгакова такова: зло в виде страха, угрозы, боязни кары некоторых людей может изменить к лучшему, «обуздать» их неблагородные наклонности. Здесь Булгаков не по-евангельски решает вопрос о человеческой душе. Видимо, он думает, что есть люди, которые должны бояться, которым для человекоподобия нужен страх.
Как же вошло добро и зло в жизнь Мастера и Маргариты? Они жили в мире, наполненным злом. В мире, где блаженствовали взяточники, а честным людям не было хода. Соединяет их на время, а потом навсегда сам сатана. Бесспорно, что в отношении их Воланд совершил добро: он помог им уйти от мелкой, пошлой, исполненной суеты и страха жизни, дал возможность осуществиться их великой любви.
Самое удивительное понимание добра в романе — это в проповеди Иешуа. Он всех называет «добрыми людьми», даже Марка Крысобоя, к которому неприменимы представления о гуманности. Иешуа прощает даже прокуратора, являвшегося его косвенным убийцей, причем прощать настолько естественно для натуры Иешуа, что это не выглядит какой-то жертвой, а предстает как органичное свойство его натуры, живущей вне законов зла. Однако можно заметить, что булгаковский Иешуа, в отличие от евангельского Иисуса Христа, не совершая зла, в то же время и не творит добра. И в этом, видимо, проявляется особый замысел автора.
Я считаю, что сам роман является опровержением того, как понимает Иешуа добро. Булгаков изображает людей в большинстве своем мелкими, эгоистичными, неспособными к добру. И Аннушка, пролившая масло, и бездарная писательница Штурман Жорж, и Никанор Иванович Босой, взяточник-управдом, — словом, почти все герои этого романа заняты только своими мелкими делишками. Этих людей не изменило ни пришествие Иисуса Христа, ни пришествие сатаны и лишь иногда, как отдельные искорки во мраке, в жизни появляются крупицы добра («.
..люди как люди… и милосердие иногда стучится в их сердца»).
Неслучайно почти все добро, совершаемое на страницах романа, — дело рук Воланда, но не Иешуа. Видимо, булгаковское понимание человека не подразумевало приложения евангельского идеала к нашей земной, грешной жизни.
На меня роман «Мастер и Маргарита» произвел тяжелое и смутное впечатление отсутствием четкой границы между добром и злом. Я считаю, что в настоящей жизни между добром и злом гораздо большая дистанция, чем это показано у Булгакова.
The Origins of the Name Yerushalayim
The Origins of the Name Yerushalayim
Shalom from Ulpan-Or,
Next week Wednesday, May 24th we will celebrate “Yom Yerushalayim” – День Иерусалима .
Йом Йерушалаим , ознаменовывает воссоединение Иерусалима в 1967 году.
Этот день начинается в 28-й день месяца ияра по еврейскому календарю.
В этом году он особенный, посвященный 50-летию воссоединения Иерусалима.
Иерусалим всегда жил в сердцах еврейского народа.
Для поколений евреи прочитали стих:
אִם ְר יְרוּשָׁלָםִ — תִּשְׁכַּח יְמִינִי!
תִּדְבַּק לְשׁוֹנִי לְחִכִּי אִם לֹא אֶזְכְּרֵכִי,
אִם אַעֲלֶה אֶת יְרוּשָׁלִַם עַל רֹאשׁ שִׂמְחָתִי!
Если я забуду тебя, о Иерусалим,
пусть моя правая рука забудет свое мастерство!
Да прилипнет язык мой к нёбу моему,
если не буду помнить тебя,
если не поставлю Иерусалим
выше высшей радости моей!
(Псалтирь:137)
А вот как Моше Амирав, десантник, описывает свои первые минуты у Стены Плача в 1967 году:
площади Храмовой горы в поисках гигантской каменной стены…
Вперед! Вперед! Мы торопливо пробрались через Врата Магриба и внезапно остановились, как громом пораженные.
Вот это было на наших глазах! Серый и массивный, молчаливый и сдержанный.
Стена Плача!
Медленно-медленно я стал подходить к Стене в страхе и дрожи, как благочестивый кантор, идущий к аналою, чтобы возглавить молитвы. Я подошел к нему как посланник моего отца и моего деда, моего прадеда и всех поколений во всех изгнаниях, которые никогда не заслужили его увидеть, — и поэтому они послали меня представлять их.
Кто -то повторял праздничное благословение:
ברוך את всем чет ‘, אלוהינו מלך העולם, שהחינו וקימנו והגיענו זtזה
«Верный, которого вы, господин. нас и привел нас в это время».
Но я не мог ответить «Аминь». Я положил руку на камни, и потекли слезы , а не мои слезы .
Это были слезы всего Израиля, слезы надежды и молитвы, слезы хасидских мелодий, слезы еврейских танцев, слезы, обжигавшие и сжигавшие тяжелый серый камень».
Давайте теперь рассмотрим происхождение и значение названия Йерушалаим
Имя Иерусалим , или Иерусалим на иврите, впервые появляется в Книге Иисуса Навина (10:1).
וַיְהִי כִשְׁמֹעַ אֲדֹנִי-צֶדֶק מֶלֶךְ יְרוּשָׁלִַם , כִּי-לָכַד יְהוֹשֻׁעַ אֶת-eотоinָעַי
Теперь это произошло, когда Адони-Зедек король Иерусалим услышал, как Джошуа взял Ай…
Geograph .0003 Храмовая гора , то самое место, где Авраам чуть не принес в жертву своего сына Исаака.
В Торе упоминается:
וַיִּקְרָא אַבְרָ всем ַמָּק הַמָּקוֹם הַהוּא ה ‘יִרְאֶה
и Авраам назвал это место, Господь увидит
(генерал: 22,14)
” это йирех .
Это первая половина имени Ер’шалем .
Но как назывался город до того, как Авраам переименовал его в Ире?
Напомним, что после спасения своего племянника Лота из плена Авраама встретил Малхиседек, царь Шалема , который угостил его хлебом и вином.
Древняя традиция говорит нам, что Малхиседек (который, как полагают, был Симом) на самом деле был одним и тем же Симом, сыном Ноаха, и что Шалем было не чем иным, как тем самым местом, которое Авраам впоследствии переименовал в Ире .
Итак, теперь мы видим, что « Шалем ” — вторая половина Yerushalem :
Y IREH + Shalem = Yerushalayim
Но как Yireh и Shalem ?
Мидраш делится с нами прекрасным взглядом на процесс создания имени Йерушалаим:
«Сказал Святой, благословен Он: «Если Я назову место Йире Как и Авраам, праведный Сим будет жаловаться. Однако, если я назову его Shalem , праведный Авраам будет жаловаться. Скорее, я назову его Йерушалаим , и это имя будет содержать то, как его называли они оба: Йире Шалем ».
На самом деле, Йире Шалем имеет и более глубокое значение: «Полный трепет ».
יראה = благоговение
שלם = полный
Йире Шалем (или Иерусалим) поэтому означает «полный трепет», состояние, в котором человек настолько соприкасается с Б-гом, что пребывает в постоянном восторге.
Таким образом, на духовном уровне Йерушалаим — это не просто город на карте мира.
Это особое место внутри каждого из нас, где мы едины с Б-гом и глубоко настроены на Его присутствие.
И выражение Йом Йерушалаим – יום ירושלים
появляется в вышеуказанном Псалме (Псалмы: 137):
זְכֹר ה ‘, לִבְנֵי אֱדוֹם אֵת, יוֹם יְרוּשָׁלִָם
Помните, о Господь против детей
Дня Иерусалима
. В преддверии Дня Иерусалима мы рады подарить вам – нашу специальную мультимедийную электронную книгу, посвященную этому событию.
Эта мультимедийная электронная книга содержит аутентичные рассказы, стихи и песни (для разных уровней иврита, чтобы вы могли найти то, что подходит вам), описывающие, через что прошли люди, сражаясь за освобождение Иерусалима в 19 году.67.
Перелистывайте страницы, нажимайте аудио или мультимедийные кнопки «Воспроизвести», возвращайтесь в прошлое к Шестидневной войне 1967 года и наслаждайтесь движущимися изображениями и звуками.
Посмотрите знаменитую песню «Золотой Иерусалим» в ее оригинальном исполнении и следите за ее дополнениями в более поздние времена.
Мы рекомендуем использовать эту электронную книгу и изучать иврит, используя избранные материалы из нее, чтобы в вашем сердце было больше иврита и Иерусалима!
Вы можете получить доступ к этой электронной книге в Интернете по адресу:
http://ulpanor.com/ebooks/jer-day-17////
или нажмите на значок ниже:
Happy Jerusalem Day,
Yourusalem,
Yourusalem,
Yourusalem
Yourusalem
yerusalem,
yerusalem,
.
Йом Йерушалаим, День Иерусалима | My Jewish Learning
Йом Йерушалаим — День Иерусалима — это самое последнее дополнение к еврейскому календарю.
Он посвящен воссоединению Иерусалима под еврейским суверенитетом в 19 г.67. Отмечается на 28-й день месяца Ияр (через шесть недель после пасхального седера, за неделю до кануна Шавуота).
Иерусалим стал столицей еврейского народа во времена царя Давида , который завоевал его и сделал резиденцией своей монархии примерно в 1000 году до н. э. В древности он дважды завоевывался, второй раз римлянами в 70 г. н. э. Разрушение Иерусалима стало переломным моментом в еврейской истории, положившим начало тысячелетнему трауру по Иерусалиму, включая официальный день траура каждый год в Тиша бе-Ав. . В последующие два тысячелетия изгнания Иерусалим оставался духовной столицей евреев. По сей день евреи смотрят в сторону Иерусалима для молитвы, и еврейские службы полны упоминаний об Иерусалиме. Однако до недавнего времени не было особого дня в честь города.
После израильской войны за независимость в 1948 году город Иерусалим был разделен: более старая восточная часть перешла под контроль Иордании, а недавно застроенная западная часть перешла под контроль Израиля.
На третий день Шестидневной войны в июне 1967 года израильская армия захватила древнюю восточную часть города. Победа 1967 года ознаменовала собой первый за тысячи лет случай, когда весь Иерусалим перешел под контроль евреев. Это также позволило евреям получить доступ к самым святым частям города, особенно к Западной стене, остатку древнего Храма.
Юный праздник
Моше Даян, Ицхак Рабин, Рехавам Зееви и Узи Наркисс в Старом городе Иерусалима во время Шестидневной войны 1967 года. (Israel GPO)
Из-за юного возраста этого праздника все еще мало что делает его уникальным с точки зрения обычаев и традиций. Постепенно он становится днем «паломничества», когда тысячи израильтян едут (некоторые идут пешком) в Иерусалим, чтобы продемонстрировать солидарность с городом. Это проявление солидарности имеет особое значение для государства Израиль, поскольку международное сообщество никогда не одобряло «воссоединение» города под суверенитетом Израиля, а многие страны не признавали Иерусалим столицей еврейского государства.
(«План раздела» Организации Объединенных Наций от 19 ноября47 присвоил Иерусалиму статус «Международного города».)
Израильская система образования посвящает предшествовавшую этому дню неделю углублению знаний об истории и географии города с особым акцентом на ту уникальную роль, которую он сыграл в Еврейские мессианские устремления с библейских времен.
Чтение Халель
Статус Йом Иерусалим в еврейской религиозной жизни кажется более неоднозначным, чем религиозный статус Йом ха-Ацмаут (День независимости Израиля). Следуя образцу Йом ха-Ацмаут, Главный раввинат Израиля решил, что этот день также следует отмечать чтением Халель (хвалебных псалмов) и более длинной версией Psukei d’Zimra (псалмы в начале утренней службы). В израильском прогрессивном (реформаторском) молитвеннике отмечается, что Халель следует читать в Йом Йерушалаим, но не в молитвеннике Masorti (консервативном), который предлагает список дополнительных чтений в этот день.
В американском консервативном сидуре, Сим Шалом, упоминается, что Халлель читается «в некоторых собраниях» в Йом Йерушалаим.
Неоднозначность религиозного статуса этого праздника отражается в праздновании — или его отсутствии — за пределами Израиля. Хотя город Иерусалим имеет большое значение для всех евреев, Йом Иерусалим еще не достиг популярности Йом ха-Ацмаут и не отмечается широко за пределами Израиля.
Кроме того, в отличие от Йом ха-Ацмаут, который является днем празднования существования и успехов современного еврейского государства, Йом Иерусалим может вызывать дискомфорт у некоторых евреев за пределами Израиля из-за продолжающихся конфликтов по поводу будущего еврейского государства. город. Даже некоторые евреи, которые считают, что город должен оставаться неделимым и находиться под контролем Израиля, предпочитают не выделять Йом Иерусалим как день радости из-за глубоких конфликтов, окружающих арабские районы Иерусалима. Другие, однако, считают, что, несмотря на нынешние политические конфликты, неделимость Иерусалима — это то, что следует праздновать открыто и без колебаний, это такой же знак еврейской политической независимости, как Йом ха-Ацмаут.
В праздновании Йом Йерушалаим в Израиле часто упоминается цитата из Псалма 121:3: Ир шехубра лах йахдаив — «город, объединяющий всех».
Ваш браузер не поддерживает элемент audio.
Произносится: moe-SHEH, Происхождение: еврейское, Моисей, которого Бог избрал, чтобы вывести евреев из Египта.
Ваш браузер не поддерживает элемент audio.
Произносится: yuh-ROO-shuh-LIE-yum (долгий i), Происхождение: иврит, Иерусалим.
Ваш браузер не поддерживает элемент audio.
Произносится: eetz-KHAHK, Происхождение: иврит, еврейское имя Исаак.
Подпишитесь на наш информационный бюллетень
Расширьте возможности своих еврейских открытий, ежедневно
Йом Йерушалаим — Евреи за Иисуса
Чтобы отпраздновать восстановление Израилем Восточного Иерусалима и Старого города после Шестидневной войны 1967 года.
Хотя это менее важно, чем Йом Ха- Ацмаут (День независимости Израиля), Йом Йерушалаим — это повод для патриотических и религиозных праздников, кульминацией которых является Марш флагов в Иерусалиме.
Происхождение
Йом ИерусалимЙом Иерусалим был основан в наше время израильским правительством, чтобы отпраздновать повторное завоевание Израилем Иерусалима после Шестидневной войны.
Хотя Йом Йерушалаим появился относительно недавно в еврейском календаре, Иерусалим уже давно занимает особое место в сердцах еврейского народа. Древний город стал центром еврейской жизни, когда царь Соломон построил здесь Первый Храм. На протяжении последующих столетий город подвергался разграблению множеством вражеских войск; завоевания города были совершены персами (разрушившими Первый Храм), греками, римлянами (разрушившими Второй Храм), арабами-мусульманами, крестоносцами, турками и британцами, и это лишь некоторые из них.
Тем не менее, Йом Йерушалаим особо отмечает повторное завоевание Израилем Иерусалима у Трансиордании (современная Иордания), которая захватила Восточный Иерусалим и Старый город во время арабо-израильской войны в конце 1940-х годов.
Хотя Израиль добился значительных территориальных успехов во время этой войны, Трансиордания захватила большую часть Иерусалима, включая Старый город, из которого были изгнаны еврейские жители. Евреи были вытеснены в малонаселенный район Западного Иерусалима, окруженный враждебно настроенными соседями почти со всех сторон.
Такая ситуация сохранялась следующие семнадцать лет. Правительство Иордании ввело различные ограничения, препятствующие посещению евреями святых мест и синагог Старого Иерусалима, многие из которых оно преднамеренно повредило и разрушило.
Боевые действия вновь вспыхнули 5 июня 1967 года, когда Иордания захватила штаб-квартиру ООН и предприняла попытку «прорваться оттуда на юг города». Последовали обстрелы еврейских районов Иерусалима, на что Израиль ответил доблестной и эффективной контратакой. В среду, 7 июня, Израиль вернул себе Старый город. Начались усилия по восстановлению разрушенных синагог и построек, и Иерусалим снова стал многонациональным городом с преобладающим еврейским населением.
Хотя существование и существование Израиля теперь принято как факт, Шестидневная война произошла в то время, когда перспективы страны казались мрачными. Враждебность арабов к Израилю нарастала. Перед лицом реальной возможности того, что иностранные враги растворят новообразованную нацию, Израиль защищал себя, а затем и некоторые другие. Многие считают почти бескровную победу Израиля во время Шестидневной войны чем-то вроде чуда, а объединение Иерусалима, включая восстановление его святынь, является важной вехой в истории Израиля.
Как отмечается
Йом Иерусалим Не все евреи празднуют Йом Иерусалим, и празднование этого праздника в основном ограничивается Израилем, хотя некоторые американские синагоги отмечают этот праздник. В частности, молодые светские израильтяне, как правило, избегают Йом Йерушалаим, что напоминает об истории воинственности и национализма, от которых уклоняются многие либеральные евреи. Те, кто соблюдает Йом Йерушалаим, делают это посредством патриотических проявлений, таких как участие в иерусалимском Марше флагов и синагогальные чтения Халлеля (см.
ниже).
Специальные чтения в синагоге на
Йом ЙерушалаимМногие собрания отмечают праздник праздничным Аллелем, во время которого читаются псалмы 113-118. Эти хвалебные псалмы включают напоминание об избавлении Господом Израиля из земли Египетской (Псалом 114) и обличительный псалом царя Давида, резонансный для современных израильтян:
Все народы окружили меня: но во имя ГОСПОДЬ, я уничтожу их.
Они окружили меня; да, они окружили меня, но именем Господа я уничтожу их.
Они окружили меня, как пчелы: они угасли, как терновый огонь: ибо именем Господа я истреблю их.
Ты ранил меня, чтобы я упал, но Господь помог мне.
ГОСПОДЬ — моя сила и песня, и стал моим спасением.
(Псалом 118:10-14)
Традиционные обычаи и фольклор
Йом Йерушалаим В Израиле жители Иерусалима и еврейские паломники выходят на улицы Иерусалима с израильским флагом. Этот парад, называемый Маршем флагов, не имеет сопоставимого американского эквивалента, но праздник включает в себя знакомые патриотические обычаи пения, вывешивания флагов и веселья.
К сожалению, он также был испорчен ассоциацией с меньшинством крайних националистов и антиарабских подстрекателей, что привело к тому, что многие евреи вообще отказались от праздника. Марш флагов заканчивается у Западной стены, места молитвы, доступ к которому евреям ранее было запрещено правительством Иордании, и одного из самых святых мест в современном иудаизме, поскольку это единственная сохранившаяся стена Второго храма Ирода. Стена Плача является мощным символом для многих евреев — это сердце еврейской культурной образности.
Слова министра обороны Моше Даяна от 7 июня 1967 года часто вспоминаются в Йом Иерусалим:
Этим утром Армия обороны Израиля освободила Иерусалим. Мы объединили Иерусалим, разделенную столицу Израиля. Мы вернулись в самое святое из наших святых мест, чтобы никогда больше с ним не расставаться.
Нашим арабским соседям мы протягиваем, также в этот час — и с особым акцентом в этот час — нашу руку мира. А нашим согражданам-христианам и мусульманам мы торжественно обещаем полную свободу вероисповедания и права.