Суд над животными в средневековье: 9 самых громких судебных процессов над животными

9 самых громких судебных процессов над животными

З/К № С2559

Лабрадору-ретриверу по имени Пеп, жившему в Пайк-Каунти, Пенсильвания, выпало несчастье быть соседом губернатора Пиншо. Одним жарким летним днем 1924 года этот дружелюбный кобель пришел во временное помешательство и убил кошку миссис Пиншо. Губернатор был в ярости и настаивал на немедленном разбирательстве. Состояние аффекта не спасло собаку — ее приговорили к пожизненному заключению и отправили в государственную тюрьму в Филадельфию. Тюремщики долго не могли решить, стоит ли присваивать псу тюремный номер, но в конце концов победила традиция. Так Пеп стал з/к № С2559. У этой истории счастливый конец. В тюрьме Пеп был окружен всеобщей любовью, ему было позволено менять сокамерников когда вздумается. Пока заключенные строили новое здание тюрьмы в Грейтерфорде, Пенсильвания, собака каждое утро забиралась в тюремный автобус, услышав свой номер. В 1930 году после шести человеческих (то есть сорока двух собачьих) лет заключения Пеп умер от старости.

Малолетние преступники

Среди животных, представших перед судом, особое место занимают свиньи. В Средние века оставшиеся без присмотра свиньи часто нападали на маленьких детей. После ареста их помещали в одиночную камеру, записывали как «свинья такого-то», а затем публично вешали с соблюдением всех формальностей. В анналах звериных судов упомянуто множество знаменитых свиней-преступников. Одно из самых необычных дел слушалось в Савиньи, во Франции, в 1457 году. Свиноматка и шесть ее поросят обвинялись в том, что они «предумышленно и злонамеренно» убили пятилетнего мальчика Жана Мартена. Свиноматка была признана виновной и повешена за задние ноги. Но были ли виновны поросята, которых обнаружили на месте преступления всех в крови? Хозяина поросят Жана Бэйи обязали внести за них залог и забрать их к себе вплоть до второго слушания. Но Бэйи заявил, что у него нет денег, и кроме того, отказался поручиться за законопослушное поведение поросят в дальнейшем.

Через три недели они предстали перед судом. Приняв во внимание их юный возраст и отсутствие убедительных свидетельств их вины, суд был снисходителен. Поросят отдали на попечение местному дворянину, а Бэйи освободили от уплаты каких-либо издержек.

Закоренелый преступник

Возможно, самый знаменитый суд над животным проходил в Базеле в 1474 году. На скамье подсудимых оказался петух, которого обвиняли в том, что он снес яйцо, причем без желтка. В те времена считалось, что такие яйца могут насиживать ведьмы в союзе с сатаной, в результате чего из них вылупляются смертоносные крылатые змеи. Дело было почти безнадежным, и даже адвокат не решился утверждать, что его подзащитный невиновен. Он строил защиту на том, что петух не заключал сделки с дьяволом, а яйцо снес случайно и без злого умысла. После длительного разбирательства судьи пришли к выводу, что петух одержим дьяволом. Петух и яйцо были сожжены при большом стечении народа. Этот случай вспомнили в 1710 году, когда некий француз сделал доклад в Академии, в котором утверждал, что яйца без желтка — проявление одной из болезней кур.

Счастливая история

В 1877 году в Нью-Йорке некая Мэри О’Ши была укушена за палец обезьянкой шарманщика. Мэри потребовала компенсации, но судья отказал ей, мотивировав это тем, что не может судить обезьяну. Мэри в ярости выскочила из зала суда. Обезьянка же, одетая в алое пальто и вельветовую кепку, продемонстрировала свое согласие с решением суда: она обвила хвостом газовую лампу на столе у судьи и попыталась пожать ему руку. В полицейском журнале происшествий осталась такая запись: «Имя: Джимми Диллио. Занятие: обезьяна. Положение: оправдан».

Францисканский термитник

В начале XVIII века монахи одного из францисканских монастырей в Бразилии были доведены до отчаяния термитами, которые пожирали не только еду и мебель, но даже стены монастыря. Монахи обратились к епископу с просьбой изгнать термитов, и состоялся общинный суд. Когда ответчики демонстративно не явились в суд, им был назначен адвокат. Он произнес обычную речь о том, что все божьи твари заслуживают кусок хлеба, и превозносил усердие термитов, которое, по его мнению, далеко превосходило усердие монахов. Кроме того, он указал на то, что термиты жили на этой земле задолго до прихода монахов. Длительное разбирательство было полно сложных юридических аргументов и цитат из отцов церкви. В конце концов было решено, что термитам следует выделить свой участок земли. Решение судьи было зачитано вслух перед термитниками. Согласно монастырскому документу, датированному 1713 годом, термиты сразу же покинули свои термитники и отправились на новое место.

Мэр-оборотень

В 1685 году в окрестностях Ансбаха, в Германии, появился злобный волк, который разорял стада и нападал на женщин и детей. Считалось, что этот зверь не кто иной, как умерший бургомистр города, ставший оборотнем. Бургомистра-оборотня было не так-то просто найти, но в конце концов он был пойман и убит. Труп волка облачили в костюм телесного цвета, а морду обрезали и заменили маской, изображающей бургомистра. По приговору суда зверь был повешен на ветряной мельнице. Позднее из его шкуры сделали чучело, которое поставили в городской ратуше — в качестве доказательства того, что оборотни существуют.

Сначала женщины и дети

В 1519 году в местечке Стельвио, в Италии, полевые мыши были обвинены в том, что они портят посевы своим рытьем. Мышам предоставили защитника, Ганса Гринебнера, чтобы они могли «оправдать свое поведение, сославшись на страдания и нужду». Адвокат утверждал, что его клиенты — полезные члены общества, поскольку они поедают насекомых-вредителей и обогащают почвы. Обвинитель, Шварц Мининг, настаивал, что урон, наносимый мышами, мешает крестьянам платить ренту. Но судья был снисходителен. Он отправил животных в изгнание, но гарантировал им безопасность и дал двухнедельную отсрочку тем, «у кого есть малолетние дети, или они сами еще являются таковыми».

Нечестивые кровопийцы

В 1451 году в Лозанне несколько пиявок предстали перед общинным судом. Можно представить себе, в каком душевном расстройстве они слушали приговор, обязующий их покинуть город. Когда же стойкие животные отказались подчиниться неправедному решению, они были отлучены от церкви местным епископом.

Соблазненная и покинутая

В городке Ванвр, во Франции, в 1750 году некто Жак Феррон был пойман в момент совокупления с ослицей и приговорен к повешению. Ослица по тогдашним законам должна была быть казнена вместе с ним, но члены общины совершили беспрецедентный шаг. Они подписали обращение, в котором указали, что знают ослицу четыре года, и все это время она отличалась добрым нравом и не давала повода ни для каких пересудов. Она была в глазах соседей «самым добронравным существом во всех своих повадках». В результате этого вмешательства Жак Феррон был повешен за содомию, а ослица оправдана.

Суды над животными

Суды над животными

подробности

Владислав АРТЕМОВ

Судебные процессы над животными, которые порой затевались в средневековой Западной Европе, интересны еще и тем, что наглядно демонстрируют нам принципиальное отличие западноевропейского правосудия от правосудия отечественного.
Известно, что русский человек весьма скептически относится ко всякого рода судам и не так слепо следует букве закона, как это принято в других странах, где всё тщательным образом расписано и регламентировано.

В Европе уважение к букве закона прививалось и воспитывалось столетиями. Нам кажется абсурдом то, что можно было проводить судебные процессы над бессловесными животными, причем обставлять эту процедуру самым тщательным образом в строгом соответствии с нормами тогдашнего уголовного права, с вызовом свидетелей, с допросами, с выступлениями обвинителей и адвокатов…
Процессы против животных известны с XIII в. По всей видимости, они происходили и раньше, но в архивах не сохранилось записей.
Животные рассматривались как существа, сознающие то, что они делают, и обязанные поэтому отвечать, подобно людям, на основании общих законов, за всякое «свершенное ими преступление и за всякий причиненный ими имущественный вред».
Процессы поражают своей абсурдностью и наивностью. Интересно, тем не менее, что тогдашняя юриспруденция признавала право животных существовать на земле. Это право может быть у них отнято только по постановлению законной власти и только в том случае, если они злоупотребляют этим правом и причиняют человеку вред. В случае доказанной их вины, они, подобно людям, могут быть отлучаемы от Церкви. Отлучение животных считалось весьма тяжким наказанием.
В уголовных процессах фигурируют следующие животные: свиньи, козлы, козы, быки, коровы, мулы, лошади, кошки, собаки и петухи.
Животные привлекались к судебному следствию и присуждались к наказаниям за преступления, ими совершенные — за убийство или причинение ран людям. Почему-то свиньи наиболее часто встречаются в таких процессах.
Животному, совершившему преступление, предъявляется формальное обвинение, которое поддерживается представителем государственной власти. В случае необходимости обвиняемое животное подвергается аресту и заключается в общую для всех преступников тюрьму.
Сохранился счет от 1408 г., из которого видно, что на ежедневное содержание свиньи, арестованной по обвинению в убийстве ребенка, отпускалось столько же, сколько и на иных заключенных.
В судебном заседании допрашиваются свидетели и также подвергается допросу само подсудимое животное, которое приводится в суд. Так как оно не отвечает — по крайней мере, понятным для людей языком, — то ответом служат звуки, издаваемые животным при сопровождающей допрос пытке, причем обычно эти звуки толкуются судом.
Следствие ведется с соблюдением всех формальностей. Суд назначает обвиняемому животному защитника, выслушивает его защитительные доводы, дает ему сроки для апелляции и вообще гарантирует обвиняемому все средства защиты.
Процесс обычно кончается присуждением к смертной казни. Сохранилось указание, что суд одного австрийского города XVII в. приговорил собаку к одиночному заключению. Но, как правило, осужденные животные приговаривались к повешению, погребению живьем, убиению камнями, сожжению или обезглавливанию.
Часто животные подвергались отрубанию ног, ушей и других частей тела, указанных в приговоре. Часто суды заменяли смертную казнь дорогих и полезных домашних животных продажей их на убой — с тем, что голова убитого животного выставлялась в каком-либо публичном месте. Такую резолюцию мы находим в актах гентского суда 1578 г. Речь шла об осуждении коровы, причем суд постановил, чтобы половина дохода с продажи преступного животного поступила в пользу потерпевшего, а другая половина — в городскую казну в пользу бедных.
Приведение в исполнение приговора происходило с соблюдением тех же торжественных и сложных формальностей, какие были разработаны для людей. Казнь происходила открыто, в присутствии народа, на городской площади, в некоторых местах — при звоне колоколов. Исполнение приговора поручалось государственному палачу. Сохранились в архивах счета на вознаграждение за исполненную казнь.
Осужденное животное волочили в сопровождении большой толпы к месту казни, часто оно было одето в человеческую одежду. Для повешения специально возводилась виселица.

Известно множество процессов над животными, имевших место в течение XIII—XVII вв.
В 1268 г. в Париже была приговорена к сожжению небольшая свинья — за то, что она съела ребенка.
В 1386 г. другая свинья была приговорена к отрубанию ноги и головы, а затем была повешена. Эти два наказания назначены были ей в возмездие за учиненные ею два преступления: во-первых, она разорвала руку и лицо ребенка, и, во-вторых, съела его. Свинья была казнена в человеческой одежде на городской площади.
В 1313 г. во Франции разъяренный бык, убежавший из стойла, проколол рогами встретившегося ему человека. Карл граф де Валуа издал повеление об аресте быка и о производстве над ним суда. На место происшествия был послан специальный чиновник для выяснения обстоятельств дела. Собранные показания были представлены суду, который присудил быка к повешению. Казнь была совершена на том самом месте, где бык учинил преступление.
10 января 1457 г. суд в Савиньи разбирал дело по обвинению свиньи и шести поросят в убийстве пятилетнего мальчика, Жана Мартена. После обычных формальностей судья признал свинью виновной и присудил ее к повешению за задние ноги. Что же касается поросят, то их участие в преступлении не могло быть установлено с достоверностью, вследствие чего они были оправданы.
В 1499 г. в аббатстве Святого Иосифа было возбуждено уголовное преследование против свиньи. Вот текст состоявшегося приговора: «Имея в виду, что по обстоятельствам дела, вытекающим из процесса, возбужденного прокурором, трехмесячным поросенком причинена смерть ребенку по имени Жиль, имевшему от роду полтора года; принимая во внимание данные следствия, произведенного прокурором; осмотрев и выслушав всё, что касается указанного поросенка и обстоятельств дела, — мы присудили его к казни чрез повешение».
В деле также имеется протокол объявления приговора свинье перед исполнением казни. Вот счет расходов по исполнению казни:
1) на содержание свиньи в заключении — 6 су парижских;
2) на вознаграждение палача, прибывшего из Парижа, — 54 су парижских;
3) за телегу, на которой свинью везли к казни, — 6 су;
4) за веревку, которой ее связали, — 2 су.
Всего — 68 су.
В 1474 г. в городе Базеле осужден на сожжение петух, который якобы снес яйцо и тем навлек на себя подозрение, что он вошел в связь с дьяволом. Яйцо тоже было сожжено.
В 1565 г. один мул был осужден к сожжению вместе с его хозяином. Ему сначала отрубили все четыре ноги, а затем бросили его в огонь вместе с владельцем.
В 1650 г. ослица обвинялась в безнравственных поступках. Она была оправдана судом благодаря заступничеству местного священника, который письменно удостоверил нравственность животного.
Были процессы против целых групп животных, относящихся к числу так называемых нечистых: против мышей, крыс, кротов, гусениц, разных насекомых, змей, пиявок и т.п.
Процессы возбуждались также против аистов, воробьев, а на берегу Женевского озера однажды слушалось судебное дело, направленное против угрей. Во всех этих процессах говорилось об ограждении почвы, реки или озера от нашествия вредных тварей.

Главная особенность этих процессов заключалась в том, что животные выступали как настоящие ответчики. Обвинителем или истцом является собственник земли или воды, которой наносится ущерб. Дело рассматривалось по существу; предлагался к разрешению вопрос об удалении ответчиков-животных из страны, причем стороны приводят возражения и доводы за и против изгнания. Когда ответчики отказываются повиноваться решению суда и не удаляются из страны, тогда возникает спор о применении к ним церковного проклятия или отлучения.
Процесс начинается подачей иска обвиняющей стороны. Суд назначает ответчику-животному адвоката, который должен отвечать от имени животных на предъявленное обвинение. Животным повелевается, чтобы они в течение разбирательства дела удержались от дальнейшего размножения.
Эти тяжбы тянулись очень долго, иногда целые годы.
Процессы обычно кончались постановлением об изгнании ответчиков из страны. Приговор приводился в исполнение не сразу. Обыкновенно животным-ответчикам давался определенный срок, во время которого они могли собраться в дорогу. Животным часто отводился принадлежащий общине участок — с тем условием, чтобы они щадили остальную часть принадлежащей общине земли. Всё это закреплялось в виде договора.
Множество условий и договорных пунктов, которые регулировали подробности этих уступок, показывает, насколько серьезно люди относились тогда к договорам с животными.
Сохранились подлинные акты процессов против шпанских мух, гусениц, полевых мышей, кротов и др. Сохранился также текст прений сторон.
Есть описание случая, когда в окрестностях одной французской деревни случилось вторжение белых червей, которые стали опустошать местность. Жители подали на них жалобу в суд. Белые черви, конечно, не прислали на эту жалобу никакого возражения. Тогда суд, выждав определенный срок, дал ход делу и назначил ответчикам адвоката. По рассмотрении обстоятельств дела суд признал, что «указанные черви — создания Бога, они имеют право жить, и было бы несправедливо лишать их возможности существования, а потому суд определяет назначить им местожительством лесистую и дикую местность, дабы они отныне могли жить, не причиняя вреда обрабатываемым полям».
Рассказывается и о другом подобном деле, возбужденном жителями этой же местности, — против шпанских мух. Судья прежде всего ввиду того, что обвиняемые мушки — маленькие и, следовательно, по его мнению, малолетние, назначил им опекуна и защитника, который так хорошо защищал своих клиентов, что ему удалось добиться не слишком сурового приговора. Мушек изгнали из страны, но им все-таки была отведена территория, где они могли бы поселиться и существовать.
«И теперь еще, — добавляет писатель XV в., — жители каждый год возобновляют контракт с указанными мушками, по которому предоставляют этим насекомым известное пространство, а эти последние обязуются не выходить за условленные пределы, и обе стороны свято соблюдают это миролюбивое соглашение».

В 1522—1530 гг. в епископстве Отенском страшно размножились мыши и до того опустошили поля, что жители стали опасаться голода. Они обратились в суд, чтобы он совершил высылку мышей. Подана была формальная жалоба против зверушек. Они были приглашены в суд.
Мыши не явились, и неявка была расценена как неуважение; обвинитель потребовал приступить к окончательному решению дела. Суд назначил ответчикам-мышам официального защитника.
Защитник прежде всего заявил, что его клиенты не были как следует оповещены о явке в суд, ибо многие из них находились в поле, и что вообще одного оповещения недостаточно, чтобы поставить в известность всех его клиентов, которые многочисленны и рассеяны по большому числу деревень. Этими доводами он добился второго оповещения, которое было сделано через объявление его вслух с кафедры каждого прихода.
Конечно, это оповещение было не более успешно, чем первое. Чтобы представить уважительные причины неявки своих клиентов, защитник указал на продолжительность и трудность пути, на опасности, которые сопряжены для мышей во время их путешествия со стороны их смертельных врагов — кошек, которые, узнав о вызове их в суд, стерегут их на всех путях…
В 1690 г. гусеницы опустошали окрестности Пондюшато в Оверни. Жители обратились к епископу с просьбой назначить этим тварям представителя и «присудить эти существа к изгнанию из этих мест, в которые они забрались с такою неслыханною дерзостью». Епископ, однако, не счел возможным удовлетворить немедленно просьбу жителей и ограничился назначением общественных молитв.
Ожесточенный народ решил тогда обратиться к судье. Тот назначил гусеницам представителя — и дело началось. Суд решил: «Выслушав стороны и признавая справедливую жалобу жителей, предлагаем гусенице удалиться в течение шести дней, в случае же неисполнения сего объявляем ее проклятою и отлученною от Церкви».
Гусеницы были присуждены к изгнанию, причем им назначили для местожительства определенное место. Это назначение местожительства повторяется во многих решениях, причем осужденные, как видно из актов, или повинуются судебному решению и удаляются в назначенное им место, или же, отлученные от Церкви за неповиновение, неизвестно куда исчезают.
Иногда они уступали без суда. Так, в XVI в. появилось на береговой полосе одной местности множество крыс. Был назначен над ними суд. Но прежде, чем суд дошел до приговора, епископ, в сопровождении всего духовенства, поднялся на самую вершину соседней горы и оттуда предъявил крысам требование, чтобы они удалились из этой местности. И что же? «Крысы послушно вылезли из своих нор и, пустившись вплавь, переплыли часть моря, отделявшую берег от маленького пустынного острова, где они и водворились на жительство».
Время от времени виноградники Сен-Жульена подвергались опустошению, учиняемому зелеными жучками. В 1515 г. жители Сен-Жульена обратились в суд с просьбой о защите их от этих насекомых.
В прошении яркими красками рисуется тяжелое положение владельцев опустошенных виноградников. Защитник насекомых объявил, что он не желает от имени своих клиентов принять тот участок, который предложили сен-жульенские жители, так как этот участок земли совершенно бесплоден и не производит абсолютно ничего. Представитель жителей возразил, что участок, о котором идет речь, «изобилует кустарниками и деревцами, весьма пригодными для питания обвиняемых насекомых».
Часть листа, на котором изложен приговор суда, к сожалению, не сохранилась. До нас дошел лишь отрывок судебного решения. Но из этого отрывка видно, что судья перед произнесением приговора назначил экспертов для исследования состояния упомянутого участка. Это исследование было, без сомнения, произведено, ибо на краю листа, содержащего изложение приговора, мы читаем: «Посещение экспертов стоило три флорина».
К сожалению, остается неизвестным, продолжался ли после этого процесс и произнес ли судья окончательный приговор.

Насколько часты были тяжбы с животными, видно из того, что некоторые юристы считали нужным составлять руководства по такого рода процессам, с подробным изложением процессуальных правил и указаний судебной практики.
В 1568 г. была издана книга Гаспара Балли. Гаспар Балли был адвокатом в Шамбери и прославился как опытный юрист по процессам против животных. Приводим оттуда образцы речей, составленные Балли и предназначавшиеся как истцам — представителям жителей опустошаемых местностей, так и ответчикам, представителям обвиняемых животных. Эти речи представляют любопытный образец старофранцузского адвокатского красноречия.

Речь представителя жителей

Господа! Эти бедные жители, стоящие перед вами со слезами на глазах, прибегают к вашему правосудию, подобно тому, как в древности жители островов Майорки и Минорки, пославшие к Августу Цезарю просить солдат, которые защитили бы их от массы кроликов, опустошавших их поля. Вы имеете лучшее оружие, чем солдаты этого императора, и вы более в состоянии предохранить этих бедных людей от голода и нужды, которою им угрожают опустошения, производимые этими животными, не щадящими ни зерна, ни виноградников.
Им угрожает несчастие, подобное тому опустошению, которое было произведено кабаном, испортившим поля, виноградники и леса королевства Калидонского, о котором упоминается в Илиаде Гомера, или опустошению, произведенному лисицей, посланной Фемидой в Фивы и не щадившей ни плодов полевых, ни домашних животных, ни даже самих крестьян.
Вам знакомо всё зло, которое приносит в страну голод, ваша доброта и справедливость не допустят, чтобы жители были вынуждены предаться незаконным и жестоким поступкам. Свидетельницами этих бедствий могут служить матери, о которых речь идет в четвертой книге Королей и которые съедали детей одна у другой. Голодная смерть есть самый ужасный род смерти, ибо ей предшествуют мучения и слабости сердца, являющиеся новыми источниками страданий.
Я уверен, что вы почувствуете сострадание к этому народу, если вам представят то состояние, в какое приводит голод: «Волосы всклокочены, глаза ввалились, лицо бледное, губы высохли от жажды, горло покрыто шероховатыми наростами и язвами, кожа сухая, так что через нее можно видеть внутренности; кости, лишенные соков, выступают из-под кривых бедер; на месте желудка — пустое пространство» (Овидий, «Метаморфозы»).
Различные справки и осмотры, сделанные по вашему распоряжению, дали вам ясное понятие о вреде, причиненном животными. Так как после этого все необходимые формальности уже были совершены, то теперь остается вам лишь составить решение. Обитатели просят повелеть животным оставить занятые места и поселиться в указанном им участке, они просят также произвести религиозные акты, указанные нашей матерью, святой Церковью. Так как эти просьбы разумны и целесообразны, то вы произнесете, конечно, соответственное решение.

Речь представителя животных

Господа! Так как вы выбрали меня защитником этих бедных животных, то вы позволите мне защитить их права и доказать, что все формальности, направленные против них, недействительны. Их обвиняют — как будто они совершили какое-либо преступление. После наведения справок о вреде, будто бы причиненном ими, их приглашают предстать перед судом.
Но так как всем известно, что они немы, то судья дал им адвоката для представления суду тех доводов, которых они не в состоянии представить. Итак, господа, так как вы дали мне позволение говорить в пользу бедных животных, то я могу сказать в их защиту следующее.
Во-первых, призывать к суду можно только того, кто способен рассуждать, кто в состоянии свободно действовать и кто в состоянии понимать смысл преступления. Но так как животные лишены света разума, которым одарен один лишь человек, то, следовательно, и процесс, затеянный против них, недействителен.
Во-вторых, никого нельзя приглашать к суду без всякой причины, и тот, по вине которого производится такой вызов, обязан платить штраф. Но животные не дали никакого повода к такому вызову их в суд, ибо, как выше сказано, чтобы совершить преступление, нужно обладать разумом, которого животные лишены.
Далее, в правосудии не должно быть совершено ничего нецелесообразного, правосудие в этом отношении подражает природе, не совершающей ничего бесполезного.
Я спрашиваю, что можно сделать с животными, если их пригласят к суду и они не придут? Ибо они немы, они не могут выбрать себе прокурора, который защитил бы их интересы, они не могут приводить никаких объяснений в свою защиту. Поэтому это приглашение к суду не может иметь никакой силы, и так как оно составляет основание всех остальных юридических актов, зависящих от него и падающих вместе с ним, то и весь суд над ними недействителен.
Мне возразят, может быть, что если животные не могут выбрать прокурора для защиты своих прав и не могут излагать своих доводов, то всё это может быть сделано от их имени самим судьею. На это я отвечу, что это правильно в том случае, когда это делается сообразно правовым постановлениям, но не в данном случае, где ни обвиняемые, ни судьи не могут совершить этих действий, как это видно из глоссаторского комментария к постановлению закона…
Но удивительнее всего то, что над этими бедными тварями хотят произносить анафему, на эти бедные существа хотят обрушить самый суровый меч, имеющийся в руках Церкви для наказания преступников. Но эти животные не могут совершать ни преступлений, ни грехов, ибо для того, чтобы грешить, нужно обладать разумом, который отделял бы добро от зла и указывал бы своему владельцу, чему нужно следовать и чего нужно избегать.
Животные не могут быть изгнаны из лона Церкви, никогда не бывши там. Это может быть направлено против людей, владеющих душою, а не против неразумных животных. Так как душа этих животных не бессмертна, то их не может поразить анафема.
Эти животные совершают действия, вполне дозволенные даже божественным правом. Ибо об этом сказано в книге Бытия. Если плоды земли сделаны для животных и людей, то и животные могут употреблять эти плоды в пищу. Животные, следуя законам Бога и природы, не могли совершить никакого преступления и не могут, стало быть, подвергнуться ни проклятию, ни какому-либо другому наказанию.
Если все эти доводы вам не кажутся убедительными, то следующее соображение вам ясно покажет невозможность отлучения животных от Церкви. Произнося такой вердикт, суд действует наперекор Божьей воле, ибо Бог послал животных для наказания людей за грехи.
Из этого видно, что процесс должен быть прекращен.

Чем же объясняется это удивительное явление Средневековья — процессы против животных?
Мы находим у исследователей различные толкования. Некоторые выводят правовое отношение к животным из первобытного права, перешедшего в Европу от древних народов. Прежде всего указывают на Моисеево право. По законодательству Моисея повелевается забросать камнями быка, забодавшего человека, и запрещается есть мясо этого быка. Этот закон находил оправдание в том, что Бог обещал Ною и его потомкам, что Он отомстит за них не только людям, но и животным. Отсюда уравнение животных с людьми перед земным правосудием.
У восточных народов в свое время тоже сохранялись наказания животных. Один историк рассказывает, что он был очевидцем публичного распинания льва в Финикийских колониях.
У древних персов наказания животных тоже были обычным явлением. Заратустра спрашивает Агурамазду, как следует поступить с бешеной собакой, кусающей людей и скот. Этот вопрос имел для Заратустры особенно большую важность потому, что собаки принадлежат у персов к числу святых животных, которых нельзя истреблять.
По ответу, данному Агурамаздой, «владелец собаки, не следивший за нею надлежащим образом, должен быть наказан за убийство, совершенное с намерением. Собаке же дулжно в первый раз отрезать правое, во второй раз левое ухо, при следующих же укушениях нужно ей отрезать каждый раз по одной ноге».
Другие исследователи связывают процессы против животных и отлучение животных от Церкви со средневековой демонологией и верой в оборотней. Существовало убеждение, что дьявол охотно и чаще всего принимает вид животного — сам принимает вид какого-либо животного, чтобы вредить, и также обращает в животных людей, в которых он поселился или которые вступили с ним в связь.
Полагали, что это излюбленный способ дьявола вредить. Эти оборотни и бегали якобы по деревням, пожирая детей и домашний скот.
Кроме всего прочего процессы против животных должны были служить предупреждающим и устрашающим актом для людей. Наказания животных должны были побуждать владельцев к большей бдительности в присмотре за животными и удерживать их самих от преступных действий. Так, при осуждении свиньи в 1572 г. приговор мотивируется желанием «поощрять людей к бдительному присмотру за животными».
Во всяком случае, средневековая юриспруденция очевидно признавала равенство между людьми и животными во всем, что касалось исполнения всех Божеских и человеческих законов.

Суды над животными / Вокруг света / Полезное и интересное Центр Современной Ветеринарной Медицины

Процессы над животными в средние века были обычным делом. Вплоть до XVIII века во многих странах Европы судили животных, совершивших преступления.

Судили насекомых и птиц, млекопитающих и змей, судили по всей форме и очень тщательно — следствие велось с допросами и пытками, перед полным составом суда в 23 человека выступали обвинители и защитники. Это никого не удивляло в те времена — ведь считалось, что животные действуют сознательно, значит, и отвечать должны за свои поступки по всем правилам.

Пожалуй, процессы над животными того времени можно разделить на две категории: «гражданские» и «уголовные». Первые поражали необыкновенной кротостью, глубокой «справедливостью» по отношению к «тварям Божьим». Прежде чем произнести приговор, к подсудимым обращались со следующими словами: «Ты тварь Божия, тебя я уважаю. Тебе принадлежит земля точно так же, как и мне; я не должен желать твоей смерти. Но ты вредишь, ты посягаешь на мое наследие, разоряешь мои виноградники, пожираешь мою жатву. Одним словом, лишаешь меня плодов моего труда. Быть может, я все это заслуживаю, так как я не более не менее как несчастный грешник. Во всяком случае право сильного есть гнусное право. Я объясню тебе твою вину, буду молить о милосердии Божьем, укажу тебе место, где ты сможешь существовать, и затем ты должен удалиться; если же ты будешь упорствовать, то я прокляну тебя».

Однако когда эти трогательные увещевания не действовали, приходилось обращаться в суд. Но в суде к вредителям относились очень сочувственно и не торопились их осуждать. В 1479 году в одном из районов Швейцарии жители обратились в суд с жалобой на личинок майского жука, которые губили сады и леса. Защитник жуков Фрибург затеял спор с судьями, были ли жуки на Ноевом ковчеге. Спор этот длился два года, а личинки тем временем продолжали губить сады и леса.

В XIV веке жители швейцарского города Кура подали жалобу на белых червей. Однако черви на суд не явились. Тогда суд назначил прокурора и адвоката червей и со всеми формальностями приступил к делу По окончании разбирательства судья, учитывая, что «вышеупомянутые черви суть создания Божьи, что они имеют право на жизнь, что, следовательно, было бы несправедливо лишать их средств к существованию», решил перевести насекомых в дикую лесистую местность, где бы они могли спокойно проживать, не принося никому вреда.

Через несколько лет жители этого же города возбудили, дело против шпанской мушки. Судья назначил обвиняемым не только адвоката, но и опекуна, которые добились перевода шпанской мушки в другое место. Жители вынуждены были отвести им довольно значительное пространство, где бы эти насекомые могли жить.

Еще более знаменит процесс над насекомыми, проходивший в 1545 году в Швейцарии. Благодаря изворотливости и красноречию защитника вредители жуки были приговорены лишь к переселению в другое место, причем специальная комиссия долго выбирала, куда можно было бы переселить жуков. Найдя участок, комиссия составила специальный документ, подтверждающий право жуков пользоваться участком. Местные жители с большим трудом добились разрешения ходить через него. И то с условием, что не будет «нанесения ущерба пастбищам жуков».

Однако жуки так и не переселились (как не переселялись, конечно, и другие насекомые, несмотря на решение судей). Часть Европы тогда была разделена на крошечные княжества, которые постоянно воевали друг с другом. В это время как раз началась война двух феодалов, войска прошли по земле, отведенной для жуков, и адвокат срочно опротестовал решение суда: место стало непригодным для насекомых.

Не менее гуманны были и процессы над крысами. Французский адвокат Бартолми-Шасоне сделал себе карьеру на защите крыс и мышей. В 1480 году он выиграл процесс, заявив на суде, что его подзащитные не могли явиться, потому что местожительства их слишком разбросаны: они живут во многих деревнях, а сами жилища мышей — глубокие норки, и естественно, что находясь в них, мыши не узнали о вызове в суд.

Суд постановил объявить о вызове мышей по всем деревням. Однако мыши снова на суд не явились. Адвокат опять выгородил их, заявив, что мышам трудно прийти: им нужно пробираться через леса и овраги, ручьи и болота, к тому же на каждом шагу их подстерегают враги -кошки, лисы, совы. Наконец, он произнес пламенную речь, доказывая, что нельзя обвинять всех огулом, а необходимо установить индивидуально вину каждой мыши. А так как это было невозможно, то дело пришлось прекратить.

Правда, не всегда адвокату удавалось отстоять своих подзащитных. Иногда крыс и мышей приговаривали к выселению. Но всегда суд выдавал им охранные грамоты, дабы их не съели по дороге кошки.

Даже в XVIII веке еще продолжались «гражданские процессы» над животными. Так, в 1713 году в Бразилии судили термитов, которые растащили муку и подточили деревянные столбы в погребах монастыря. Организованный по всем правилам — с обвинением и защитой — суд вынес постановление о том, что термиты должны покинуть монастырь и переселиться на специально отведенное им поле. Однако термиты не послушались. И монахи отступили: ведь термиты, как и люди, созданы Богом и служат ему! Значит, и трогать их нельзя.

Все это относится к процессам «гражданским». В «уголовных» процессах судьи были не так гуманны — большинство обвиняемых попадало на виселицу или на костер. С начала XII по XVII век только во Франции было вынесено около ста смертных приговоров животным. Судили животных и в Италии, и в Германии, и в Швеции, и в Швейцарии. Вот несколько примеров.

В XIII веке во Франции свинья была приговорена к повешению за то, что съела свой приплод.

В 1268 году осужден был поросенок, нанесший увечья ребенку.

В 1314 году бык за нападение на человека был приговорен к повешению.

В 1389 году казнили лошадь, убившую человека.

В 1442 году в Цюрихе судили волка. Его привезли на суд в клетке и установили на центральной площади, где состоялся суд. Волк обвинялся в убийстве двух девочек. У него нашлись горячие защитники. Тем не менее он был осужден и казнен.

В XV веке судили жеребца по обвинению в лености и вспыльчивости. По решению суда он был убит дубиной.

В 1796 году в Германии заживо закопали в землю быка, обвиненного в том, что якобы из-за него начался падеж скота.

Список этот можно было бы во много раз увеличить.

Были и другие меры наказания: животных отлучали от церкви. Так, например, поступил епископ Лозаннский в 1120 году, отлучив от церкви гусениц и полевых мышей, не пожелавших подчиниться приговору суда, а через год он отлучил и мух, проникших в церковь. Великий Викарий в 1584 и 1585 годах проклял гусениц, появившихся епархии.

Животные выступали на судах не только в качестве ответчиков. Ведь они же считались мыслящими существами. Значит, они вполне могли быть и свидетелями.

Если, например, человек подвергался нападению грабителей в своем доме и никто из людей, кроме его самого, не мог засвидетельствовать этого, потерпевший в качестве свидетеля мог привести в суд кошку, собаку или петуха.

Правда, свидетели-животные тут же могли превратиться в обвиняемых. Если суд устанавливал, что они, будучи очевидцами преступления, не позвали на помощь криками, их жестоко наказывали, чаще всего казнили. Нередко перед казнью животных пытали раскаленным железом, кнутом или прочими изощренными орудиями пыток средневековых инквизиторов. И крики истязаемых животных считались признанием.

Впрочем, наказывали, пытали и судили не всех животных.

В некоторых странах быки, жеребцы и овцы пользовались особым покровительством. Если им не разрешалось официально топтать посевы, то к ответственности их за это не привлекали. Хозяин погубленных посевов даже не мог предъявить иск хозяину животных. Единственное, что разрешалось пострадавшему, — это взять хворостину и прогнать вредителей с поля или огорода.

Но если гуси, куры или утки были уличены в подобных же деяниях, они немедленно представали перед судом и жестоко наказывались.

Однако в других странах судили и лошадей, и коров. Обычно их казнили, а мясо шло в пользу суда.

Церковь в средние века уделяла много внимания животным, о них велись долгие «ученые» споры. Одни придерживались мнения, что животные — Божьи создания, что у них «бессмертная душа», другие, подобно итальянскому кардиналу Роберто Баллармино, не верили в их загробную жизнь и поэтому очень жалели животных, которым суждено жить лишь на земле, третьи придерживались мнения французского монаха Бонжо, считавшего, что животные — это черти.

Юрий Дмитриев, журнал «В мире животных» 1999 — 11

суды над животными — безумная средневековая причуда со смыслом

В 2020 году легко обозвать Средневековье временем, когда фанатичная вера заменяла здравый смысл. Это верно лишь отчасти: любая европейская дикость до XVI века подчинялась особой логике и имела структуру. Одним из ярких примеров такого подхода стали суды над животными – уникальные ритуалы, которые позже часто интерпретировали как позорную страницу истории западной культуры. Правда, не все так однозначно. 

Историки нашли подтверждения 85 судов над бестиями в Европе, но по некоторым данным их число достигло двухсот. Почти все скандальные происшествия произошли на территории Франции и Швейцарии с XIII по XVI века. На самом деле суды над животными продолжались в Европе и в Новое время, но просвещенные жители уже считали их пережитками прошлого. В Средневековье такие слушания, наоборот, не вызывали вопросов и проходили в обычном режиме: подсудимым назначали адвокатов, потерпевших также представляли профессиональные юристы. Судья выслушивал обе стороны, приглашал экспертов и часто учитывал отягчающие или смягчающие обстоятельства при вынесении вердикта. 

Самыми злостными преступниками среди животных считались свиньи 

Свиноматок и поросят таскали по судам чаще всех – неудивительно, учитывая, что в те времена всеядные хрюшки слонялись по улицам без присмотра и свободно размножались. Одно из самых известных дел случилось во французской коммуне Савиньи в 1457 году. Семерых свиней арестовали за убийство пятилетнего мальчика. Адвокат животных опросил свидетелей и выяснил, что ребенка атаковала лишь одна из арестованных – ее приговорили к смерти через повешение, остальных оправдали. Обычно свиней обвиняли в жестокости из-за нападений на маленьких детей. Те часто оставались одни в люльке, пока родители работали, а животные сжирали отпрысков и попадали на скамью подсудимых. 

Зарисовка атаки свиней на детей. Из книги The Criminal Prosecution and Capital Punishment of Animals, автор — Edmund P. Evans. Источник: Gutenberg

Антрополог Джойс Сэйлсбери в исследовании «Чудовище внутри: Животные в Средневековье» приводит свидетельства того, как в сознании европейцев того времени границы между людьми и животными часто стирались. Конечно, никто не считал домашнюю скотину разумной и сознательной – это означало богохульство. Но человек и другие живые существа встраивались в одну иерархию – просто люди находились на ступень выше свиней и коров. Свою роль сыграли суеверия, убежденность в реальности ведьм и колдовства – в средневековых сказаниях полно историй о животных, обладающих человеческими качествами: зачатками рациональности и представлениями о морали.  

Из-за этого со свиньями-детоубийцами поступали, как с преступниками-людьми, вплоть до мельчайших деталей. Например, перед казнью (обычно применяли повешение или сожжение) хряков одевали в жилет, перчатки и кальсоны. В некоторых случаях на морду преступника натягивали человеческую маску, которая как бы стирала различия между видами. В таком виде приговоренного зверя тащили по улицам в назидание зевакам. «Даже палачу заказали новую пару перчаток, – рассказывает Эдвард Эванс в работе «Судебное преследование и казни животных». – Чтобы он мог хотя бы метафорически выйти из этого с чистыми руками. Так власти показали, что он, как представитель правосудия, не был виноват в кровопролитии». На такие представления уходили приличные деньги, но для системы было важно показать единообразие работы правосудия. Иногда такая модель работала в пользу обвиняемых – например, поросят оправдывали, потому что они не отвечали за преступные деяния в силу возраста. 

Рисунок с одного из судов над свиньями в коммуне Лавинье.  Из книги The Book of Days (1863). Источник. Подвешенная за лапы и одетая в священника кошка. 1554 год. Mary Evans Picture Library, источник.

В сентябре 1379-го два выводка свиней из французского монастыря арестовали за убийство мужчины по имени Перрино Муэ. Под суд попали как напавшие животные, так и те, кто просто стоял рядом и наблюдал за смертью человека. Настоятель обратился с прошением, чтобы свидетелей помиловали и казнили лишь непосредственных преступников – массовая казнь подорвала бы благосостояние храма. Герцог Бургундский проявил чудеса гуманизма и отпустил большую часть выводков – с жизнью расстались лишь три самых жестоких хряка. Внимание к характеру животного – еще одна невероятная для современного сознания мелочь, которая часто решала исход слушания. Иногда на основании показаний смертные казни заменяли поркой, как и в судах над людьми. 

«Просим вас покинуть эту местность»

Порой дикость процессов усугубляла видовая принадлежность подсудимых. Свиней было относительно легко арестовать, запереть в клетке и одеть по последней моде, но с мелкими вредителями получалось сложнее. Например, с пожиравшими урожай крысами или с термитами, которые уничтожали церковное имущество. Главная проблема заключалась в том, что обвиняемых было невозможно доставить на слушание. Великий британский писатель Джулиан Барнс уделил особое внимание юридическим коллизиям дела о жуках-древоточцах в монументальной «Истории мира в 10 1/2 главах»:  

«Я утверждаю, что если бы случаи с тварями и подлежали юрисдикции суда, настоящий трибунал не имел бы законных оснований рассматривать это дело, ибо существует хорошо известное и давно установленное правило, что обвиняемых нельзя судить в их отсутствии. Здесь прозвучало заявление, что древесным червям была отправлена стандартная повестка, предписывающая им в назначенный день, а именно сегодня, явиться на суд, они же дерзко отказались явиться, тем самым лишась обычного права не быть судимыми in absentia. Против этого аргумента я выдвигаю два возражения. Первое: если даже вызов в суд был составлен должным образом, имеем ли мы доказательства того, что он получен моими подзащитными? Ибо известно, что повестка должна быть не только составлена, но и доставлена, а поверенный жителей Мамироля не указал, каким способом древесные черви подтвердили получение повестки. И второе возражение, еще более веское: в анналах права имеется строжайше сформулированный принцип, согласно которому ответчику следует извинить неявку в суд, если может быть показано, что значительное расстояние, трудности или опасности пути не позволяют ему предстать перед судом без всякого риска. Если бы вы вызвали на суд крысу, могли бы вы ожидать, что она доберется сюда, минуя город, полный кошек? А в данном случае дорога от места обитания тварей до суда представляет для них непреодолимое препятствие не только вследствие своей чудовищной дальности, но и из-за смертельной угрозы, которую несут с собой хищники, всегда готовые покуситься на жизнь этих кротких созданий».  

Барнса вдохновил адвокат Бартоломью Шазенье, который в XVI веке сколотил имя на защите насекомых и грызунов. Его бенефисом стало дело о крысах, обвиненных в «злонамеренном и беспричинном» уничтожении урожая ячменя во французской провинции Отён. Шазенье доказал, что всех обвиняемых невозможно доставить на процесс, поэтому их необходимо помиловать. Прием сработал: судья принял во внимание ситуацию крыс на основании, как пишет Эванс, «трудного и долгого пути, таящего множество опасностей, включая возможную встречу с их смертоносными врагами – котами, которые следили за всеми их передвижениями и поджидали за каждым углом». Впоследствии Шазенье послужил прототипом для персонажа Колина Ферта в фильме о судах над животными «Час свиньи». 

В качестве компромисса суд часто ограничивался предписаниями, выполнение которых, естественно, было невозможно обеспечить. Например, крысам отправляли извещения с примерно одинаковым текстом: «Просим вас покинуть эту местность, а также любой дом, где ваше присутствие посчитают нежелательным». Одно из самых известных дел такого рода началось в 1545 году, когда замученную чумой Францию добили жуки-долгоносики. Насекомые заполонили коммуну Сен-Жюльен и уничтожили винодельческий бизнес. Дошло до публичных молений, которые сработали (как решили местные жители) – довольно скоро насекомые исчезли. 

Но через 30 лет эпидемия долгоносиков возобновилась – в 1587-м суд открыл слушание против вредных жуков, защитником которых выступал Антуан Фильо. Он использовал аргумент высших сил: если Бог зачем-то поместил на землю долгоносиков, значит, они входят в его план и имеют предназначение. В таком случае борьба с насекомыми будет богохульным деянием, поэтому надо признать, что экономические убытки Сен-Жюльена – незначительная случайность. Суд отклонил доводы юриста на основании того, что «хоть животные и были созданы до человека, но должны подчиняться ему и отвечать его нуждам, потому что в этом и заключается смысл их создания». 

Местные жители нашли вариант, который устроил бы все стороны: предложили выделить долгоносикам участок земли за городом, где они смогли бы свободно существовать и не подвергались бы гонениям со стороны людей. Фильо отклонил предложение на основании того, что «участок не обеспечен подходящей для подзащитных пищей», хотя там произрастало множество деревьев и кустов. Смутные представления об устройстве и повадках животных мешали юристам и жителям прийти к согласию. Решение суда по этому делу не сохранилось, но в аналогичных случаях у насекомых требовали покинуть город к определенному времени конкретного дня под угрозой анафемы. 

Дело о петухе и обезьяна-шпион 

Пару раз до суда доходили совсем экзотические случаи, по сравнению с которыми даже борьба с долгоносиками превращалась в занудную рутину. В 1474-м суд Базеля за колдовские деяния приговорил к сожжению отложившего яйцо петуха с формулировкой «отвратительное и противоестественное преступление». Считалось, что из отложенного петухом яйца обязательно вылупится василиск. Это сделало суд испытанием на храбрость – не каждый хотел участвовать в процессе с таким опасным подсудимым. 

В 1596-м в Марселе вообще казнили дельфинов, хотя детали того дела не сохранились.  

Василиска часто представляли как петуха с телом и хвостом ящерицы, вынести взгляд которого может лишь горностай.

Другим частым основанием для ареста животного являлось скотоложство. Тогда доставалось обоим участникам омерзительного акта, но даже тут суд иногда докапывался до нетривиальных подробностей. В 1750 году, уже в Новое время, француза Жака Феррона судили в пригороде Парижа Ванве за совокупление с ослицей. И мужчину, и животное приговорили к смерти, но Феррона действительно сожгли, а ослицу оправдали, потому что она принимала участие в содеянном не по своей воле. К тому же, знавший ее священник дал обвиняемой характеристику, в которой назвал животное «благочестивым и добродетельным». Так ослица из обвиняемой превратилась в потерпевшую, а правосудие восторжествовало. 

Ослица в суде.

Вероятно, самый безумный случай произошел в XIX веке в разгар Наполеоновских войн. У берегов английского порта Хартлпул затонуло судно. Единственным уцелевшим пассажиром оказалась обезьянка, которую капитан держал в качестве талисмана. Местные жители решили, что экзотическая зверюшка – шпион, а ее нечленораздельное бормотание с ужимками приняли за французскую речь. Примата быстро отдали под трибунал, признали виновным в шпионаже и повесили прямо на берегу. История получилась настолько дикой, что вошла в фольклор Хартлпула, хотя местным вряд ли стоило ей гордиться. В народе их прозвали соответствующе — вешатели обезьян. Хоть и в шутку.

Казнь обезьяны в Хартпуле, карикатура.

Конечно, иногда страх перед неизведанным и предрассудки приводили к травле, которая слабо соответствовала представлениям о справедливости даже века назад. В конце XVI века великий швейцарский натуралист Леонард Турнейссер подарил родному городу лося. Люди из низших сословий приняли невиданное животное за опасного демона. Закончилось тем, что местная старуха с молчаливого согласия градоправителя скормила невинному сохатому начиненное иглами яблоко. Лось умер в мучениях. 

А что если в Средневековье к животным относились более гуманно, чем сейчас? 

Современные антропологи и философы нередко приходят к выводу, что в Средневековье животные имели больше прав и шансов на понимание, чем в наше время. Свиньи, быки, собаки, козлы и крысы получали юридическую помощь, а суд честно и беспристрастно рассматривал свидетельства, анализировал мотивы, поведение обвиняемых и жертв. Конечно, суды исходили из ложной посылки, приписывая животным определенную степень сознательности и способность отвечать за свои действия, но они принимали индивидуальность других видов и не приравнивали их к объектам. Если поросята сожрут младенца на ферме в 2020 году, их скорее пристрелят на месте, а не простят из-за того, что они неспособны контролировать инстинкты. 

Такое отношение к другим видам в Средневековье связано, с одной стороны, с включением их в единую картину созданного Богом мира – в этом смысле животные не отличаются от человека и должны отвечать за поступки на равных основаниях с людьми. С другой стороны, авторитет схоластических учений строился на стройности и единообразии доказательств. Используя здравый смысл и базовые представления о животном мире, мы легко можем посмеяться над примитивностью европейцев того времени, но для них в рамках культуры и системы убеждений того времени было намного логичнее следовать протоколу без исключений, чем игнорировать преступление, если его совершила свинья, а не человек. 

Французский философ Мишель Фуко в 1960-х годах ввел в поле анализа современных социальных наук понятие эпистемы – структуры, которая задает определенный способ существования и мышления в каждую эпоху. Эпистему обуславливают историко-культурные диспозиции типа религиозных убеждений, взглядов на человека и на его отношения с миром. Это значит, что установки древних греков или французов XVI века казались им самим очевидными, а для нас выглядят варварством или глупостью. В этом тезисе нет ничего сногсшибательного, но при анализе средневековых пыток или древних жертвоприношений тяжело отделаться от заложенных в интерпретаторе культурных установок и не возмутиться жестокостью предков. Если все же попытаться, станет очевидно, что суды над животными – не преступный идиотизм, а уникальный феномен, который многое рассказывает о представлениях эпохи.  

заблуждения

М. Пастуро. Судебные процессы над животными Текст научной статьи по специальности «История и археология»

М. Пастуро

СУДЕБНЫЕ ПРОЦЕССЫ НАД ЖИВОТНЫМИ*

Средневековая христианская культура относилась к животным с заметным интересом, хотя отношение это было амбивалентным. С одной стороны, нужно было как можно резче противопоставить человека, созданного по образу и подобию Божию, и животное -существо подчиненное, несовершенное и даже нечистое. С другой стороны, у некоторых авторов присутствует мысль, что между всеми живыми существами есть некая связь и что человек с животным состоят в родстве — не только биологическом, но и трансцендентном. О животном говорят постоянно, поминая его при всяком удобном случае, делают из него ключевую фигуру всех метафор, примеров, сравнений. Одним словом, животное «символически осмысляют» (с. 27).

Вторая тенденция восходит одновременно к Аристотелю (идея об общности живых существ) и апостолу Павлу, который в Послании к римлянам говорит: «…сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих». То, что Иисус появился на свет в хлеву, расценивалось некоторыми авторами как доказательство того, что Спаситель спустился на землю, чтобы спасти также и животных.

В библейские времена и в греко-римской Античности к животному не проявляли интереса, презирали его или приносили в жертву; христианское Средневековье, напротив, выводит его на авансцену, наделяет более или менее разумной душой и размышляет, ответственно ли животное за свои поступки. Вопрос о мо-

* Пастуро М. Судебные процессы над животными // Пастуро М. Символическая история европейского Средневековья. — СПб.: Alexandria, 2012. — С. 25-46.

М. Пастуро

ральной ответственности непосредственно связан с судебными процессами над животными, которые продолжались с середины XIII по XVI век. Долгое время их относили к «историческим анекдотам»; они и по сей день служат для выставления в смешном свете нравов и верований Средневековья. «Подход совершенно анахронический, свидетельствующий о полнейшем непонимании того, что такое история» (с. 29).

За деяние, совершенное животным, его владелец никогда не нес уголовной ответственности. Иногда от него требовали совершить паломничество, но обычно уже тот факт, что он лишился свиньи, лошади или быка, рассматривался как достаточное наказание. Виновным считался не человек, а животное.

В борьбе с полевыми вредителями — насекомыми и грызунами -церковь применяла множество литургических профилактических средств (покаяние, процессии с молебном об урожае, окропление святой водой, выставление реликвий) и только потом переходила к таким действиям, как заклинания, экзорцизм и даже отлучение от церкви. В связи с этим вспоминают о том, как Бог проклял змея, который в начале Книги Бытия стал орудием Сатаны.

Другое дело — «индивидуальные» дела, возбужденные против домашних животных (свиней, крупного рогатого скота, лошадей, ослов, собак), виновных в убийстве или нанесении тяжких телесных повреждений. Это уголовные дела, церковная власть в них не вмешивается.

«Звездой этого судебного бестиария является <…> свинья. В девяти случаях из десяти именно она предстает перед судом» (с. 41). Причин тому было несколько. Во-первых, свиньи численно преобладали среди домашних млекопитающих; овцы занимали лишь второе место. Свиньи обладали также наибольшей свободой перемещения и потому могли причинить заметно больший ущерб. Но есть и еще одна причина, объясняющая присутствие свиньи в суде: ее родство с человеком. Для древних обществ наиболее близким человеку животным была вовсе не обезьяна (только в XIX в. такое сходство стало допускаться всерьез), а именно свинья. Анатомия в значительной степени подтверждает эту близость, не случайно анатомию человека в медицинских школах Средневековья изучали, препарируя хряков или самок свиней.

Судебные процессы над животными

Еще и в XVI в. многие юристы считали, что животных, виновных в человеко- или детоубийстве, надлежит наказывать. Они видели в этом способ осуществить акт образцового правосудия. Теологи, в свою очередь, подчеркивают, что Библия требует умерщвлять животных-человекоубийц, ибо они одновременно и преступны, и нечисты: «Если вол забодает мужчину или женщину до смерти, то вола побить камнями и мяса его не есть; а хозяин вола не виноват» (Исх. 9:5). По мнению некоторых средневековых авторов, животное частично ответственно за свои поступки. Оно обладает душой (дыханием жизни), которая не только чувственна (наделена началом восприятия), но также отчасти рассудочна, по крайней мере, у некоторых высших животных.

В XVII в. вопрос о «душе» животных почти утратил свою актуальность. В картезианской и посткартезианской теории возобладала концепция «животного-машины»; «по сравнению со Средневековьем, в Новое время дистанция между животным и человеком увеличилась» (с. 46).

В средневековой культуре животное всегда в том или ином смысле служит для назидания. С точки зрения правосудия привлекать животных к ответственности, судить их и выносить им приговор (или оправдывать) означает совершать образцовый судебный ритуал. Всякое животное является субъектом права. Процессы над животными являют собой пример идеального «справедливого правосудия», основанного на инквизиционном процессе, ритуалы которого исполняются до мельчайших деталей. Вдобавок правосудие в данном случае не подвержено риску подкупа свидетелей или отказа подсудимых от ранее данных показаний. «Здесь все образцово-показательно» (с. 47).

В архивах сохранилось сравнительно немного документов о судебных процессах над животными. Вероятно, такие дела заводились редко и даже очень редко, как раз потому, что их истинной целью было не наказание, а назидание.

К. В. Душенко

Суд над медведем: Македония возвращается в Средневековье

Через некоторое время аккумуляторы у пасечника истощились, а музыка ему надоела. Этим не замедлил воспользоваться косолапый, который однажды ночью вернулся на пасеку, разорил ульи и съел часть меда, после чего скрылся в неизвестном направлении.

Пасечник подал в суд на медведя, требуя компенсации.

Судебное разбирательство продолжалось около года. Медведь, который на процессе отсутствовал, был признан виновным в краже меда.

Поскольку у медведя, по данным суда, не было хозяина и к тому же он относится к охраняемым государством животным, за ущерб, оцененный в 140 тысяч динаров (более трех тысяч долларов) будет возмещен из государственной казны.

Суды над животными очень часто затевались в средневековой Западной Европе. Процессы против животных известны с XIII века. Возможно, они происходили и раньше, но сведения о них до нас не дошли.

Животные рассматривались как существа, сознающие то, что они делают, и обязанные отвечать, подобно людям, на основании общих законов, за совершенные «преступления» и причиненный вред имуществу. Тогдашняя юриспруденция признавала право животных существовать на земле, которое могло быть у них отнято только по постановлению законной власти и только в том случае, если они злоупотребляют этим правом и причиняют человеку вред. В случае доказанной их вины, они, подобно людям, могли быть отлучены от Церкви — это считалось весьма тяжким наказанием.

Животному, совершившему «преступление», предъявлялось формальное обвинение, при необходимости зверь подвергался аресту и заключался в общую тюрьму. Сохранился счет от 1408 года, из которого видно, что на ежедневное содержание свиньи, арестованной по обвинению в убийстве ребенка, отпускалось столько же, сколько и на иных заключенных.

В судебном заседании допрашивались свидетели и само подсудимое животное. Издаваемые им звуки толковались судом.

Суд также назначал животному защитника. Но, как правило, процессы заканчивались смертным приговором. Часто суды заменяли смертную казнь дорогих и полезных домашних животных продажей их на убой, при этом голова убитого животного выставлялась в публичном месте. Приведение приговора в исполнение происходило с соблюдением тех же торжественных и сложных формальностей, какие были разработаны для людей: казнь происходила с участием государственного палача, в присутствии народа, на городской площади, иногда при звоне колоколов.

Правда, в архивах сохранилось указание, что суд одного австрийского города XVII в. приговорил собаку к одиночному заключению.

Судили козлов и коз, коров и быков, мулов, лошадей, кошек, собак и петухов, но чаще всего в уголовных процессах фигурировали свиньи. Одно из самых необычных дел слушалось в Савиньи, во Франции, в 1457 году. Свиноматка и шесть ее поросят обвинялись в том, что они «предумышленно и злонамеренно» убили пятилетнего мальчика Жана Мартена. Свиноматка была признана виновной и повешена. А что касается поросят, то их хозяина Жана Бэйи обязали внести за животных залог и забрать их к себе до повторного слушания. Но тот заявил, что у него нет денег, и кроме того, отказался поручиться за законопослушное поведение поросят в дальнейшем. Через три недели они предстали перед судом. Приняв во внимание их юный возраст и отсутствие убедительных свидетельств их вины, суд был снисходителен. Поросят отдали на попечение местному дворянину, а Бэйи освободили от уплаты каких-либо издержек.

Возможно, самый знаменитый суд над животным проходил в Базеле в 1474 году. На скамье подсудимых оказался петух, которого обвиняли в том, что он снес яйцо, причем без желтка. В те времена считалось, что такие яйца насиживают ведьмы в союзе с сатаной, в результате чего из них вылупляются смертоносные крылатые змеи. Дело было почти безнадежным, и даже адвокат не решился утверждать, что его подзащитный невиновен. Он строил защиту на том, что петух не заключал сделки с дьяволом, а яйцо снес случайно и без злого умысла. После длительного разбирательства судьи пришли к выводу, что петух одержим дьяволом. Петух и яйцо были сожжены при большом стечении народа.

В начале XVIII века монахи одного из францисканских монастырей в Бразилии были доведены до отчаяния термитами, которые уничтожали еду и мебель. Монахи обратились к епископу с просьбой изгнать термитов, и состоялся общинный суд. Когда ответчики демонстративно не явились в суд, им был назначен адвокат. Он произнес обычную речь о том, что все божьи твари заслуживают кусок хлеба, и превозносил усердие термитов, которое, по его мнению, далеко превосходило усердие монахов. Кроме того, он указал на то, что термиты жили на этой земле задолго до прихода монахов. В конце концов было решено, что термитам следует выделить свой участок земли. Решение судьи было зачитано вслух перед термитниками. Согласно монастырскому документу, датированному 1713 годом, термиты сразу же покинули свои термитники и отправились на новое место.

Примеры судов над животными есть и в новейшей истории. Так, лабрадор-ретривер по имени Пеп, живший в штате Пенсильвания, был приговорен к пожизненному заключению за то, что съел кошку местного губернатора. Пепа отправили в государственную тюрьму в Филадельфию. Тюремщики долго не могли решить, стоит ли присваивать псу тюремный номер, но в конце концов победила традиция. Так Пеп стал з/к № С2559. В тюрьме Пеп был окружен всеобщей любовью, ему было позволено менять сокамерников когда вздумается. Каждое утро собака забиралась в тюремный автобус, услышав свой номер. В 1930 году после шести лет заключения Пеп умер от старости.

В 1963 году в Триполи 75 почтовых голубей были приговорены к смертной казни. Контрабандисты натренировали голубей проносить через ливийскую границу банкноты из Греции, Италии и Египта. Суд приговорил птиц к смерти, поскольку они были «слишком опасны и хорошо тренированы», чтобы отпускать их на волю. Контрабандисты отделались штрафом.

Материал подготовлен интернет-редакцией www.rian.ru на основе информации РИА Новости и открытых источников

Почему в Средние века судили животных, как людей? | дневник ролевика

Средневековая история хранит массу фактов, случаев и событий, которые нам сейчас кажутся забавными, курьезными, а то и откровенно дикими. Одна из самых одиозных (на наш современный взгляд) средневековых практик — это судебные процессы над животными, причем — уголовные. Нам сейчас кажется это абсурдным и диким, и проходит по разряду исторического курьеза, однако для жителей тех времен суд над животным, как над человеком, был почти нормой. Поэтому для современных нас, людей XXI века, понять, зачем они это делали, означает больше приблизиться к понимаю средневековой ментальности и образа мыслей, которые сильно отличались от наших.

В общем, как говорится, попаданцам — и авторам книг про таковых — на заметку…))

Практические случаи

Так, например, в 1386 году в Фалезе (городок в Нормандии) местный судья, а по совместительству виконт города Реньо Риго провел следствие над свиньей, убившей младенца. Свиньям такое, увы, свойственно.

Свинью одели в человеческую одежду, затем проволокли, привязав к лошади, от замка виконта до местечка Гибре, где был установлен особый, изготовленный специально для этого случая эшафот. Палач нанес свинье те же повреждения, которые она нанесла младенцу, после чего подвесил за задние ноги, вниз головой, и оставил истекать кровью. После смерти труп свиньи снова проволокли несколько кругов вокруг эшафота, и только затем сожгли.

Процесс проходил по всем правилам тогдашнего уголовного (не церковного!) права. Он длился целых 9 дней. Свинье даже был предоставлен адвокат. На торжественную казнь собрали народ, причем не только горожан и крестьян, а и… Других свиней. Чтоб, так сказать, осознали и прониклись.

Таких случаев было довольно много. История одной лишь Франции знает около 60 задокументированных уголовных судебных процессов над животными. Церковных — тоже, но они идут отдельным порядком. Церковники занимались в основном «бедствиями» — массовыми нашествиями крыс, мышей, гусениц, саранчи, майских жуков и других вредителей, которых предавали анафеме за вредительство полям, виноградникам и огородам.

Был, кстати, случай, когда гусеницам предложили перебраться на другие, невозделываемые поля, которые им общество согласно предоставить. Насекомые почему-то не вняли. Только после этого их отлучили от церкви…

А вот обычные, бытовые преступления, совершенные одиночным животным — свиньей, быком, ослом, лошадью — были в ведении мирского, светского суда. В 9 случаях из 10 это были свиньи — потому что свиней в Средневековье было очень много. Они свободно бродили по городским и сельским улицам, исполняя роль мусорщиков — подъедая, что где плохо лежит.

Так, в 1394 году в Мортене, в той же Нормандии, осудили другую свинью, которая убила ребенка. Причем отягчающими факторами послужили и те, что ребенок был не просто убит, а частично объеден, а случилось все это в пятницу — постный день. Судебный процесс опять-таки прошел по всем правилам.

А в 1457 году в Савиньи-сюр-Этан, в Бургундии, свинью даже пытали за аналогичное преступление. И более того — она созналась! Палач, видимо, был знатный специалист…)

Если без шуток, то крики свиньи могут быть похожи на человеческие. А «Да» по-французски звучит как «Уви». Свиной визг просто-напросто сочли положительным ответом на вопрос, вот и все…

Многие средневековые юристы, богословы и теологи в своих книгах на вопрос о том, правомерно ли судить животное как человека, отвечали — да. Например, Жан Дюре, написавший в 1572 году «Трактат о наказаниях и штрафах, отмечал:

«Если животные не просто ранили, а убили или съели человека, что, как показывает опыт, часто происходит с маленькими детьми, которых пожирают свиньи, то за это они должны поплатиться жизнью. Их следует приговорить к повешению и удушению, дабы сохранить память о чудовищности их поступка.»

Но почему?

Философско-юридический вопрос

Все дело в довлеющем тогда христологическом, теософском массовом сознании. Теологи Средневековья всерьез задавались вопросом: обладают ли животные (по крайней мере, высшие) сознанием? Отличают ли они добро от зла, то есть — моральны ли они? И наконец, есть ли у них душа?

Прямого ответа не было, но многие сходились в том, что есть. Эта точка зрения базировалась, в частности, на высказывании апостола Павла в Послании к римлянам: «…сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей Божиих». Апостол Павел расширил список «детей Божьих» до всех живых созданий, чем автоматически признал их имеющими душу, а значит — сознающими добро и зло.

Что любопытно: вопросом, который логически вытекал из подобного постулата, был и такой: возможно, стоит заставлять животных блюсти церковный пост?

Это нам смешно — а вот им смешно не было…

Дополнительным аргументом в пользу этого служил тот факт, что Иисус Христос родился в хлеву, среди животных — то есть как бы «снизошел» до них. Кроме того, в Книге Исхода есть следующее высказывание:

«Если вол забодает мужчину или женщину до смерти, то вола побить камнями и мяса его не есть; а хозяин вола не виноват».

Владелец животного в самом деле в Средние века никогда не подвергался наказанию за его проступок (в отличие от современности). Можно выразиться иначе — изъятие и физическое уничтожение виновного животного считались достаточным наказанием для его недобросовестного хозяина — он ведь терял свое имущество.

Правда, не все теософы и Отцы Церкви были согласны с подобной логикой, так что прения кипели нешуточные.

Впрочем, помимо духовно-философских, судебным процессам над животными было и практическое объяснение. Во-первых, они служили назидательным целям для людей — за животными, в особенности свиньями, необходимо следить, свободно гулять по улицам не пускать, и детей тоже без присмотра не оставлять. Горе-родители ведь не только в наше время появились…)

Во-вторых, с юридической точки зрения судебные процессы над животными служили для того, чтобы показать объективность и неотвратимость правосудия. Перед законом все равны — даже создания неразумные, домашний скот и домовые крысы. Субъектом права, с точки зрения юристов Средневековья, являлись ВСЕ живые существа. Вне зависимости от наличия или отсутствия у них разума. Соответственно, все они подлежали наказанию, если совершали какое-либо преступление.

Такова была общественная логика и ментальность того сурового времени. И это надо понимать — если мы вообще хотим понять людей прошлого…

Кстати, практика судов над животными продолжалась кое-где очень долго — до XVIII века…)

Истина и миф о судебных процессах над животными в средние века

(Изображение: Wikipedia)

Долгоносики уничтожают ваши посевы? Свинья калечат ваших детей? Хотите отомстить этим существам? В средние века в Европе их можно было привлечь к суду, где им грозили приговоры — от ужасных увечий до отлучения от церкви. По крайней мере, так говорится во многих отчетах, хотя веских доказательств таких юридических действий мало.

И почему-то сюрреалистическая практика пробовать животных, как людей, продолжается и по сей день.

По словам Сары Макдугалл, доцента Колледжа уголовного правосудия Джона Джея, основная проблема в нашем понимании этой странной практики — это источники. «Источники — это ученые XIX века, которые не удосужились предоставить много явной информации о том, где они нашли этот материал», — говорит она. «Из многих средневековых источников мы знаем, что некоторые из них были либо выдуманы, либо они были чемоданами для учебников, которые были своего рода способом удержать студентов от засыпания ». В еще более странной аргументации в пользу фальшивой истории суда над животными Макдугалл говорит, что одно из самых известных дел о животных, представших перед судом, с участием стайки крыс, было «полностью сфабриковано только для того, чтобы опорочить адвоката, который якобы защищал крыс.”

Макдугалл подчеркивает, что даже при такой большой неуверенности в том, какие испытания на животных были настоящими, некоторые все же имели место.

Наиболее подробный источник тематических исследований (реальных или воображаемых), которые у нас есть для средневековой (примерно между 13 и 16 веками) практики предания животных суду, — это Е. Трактат Эванса по этому вопросу Уголовное преследование и наказание капитолий животных , опубликованный в 1906 году. Эванс указывает на два различных типа судебных процессов на животных, которые будут иметь место:

[Существует] четкая линия технического различия между Тьерштрафеном и Тьерпроцессом; первые представляли собой смертную казнь, применявшуюся светскими трибуналами к свиньям, коровам, лошадям и другим домашним животным в качестве наказания за убийство; последние представляли собой судебные разбирательства, возбужденные церковными судами против крыс, мышей, саранчи, долгоносиков и других вредителей, чтобы помешать им поедать урожай и изгнать их из садов, виноградников и возделываемых полей посредством экзорцизма и отлучения от церкви.

Другими словами, большинство крупных животных судили за такие преступления, как убийство, и, как правило, казнили или изгоняли, в то время как более мелкие, более распространенные вредители и преступники чаще были отлучены от церкви или осуждены церковным трибуналом. Но считалось, что все получили свой день в суде.

В книге

Эванса перечислено около 200 случаев, когда все существа, большие и маленькие, предстали перед судом по множеству причин.

Большинство жалоб на мелких животных, поданных за заражение или уничтожение посевов, закончились каким-то отлучением от церкви или официальным церковным осуждением.Эванс объясняет, что это было сделано в основном для того, чтобы люди чувствовали себя лучше, когда их истребляют. Поскольку даже долгоносики, слизни, крысы и тому подобное считались творениями Бога, причиненные ими разрушения, вероятно, были частью его плана, поэтому просто уничтожить их означало бы действовать вопреки воле и творениям Бога. Конечно, если бы их судили церковным судом и отлучили от церкви (или осудили в случае с животными и насекомыми), это могло бы смягчить вину.

В одном из таких случаев в 1480-х годах кардинал епископ Отена во Франции правил против некоторых слизней, которые разрушали поместья, находившееся в его ведении.Он приказал три дня ежедневных шествий, во время которых слизням приказывали покинуть территорию или быть проклятыми, что сделало их бесплатной добычей для истребления. Сообщалось, что похожий случай произошел всего год спустя.

(Изображение: Gutenberg.org)

В случае с более крупными животными, такими как быки, свиньи, собаки, коровы и козы, животные-преступники, которые теоретически могут быть привлечены к суду. Приговоры для этих животных, как правило, были более суровыми.

Свиньи часто получали худшее из человеческой правовой системы по простой причине.«Они убивали людей», — говорит Макдугалл.

В эпоху, когда животные часто бродили по улицам, а дети находились на полях, несчастные случаи были довольно обычным явлением. Эванс описывает один довольно типичный случай 1379 года, когда два стада свиней кормились вместе, когда трио свиней взволновалось и обвинило сына хозяина свиней, который умер от полученных ран. Все свиньи из обоих стад были судимы и «в соответствии с законом были приговорены к смертной казни». К счастью, все, кроме трех свиней-подстрекателей, были замешаны в соучастниках и позже помилованы.

В большинстве случаев суд старался судить животное настолько внимательно, насколько это было возможно, так же, как судили людей. Это включало и то, как они были наказаны. Как и некоторые убийцы того времени, осужденные животные (опять же, в большинстве случаев свиньи) были ужасно казнены за свои преступления. Эванс описал свинью в 1266 году, которую публично сожгли за преступление, нанесение увечья ребенку, и другую свинью в 1386 году, которую должны были «искалечить и искалечить в голову и передние ноги, а затем повесить за то, что она разорвала лицо и руки. ребенок.”

Звериность также была эпизодическим обвинением, которое привело к судебному разбирательству над животным, хотя на самом деле было известно, что это обвинение идет в пользу животного. «И человек, и животное могут быть преданы смерти, но в некоторых случаях им, кажется, удалось сказать, что животное не виновато, что животное не согласилось», — говорит она. не был наказан ».

Другие животные были заключены в тюрьму вместе с преступниками-людьми. В данном случае, поскольку никто искренне не верил, что животное серьезно обдумывает свои действия, владельцу было предъявлено обвинение за доску животного как форму вторичного наказания.

Какими бы варварскими, странными или просто глупыми ни казались испытания на животных, они продолжаются и в наши дни. В 1916 году слон по имени Мэри убил своего дрессировщика и был повешен в Теннесси с помощью подъемного крана. В 2008 году в Македонии медведь был осужден за кражу меда у пчеловода. Служба парков была вынуждена выплатить 3500 долларов возмещения ущерба. Кажется, что человеческая жажда справедливости, какой бы иррациональной или глупой она ни была, по-прежнему не знает границ.

Закон — осел: 8 известных испытаний на животных из истории

Судебные процессы над животными, пик которых пришелся на XIV-XVI вв., Были серьезными официальными судебными разбирательствами, некоторые из которых длились месяцами, и в них участвовали уважаемые юристы с обеих сторон, которые увлекали суд эрудированными аргументами.

Многие средневековые авторитеты считали, что «преступления», совершенные животными, были делом дьявола, и оставление их безнаказанным предоставит дьяволу возможность захватить человеческие дела.

Вот восемь известных в истории судебных преследований животных, в ходе которых судили свиней, собак, крыс и даже насекомых. Это почти целый двор.

Примечание. Приведенные ниже инциденты не были придуманы или приукрашены. Все это подлинные случаи, задокументированные современными записями и источниками.

В судах на протяжении всей истории крики «ты, свинья!» Из публичных галерей, несомненно, слышались неоднократно. Однако в одном конкретном дворе во Франции 15-го века этот крик был бы вполне буквальным, поскольку на самом деле было свиньей на скамье подсудимых.

Весной 1494 г. на ферме к востоку от Парижа «молодой поросенок» сильно искалечил лицо и шею младенца пастуха. Дело было возбуждено «лицензиатом» Жеаном Левуазье.В приговоре судьи указывалось, что «упомянутый свиней, который в настоящее время содержится в заключении», должен быть «повешен и задушен на деревянной виселице рядом с виселицей и примыкает к ней».

Бартелеми де Шассенез (1480-1541) был влиятельным юристом, а затем политиком, который бродил по важным центрам Европы эпохи Возрождения.

В древнем французском городе Отен в начале 16 века Де Шассенез защищал неустановленное количество крыс, которые, уничтожив местные посевы ячменя, были вызваны в суд.Затем де Шассенез обманул трибунал серией успешных ходатайств о переносе заседаний, например, о том, что крысы слишком стары и немощны, чтобы присутствовать на них. Он также умолял горожан держать своих кошек в помещении, поскольку присутствие кошачьих на улицах также мешало посещению его «клиентов» крыс. Не желая вводить кошачий комендантский час владельцы машинок, дело было закрыто.

В то время как одомашненные животные, как правило, рассматривались в светских судах, «паразиты», такие как грызуны и насекомые, рассматривались в церковных судах.Причина в том, что первые считались подконтрольными людям, в то время как для вторых требовалось «сверхъестественное» вмешательство, чтобы привлечь их к ответственности.

В 1474 году суд в Базеле, Швейцария, приговорил петуха к сожжению на костре за «преступление несения яйца». Приговоренного петушка зажарили заживо в Коленберге по случаю торжественного мероприятия, на которое собралась большая толпа. Говорят, что палач нашел еще три яйца внутри несчастного петуха, но это явно «бычья» часть этой истории о петухе и быке.

В 1519 году альпийская община Стельвио, которую называют кротами или полевыми мышами, или, возможно, и тем, и другим, понесла такой серьезный сельскохозяйственный ущерб от этих пушистых преступников, что они обратились в суд. Ганс Гринебнер был назначен защищать смертоносных растений, судья позволил представить все юридические аргументы, чтобы миниатюрным подсудимым «не на что жаловаться». Прокурор, естественно, говорил о большом вреде, который был нанесен средствам к существованию фермеров, в то время как Гринебнер предположил суду, что действия его клиентов на полях полезны для почвы и разрушительны для вредных насекомых.Записке грызунов в конце концов удалось убедить судью, который отпустил их, изгнав и обещав «охрану» от местных кошек и собак, когда они уходили.

Многие судебные процессы против криминальных существ, особенно в средневековой Франции, касались свиней. Мрачно показательный случай — свиноматка, казненная в Фалезе на севере Франции в 1386 году.

Свинья-мародер напала на ребенка, который позже умер. Был проведен официальный судебный процесс, и адвокаты выступили за и против убийцы-свиньи.Животное было признано виновным и в день казни было выведено на городскую площадь в мужской одежде. В духе «око за око» это несчастное существо сначала было искалечено и изуродовано ножом, а затем повешено.

Дикие свиньи неоднократно приговаривались к смертной казни за убийство людей, но иногда принимались меры по смягчению наказания. Шесть грудных детей в одном случае 1457 года получили отсрочку обвинения в убийстве из-за их возраста, а их мать-свиноматка была казнена.

Даже насекомые не были защищены от судебного преследования.В средние века в Европе было много случаев санкционированного судом преследования насекомых, когда церковные власти действовали как своего рода священная компания по борьбе с вредителями; Папа Стефан VI однажды даже обработал «пестицидом» святую воду на окраинах Рима. Заявления с кафедры часто использовались в связи с судебными процессами, и иногда насекомым даже «сообщали» письменно или устно, что они хотели бы, чтобы это было намного лучше в соседней деревне.

В 1478 году в Швейцарии жуки-семечки подверглись судебному преследованию за нанесение ущерба посевам.После многочисленных публичных выговоров в адрес насекомых и чесания головы местными сановниками епископ Лозанны издал приказ о прекращении действия насекомых. Насекомые проигнорировали это, а затем епископ приказал членистоногим-антагонистам покинуть землю в течение шести дней, заявив, что эти существа не являются пассажирами Ноева ковчега и поэтому могут быть отлучены от церкви. Если они отказывались уезжать, им приказывали явиться в Авенш, чтобы объяснить свой отказ сдвинуться с места.

В записях не упоминается, появлялись ли они в Авенче, но на следующий год они вернулись, и церковь обвинила продолжающееся присутствие вредителей в «грехах» людей.Между прочим, грехи, которые они могли компенсировать, откладывая еще больше десятины.

В Майнце, Германия, в XIV веке местные жители возбудили уголовное дело против некоторых испанских мух. Испанская муха, волдырь, опасна для домашнего скота и губительна для растительности, поэтому разъяренные фермеры Рейнской области были счастливы, когда церковный суд оказал давление на этих озорных мини-убогих.

Ввиду «их небольшого размера» судья назначил для них ученого защитника, который с большим достоинством представлял своих клиентов.

Как и в случае с жуками-семенами в Швейцарии, церковный суд изгнал их, любезно одобрив выделенный участок земли, на котором жуткие ползучие твари могут удалиться. Неизвестно, добрались ли маленькие заключенные до своей резервации, но любая неудача в этом случае, вероятно, была связана с отсутствием благочестия горожан.

В немецких хрониках начала XVIII века упоминается случай, когда собака барабанщика в австрийском городе укусила советника за ногу. Военный музыкант трусливо передал свою бедную собаку судебным властям, которые приговорили собаку к году, запертой внутри публичного ‘Narrenkötterlein’.Эта маленькая железная клетка на главной площади города использовалась как позорный столб, чтобы позволить горожанам высмеивать местных «дураков», преступников, богохульников и нарушителей спокойствия.

Средневековые звери (Выставки Центра Гетти)

Звери, как настоящие, так и фантастические, роятся, ползают и карабкаются по страницам рукописей, сделанных в средние века (около 500–1500 гг. Н. Э.). Животные были важным аспектом почти во всех сферах жизни в тот период. Они составляли основу фермерской экономики, служили мгновенно узнаваемыми визуальными символами и представлялись фантастическими обитателями неизведанных миров.На этой выставке представлен разнообразный ассортимент этих зверей с красочных страниц иллюминированных рукописей. Дракон считался самым могущественным из созданий Бога, и считалось, что он прячется в укрытии, а затем душит своих жертв своим хвостом. Этот дракон из бестиария (книга зверей), кажется, кричит, готовясь атаковать свою жертву. Бестиарии представляли истории о существах, как реальных, так и вымышленных, и были одним из самых популярных видов текстов в средние века.

Животные играли доминирующую роль в повседневной жизни средневековья.Они были источником еды и одежды, сельскохозяйственного труда и транспорта. Они также предоставили материалы для создания книг — от перьевых перьев для птиц до пергамента из шкуры животных. Средневековое искусство отражает многие виды деятельности с участием животных, в том числе изображения сельского хозяйства и охоты. На этой странице календаря с иллюстрированным молитвенником изображены тяжелые рабочие лошади, вспахивающие землю, натягиваясь на упряжи, когда тянут тяжелый плуг. На лицевой странице изображен бык, которого держат за рога для заклания.

Жестокие столкновения между всадниками на лошадях часто происходили в средние века, в эпоху частых войн. На этом листе изображены безумные условия средневекового поля битвы, когда огромные и мощные боевые кони атакуют и сталкиваются, иногда даже топчая солдат ногами. Эти большие боевые кони были одними из самых ценных владений рыцарей и стоили в 800 раз дороже крестьянской плуга.

Очарование животных, наблюдаемое в средневековом искусстве, отражает христианскую веру в то, что Бог создал земных существ символами своего божественного плана. Считалось, что животные также символизируют культурные ценности или идеи, такие как верность или доблесть. Животные часто обрамляли средневековые гербы, служа символами добродетелей своих владельцев. Французский рыцарь и чиновник казначейства Симон де Вари выбрал для своей геральдики борзую, символ преданности, — возможно, чтобы подчеркнуть его преданность французскому королю.Придворный художник Жан Фуке изобразил собаку с поразительной реалистичностью — от мускульного напряжения в задних лапах до текстуры короткошерстной шелковистой шерсти.

Многие из самых известных созвездий, отождествляемых с животными, связаны с 12 знаками зодиака. Средневековые религиозные книги часто начинались с календаря церковного года с изображениями знаков зодиака. Знаки Рака (существо, похожее на краба) и Льва (лев) заметно выступают в правом верхнем углу этих двух страниц, посвященных июню и июлю. Созвездия были включены на страницы календарей, потому что считалось, что они влияют на будущее.

В средние века люди представляли, что волнующие или даже пугающие животные живут за пределами известного мира. Были сказки о гигантских длинноносых существах, называемых слонами, и о грифонах с телом льва, головой и крыльями орла. Художники дают волю своему воображению, изображая неизвестных существ. Средневековые читатели были очарованы рассказами о мифологических зверях из Древней Греции и Рима. Морское чудовище Сцилла и группа сирен появляются в этом тексте, рассказывающем историю мира. В остальном привлекательная форма Сциллы деформирована двумя драконоподобными головами с зубами, а у сирен куриные ножки и огромные крылья. Оба типа женских существ были предназначены для того, чтобы предположить, что женщины могут казаться красивыми и соблазнительными, а также выставлять напоказ свою звериную природу.

Апокалипсис, библейское описание событий, приведших к Страшному суду, наполнено ужасающими зверями. На этом изображении художник ярко представил трех монстров, которые, по описаниям, собираются поразить мир в конце времен: обезьяноподобный лжепророк, цель которого — ввести в заблуждение; грозный семиглавый дракон, который будет вести войну с верными; и пятнистый семиглавый зверь, которому земля будет поклоняться. Святой Иоанн стоит слева, дергая себя за лоб, как будто он должен открыть глаза, чтобы увидеть чудовищный ужас.

Мир средневекового собачьего владычества

Позднее средневековье и последующие годы были одним из самых «собачьих» периодов в истории.Охота и сокол, безусловно, были самыми популярными видами спорта среди праздных классов, которым также нравилось держать собак просто как домашних животных; а остальная часть населения использовала их для защиты и выпаса скота. Выступление собак вызывало большое восхищение, и люди любили слушать сказочные истории о необычайной верности и интеллекте собак.

Действительно, великий герцог Берри лично пошел повидать собаку, которая отказалась покинуть могилу своего хозяина, и дал денежную сумму соседу, чтобы он оставил верного зверя в пищу до конца своих дней.Правда, бешенство было неприятно распространенным явлением; но это было одним из недугов, наследником которых является плоть, а не против собачьей расы — а от укуса бешеной собаки у вас был широкий выбор лекарств, от козьей печени до купания в море.

Средневековые собачьи аристократы были борзыми, которых наши предки называли «бегающими собаками», что нелогично означало собак, которые охотятся по запаху, а не по скорости. Под борзыми они подразумевали что угодно, относящееся к типу борзых, от ирландского волкодава до крошечной итальянской борзой, что является одной из трудностей, с которыми сталкиваются специалисты по генеалогии собак.Борзая, излюбленный дар принцев, была обычным героем средневековой собачьей истории.

Он должен, как говорит писатель XIV века, быть вежливым и не слишком жестоким, «следуя своей хозяйке и делать все, что он повелевает, он должен быть добрым, добрым и чистым, радостным, радостным и веселым, доброжелательным и добрым ко всем». maner folkes, за исключением диких beestis. Этот образец был особенным питомцем благородного лорда, и его изображение часто помещали на надгробные плиты у ног его хозяина. У рыцарской дамы были собачки, и их изображения, по отдельности или парами, также были вырезаны на могилах вместе с воротником и маленькими колокольчиками.

Игрушечные собачки, как и модная одежда, всегда, кажется, вызывают гнев моралистов, и один критик 16-го века, заявив, что их искали для удовлетворения «развратных женщин», осудил их как «орудия безрассудства, чтобы играть, и вдалеке от них». зря тратить драгоценное время, отвлекать свои умы от более похвальных упражнений, глупый сдвиг, чтобы избежать их надоедливого безделья ».

Чем меньше «эти щенки», продолжает он, тем больше удовольствия они доставляют, поскольку

Плафлоуны для ухаживающих за собой любовниц, которых они должны нести на груди, чтобы помогать сном в постели и питаться мясом на борту, лежать у них на коленях и облизывать губы, когда они лежат в своих фургонах и кочанах… Некоторые из этих людей больше любят своих собак, лишенных всех возможностей разума, чем детей, способных на мудрость и рассудительность

У него знакомое кольцо, и этот суровый наставник был бы болезненно шокирован, если бы клерикальный автор более ранней и популярной энциклопедии перечислил среди похвальных черт этого вида тот факт, что собака предупреждает свою хозяйку и ее любовника о хозяине. подход. Но помимо моральных дискуссий, на что были похожи эти игрушки? Некоторые из них напоминали мопсов, но с более длинными носами.Волосы у них были длинные и короткие, гладкошерстные были более распространены, а экстремального телосложения, например, ног таксы, не было.

Уши могли быть короткими или висячими, а хвосты носили длинными, наши предки, очевидно, не видели ничего неприличного в нормальном хвосте. На многих надгробиях и медных пластинах изображены собаки крупнее болонок (возможно, гончие) и, очевидно, отмечены особые домашние животные — среди них стоит отметить гробницу Черного принца в Кентерберийском соборе. Иногда добавляли кличку собаки, и Джакке и Терри по-прежнему серьезно смотрят на нас сквозь века.

Много было сказано о средневековых собаках, дерущихся из-за костей под столом в большом зале, и довольно часто они так и поступали, но в книгах по этикету 15-го века было объявлено, что гладить собаку или кошку во время еды или готовить одну из них дурным тоном считается дурным тоном. возиться с табулами », и приказал камердинеру подготовить спальню своего хозяина, чтобы« высушить догг и катте ».

Но мнения владельцев разошлись, как тогда, так и сейчас, и одна женщина-протагонист охоты заявила, что спаниели и борзые спали на кроватях, доказав, что вкусы собак остались прежними.На самом деле собаки регулярно присутствовали на таких функциях, о которых мы даже не мечтали допустить. Они часто присутствовали при королевских дворах, и, несмотря на правила этикета, герцог Берри в книге Très Riches Heures изображает двух маленьких собак прямо на столе на герцогском пиршестве, в то время как перед ним слуга кормит выжидательную борзую.

Герцог был большим любителем животных, у него был зверинец, а также обширные питомники. В те более простые времена люди путешествовали с собаками, не вызывая замечаний или затруднений: у добросердечной настоятеля Чосера были собачки, а у его охотящегося Монаха — борзые.

Наши предки даже приводили своих собак в церковь — практика, против которой власти категорически возражали, но, судя по повторяющимся протестам, неэффективно; одним из самых жалобных является монашеское постановление 15 века против собак и щенков, которое «часто своим лаем нарушает службу, а иногда рвет церковные книги».

Однако средняя мужская собака заслужила свое содержание. В обществе без полиции и множества беззаконных персонажей сторожевой пес занимал важное место.Для максимальной эффективности его предполагалось заткнуть днем, чтобы он мог спать, чтобы полностью бодрствовать ночью. Многие стражи были просто большими собаками, но наиболее уважаемыми обычно были мастифы (что-то вроде их современных потомков) или алаунты.

Испанского происхождения алаунты были большими активными животными, сложенными чем-то вроде борзых, но более тяжелыми, с грубой головой, короткой мордой и остроконечными ушами (возможно, купированными). Они были разных цветов, предпочтительно белые с черными пятнами возле ушей.Лучшие породы, или alaunts gentils , ценились для охоты, но более грубые породы пользовались спросом в качестве сторожевых собак и использовались мясниками, чтобы пасти скот — их можно было, как было отмечено, дешево кормить фулем. штучки пухляков.

Они были способны удержать сбежавшего быка, что сделало их очевидным выбором для травли быков. У них была репутация свирепых людей, и современные иллюстрации часто показывают, что они осторожно затянуты в намордники. Пастухи и свинопасы, конечно, должны были иметь собак, но они не относились к четко определенному типу и служили как для защиты от воров и волков, так и для выпаса скота.

У других рабочих тоже были свои собаки, что заслужило похвалу от энциклопедиста 13-го века, англичанина Варфоломея: «Мунгреллы, служащие для хранения бутылок и мешков с виттеллом, канавами и живыми изгородями, скорее будут убиты страннее, чем оторваться от одежды и еды хозяев ».

Вездесущий терьер также был на месте и использовался, как следует из его имени, для преследования лисиц до их земель, но его современные друзья разочаровываются, когда находят мало упоминаний о нем.Очевидно, его просто считали само собой разумеющимся, и охота на лис в те дни не привлекала особого внимания, поскольку наши практичные предки предпочитали съедобную дичь.

спаниелей (названных так потому, что они приехали из Испании) требовались для популярного вида спорта — соколиной охоты, который привлекал многих как более дешевый и менее утомительный, чем охота. Ужасающе похожее на овцу телосложение этих ранних спаниелей вызовет боль у современных любителей. У них была волнистая шерсть, они были довольно большими и обычно более длинноногими, чем большинство их потомков, с более короткими «перьями» на ногах.Их хвосты обычно не были стрижены, и есть соблазн предположить, что бобхвостые спаниели в Très Riches Heures — это ранние бриттани, которые в наши дни рождаются короткохвостыми.

Считалось, что волосы на хвосте должны быть во всяком случае длиннее, чем на теле. Они были белыми, рыжевато-коричневыми или крапчатыми, с головами, непривычными для современных глаз, и с довольно заостренными носами, склонными вздергиваться. Тем не менее, они функционировали достаточно грамотно и использовались для разведения дичи и в качестве ретриверов для наземных и водоплавающих птиц, поскольку соколичество «на реке» было излюбленным развлечением.Они также использовались как сеттеры для помощи в ловле куропаток и перепелов с сетями.

Елизаветинский писатель Эдвард Топселл описывает «водяных спагнелей», используемых для охоты на выдр, и изображает зверя, подстриженного как пудель, чтобы он «меньше беспокоился во время плавания» — и пудель, спаниель и ретривер могут все это оспорить как предок. (Тем не менее, подстриженное животное, которое появляется на многих гравюрах Дюрера, явно является пуделем.)

Этот великий спортсмен XIV века, Гастон, граф де Фуа, автор лучшей средневековой книги по охоте, описал спаниелей как верных, ласковых и любящих ходить «перед своим домом и играть с их хвостом», но он, должно быть, страдал от некоторых из них. особенно энергичный представитель породы, поскольку он жалуется, что, если вы возьмете своих борзых на прогулку и возьмете с собой спаниеля, он будет преследовать гусей, крупного рогатого скота или лошадей, и борзые через «свой яйцо» тоже нападут, и таким образом, он несет ответственность за «весь риот и весь вред».

Далее он заявляет, что наши охотничьи спаниели — бойцы и убирают гончих с линии, что явно несправедливо, поскольку они никогда не предназначались для охоты. Но Гастон был фанатичным Нимродом и был предан своим гончим. Герцог Орлеанский Карл, напротив, написал стихи своему любимому спаниелю «Брикет висячих ушей» ( Briquet aux pendantes oreilles ) — очаровательное стихотворение, восхваляющее его полевое мастерство и энтузиазм, и еще одно начало: Пусть Бод роется в кустах, старик Брике отдыхает…. старик мало что может сделать », что звучит печальнее, нежели привязанность истинного собаковода к своему стареющему слуге.

Самым модным видом спорта того времени была охота на оленей, и для этого использовались как борзые, так и «бегущие собаки» (также называемые « raches »), часто вместе, борзых скользили, чтобы быстро остановить игру, или в качестве ретранслятора для стаи или, в больших сражениях, иногда устраиваемых для посещения знати, для того, чтобы вернуть загнанных оленей лучникам.

По-настоящему серьезный охотник, однако, больше всего любил смотреть, как бегающие собаки работают в одиночку, борзые и алаунты, говорит Гастон де Фуа, заканчивают работу слишком быстро, но « raches » должны «охотиться весь день на поисков и макинг гретов». мелодия на их языке и произнесение «gret villeny» и «chydeng the beest, которого они очаровывают». Эти собаки были скорее похожи на современных ищеек и немного на гончих, используемых для «неподвижной» охоты — тяжелого телосложения, с мощной передней частью и тяжелой головой с короткой мордой.

Широкая цветовая гамма была допустима в упаковке, раньше вкус был белым, черно-белым или пятнистым, в то время как в позднем средневековье предпочитали желтовато-коричневый. Шерсть обычно была гладкой, хотя встречались экземпляры с грубой шерстью или даже с гладкой шерстью с длинным хвостом. Хотя охотились на всех видов животных, кроме оленя, используемые гончие различались больше по обучению, чем по породе.

хартундов, однако, в целом были крупнее и быстрее луни, которые были всесторонними зверями, названными так потому, что они «изводили» добычу (а не потому, что они были ограничены только зайцами).Отобранные собаки, отобранные вручную по запаху, стойкости и, возможно, размеру, были обучены как «лаймеры», то есть они охотились на поводке и использовались для поиска или «укрытия» оленя, а затем на охоте для распутывания. линия, если стая должна быть виновата, но это были отдельные специалисты, а не отдельная порода.

За этими животными, вместе с рабочими борзыми, очень хорошо ухаживали. Состоятельные владельцы устанавливают удивительно высокие стандарты управления питомником, подробно описанные в книге Гастона де Фуа « Traité de la Chasse ».Конура, где спят собаки, по его словам, должна быть построена из дерева на расстоянии фута от земли, с чердаком для большей прохлады летом и тепла зимой, а также с дымоходом, чтобы согреть обитателей, когда им холодно. или мокрый.

Он должен быть огорожен в солнечном дворе, а дверь должна быть оставлена ​​открытой, чтобы «собаки могли уходить без игры, когда им захочется, потому что это большая симпатия для собак, в которые они могут входить и выходить по их похоти» — это знает каждый любитель собак.Гончих следует выводить на прогулку один или два раза в день и разрешать бегать и играть «в ясной лужайке на солнце», и их нужно отводить в место, где они могут есть траву, чтобы исцелить себя в случае болезни.

Питомник нужно убирать каждое утро, а пол густо засыпать соломой, обновлять ежедневно. Гончим нужно давать пресную воду два раза в день и каждое утро натирать соломой. Основным продуктом питания является отрубной хлеб с мясом из погони и дичь, которую нужно убивать специально для них даже вне обычного охотничьего сезона.Больным гончим можно давать более изысканные диеты, такие как козье молоко, бобовый бульон, рубленое мясо или яйца с маслом.

Большую часть работы в питомнике выполнял мальчик-собака, охотник на эмбрионов, который должен был начать изучать свое ремесло в возрасте около семи лет и который, помимо других своих обязанностей, должен был выучить имена и цвета собак. гончих и как плести конский волос для их сцепок. Кроме того, он или какой-либо другой ребенок должен постоянно находиться в питомнике, чтобы предотвратить драки даже ночью.Кроме того, в бескомпромиссной моде того времени предписано, что он должен любить своего хозяина и собак, и, более того, его следует бить, если он не выполняет то, что ему говорят.

Эти старые охотничьи собаки достигли высокой степени дрессировки, но используемые методы, должно быть, были чем-то вроде коммерческой тайны, так как мало что разглашается — гораздо меньше, чем было написано о том, как дрессировать ястребов. Гастон де Фуа действительно говорит, что «охотник будет знать, как человек, все, что человек будет исполнять гимн», но, помимо довольно очевидной максимы, согласно которой учеников следует вознаграждать за хорошие результаты и наказывать за ошибки, он мало что дает. .Он утверждает, что вы никогда не должны говорить своим псам ничего, кроме строгой правды. Не следует разговаривать с ними слишком много, но когда это происходит, следует говорить «на самом красивом и любезном языке, на котором он может».

«Клянусь моей верой, — добавляет он, — я говорю со своими собаками, как с мужчиной … и они понимают меня и поступают так, как я хочу, лучше, чем любой мужчина из моей семьи, но я не думаю, что кто-либо другой человек может заставить их поступать так, как я, и, возможно, никто не будет делать этого больше, когда я умру »- но тогда Гастон твердо верил, что все было не так, как было в старые времена.Какими бы ни были средства, гончих дрессировали повиноваться широкому спектру нот на роге, а также множеству различных призывов и терминов, и их поощряли по имени; фактически, приводятся примеры типичных имен, таких как Бомонт, Латимер, Принс и Сарацин.

Значительное внимание уделялось лечению собачьих недугов. Многие из этих методов лечения поразили бы ветеринара 20-го века, но, как правило, они демонстрируют больше здравого смысла и меньше суеверий, чем те, которые применялись в настоящее время при лечении человеческих болезней.Действительно, Гастон де Фуа демонстрирует редкие в его дни критические способности, когда заявляет, что заставить девять волн пройти через предполагаемую жертву бешенства «всего лишь помощь». Он довольно подробно обсуждает безумие и перечисляет девять видов, некоторые из которых считаются незаразными.

Он рекомендует поместить подозреваемый случай в карантин на четыре дня, чтобы выяснить, действительно ли это безумие. Никакое безумие не считается излечимым, но быстрое лечение укуса бешеной собаки может предотвратить его развитие.Почти столько же места отведено различным типам так называемой «чесотки», и описаны некоторые замечательные мази.

Существуют подробные инструкции по уходу за травмами, включая наложение шинирования сломанных костей, и английский переводчик Гастона, герцог Йоркский, который был Мастером игры Генриха IV, заканчивает этим увещеванием: труд или цена этого лекарства, человек должен увидеть гибель своей доброй доброй собаки, которая раньше давала ему столько удобных приютов в разное время на охоте.’

Принимая во внимание средневековую привычку приписывать животным моральные качества и моральную ответственность, неудивительно, что собаки иногда получали некоторые блага религии. Записано, что один герцог Орлеанский устроил мессу для своих собак; и, конечно же, была известная messe des chiens в день святого Юбера, обычай, который сохранился до сих пор. Некоторые собаки Карла VI Французского, которые заболели, были отправлены в паломничество на мессу в Сен-Месмер, чтобы они могли выздороветь.

Был даже когда-то святой пес; Около Лиона борзая убила опасную змею, напавшую на ребенка своего хозяина, и, как и мифический Гелерт, сам был убит по подозрению, когда ребенка не удалось найти. После этого раскаявшийся хозяин с честью похоронил его под пирамидой из камней, где в память о нем были посажены деревья. Позже собаку почитали как святую борзую или святую гинефору, и на могиле хилых детей, подозреваемых в подменышах, проводились обряды.Вскоре, конечно, церковные власти догнали святого Грейхаунда, и могила была разрушена.

В общем, очевидно, что современные любители собак не должны слишком довольствоваться своими достижениями в уходе за своими домашними животными и обращении с ними, а также не нуждаются в гневе ненавистников собак из-за растущей угрозы собачьего культа. Все это не ново. Давным-давно, даже в суровую и зачастую жестокую эпоху, люди любили, дрессировали и лелеяли огромное количество собак.

Какими бы странными ни выглядели эти звери по стандартам Кеннел-клуба, их владельцы признали и подчинились своей сущностной собачьей натуре, причем одинаково привлекательно, будь то курносый брикет или победитель конкурса этого года.От мальчика с дворнягой до хозяина чемпиона, какой владелец собаки не откликнется на пятивековую жалобу Гастона де Фуа о том, что «самая плохая черта гончих состоит в том, что они живы, а не долгие годы»?

Эта статья впервые появилась в февральском выпуске журнала « History Today » за 1979 год под заголовком «Собаки прошлых лет».

Западный театр | искусство | Британника

Доклассическая древность

Несмотря на большое разнообразие стилей, форм, тем и функций, современный театр уходит корнями в основной импульс миметического воплощения экспрессии.Театр — это социальное искусство, основанное на исследовании циклов природы, перехода от рождения к смерти и сил, которые заставляют наше поведение.

Отсутствие документальных свидетельств не позволяет точно определить, как возник театр, хотя обычно считается, что он произошел от религиозных ритуалов. Трудно решить, в какой момент ритуал превратился в театр. Однако важные ключи к разгадке природы театра в доисторические времена можно найти, изучив множество моделей драмы и ритуалов, существующих сегодня во всем мире.

Получите подписку Britannica Premium и получите доступ к эксклюзивному контенту. Подпишитесь сейчас

Наиболее широко распространенная теория происхождения театра состоит в том, что он развился из ритуалов, созданных для символического разыгрывания природных явлений, тем самым сводя их к человеческому масштабу и делая неизвестное более доступным. Люди выражали себя посредством ритмических движений, используя какие-то украшения, чтобы увеличить выразительный диапазон тела. Самое раннее известное свидетельство этого — наскальные рисунки и гравюры в Les Trois Frères на юге Франции.Эти древние произведения искусства, относящиеся к периоду позднего палеолита (около 40–10 тыс. До н. Э.), Изображают полулюдей-полуживотных фигур в анимированных позах. Фигуры выглядят как танцоры с головами и шкурами животных, что предполагает раннее использование маски и костюма. Безусловно, маска была одним из самых мощных средств трансцендирования собственного существа или представления других планов существования, и во многих частях мира она по сей день обладает огромной силой и очарованием.

В рамках этих ритуалов природным элементам были даны личности, которые, в свою очередь, абстрагировались как духи и боги.Надев маски и двигаясь определенным образом, люди могли выдавать себя за этих божеств. Священные танцы исполнялись, чтобы повлиять на течение природы — чтобы принести дождь, способствовать хорошему урожаю или охоте, а также изгнать зло. Но одним из наиболее важных закономерностей было разыгрывание цикла времен года, драматизированного битвой, в которой зима уступила место весне. В этой церемонии участвовал годовой король, которого ритуально убили и заменил новый король. Сначала это было, вероятно, человеческое жертвоприношение умилостивления; позже убийство было инсценировано.В дальнейшем развитии этой темы, как части других ритуалов, два короля были сведены к единой фигуре, которая подверглась процессу многократной смерти и воскрешения. Эта интерпретация используется для объяснения имитационных сражений в таких народных традициях, как европейские пьесы о мумии, или множественных смертей и возрождений таких фигур, как лошадь Падстоу в Корнуолле, Англия.

Вторая теория предполагает, что театр развился из шаманских ритуалов, которые демонстрировали сверхъестественное присутствие публике, в противоположность его символическому изображению.В этом случае шаман как актер / священник мог впасть в транс и стать медиумом с потусторонним миром. Считалось, что шаман путешествует по духовному миру или действительно одержим духами. Одно из основных направлений шаманизма, которое практикуется и сегодня, — это изгнание злых духов; это часто может включать в себя транс-танцы, в которых шаман выполняет акробатические трюки, жонглирование или энергичные танцы в течение длительных периодов времени, требуя возможности и выносливости, которые, казалось бы, обычно были бы невозможны.Хождение по огню, пожирание огня и другие акты очевидного самоистязания, совершаемые в трансе, воспринимаются как дальнейшие демонстрации сверхъестественного. Они представляют собой противоположный полюс иллюзионизма, в котором такие действия совершаются обманом. Иногда марионетки используются шаманами как проявление сверхъестественных сил при даче гаданий или оракулов. Маски также являются важной частью шаманизма: считается, что, надевая маску, танцор становится одержимым представленным духом и берет на себя функции этого духа.Использование краски для тела и тщательно продуманных костюмов еще больше помогает в олицетворении духа или демона.

Эти ритуальные элементы дали начало архетипическому жанру, известному как игра демонов, примитивной танцевальной драме, в которой сила добра изгоняет силу зла. Игра с демонами все еще разыгрывается в различных обличьях в некоторых частях Азии. Интересный компонент, который также встречается в более позднем западном театре, — это использование клоунов — часто искаженных — для пародирования более серьезных фигур.

Шаманизм подчеркивает особые навыки, которые актеры традиционно развивали и которые отличают их от остального общества.Это также показывает, как актерские приемы могут помочь вывести воображение публики за пределы реального пространства, в котором происходит представление. Теория «поклонения природе» выражает идею о том, что маскировка — один из фундаментальных аспектов актерского искусства. Действительно, когда человек, обращающийся к собранию, изменяет манеру, голос или внешний вид выражения, событие становится скорее театральным, чем реальным. Это также соответствует определению театра Аристотелем как «имитации действия» — i.е., а не само действие. С другой стороны, шаманизм — это не имитация, а прямое проявление.

В культурах, где ритуальные элементы театра остались нетронутыми — например, в Южной Индии и на Бали — постановки пьес и танцевальных драм приобрели ауру глубокого уважения и почти устрашающую власть над своей аудиторией. Однако там, где ритуал продолжался в пустой форме еще долгое время после того, как вся значимость его содержания была утрачена, как в современных постановках пьес о муминге или Коня Падстоу, он становится не более чем причудливым развлечением.Развитие западного театра находится между этими двумя крайностями и разделяется на два основных типа переживаний — трагедию и комедию.

В Древнем Египте религиозный ритуал переместился в более явное театральное разыгрывание. Пантеон богов с головами животных и рассказы о путешествии души после смерти в потусторонний мир послужили богатым материалом для церемоний и ритуалов. Считалось, что священники изображали божеств, надевая стилизованные маски и читая гимны и молитвы; резные изображения танцоров в масках, датированные 3500 годом до н. э., были найдены в Египте.

Так называемые тексты пирамид составлены из фрагментов молитв, вырезанных на стенах царских гробниц Древнего царства ( ок. 2686– ок. 2160 до н. Э.). Самым важным из них был бог Осирис. Он был предметом так называемой «Абидосской страстной игры», ежегодного ритуала, проводившегося со времен Древнего царства примерно до 400 г. н. Э. Пьеса о страсти в Абидосе изображает убийство Осириса и его последователей его братом Сетом, разыгрывание которого, очевидно, привело к множеству реальных смертей.Фигура Осириса, символически представленная в пьесе, затем разрывается на части Сетом, после чего его останки собираются его женой Исидой и сыном Хорусом, которые впоследствии возвращают его к жизни. Таким образом, пьеса следует схеме рождения, смерти и воскресения, а также повторяет цикл времен года.

Подобные ритуальные драмы были разыграны, чтобы обеспечить плодородие женщин, скота и урожая, а также наполнить дух общины и ее лидеров жизненной силой в новом году.Мифы, относящиеся к Осирису и Гору, были особенно важны, потому что фараон при жизни считался воплощением Гора, а после его смерти он считался Осирисом. К тому времени, когда греческий историк Геродот во время своего визита в Египет в 450 г. до н. Э. Увидел разыгрывание страсти Абидоса, он смог зафиксировать, что существовала также традиция популярной драмы, в которой использовались комические элементы (например, Гор, рожденный младенцем, но выросший до огромных размеров). размер и развивающийся ненасытный аппетит), хотя он по-прежнему ограничивался религиозными темами.

В 19 веке исследователи обнаружили еще один текст, сохранившийся на свитках папируса. Известная как Книга Мертвых (примерно с 1800 г. до н. Э.), Она очень похожа на ораторию. Хотя нет никаких доказательств того, что это действительно было выполнено, ритуал полон театральных элементов. В нем описывается путешествие души, принесенной после смерти богом с головой шакала Анубисом в Зал истины, где сердце мертвого человека сравнивается с пером. Если сердце, легкое добродетелью, не перевешивает перо, тогда душа предстает перед Осирисом и получает бессмертие.

Свобода воли, средневековые теории

г.

Почему люди выполняют те действия, которые они выполняют? Что побуждает их действовать? Почему мы обвиняем человека в том, что он сбил вазу, а не семейную собаку? Что дает нам представление о том, что мы свободны выбирать, что хотим, что у нас есть свобода воли? Эти и другие вопросы о человеческой деятельности веками интересовали философов. На протяжении тысячелетнего периода средневековья ученые давали самые разные ответы на эти вопросы.Эти мыслители разработали теории, одновременно замечательные и оригинальные, которые по-прежнему представляют интерес для ученых, работающих в этой области сегодня. Хотя они разделяли понимание человеческой психологии и обладали общим интеллектуальным наследием, они, тем не менее, поддерживали живую и разнообразную беседу на эту тему на протяжении всего средневековья, давая нам сложное интеллектуальное наследие.

В этой статье рассматривается широкий спектр теорий, написанных на протяжении средневековья, от основополагающей работы Августина в начале этого периода до работы Джона Дунса Скота в конце.В нем отмечается, как более поздняя работа над темой строится на том, что было разработано ранее, показывает живые разногласия, которые часто возникали по этой теме, и, хотя средневековые мыслители работали в иных рамках, чем философы сегодня, показывает, как их дискуссии разделяют определенные сходства. .

Содержание

1. Средневековые и современные представления о свободе воли
2. Индивидуальные теории — раннее средневековье
   1. Августин
   2. Ансельм Кентерберийский
   3. Бернар Клервоский
3. Индивидуальные теории — Комментарии к предложениям
   1. Питер Ломбард
   2. Альберт Великий
4. Индивидуальные теории — Высокое средневековье
   1. Фома Аквинский
   2. Джон Данс Скот
5. Заключение
6. Ссылки и дополнительная литература
   1. Первичные источники
   2. Вторичные источники

1.Средневековые и современные представления о свободе воли

Хотя на первый взгляд может показаться, что это не так, средневековых философов интересовали многие из тех же вопросов, которые интересуют философов сегодня. Текущее обсуждение действия сосредоточено на теме свободы воли: совместима ли свободная воля с причинным детерминизмом, а также на взаимосвязи между свободой воли и моральной ответственностью. Средневековые мыслители также обсуждали многие из этих вопросов; например, они принимают общую интуицию, согласно которой, если человек не действует свободно, нельзя нести моральную ответственность за то, что он делает.Но структура их обсуждения часто затрудняет осознание того, в какой степени их опасения похожи на текущие дебаты и отклоняются от них. Мыслители раннего средневековья обсуждали человеческие действия и свободу в контексте более широких теологических проблем, таких как проблема зла или последствия грехопадения, то есть греха первых людей. По мере развития Средневековья ученые стали больше интересоваться обсуждением природы свободы как таковой, не считая конкретных богословских проблем, в которых свобода воли является важной частью их решения.Таким образом, обсуждение свободы воли становится частью более крупных трактатов по психологии человека. Это не означает, что более поздние теоретики потеряли интерес к этим теологическим проблемам; скорее, обсуждения этих двух вопросов расходились друг с другом и стали отдельными предметами исследования.

Средневековые философы не задавались вопросом, совместима ли свободная воля с причинным детерминизмом, не потому, что они не понимали ответвлений причины и следствия, или потому, что у них не было научного представления о мире.Они признали закономерности мира и поняли значение механистического мировоззрения. Они не задавали этот вопрос, потому что они приняли позицию, что свобода действий человека несовместима с причинным детерминизмом, и потому что они считали, что люди на самом деле действительно действуют свободно, по крайней мере в некоторых случаях. Таким образом, в нынешних терминах они были либертарианцами в отношении свободы человека. Они утверждали, что люди существенно отличаются от других животных и всего остального творения.Люди действуют свободно, потому что обладают рациональными способностями, которых нет у других животных. Рациональные способности позволяют людям действовать свободно, потому что эти способности нематериальны. Как нематериальность этих способностей позволяет людям действовать свободно? Аргумент, грубо говоря, следующий: все остальное в мире состоит из материи и, следовательно, является материальным или физическим. Материальные вещи подчиняются определенным законам и, таким образом, определяются конкретными видами деятельности. Если бы люди были полностью материальными, их действия также были бы определенными, и они не могли бы действовать свободно.Но поскольку способности, которые вызывают действие, нематериальны по своей природе и, следовательно, не регулируются физическими законами, действия, которые происходят в результате этих способностей, будут без принуждения, по крайней мере, при обычных обстоятельствах. Таким образом, согласно средневековым представлениям о свободе, свобода несовместима с причинным детерминизмом (хотя средневековые философы не выражали этого в этих терминах). Поскольку все они согласны в этом вопросе, средневековые представления о свободе затем пытаются ответить на вопрос «как люди могут действовать свободно?» Ответ на этот вопрос горячо оспаривался.

Все средневековые теоретики соглашались, что у людей есть душа, которая позволяет им выполнять действия, которые они совершают. По мере развития эпохи теории человеческой психологии становились все более и более сложными, но даже в самых ранних теориях особенно выделялись две способности: интеллект и воля. Интеллект — это способность человека к познанию. Воля — это мотивационная способность человека; это способность, которая побуждает нас делать то, что мы делаем. Воля зависит от интеллекта, чтобы определить, какие альтернативы действия возможны и желательны.Именно на основе этих интеллектуально осознанных альтернатив выбирает воля. Средневековые теоретики признали, что именно человек думает и действует, но именно благодаря интеллекту и воле люди могут делать то, что они делают. Разговор о том, что думает интеллект или что делает воля, является своего рода сокращением того, что человек делает в силу этих способностей. В свете общей теории человеческой психологии средневековые дебаты сосредоточились на том, действуют ли люди свободно прежде всего в силу своих способностей. их воли или в силу их интеллекта.Те, кто утверждает, что свобода является прежде всего функцией интеллекта, известны как интеллектуалисты, в то время как те, кто утверждает, что свобода является прежде всего функцией воли, известны как волюнтаристы, от латинского слова «воля», voluntas .

2. Индивидуальные теории — раннее средневековье

а. Августин

Августин интересовался темой человеческого действия и свободы, потому что ему нужно было объяснить, почему Бог не несет ответственности за присутствие зла в мире, в то же время считая, что Бог поддерживает мир и правит им.По его мнению, люди совершают злые поступки, когда уступают своим желаниям о временных вещах вместо того, чтобы стремиться к вечным вещам, таким как знание, добродетель и Бог. Его теория человеческой природы довольно примитивна, но она помогает заложить основу для более поздних исследований. Люди обладают рациональными способностями интеллекта и воли, а также сенсорными способностями и желаниями. Люди воспринимают окружающий мир, в том числе то, что доступно для изучения, через свои органы чувств.Такие данные также могут стимулировать основные желания. Эта информация поступает в интеллект, который выносит суждения о содержании восприятия и желания. Выбор того, что делать, делается в силу воли. Августин утверждает, что желание никогда не может одолеть агента; поскольку они обладают интеллектом и волей, агенты не определяются основными телесными желаниями. Скорее агент уступает желанию в силу воли, которая действует свободно и никогда не по принуждению. На самом деле, как говорит Августин, если завещание когда-либо было принуждено, это не было бы завещанием.Таким образом, люди свободно грешат, отдаваясь желанию преходящих вещей, которые разум и воля могут игнорировать в пользу вечных вещей, к которым люди должны стремиться. Поскольку люди действуют свободно, Августин утверждает, что они, а не Бог, несут ответственность за зло в мире.

В начале своей карьеры Августин очень оптимистично оценивал человеческую способность противостоять искушениям и греху. Он утверждал, что все, что нужно сделать, чтобы избежать греха, — это просто пожелать против него.Это доставило ему неприятности с особой ересью того времени — пелагианством. Пелагиус был современником Августина, который считал, что люди способны к собственному спасению и не нуждаются в благодати от Бога. Эта позиция противоречит традиционному христианскому взгляду на грехопадение Адама и Евы и необходимости воплощения Иисуса и благодати от Бога. Неудивительно, что Пелагиус считал ранние труды Августина благоприятными для его собственного положения. Августин утверждал, что Пелагиус неверно истолковал свои ранние взгляды, и в своих более поздних работах он был гораздо более осторожен, настаивая на пагубном влиянии греха на человеческое поведение и необходимости в Божьей благодати, чтобы избежать греха и достичь спасения.Это создает напряжение с его настойчивым требованием свободы воли, которое занимало умы более поздних теоретиков и которое сам Августин не смог полностью разрешить.

г. Ансельм Кентерберийский

Рассказ Ансельма о действии и свободе отражает в широком смысле августинские взгляды. Как и Августин, Ансельм описывает человеческие действия в терминах работы интеллекта и воли. Ансельм также разделяет мнение о том, что, если люди не действуют свободно, они не могут нести ответственность за свои действия, и Бог будет обвинен в грехе.Беспокойство о последствиях греха и благодати также помогает структурировать его рассказ.

Ансельм отвергает представление о том, что для того, чтобы быть свободным, нужно иметь возможность действовать иначе, чем они действуют. Если бы свободу нужно было определять в этих терминах, тогда Бог, добрые ангелы, благословенные на небесах, плохие ангелы и проклятые в аду не могли бы быть свободными, поскольку у них нет этой способности поступать иначе. Бог, добрые ангелы и благословенные не могут причинить зла, в то время как плохие ангелы и проклятые не могут вызвать добро.В средневековой теологической традиции Бог совершенно добр, поэтому Бог не может желать или совершать зло. Средневековые богословы также утверждали, что разумные существа (люди, ангелы), допущенные на небеса, утверждаются в добре таким образом, что они не могут выбирать, что является плохим, в то время как разумные существа, посланные в ад, утверждаются во зле таким образом. так, что они не могут выбрать то, что хорошо. Но Ансельм считает, что все эти люди действуют свободно, даже если они не могут действовать иначе, чем они.Это особенно верно для Бога, который является самым свободным из всех. Поэтому Ансельм утверждает, что свобода не может состоять в способности поступать иначе; необходимо разработать другое понимание свободы. Тогда возникает вопрос, как Ансельм понимает понятие свободы?

Ансельм представляет два разных мнения о свободе, которые, тем не менее, связаны между собой. В De libertate arbitrii (обычно переводится как «О свободе выбора») он определяет свободу как «способность сохранять справедливость воли ради нее самой.Он утверждает, что разумные существа обладают этой способностью постольку, поскольку они обладают интеллектом, с помощью которого они приходят к пониманию того, как сохранить правильность воли, и постольку, поскольку они обладают самой волей, в силу которой они хотят сохранять эту прямолинейность. Это может показаться странным определением свободы, но, учитывая связь с моральной ответственностью, Ансельм понимает свободу не как способность действовать иначе, чем человек. Скорее, он понимает свободу с точки зрения того, есть ли у человека возможность поступать правильно по правильной причине.Очевидно, что Бог, добрые ангелы и благословенные на небесах все обладают этой способностью, но как насчет грешников в этой жизни, которые с христианской точки зрения теперь являются рабами греха в силу своего греха? Можно вызвать аналогичное беспокойство по поводу демонов и проклятых в аду, оба из которых утверждены во зле. Ансельму нужно объяснить, как они сохраняют способность поступать правильно, учитывая, что они не могут поступать правильно.

Ансельм объясняет эту, казалось бы, противоречивую ситуацию, проводя различие между обладанием способностью и использованием этой способности.Поскольку грешники, демоны и проклятые обладают интеллектом и волей, они сохраняют способность сохранять правоту воли. Однако они не могут проявить эту способность из-за препятствия греха. Ансельм объясняет это аналогией со зрением. Человек сохраняет способность видеть гору, даже если в пасмурный день он фактически не может видеть ее из-за помех со стороны облаков. Точно так же тот, кто является рабом греха или утвердившимся во зле, сохраняет способность поддерживать непорочность воли, даже несмотря на то, что на самом деле человек не может поддерживать эту праведность, потому что раб греха или утверждение во зле мешает человеку делать это.Таким образом, Ансельм соглашается с Августином в том, что для восстановления грешника до состояния благодати требуется действие Бога, хотя люди способны потерять эту благодать из-за своего злого (и свободного) выбора.

Второй отчет Ансельма о свободе можно назвать «счетом двух завещаний». В своем трактате «О падении дьявола» он развивает мысленный эксперимент, в котором он воображает, что Бог создает ангела с нуля. В тот момент, когда Бог дал строящемуся ангелу только волю к счастью, ангел не может действовать свободно.Поскольку в этот момент ангелу необходимо желать счастья и того, что требуется для его счастья, и он не может удержаться от желания счастья. Таким образом, желание ангела достичь счастья не является бесплатным, поскольку ангел не может желать ничего, кроме счастья. Затем Ансельм спрашивает, изменилась бы ситуация, если бы Бог дал ангелу только волю к справедливости. В этом случае Ансельм настаивает на том, что ангел не желает справедливости свободно, поскольку ангел вынужден желать справедливости и не может не желать. справедливость.Только когда Бог дает ангелу волю к счастью и волю к справедливости, ангел будет свободно. Сейчас ангелу не нужно желать счастья, потому что он мог желать справедливости; и ангел не обязан желать справедливости, потому что он может желать счастья.

В связи со вторым описанием свободы возникает несколько вопросов. Во-первых, есть опасение, что Ансельм теперь полагается на принцип, который он отверг в первом изложении свободы, то есть на идею о том, что свобода требует способности поступать иначе.Во-вторых, можно спросить об отношениях между двумя учетными записями. Эту вторую проблему решить легче, чем первую. В двухзаветном описании свободы Ансельма можно увидеть дальнейшее развитие того, как воля первого мнения способна поддерживать справедливость воли ради самой себя. Если бы воля имела только волю к справедливости, она была бы справедливой не потому, что это правильно, а потому, что она должна это делать. Если бы у воли была только воля к счастью, то она вообще не могла бы добиться справедливости.Таким образом, только тогда, когда воля имеет одновременно волю к справедливости и волю к счастью, воля имеет способность поддерживать честность ради честности. Это означает, что воля обладает способностью желать правильного (то есть справедливого) по правильной причине.

Первую проблему решить сложнее. Ансельм подразумевает, что наличие воли к счастью означает, что человек не нуждается в справедливости, и наоборот. Таким образом, тот, у кого есть обе воли, может желать справедливо или нет, как угодно агенту.Это означает, что тот, кто следует воле к справедливости, мог отказаться от правосудия, чтобы следовать воле к счастью, и наоборот. Но это подразумевает способность действовать иначе, а также подразумевает, что Бог и благословенные могут отказаться от правосудия ради счастья, в то время как демоны и проклятые могут отказаться от счастья ради справедливости, что и отрицает Ансельм. Ответ на эту загадку лежит в ответе Ансельма на третий вопрос, поднятый в ходе его обсуждения.

Этот третий выпуск обращается к очевидному подтексту того, что для достижения справедливости агент может пожертвовать своим счастьем.Ибо, следуя воле к справедливости, агент отворачивается от воли к счастью и наоборот. Это означает, что агент может оказаться в ситуации, когда поступки правильно сделают ее несчастной. Ансельм отвечает, утверждая, что подлинное счастье никогда не противоречит справедливости. Когда агенты борются между требованиями морали и счастья, счастье, о котором идет речь, только кажущееся. Например, представьте себе студентку колледжа, которая испытывает искушение потратить деньги на стипендию не на обучение, а, скорее, на новую машину.Очевидно, ей следует оплатить счет за обучение, но она очень, очень хочет машину и думает, что она будет намного счастливее. Ансельм утверждал, что в конечном итоге образование сделает ее счастливее; во-первых, есть надежда, что это приведет к более высокооплачиваемой работе, которая позволит ей получить машину. Таким образом, правильные поступки в долгосрочной перспективе будут совпадать с ее счастьем, независимо от того, осознает ли она это в краткосрочной перспективе. Ансельм характеризует волю к счастью как стремление к нашей собственной выгоде, то, что, по нашему мнению, будет выгодно для нас, что кажется нам желательным, независимо от того, сделает ли это на самом деле нас счастливыми.Что на самом деле делает нас счастливыми, так это правильное стремление к счастью, то есть поступление того, что на самом деле является правильным поступком. Таким образом, для Ансельма не существует реального конфликта между счастьем и справедливостью.

Этот ответ помогает ему решить первую проблему. Агент, который действует справедливо просто потому, что де-факто поступает правильно, удовлетворяет волю к счастью. Те, кто действуют справедливо ради самого себя, признают связь между справедливостью и счастьем и поэтому не откажутся от справедливости ради счастья; для них это было бы немыслимо.Но они действуют свободно постольку, поскольку они не нуждаются в справедливости в силу наличия обеих волей. Таким образом, они действуют свободно, хотя и не могут действовать иначе. Те, кто убежден в зле, не могут или не принимают всерьез связь между справедливостью и подлинным счастьем. Они решили следовать воле к счастью и, несправедливо преследуя волю к счастью, оставили справедливость. Поскольку они сосредоточены на собственном счастье, для них было бы немыслимо стремиться к справедливости, даже если они понимают, что им было бы лучше поступить так.Но они действуют свободно постольку, поскольку они не нужны для счастья в силу наличия обеих волей. Таким образом, они действуют свободно, хотя и не могут действовать иначе.

г. Бернар Клервоский

Бернар (1090-1153) не часто рассматривается в связи с философией; он был настоятелем и важным религиозным реформатором, а также известным пропагандистом Первого крестового похода. Но он написал небольшой трактат под названием «О благодати и свободе воли», который имел большое влияние в двенадцатом и первой половине тринадцатого веков.Хотя Бернарда в основном интересуют теологические проблемы, такие как влияние благодати на свободу человека, он вносит свой вклад в волюнтаристский климат Средневековья. Он продвигает дискуссию даже дальше, чем Августин или Ансельм, поскольку он является одним из первых средневековых теоретиков, определивших волю как рациональный аппетит, то есть аппетит, который реагирует на причины. Такая идея только зарождается у Ансельма.

Подобно Августину и Ансельму до него, Бернар признает, что моральная ответственность требует, чтобы люди выполняли свои действия свободно.Он утверждает, что люди действуют свободно прежде всего в силу воли. Интеллект не совсем неуместен; Бернар утверждает, что только те, кто обладают интеллектом и способны мыслить, способны действовать свободно. Таким образом, дети, неразумные животные и умственно отсталые люди не действуют свободно. Однако по мере взросления дети становятся более способными к этому, как и те, кто выздоравливает после психического заболевания. Тем не менее интеллект — это просто инструмент, с помощью которого воля может осуществлять свою основную деятельность, а именно выбор.Воля зависит от интеллекта, чтобы определить, какие варианты доступны, из которых может выбрать воля. Мы не можем выбрать то, о чем не осознаем. Но как только интеллект обнаружил потенциальные альтернативы действиям, его работа закончена. Воля делает окончательный выбор того, что делать. Таким образом, в конечном итоге люди совершают свободные действия только благодаря воле. Более того, по мнению Бернарда, воля настолько свободна, что ничто не может определять ее выбор, даже интеллект.Он утверждает, что воля свободна от воли вопреки суждениям интеллекта. Например, интеллект может решить, что какое-то действие противоречит велению Бога и, следовательно, не должно выполняться, но воля все же может выбрать это действие. Такие случаи, конечно, случаются постоянно, и Бернар утверждает, что, если бы воля не была свободной волей против определенного суждения интеллекта, это, по сути, разрушило бы ее. Идея о том, что воля способна действовать вопреки суждениям интеллекта, станет важным аргументом в дебатах конца XIII века.

3. Индивидуальные теории — комментарии к предложениям

а. Питер Ломбард

Питер Ломбард был епископом Парижа XII века и богословом в том, что должно было стать Парижским университетом. Последнее издание его самой известной работы, Sententiae in IV libris independentae, было выпущено в обращение где-то в 1155-57 годах. Эта книга стала стандартным учебником богословия в университетах Европы с тринадцатого до шестнадцатого веков. Он разделен на четыре книги, первая из которых имеет отношение к Богу; второй — с существами, как человеческими, так и ангельскими, и их падением от благодати; третий — с воплощением и искуплением Иисуса; и четвертый с инструментами искупления, то есть добродетелями и таинствами.Написание комментария к Приговорам стало стандартной практикой студентов в университетах в средние века.

Хотя латинское выражение liberum arterrium восходит к Августину, Ломбард дает ему определение, которое доминирует в дискуссиях о свободе в первой половине тринадцатого века: liberum arbitrium — это способность интеллекта и воли. Этот термин, для которого нет удовлетворительного перевода на английский язык, относится к той силе или способности, которая позволяет людям свободно выполнять свои действия.Определение Ломбарда кажется довольно простым, но теоретики первой половины XIII века очень расходились во мнениях относительно того, как его следует интерпретировать. Отчасти проблема заключается в том, что сам Ломбард не обсуждал значение этого определения в деталях. Вместо этого он продолжил обсуждение места liberum arbrium в более широкой теологической схеме, обращаясь к таким вопросам, как наличие у Бога liberum arterrium, статус liberum arbrium как до, так и после грехопадения, а также влияние благодати на liberum arbitrium.

Хотя более поздние теологи отмечают обсуждение этих тем Ломбардом, их гораздо больше интересует то, что он не обсуждал, а именно базовое определение liberum arbitrium. В первой половине тринадцатого века идет оживленная дискуссия о том, как интерпретировать это определение. Что касается участников этой дискуссии, то есть четыре возможности, и есть тексты того периода, защищающие каждую из этих возможностей. Сказать, что liberum arterrium — это способность интеллекта и воли, может означать: 1) что свобода является функцией прежде всего интеллекта и только во вторую очередь воли 2) что свобода в первую очередь является функцией воли и только во вторую очередь интеллекта 3) что свобода в равной степени является функцией как интеллекта, так и воли, и 4) что свобода является функцией третьей способности независимо от интеллекта и воли, но с когнитивными и аппетитными способностями.Поскольку четвертая интерпретация является наиболее неправдоподобной (и самой редкой и, возможно, по этим причинам наиболее интересной) и поскольку ее придерживался один из выдающихся ученых средневекового периода (Альберт Великий), она требует дальнейшего изучения.

г. Альберт Великий

За пределами научных кругов Альберт Великий в значительной степени забытая фигура или, в лучшем случае, известен просто как учитель Фомы Аквинского. Однако в XIII веке он был одним из самых известных и уважаемых ученых того времени.Он опубликовал множество работ по философии, теологии и особенно по тому, что мы бы назвали естествознанием. Он написал ряд комментариев к трудам Аристотеля и аргументировал его важность в то время, когда многие тексты Аристотеля были запрещены к изучению в европейских университетах. Теория действия Альберта — одна из самых ярких частей его философии и одна из самых новаторских теорий Средневековья.

Альберт берет за отправную точку определение liberum arbitrium, данное Ломбардом, и утверждает, что его не следует толковать слишком узко.Он описывает четыре различных этапа в производстве свободных человеческих действий. Во-первых, интеллект определяет жизнеспособные альтернативы действиям, из которых можно сделать выбор, и выносит суждение о том, что делать. Во-вторых, воля развивает предпочтение одной из альтернатив, определенных интеллектом, и склоняется к ней. В-третьих, выбор делается между альтернативой, оцениваемой интеллектом, и альтернативой, предпочитаемой волей. Способность к выбору осуществляется силой, отдельной от интеллекта и воли, которую Альберт называет liberum arbitrium.Наконец, выбор осуществляется волей, которая склоняет агента к выполнению действия, выбранного liberum arbitrium.

Можно беспокоиться, что вышеупомянутое описание действия подразумевает, что люди «во власти» своих способностей и поэтому не несут ответственности за свои собственные действия. Это ошибочное суждение. Альберт осознает, что именно люди думают, судят, предпочитают, выбирают и, наконец, действуют. Альберт пытается объяснить, как люди могут участвовать во всех этих действиях.Он дает то, что мы можем назвать микроскопическим объяснением того, что происходит на макроскопическом уровне. Это аналогично тому, как, скажем, нейробиолог объясняет, почему кто-то поднимает руку, с точки зрения того, что происходит на уровне возбуждения нервов и сокращения мышц. Мы, конечно, предполагаем, что такое объяснение не отменяет нашего суждения о том, что агент имеет контроль над тем, двигает ли она рукой; то же самое и с объяснением Альберта.

Альберт утверждает, что эта учетная запись совместима с определением liberum arbitrium, данным Ломбардом.Он утверждает, что, по его мнению, liberum arterrium — это способность интеллекта и воли не потому, что она состоит из интеллекта и воли, а потому, что она работает с интеллектом и волей. Если интеллект не выносит суждения о том, что делать, и пока воля не склоняется к определенной альтернативе (будь то суждение интеллекта или отличное от него), liberum arbitrium не делает выбора. Интеллект и сделает возможной деятельность либерум арбитриум. Таким образом, liberum arterrium — это сила интеллекта и воли не потому, что она состоит из интеллекта и воли, как можно подумать, а потому, что она действует на основе того, что происходит заранее в интеллекте и воле.

Напомним, что вся цель liberum arbitrium состояла в том, чтобы ограничить обсуждение человеческой свободы. Liberum Arbitrium — это заменитель всего, что позволяет людям действовать свободно. Альберт утверждает, что свобода арбитража должна быть силой, отличной от интеллекта и воли из-за определенных недостатков или ограничений как интеллекта, так и воли. Интеллект не может быть источником человеческой свободы, поскольку это сила, с помощью которой люди познают мир и приходят к пониманию истины.Таким образом, его суждения ограничиваются тем, как устроен мир; мы не свободны решать, во что мы будем и во что не будем верить, если мы хотим, чтобы истина была нашей целью. Реальность, созданная не нами, вторгается. По большому счету, именно так мы хотим, чтобы наш интеллект работал. Наш успех в мире зависит от нашей способности делать точные суждения о том, каков мир и какие варианты открыты для нас. Мы вернемся к этой точке зрения, потому что она имеет определенные последствия для представления Фомы Аквинского о свободе, которые Иоанн Дунс Скот явно использует в своей критике описания Фомы Аквинского.Но пока мы хотим посмотреть, как Альберт использует это наблюдение. Согласно Альберту, ограничения, обнаруженные в интеллекте, приводят к тому, что интеллект не может быть источником человеческой свободы.

Но тогда и воля не может. Альберт отмечает, что то, что отличает действия людей от действий других животных, — это способность человека противоречить своим желаниям. Возьмем средневековый пример: если овца голодна и смотрит на пышное поле травы, овца ест в ответ на грубое желание еды.Если овца не голодна, она не ест, даже если стоит на пастбище. Действия овцы определяют ее желания и аппетиты, над которыми овца не властна. В человеческом случае все иначе. Человек может чувствовать голод, но не реагировать на этот голод, потому что он может судить, что у него есть веские причины не есть, скажем, потому, что он ждет, когда у нее заберут кровь для определения уровня глюкозы натощак. Таким образом, у нее есть выбор; она может выбрать, есть или не есть, в зависимости от того, почему она делает одно дело другому.Эта способность действовать на основе причин, дающая людям свободу действий, является познавательной способностью. Поскольку воля — это сила влечения, она не может обладать этой способностью. Интеллект — это когнитивная сила, но он ограничен тем, как устроен мир, и поэтому не может быть источником этой способности. Таким образом, Альберт заключает, что у людей должна быть третья сила, которая позволяет им обладать этой способностью, которую он отождествляет с liberum arterrium.

4. Индивидуальные теории — высокое средневековье

а.Фома Аквинский

Фома Аквинский разработал один из самых сложных и подробных рассказов о действиях в средние века. Это свидетельство его рассказа о том, что не только исследователи средневековой философии, но и философы, не ориентированные на историческую науку, по-прежнему интересуются деталями его взглядов.

Рассказ Фомы Аквинского носит примерно аристотелевский характер. Как и Аристотель, Аквинский утверждает, что люди действуют ради определенной цели, которую они считают благом. Более того, он думает, что все человеческие действия направлены (прямо или косвенно) на конечную цель.Эта конечная цель — конечная цель или цель, которую пытаются достичь люди. Фома Аквинский вслед за Аристотелем утверждает, что конечная цель человеческой жизни, чего люди больше всего хотят, — это счастье. Но Фома Аквинский разделяет мнение Аристотеля о том, что на самом деле люди счастливы благодаря знанию и любви к Богу.

Фома Аквинский признает, что такое определение счастья весьма спорно. Он признает, что не все согласны с тем, что конечная цель человеческой жизни — единение с Богом.Но он считает бесспорным, что все люди желают счастья, независимо от того, согласны ли они с ним в отношении того, что на самом деле составляет счастье. Принимая во внимание теологические обязательства Фомы Аквинского, неудивительно, что он подумал, что на самом деле то, что действительно сделает людей счастливыми (независимо от того, знают они об этом или нет), так это отношения с создателем и хранителем мира.

Фома Аквинский представляет подробный отчет о том, что происходит, когда люди выполняют определенный образ действий.Этот рассказ показывает тесное взаимодействие между интеллектом и волей в осуществлении действия. При рассмотрении этого описания следует иметь в виду, что, хотя последующее описание выражается в терминах серии шагов, эти шаги имеют только логический приоритет и не обязательно временной приоритет. Например, Фома Аквинский называет обдумывание и выбор отдельными шагами, но он готов допустить, что нельзя тратить время на размышления о том, что делать. Можно просто понять, чего требует ситуация, и сделать это.В этом случае суждение или признание того, что делать, и выбор происходят одновременно. Однако Фома Аквинский настаивает на том, что суждение имеет логический приоритет, поскольку нельзя выбрать то, чего он не осознает, по крайней мере, на каком-то уровне (и, возможно, очень быстро).

Совершая человеческое действие, во-первых, люди имеют в виду какую-то цель или цель, когда они думают о том, что им делать. Без этой цели или цели они фактически никогда бы не начали действовать. Люди действуют не ради действия; всегда есть что-то, чего они пытаются достичь своими действиями.Другими словами, человеческое поведение всегда мотивировано. Итак, люди думают о том, чего они хотят достичь, и останавливаются на цели. Они делают это в силу своего интеллекта в свете своего фундаментального стремления к добру, которое заложено в воле. Затем они чувствуют влечение или желание к этой цели или цели; их воля склоняет их к этому. Затем они начинают думать о том, как достичь этой цели или конца; иными словами, они занимаются размышлением. Затем они выносят окончательное решение о том, что делать, и выбирают, что делать, на основании этого суждения.Фома Аквинский утверждает, что выбор — это функция воли в свете суждения интеллекта. Другими словами, воля подталкивает агента к определенному действию, действию, которое было определено интеллектом. Затем воля перемещает соответствующие части тела по команде интеллекта, таким образом выполняя действие. Наконец, люди испытывают удовольствие от своего достижения или достижения цели благодаря своей воле.

Другой аспект человеческой натуры влияет на человеческие действия, и это то, что Аквинат называет страстями.Страсти чем-то сродни нашему пониманию эмоций. То есть они являются ощущаемыми мотивационными состояниями, такими как гнев или радость, которые могут иметь как положительное, так и отрицательное влияние на то, что мы делаем. Например, страх и любовь к ребенку могут заставить робкого человека сбежать с дороги мчащегося на скорости автомобиля. С другой стороны, гнев может довести мирного человека до дорожной ярости. Тем не менее, по мнению Фомы Аквинского, несмотря на то, что страсти очень сильно влияют на действия и могут делать вещи, которые нам кажутся хорошими, которые обычно не казались бы хорошими, страсти не могут просто подавить (правильно функционирующий) интеллект и волю и тем самым определять то, что мы делаем. .Фома Аквинский утверждает, что для нас всегда есть возможность отступить и подумать, должны ли мы действовать в соответствии со своей страстью, пока мы обладаем функциональным интеллектом и волей. Это может быть сложно сделать, поскольку страсти могут быть очень сильными, но мы всегда открыты для этого.

Это, конечно, очень краткое и емкое описание рассказа, которому Аквинский посвящает значительную часть своих текстов. Однако это иллюстрирует сложность того, что происходит в процессе производства действия, и способы, которыми интеллект и будут взаимодействовать друг с другом при создании человеческого действия.Мы, конечно, не обязательно осознаем всю эту деятельность, но отчет Фомы Аквинского не зависит от того, насколько мы таковы. Он полагается на принцип, что если человек способен что-то сделать, должна быть какая-то сила или способность, которые позволяют ему это делать. Затем он рассматривает то, что происходит в ходе человеческой деятельности, и постулирует виды сил или возможностей, которые, по его мнению, должны быть у людей, чтобы объяснить происходящее. Таким образом, хотя со строго эмпирической или даже научной точки зрения, отчет Аквинского может показаться довольно странным, но с эвристической точки зрения, счет Аквинского остается весьма убедительным.

Один из способов раскрытия его силы — это описание Фомой добрых и дурных действий. Он использует свою базовую схему действий для создания учетной записи. Вспомните, что действие в конечном итоге является функцией интеллекта и воли с потенциальным влиянием страстей. Плохой поступок для Фомы Аквинского наступает в свете нарушения одной из этих способностей. Поскольку интеллект имеет дело со знанием и суждением, грехи интеллекта связаны с ошибками в суждениях из-за незнания (то есть недостатка знания).Фома Аквинский также признает, что проступки могут происходить под влиянием страсти. Хотя, по его мнению, страсти не могут подавить правильно функционирующий интеллект и волю, тем не менее интеллект может уступить страсти в неподходящих обстоятельствах (ярким примером является дорожная ярость). И, наконец, поскольку воля — это тип (рационального) желания, грехи из-за воли возникают, когда чье-то желание добра неупорядочено, что приводит к тому, что человек предпочитает меньшее благо, отказываясь от большего блага, которому следует отдать предпочтение.

Чтобы действие считалось хорошим, оно должно удовлетворять нескольким условиям. Во-первых, это должно быть морально приемлемое действие. Для Фомы Аквинского такие действия, как убийство, ложь, воровство или прелюбодеяние, никогда не бывают правильными, независимо от, скажем, обстоятельств или конца. Они сами по себе являются беспорядочными действиями, поскольку по самой своей природе не способствуют человеческому процветанию. Во-вторых, действие должно быть выполнено для соответствующей цели. Обычно раздача милостыни — хороший поступок, но было бы плохим поступком, если бы кто-то раздавал милостыню из тщеславия.И, наконец, действие должно быть выполнено при соответствующих обстоятельствах. Обычно человека хвалят за прогулку, чтобы поддержать здоровье, но не в том случае, если на улице бушует метель. В обычных условиях (например, ничья жизнь не подвергается риску) правильнее было бы пропустить прогулку.

Для Фомы Аквинского, хотя некоторые действия могут быть морально нейтральными по своей природе (то есть не способствующие и не умаляющие по своей природе человеческое процветание), поскольку нет нейтральных целей или обстоятельств, в конечном итоге никакие фактически совершенные действия не являются истинно моральными нейтральный.Концы для Аквинского либо хороши, либо плохи. Обстоятельства либо подходящие, либо нет. Таким образом, для Фомы Аквинского круг действий, которые можно подвергнуть моральной оценке, намного шире, чем это часто предполагается. Даже действия, обычно считающиеся довольно безобидными, такие как поедание шоколадного батончика или сгребание листьев, имеют для Фомы Аквинского моральное значение.

Наконец, хотя Фома Аквинский не является утилитаристом, он действительно думает, что последствия могут повлиять на моральную оценку действия. Важно то, являются ли последствия, возникающие в результате выполнения действия, типичными последствиями, связанными с действием этого типа, и был ли агент в состоянии знать об этом.Если агент мог предвидеть эти последствия, тогда плохие последствия увеличивают его порицание, а хорошие последствия увеличивают его похвалы. Если агент не мог предвидеть таких последствий, то они не влияют на моральную оценку действия.

Фомы Аквинского интересует не только то, как возникают человеческие действия, но и то, что позволяет людям действовать свободно. Учитывая его акцент на интеллекте в его описании действий, неудивительно, что Фома Аквинский утверждает, что интеллект играет большую роль в объяснении свободы.Это контрастирует с унаследованной им традицией, которая, как мы уже видели, делает акцент на воле в большинстве теорий. По мнению Аквинского, тот факт, что интеллект способен обдумывать, рассматривать и пересматривать причины выбора различных вариантов действий, открытых для агента, позволяет ему действовать свободно. Воля свободна, но только постольку, поскольку интеллект свободен делать или пересматривать свои суждения. Если бы агент решила иначе, чем она, она бы выбрала другой вариант.Таким образом, свобода воли зависит от свободы интеллекта и является производной от нее. Как мы увидим, такая позиция вызывает определенные опасения у Фомы Аквинского.

г. Джон Данс Скот

Джон Данс Скот родился в городке Данс недалеко от англо-шотландской границы где-то в 1260-х годах. Получив образование в Англии и в Парижском университете, он умер в Кельне, Германия, в 1308 году. Известный сложностью своих мыслей, в средние века его называли Тонким Доктором.

Скот утверждает, что если Фома Аквинский прав, люди не действуют свободно. Это связано с тем, что, по мнению Скота, интеллект определяется внешней средой, что мы видели ранее у Альберта Великого. Скот утверждает, что содержание наших убеждений и суждений является функцией окружающего нас мира и не находится под нашим контролем. Если я вижу перед собой стол и работаю нормально, я не могу не поверить, что передо мной стол. У меня есть некоторый контроль над своими убеждениями; Я могу приобрести убеждения о квантовой механике, которых у меня не было раньше, просто прочитав книгу на эту тему.Я могу вынести стол из комнаты, чтобы я больше не верил, что передо мной стол. Но даже здесь мои убеждения остаются неизменными, когда я заканчиваю свои манипуляции с миром; в конечном итоге я не могу контролировать их содержание. После прочтения книги у меня появляются убеждения, основанные на прочитанном, и я не могу изменить их содержание, если не прочитаю что-нибудь дальше. Как только я передвигаю стол, мир в том виде, в каком он существует в этот момент, структурирует мои представления о столе. Как мы упоминали ранее, именно так мы хотим, чтобы мир и наши убеждения функционировали.Если бы мы не могли прийти к убеждениям, которые точно отражали бы состояние окружающего нас мира, мы бы не выжили. Скот утверждает, что эта особенность наших убеждений и их отношения к миру означает, что интеллект несвободен. Таким образом, если Аквинский прав в том, что движение воли определяется активностью интеллекта, тогда, если верно, что интеллект несвободен, воля также не свободна, и люди не будут действовать свободно.

Скот отрицает тесную связь Аквинского между интеллектом и волей, утверждая, что воля не определяется суждением интеллекта, позиция, которую мы впервые отметили у Бернара Клервоского.Скот опирается на наш обычный опыт, чтобы защитить это утверждение. Все мы бывали в ситуациях, когда мы знали, что должны делать, но при этом не были побуждены к этому. Студентка знает, что ей следует готовиться к экзаменам, но ей так удобно лежать на диване, что она не встает, чтобы учиться. Она встанет учиться только постольку, поскольку она действительно этого хочет, и никакие суждения не заставят ее сделать это вопреки ее желанию. Скот описывает этот тип случая как случай, в котором воля, источник ее желания оставаться на кушетке, желает (или, в данном случае, не желает) вопреки суждениям интеллекта.Таким образом, воля свободна от определения интеллекта.

Скот соглашается с Фомой Аквината в том, что воля зависит от интеллекта, чтобы определить возможные варианты действий, из которых выбирает воля, но он отвергает точку зрения Фомы Аквинского о том, что решение интеллекта определяет выбор воли. Согласно Скоту, интеллект принимает решение о том, что делать, но это зависит от воли, чтобы определить, какую альтернативу — из всех тех, которые интеллект определил как возможности — действует агент. Скот также согласен с Фомой Аквинского в том, что люди не могут желать страдания ради самого себя, но он отрицает, что это означает, что люди вынуждены выбирать счастье.По мнению Скота, люди выбирают счастье, если они вообще что-то выбирают, и они не могут желать счастья, но тем не менее они могут не желать счастья.

5. Заключение

Мыслители Средневековья считали темы действия и свободы воли неотразимыми по многим из тех же причин, по которым они остаются неизменным интересом сегодня. Философы находят их интересными сами по себе, а также признают их значение для моральной ответственности, концепции личности и таких важных религиозных вопросов, как проблема зла и напряжение с божественным всеведением.Общий характер многих средневековых теорий свободы воли носит волюнтаристский характер, причем взгляды Альберта Великого и Фомы Аквинского являются наиболее значительными отклонениями от этой тенденции.

Рассказы Фомы Аквинского и Джона Дунса Скота представляют собой полезные парадигмы для иллюстрации некоторых преимуществ и недостатков волюнтаристских и интеллектуальных подходов к действию и его свободе. Мы увидели, что определяющая природа наших убеждений создает проблему для определения Фомой свободы в интеллекте.Фомы Аквинскому также труднее объяснить случаи слабости воли (то есть случаи, когда агент признает лучший выбор, но выбирает меньший). Аквинскому трудно объяснить эти случаи, потому что они, кажется, связаны с суждением о том, что конкретное действие — лучший вариант, но агент решает не выполнять это действие. Вместо этого агент выбирает какое-то другое действие, которое он готов предоставить хуже. Скоту гораздо легче приспособиться к этим случаям, поскольку для него воля никогда не обусловливается суждением интеллекта.И все же его теория сталкивается с важным возражением: возражением произвольности. Поскольку, по мнению Скота, между интеллектом и волей нет тесной связи, воля никогда не определяется суждением интеллекта. Следовательно, воля всегда может либо действовать в соответствии с суждением интеллекта, либо против него. В этой ситуации возникает вопрос: почему агент выбирает именно так? Это не может быть потому, что интеллект вынес конкретное суждение, поскольку воля не определяется этим суждением.Скот утверждает, что дальнейших объяснений выбору завещания нет; воля просто выбирает. Но тогда выбор завещания и последующие действия агента становятся очень загадочными. Таким образом, Скот теряет рациональное основание для понимания того, почему агент действует так, как он. Он больше не может апеллировать к причинам, по которым агент действует так, а не иначе, поскольку эти причины не определяют выбор агента. Поскольку Фома Аквинский поддерживает тесную связь между суждением интеллекта и выбором воли, он не сталкивается с этим конкретным возражением и может поддерживать то, что известно как объяснение причин действия.В конце концов, то, что является преимуществом для одной теории, становится трудностью для другой, и наоборот.

См. Также статью «Предвидение и свобода воли» в этой энциклопедии.

6. Ссылки и дополнительная литература

а. Первоисточники

• Альберт Великий. Опера Омния. Август Боргне, изд., Париж: Вивес, 1890-9.
  • К сожалению, произведения Альберта Великого еще не получили широкого распространения в переводе.
• Альберт Великий.Опера Омния. Бернхард Гейер и др., Ред. Бонн: Institum Alerti Magni, 1951-.
  • Новое и в настоящее время неполное издание произведений Альберта.
• Ансельм Кентерберийский. Три философских диалога. Томас Уильямс, пер. Индианаполис: Hackett Publishing Co., 2002.
  • В эту книгу включены трактаты Ансельма «О свободе выбора» и «О падении дьявола».
• Ансельм Кентерберийский. Правда, свобода и зло. Джаспер Хопкинс и Герберт Ричардсон, пер.Нью-Йорк: Харпер и Роу, 1965.
  • В эту книгу включены трактаты Ансельма «О свободе выбора» и «О падении дьявола».
• Аквинский, Фома. Summa theologiae. Отцы английской доминиканской провинции, пер. Аллен, Техас: Христианская классика, 1981 (перепечатка).
• Аквинский, Фома. Трактат о счастье. Джон А. Остерле, пер. Нотр-Дам: Университет Нотр-Дам Press, 1964.
  • Эта книга состоит из двадцати одного вопроса из Summa theologiae, которые имеют отношение к конечной цели человека, человеческому действию и его свободе.
• Августин. О свободном выборе воли. Томас Уильямс, пер. Индианаполис: Hackett Publishing Co., 1993.
• Бернар Клервоский. О благодати и свободном выборе. Даниэль О’Донован, пер. Каламазу, Мичиган: Cistercian Publications, Inc., 1988.
• Ломбард, Питер. Sententiae в IV libris independentae. Игнатий Брэди, изд. Grottoferrata: Editiones Colegii S.Bonaventurae ad Claras Aquas, 1971-81.
• Ломбард, Питер. Книга 2: О сотворении мира.Средневековые источники в переводе. Джулио Силано, пер. Торонто: PIMS, 2008.
  • Вопрос о свободе арбитража находится во второй книге, различие 24.
• Скот, Джон Данс. Дунс Скот о воле и нравственности. Аллан Б. Вольтер, O.F.M., пер. Уильям Франк, изд. Вашингтон, округ Колумбия: Издательство Католического университета Америки, 1997.
  • Это перепечатка более раннего издания (1986 г.), в котором латинский текст из издания 1986 г. был удален. Помимо первичных текстов, он содержит комментарии Вольтера.

б. Вторичные источники

• Александр, Арчибальд. Теории воли в истории философии. Нью-Йорк: Скрибнер, 1898.
• Бурк, Вернон Дж. Уилл в западной мысли. Нью-Йорк: Шид и Уорд, 1964.
• Chappell, T.D.J. Аристотель и Августин о свободе: две теории свободы добровольного действия и Akrasia. Нью-Йорк: St. Martin’s Press, 1995.
.
• Колиш, Марсия. Питер Ломбард. Лейден: Э.Дж. Брилль, 1994.
• Дэвис, Брайан, изд.Summa Theologiae Фомы Аквинского: критические эссе. Лэнхэм: Роуман и Литтлфилд, 2006.
  • Содержит несколько очерков о действии и свободе.
• Мэтьюз, Гарет Б., изд. Августинская традиция. Беркли: Калифорнийский университет Press, 1999.
  • Сборник эссе об Августине, некоторые из которых посвящены его теории воли и свободы.
• Мэтьюз, Гарет Б. Августин. Blackwell Publishing, 2005.
.
• Маккласки, Коллин. «Интеллектуальный аппетит и свобода действий человека.”Томист 66 (2002): 421-56.
  • Защита теории свободы Аквинского от критики, высказанной Томасом Уильямсом в указанной ниже статье из The Thomist.
• Маккласки, Коллин. «Достойные ограничения в теории действия Альберта Магнуса». Журнал истории философии 39 (2001): 491-533.
• Макдональд, Скотт и Стамп, Элеонора, ред. Моральная теория Фомы Аквинского: Очерки в честь Нормана Крецмана. Итака: Издательство Корнельского университета, 1999.
  • В эту книгу включены очерки по теории страстей Фомы Аквинского, а также его описание практических рассуждений.
• Поуп, Стивен Дж., Изд. Этика Аквинского. Вашингтон, округ Колумбия: Издательство Джорджтаунского университета, 2002.
  • Эта книга содержит очерки теории действия и свободы Аквинского, а также его этики. Он организован вокруг конкретных вопросов Summa theologiae, которые касаются этих вопросов.
• Роджерс, Кэтрин. «Ансельм о благодати и свободе воли.»The Saint Anselm Journal 2 (2005): 66-72.
• Пень, Элеонора. Аквинский. Лондон: Рутледж, 2003.
  • Широкое обсуждение взглядов Фомы Аквинского, включая его теорию действия и свободы.
• Вестберг, Даниэль. Правильный практический разум: Аристотель, действие и благоразумие в Аквинском. Оксфорд: Clarendon Press, 1994.
• Уильямс, Томас и Виссер, Сандра. «Рассказ Ансельма о свободе». Канадский философский журнал 31 (2001): 221-244.
• Уильямс, Томас.«Либертарианские основы моральной философии Скота». Томист (1998): 193-215.
  • Эта статья также содержит критику теории свободы Аквинского.
• Уильямс, Томас. «Как Скот отделяет нравственность от счастья». Американский католический философский ежеквартальный журнал 69 (1995): 425-445.

Информация об авторе

Коллин МакКласки
Эл. Почта: [email protected]
Университет Сент-Луиса
США

Microsoft Word — Угроза волкам во Франции.docx

% PDF-1.4 % 1 0 объект > эндобдж 7 0 объект /Заголовок /Предмет / Автор /Режиссер / CreationDate (D: 20210712225735-00’00 ‘) / AAPL # 3AKeywords [] / Ключевые слова () / ModDate (D: 20140625140548 + 02’00 ‘) >> эндобдж 2 0 obj > эндобдж 3 0 obj > эндобдж 4 0 obj > эндобдж 5 0 obj > эндобдж 6 0 obj > ручей application / pdf

Moriceau

Microsoft Word — Угроза волкам во Франции.docx

2014-06-25T12: 22: 22Z Microsoft Word2014-06-25T14: 05: 48 + 02: 002014-06-25T14: 05: 48 + 02: 00Mac OS X 10.6.8 Кварцевый PDFContextuuid: aea34e2c-c69f-4371-9f57-02438fdf7e7buuid: 3ae2772b-e135-4fa1-93a9-92d7e5e4fe3e конечный поток эндобдж 8 0 объект > эндобдж 9 0 объект > эндобдж 10 0 obj > эндобдж 11 0 объект > эндобдж 12 0 объект > эндобдж 13 0 объект > эндобдж 14 0 объект > эндобдж 15 0 объект > эндобдж 16 0 объект > эндобдж 17 0 объект > эндобдж 18 0 объект > эндобдж 19 0 объект > эндобдж 20 0 объект > эндобдж 21 0 объект > эндобдж 22 0 объект > эндобдж 23 0 объект > эндобдж 24 0 объект > эндобдж 25 0 объект > / ProcSet [/ PDF / Text / ImageC / ImageB / ImageI] >> эндобдж 26 0 объект > ручей x ڝ XɎ # 7 + (dAroAm {% ÒS5.